И по-прежнему, люблю кофе, роман, глава 34

34

А в Аргентине цвела и пьяно пахла южная, ночь. Я почти кожей ощущал жар и духоту густого насыщенного какими-то звуками из жизни насекомых воздуха. Дом спал, только в одном окне виден был бледный свет.
Ничтоже смущаясь мой невидимый проводник заглянул в окно и в бледном свете ночника, я увидел на огромной закрытой желтым шелком кровати, раскинувшиеся в прохладе кондиционированного воздуха юные прекрасные обнаженные тела. Женщина лежала на спине поперек, хотя кровать была почти квадратной и разницы не было. На матовой коже ее тщательно эпилированного тела не было никаких дефектов, а помимо русых волос головы присутствовала только узкая полоска курчавых русых-же волос в районе лобка в который почти уткнулся ее партнер, лежащий лицом вниз. Его тело тоже было, на удивление безволосым, только в подъягодичной пазухе проступали редкие черные волоски. По некоторому беспорядку присутствующему на постели было понятно, что перед сном мужчина и женщина любили друг друга плотской любовью.
Смутившись, я порадовался, что не влез в чужой дом часом ранее.
«Понаблюдай» - было мне сказано, легко сказать - сложно сделать. Мне как-то претит подглядывать за интимной сферой жизнью моих, пусть и будущих родителей.
Надо же, поймал я себя на мысли, что все чаще думаю об этой паре, как о будущих матери о отце.
Как написал когда-то классик «час зачатья, я помню не точно, значит память моя однобока», мне как-то неловко присутствовать в качестве тайного зрителя при моменте своего зачатия, несмотря на то, что скорее всего его я никогда не вспомню. 
Если уж и посмотреть, то за их дневной жизнью. Интересно, день у них случается, когда здесь у нас ночь? То есть мы продолжаем жить в своем северном полушарии, но в этом мире, а они в своем южном, но в том. Придется заглянуть попозже.
Аппетит позвал меня на кухню к надкусанному и уже несколько увядшему сандвичу. Но на качество блюда повядший салатный лист не повлиял и, к полному моему удовлетворению голод, хотя бы отчасти удалось утолить, а кофе примирил меня с этим миром.
Но радовался я рано, Зуммер снова позвал меня к экрану. На связи был Дорогушин. Захлебываясь слезами, он начал жаловаться.
Кроме – «Палысь и Палысь» - разобрать что-либо было сложно. В общих чертах, ситуация, как я сумел понять выглядела следующим образом - Выпив портвейна, сын начал обвинять его в том, что, будучи еще живым, назовем вещи своими именами он, как поведали тому «добрые» люди, постоянно изменял его матери. И все бы ничего, если бы изменял ей он, как все, с бабами, а не с матросами экипажа базы Подводного плавания.
Надобно сказать, что увлечения Дорогушина юными матросами ни для кого, кроме конечно его жены и сына, тайной не было. Напротив, я всегда удивлялся, как эти ребята, среди огромного количества моряков всегда находят подобных себе, то есть партнеров.  И каждый год, после очередного призыва у него появлялись новые «друзья».
Да и скончался он, подозрительно быстро от болезни, которую, я думаю принято именовать СПИДом, конечно такого диагноза нигде не фигурировало, но опасения на этот счет лично у меня возникли, когда демобилизовавшийся матросик, один из Толиных фаворитов, вернувшись домой в свой южный городок, внезапно серьезно заболел, чем, определить местная медицина не могла и незадолго до кончины слезно умолял, через мать, приславшую Дорогушину письмо приехать повидаться. Обезумевшая от горя мать, готова была оплатить Толяну перелет туда и обратно, дабы выполнить последнюю волю умирающего сына. Но, напуганный Дорогушин лететь отказался и мальчонка помер без прощания с партнером.
Тогда у меня и мелькнула впервые мысль о том, что просто так молодые парни, пусть и со специфическими наклонностями не умирают.
И когда, спустя несколько лет, узнав о смерти Дорогушина, хотя и был поражен этим, но почти не удивился тому что причину смерти толком не сформулировали. Очевидно дано было указание таких болезней не афишировать, а возможно и в голову никому не пришло проверить.
Так вот теперь, здесь в прекраснейшем из миров, почти счастливому, а любопытно, есть ли здесь у него интересные партнеры. Дорогушину, вдруг, как обухом по голове, единоутробный сын делает, как сказали бы в определенных кругах предъяву. Есть над чем подумать и не знаешь, как ответить.
