Семён, Лео, Василий. Часть 2

2. Лео
Но разумеется, Шура всю дорогу пребывала в уверенности, что это она его встретила. Семён и не думал разуверять её в этом. Просто не считал необходимым. Когда он мягко и нежно обратился к ней, преградив дорогу, Шура сначала растерялась, беспомощно оглядываясь по сторонам, а потом улыбнулась и заговорила сама. Они немного поболтали, после чего Семён подождал её у магазина, а затем проводил домой. Бедной женщине ничего не оставалось, как пригласить его к себе.
Шура жила вдвоём с дочерью, и Семён со светлой грустью глядя на девочку, вспомнил о пресловутой бочке мёда с той самой ложкой дёгтя. Он к своему среднему возрасту стал немного философом и понимал, что если всё идёт слишком хорошо и гладко, то тут уж не зевай, гляди в оба, чтобы не пропустить коварной подножки судьбы.
И чего этим женщинам неймётся? - думал он, когда первые впечатления от знакомства немного улеглись, - Почему им обязательно нужно не только произвести потомство, но ещё и постоянно жертвовать ради него своим временем, силами и комфортом, удерживать, как можно дольше возле себя и страдать при расставании так, будто именно в детях для женщины и состоит главный смысл её жизни?
Следуя за Шурой на кухню и осторожно осматриваясь, Семён мимолётно вспомнил угрюмый взгляд преданной ему Зои Витальевны и улыбнулся про себя. Квартира Шуры была, конечно, не предел мечтаний и не тихий, славный, предыдущий дом, про который, скорее всего, придётся забыть, но в общем-то, довольно сносно.
Размещалась она в соседней от Зои Витальевны новостройке. Две отдельные комнаты, кухня и лоджия, с которой в хорошую погоду можно было любоваться его родным проулком, ведущим в частный сектор и даже видеть часть крыши бывшего, столь дорогого его сердцу дома. Если бы ему, конечно, это вдруг пришло бы когда-нибудь в голову. Семён отнюдь не был сентиментальным. Такая же бесполезная вещь, как чувство юмора, считал он.
Не расслышав или проигнорировав его имя, Шура с дочкой, после недолгого совещания стали почему-то звать его Леопольдом, сокращённо Лео. В честь одного, довольно известного мультипликационного героя. Семён сначала возмутился, а потом решил, что так-то оно, пожалуй, даже и ещё лучше.
Во-первых, меньше суеты, которую он не выносил, во-вторых, ничего никому не нужно объяснять, в-третьих, в случае если Зоя Витальевна его выследит и начнёт предъявлять права, можно со спокойной совестью заявить: «О чём вы, гражданочка? Какой-такой Семён?! Вы, милая, обознались, я Леопольд, к вашему сведению… Извиняюсь, конечно, но помочь ничем не могу, у меня и свидетели есть: Шура, по паспорту Александра Ивановна, медицинский работник, между прочим, и дочка ейная, как зовут не знаю, не запомнил, потому как, признаюсь, особенно не интересовался».
Ну а в-четвертых, и в-пятых, это означало, что он остаётся здесь на постоянной основе и начинает, не много, ни мало, новую жизнь.
Шура была тихой, милой и смешной. Похожей на неутомимую, маленькую птичку с взъерошенной, в виде пёрышек короткой стрижкой неопределённого цвета, тонким, острым носом-клювиком, круглыми, точно всё время удивлённо-испуганными глазками-пуговками и худенькими, не знающими покоя, ручками-крылышками. Работала Шура медсестрой в детской больнице. После Зои Витальевны, слух Лео-Семёна ласкал её мелодичный, с нежным придыханием, успокаивающий голос.
Место себе Лео определил сам: в углу низкого, не слишком удобного, жёсткого дивана, что стоял в гостиной. Так пышно Шура именовала одну из комнат, где обитали они с Лео. В детской, разделяемой от них двумя коридорами, - коротким отростком, ведущими на кухню и широким, именуемым прихожей и выходящим к входной двери, - обитала дочка Шуры, девочка школьного возраста.
Лео только фыркал про себя: гостиная, детская, да куда там. Большая комната и маленькая комната, вот и всё. Но с Шурой не спорил, гостиная, так гостиная, ему, в общем-то, без разницы.
И вот потекла у Лео, бывшего Семёна, новая жизнь. И справедливости ради, нужно сказать, что Шура ему даже нравилась. Нравился её приятный и тихий, будто уговаривающий не бояться укола голос. Нравились маленькие, ловко порхающие ручки-крылышки, нравился её уютный нрав и доброе расположение. Наверное, кому-то этого было бы и достаточно. Какому-нибудь менее прихотливому представителю мужского рода. Для того, быть может, кто живёт под лозунгом: «И так сойдёт!» Но не для Леопольда, хотя он обжился уже и в новой квартире, и к новому имени попривык уже, почти не вспоминая прежнее.