Дорогушин продолжал ныть с экрана, умолял прийти и помочь ему выпутаться из щекотливого положения. Интересно, почему он выбрал для данной цели именно меня? Вроде как, к их меньшинствам я никак не отношусь. В конце концов психанул и я –
- «Ты полжизни пролазал по чужим жопам, и огласка мало тебя волновала, а теперь, когда правда стала известна сыну, ты рыдаешь, раньше тебя это не волновало. Уймись» -Толян поперхнулся слезами, но голосить перестал.
Как-то так уж сложилось, что в жизни мне довелось встречать людей разной сексуальной ориентации и Толик был одним из ярких представителей семейства «Би». Находясь в законном браке, ведя жизнь примерного семьянина, имея сына он, однако всю свою закрытую и скрываемую сексуальную энергию расходовал на юных военнослужащих Краснознаменного Балтийского флота, отвечающих ему взаимностью.
Однажды в пьяном разговоре он рассказал мне, что любителем мужчин его сделал некий лейтенант, под руководством которого он проходил службу в Вооруженных силах СССР. Из чего можно сделать вывод, что, как и в любой цивилизованной стране, количество геев в Советской армии и стране, где как всем известно «секса не было» находилось на уровне не меньшем, если не большем нежели в армиях стран НАТО и среди простых обывателей.
Успокоив как мог Толика, я пообещал зайти к ему, прямо сейчас, хотя с трудом представлял, чем смогу оправдать его перед сыном, да и нынешняя его пассия, может неправильно оценить его специфические пристрастия, которые, скорее всего никуда не исчезли. Скорее всего она о них и не подозревает.
Прихватив, так кстати приобретенную фляжку с коньяком, больно уж не хотелось снова прикладываться к портвейну, я отправился знакомой уже дорогой и домику друга.
Погода на удивление изменилась. Я думал, что здесь всегда солнце, но нет, небо затянуло тучами и даже накрапывал небольшой дождь, однако было тепло и ветра почти не было.
Промокнуть я не успел. Жил Дорогушин близко, да и дождь притих. Немного странно, но, наверное, не просто так здесь все недалеко.
Толян рассекал воздух взмахами рук и кому-то что-то доказывая возле крыльца, хотя в поле зрения никого не было. 
Увидев меня, он бросился навстречу, полы халата развевались, очки сверкали, слюна брызгала.
- «Палысь, Палысь» -услышал я снова, подошел к другу, взял его худенькое тело в охапку, прижал. Он зашмыгал носом и тихонько, как щенок заскулил. Мне ничего не оставалось как потрепать его по голове, как мальчишку или собачонку. Обхватив за плечи повел в дом.
Здесь психологическая атмосфера была загущена до такой степени, что ее можно было отделять пластами лопаткой для торта, лежащей на столе и намазывать на гренки, помещенные вертикально в специальную витую стойку, один гренок выпал и лежал рядом.  Нетронутый многоэтажный торт стоял в центре в окружении трех откупоренных бутылок портвейнов. Дорогущин расстарался все портвейны были номерные «777», «33» и «72», наверняка он считал это особым шиком, на мой вкус, вливать это в себя это питье было опасно. Хотя, если подумать, чего мертвому опасаться? Как нищему пожара.
За столом перед опорожненным наполовину стаканом сидел Сергей. Подруга Валерия сидела, понурив голову на покрытой пледом оттоманке. Я таких сто лет не видел, у моей бабушки была похожая с тремя подушками и двумя валиками по бокам, в последний раз нечто похожее видел в музее-усадьбе «Репино» на втором этаже.
- «Здравствуйте снова» - начал я дабы хотя бы голосом слегка разбавить густоту воздушной среды.
 Сергей смотрел в стакан, Валерия в угол, Дорогушин стоял, в такой позе, как будто бы обмарался и боялся пошевелиться чтобы не выронить…
Я сел к столу, достал свою фляжку, свинтил пробку, жестом предложил присутствующим, все молча отказались, покачав головами, налил высотой на палец в стакан, выпил одним глотком, совсем не так, как принято пить коньяк, не к месту вспомнил, что коньяк не закусывают. Сыра не было, пришлось занюхать тортом, нагнувшись к бисквитной покрытой кремом горе. Пахло вкусно.
Все это я проделывал, пытаясь вернуть присутствующих в реальный мир из того астрала в котором они все пребывали. Заметив мои телодвижения, невольно стали следить на ними и осмысленные выражения возвращались на лица.
- «Есть много, друг Горацио на свете», - начал я не к месту.