Больше всего ему не нравилось, что Шура, так же как и её дочь ведёт слишком активный образ жизни. Может он под давлением обстоятельств, так сказать, и поменял имя, но ведь природу свою так запросто не поменяешь. Он по-прежнему не терпел суету и любой намёк на беспокойство, в чём бы оно не выражалось. А в доме Шуры и того и другого было, к сожалению, предостаточно. Она была медик по призванию и не могла отказать, когда к ней обращались за помощью. А подобное случалось нередко, причём тревожный звонок мог раздаться в любое время суток.
Кроме того, что работа у неё была посменная, что само по себе вносило сумятицу и дисбаланс в привычный уклад жизни Лео, так она ещё и умудрялась подрабатывать. А это вообще уже перебор, - полагал он, - никакой стабильности, никакого покоя. Полная вакханалия и тотальное нарушение режима. Лео иной раз даже тосковал по спокойным и сытым вечерам у телевизора с Зоей Витальевной.
А здесь… Пока Шура ставила капельницы, делала массаж и внутривенные инъекции, Лео и её дочка были предоставлены сами себе. К девочке время от времени приходили подружки, и она их знакомила с Лео, хотя он не только этого не желал, а наоборот пытался ретироваться и даже активно выказывал своё неудовольствие. Но глупые девчонки не обращали на это внимание. Он им нравился даже сердитый, ну что ты будешь делать! Они тянули к нему свои жадные руки и отчаянно пытались завладеть его вниманием. Это было невыносимо.
Он жаловался Шуре, когда она, слабо пахнущая лекарствами и уставшая, наконец, появлялась дома. Она выслушивала, прижимала его к себе и говорила что-то успокаивающее своим чудным голосом. Что они, мол, все сейчас такие, и не стоит обращать внимания и расстраиваться по пустякам, тем более она как раз собиралась угостить его вкуснейшим паштетом.
Магазинный, - кривился Лео, - там же сплошная химия, ты отравить меня хочешь, женщина?! Он выскальзывал из её мягких рук-крылышек и надменно удалялся, всем своим видом демонстрируя, что вот он уходит непонятый, голодный и одинокий... Но гордый и непокорённый.
Увы, вслед за ним, пусть с запоздалым, но раскаянием, никто не спешил. Похоже было, что очень часто Шура этого даже не замечала. Или просто не придавала данному факту никакого значения. Впрочем, как то, так и другое было довольно оскорбительно.
Неплохо, конечно, что Шура в отличие от Зои Витальевны не требовала от него ежеминутного участия в своей жизни, - думал Лео, - но и занимать такое незавидное место в иерархии её предпочтений и жизненных ценностей, он тоже не был согласен.
Хотя, как понял Лео позже, вовсе не это являлось основной причиной его всё возрастающего недовольства своим нынешним положением. А то, что в доме Шуры он очень редко находился в состоянии покоя, который ценил больше всего на свете. Но, к сожалению, ни матери, ни дочери, не было до этого ровным счётом никакого дела.
Просто они так жили. В их мире очевидно считалось нормальным путать день с ночью, впускать без счёта в свой дом посторонних людей, перебиваться полуфабрикатами, включать везде неприятный, яркий свет, слушать музыку на полной громкости и вместо того, чтобы сидеть тихо дома, наслаждаясь теплом и уютом, даже в свой выходной мотаться по всему городу навещая больных, - капая лежачих, выводя из запоя, помогая восстанавливаться инсультникам и заниматься ещё, бог знает чем.
Покоя не было в доме Шуры, потому что его не было в ней самой, наконец, осенило Лео. Она просто не знала, что это такое, вот и всё. В ней сидело нечто, наподобие сломанного моторчика, что не давало надолго останавливаться.
И Шура, присев на минуту, вскакивала и мчалась звонить, договариваться, выяснять, доказывать, лечить, спасать. В коротких промежутках умудряясь проверять уроки, что-то готовить, пылесосить или пересаживать цветы.
Шура даже во сне сучила ногами, подрагивала, кого-то в чём-то убеждала и даже вскрикивала. Проснувшись, несколько минут смотрела вокруг круглыми, встревоженными, как у испуганного воробья глазами, как будто пыталась мысленно оценить масштаб трагедии, случившейся за то время, что она спала.