- «Что и не снилось нашим мудрецам» - заканчивать все-таки пришлось.
- «У каждого из нас, в жизни случаются поступки, о которых нам, не хочется вспоминать».
Сергей, вдруг вскинул голову и, усмехнувшись сказал –
«Это, Палыч не тот случай. Я думаю папаша вспоминал обо всем с удовольствием, поскольку столько лет этим занимался».
Возразить на такое замечание было нечего. Но попытаться как-то объяснить попытаться нужно.
- «Пойми, Сергей» - начал я по новой.
- «Все мы дети Божии, теперь, попав сюда сомневаться в этом не приходится и уж если он сделал нас такими какими мы стали, на то его воля. Ведь зачем-то такие люди на свете живут. Я далек от мысли оправдывать или осуждать твоего отца, не вправе этого делать и ты, здесь есть судия, который осудит или рассудит все как должно и спорить с Создателем, доказывать перед ним свою правоту, я бы поостерегся.
Статистика говорит – их много, что-то порядка десяти процентов от существующих. Это те, кто выбрал сей путь для себя, а сколько людей пережив однажды или не однажды, особенно в юном возрасте гомосексуальное приключение потом всю жизнь вспоминают об этом, кто-то с отвращением, а кто-то с обожанием и тайным желанием повторить. Но поскольку, как нас учили – это плохо, подавляют в себе это желание.
А скажи-ка мне Сергей»? - я установил плотный контакт с его глазами, дабы не пропустить истину
- «Не случалось ли в твоей жизни подобного опыта»? – Ответ был очевиден, в словесном подтверждении не нуждался. Мой собеседник залился краской, да так ярко, лицо и шея и тут же потупил глаза.
- «Понятно» - продолжил я.
- «Я не прошу тебя описывать свои воспоминания и ощущения, но судя по тому, как быстро они тебя на накрыли. Тебе есть, что вспомнить».
Сергей поднял глаза, посмотрел на меня с укором, как будто это я, а не он сам, выдал свою тайну, которую, возможно пытался забыть, а быть может холил и лелеял в воспоминаниях.
- «Это было давно, подростки часто играют в такие сексуальные игры, нужно же куда-то девать бушующие гормоны, бьющие через край. Но как только у меня появилась партнерша- женщина, мне и в голову не приходило» …
- «Охотно верю» - продолжил я.
- «А вот твой отец, очевидно, считал, что общения только с женщиной для него недостаточно, таким образом он разнообразил свою сексуальную жизнь. Это, как я теперь понимаю, грехом не является, если не связано с насилием и принуждением, а происходит на добровольной основе. А посему, попробуй понять и простить его, тем более, что было это давно, еще при жизни».
Я посмотрел на Дорогушина старшего, который перестал рыдать и даже как-то распрямился и приосанился. И Валерия, стала, с интересом посматривать в его сторону.
- «Торт у вас шикарный, повод увидится, конечно не самый удачный, но что есть – то есть. Случилось - свиделись.
Я вот на днях попрощался с отцом, который меня здесь встречал и даже дом для меня приготовил. Но пришла пора ему отправится обратно, туда, где все мы бывали не единожды. И все там будем. Давайте не будем вспоминать обид, возможно кому-то нанесенных, все это было там в той жизни, которая выполнила свое предназначение.
Разлейте вино, разрежьте торт и примиритесь. Здесь мы временно, так сказать на отдыхе, вот и отдыхайте. Наливай»! – закончил я, а Дорогушин, словно ждал отмашки, наполнил стаканы сомнительно пахнущей жидкостью, поднял свой, осушил единым махом и схватив лопатку набросился на торт.
Я тоже, дабы не разрушить с таким трудом воссозданный мир, глотнул из своего, поморщился, а вот кусок торта, взял с удовольствием и не пожалел, все-таки опыт Толян не пропил.
Разговор за столом, как-то не клеился. Непонятно было, о чем говорить. Я присоветовал Сергею найти своего куратора и пообщаться с ним и, возможно, из-за чего Дорогушин аж взвился, переехать в другой дом.
Откланявшись, отправился восвояси. Раздумывая по пути о превратностях судеб. Вряд ли Высший разум ставил задачей, таким образом наказать Дорогушина за грехи, хотя что можно или нужно грехом считать, боюсь не нашего ума это дело. Кроме того, мне кажется, что сей мир не место для сведения счетов и разборок. Это место для размышлений и медитации.  А вот мои сомнения в том, что далеко не все контролируется и в этом мире, только укрепились.