А значит, - вздыхал Лео, глядя в окно на птичью возню, - надеяться на то, что она однажды поймёт, что своим образом жизни напрочь лишает покоя других, просто глупо. Невозможно сочувствовать тому, о чём не имеешь ни малейшего представления.
Когда он это понял, ему стало гораздо легче. Он стал всё чаще вспоминать Зою Витальевну, их проникновенные, тихие вечера, под бормотание телевизора и даже пытался разглядеть крышу её дома, всё чаще выскакивая на лоджию.
Последней каплей стал затеянный Шурой ремонт. Это была настоящая катастрофа. Это было гораздо хуже жалоб и противного голоса Зои Витальевны, ночных звонков и утреннего возвращения Шуры, её никудышной стряпни и даже всех детей вместе взятых.
А началось с того, что в ванной отвалилась плитка, казалось бы, ну и что, тоже проблема, подумаешь. Но Шура считала иначе. И даже более того, вместо того, чтобы приклеить эти два или три жалких квадратика, решила заменить её всю. Вернее, она не решала, так ей посоветовали. Мастера, так сказать, отделочники. И главное, если бы Лео не предупреждал о том, что их всех ждёт! Да он кричал ей, что ничего другого эти прохиндеи и не могли предложить, он пытался достучаться до этой женщины, напоминая о том, что ремонт закончить нельзя и к тому же это наилучший способ поставить точку в их отношениях.
Да, он угрожал, он манипулировал, быть может, а что ещё ему оставалось делать, если на его глазах эта женщина, которая ему даже нравилась, на глазах сходила с ума и пыталась разрушить с таким трудом удерживаемый им мир? Всё было напрасно.
Шура радовалась, успокаивала, тормошила его, советуя не вешать нос и пыталась развеять его мрачные ожидания рассказами о том, как у них в квартире будет здорово, когда после ванной, они сделают ремонт в комнатах.
Этого, разумеется, Лео выдержать уже не мог. В то утро, когда пришли рабочие, и стали с грохотом снимать старую плитку, поднимая облака старой, цементной пыли и привнеся с собой множество посторонних запахов, звуков и фраз, Лео ни с кем не попрощавшись, выскользнул в приоткрытую дверь.
Что ж, - невозмутимо думал он, пересекая двор и собираясь нанести визит Зое Витальевне, - по крайней мере, я честно предупреждал, чем вся эта затея может окончиться, теперь пусть пеняет на себя.
Щурясь на солнце, Лео с самым невозмутимым видом пересёк дорогу, намереваясь войти в знакомый проулок и уже представлял, как обрадуется Зоя Витальевна. Хотя вначале, больше для вида, немного пожурит его, привычно жалуясь, а он уткнётся ей в грудь, тихонько прошепчет что-то извиняюще-утешительное...
И когда схлынет первое волнение от переизбытка чувств, связанных с его возвращением, он намекнёт ей, что не отказался бы от приготовленной её руками удивительной по нежности куриной печёнки под сметанным соусом. Бедная Зоя Витальевна готовила её всегда, когда хотела его порадовать. И он скажет, сколько времени мечтал об этом, а она вздохнёт, обнимет его, а затем пойдёт на кухню, и он услышит тот волшебный стук острого ножа о мясную, разделочную доску.
Так думал Лео, пока не увидел огромного белого пса, сидящего посреди узкой улочки. Одновременно с этим из-за угла показался невысокий, вертлявый человек с большим пакетом, который бодрой, пританцовывающей походкой, словно подчиняясь какой-то только ему слышимой мелодии, подошёл к приземистому домику.
Тем временем, пёс поднялся, глядя на Лео с неодобрительным удивлением и сделал в его направлении несколько шагов. Взгляд его не обещал ничего хорошего. Когда-то в детстве, у Лео уже была памятная встреча с собакой, и повторять этот опыт ему совсем не хотелось.
По уровню причиняемого дискомфорта, в личной иерархии Лео псы стояли впереди детей и лишь немного дальше ремонта. Поэтому, заметив, что мужчина нетвёрдой рукой открывает калитку, Лео возник перед ним и быстро, но как только мог галантно, с самой своей обаятельной улыбкой, скользнул в неё первым. Может человек и удивился такому дерзкому поведению, но вида не подал. Сердито цыкнув на подбежавшую собаку, он толкнул калитку, и она лязгнула металлическим замком перед самым пёсьим носом.
- Ну что ж, проходи, раз пришёл, - весело сказал мужчина и театрально склонившись с вытянутой рукой, сделал приглашающий жест, - Туся будет рада, и неуверенно хохотнул, как будто его самого насмешило это предположение. Так Лео познакомился с Валероном...

Продолжение следует...