Четыре шага

Случай этот произошёл году в 1994-1996-м. Точнее вспомнить не могу. Весёлые были годы. Это теперь говорят «лихие 90-е». А тогда служить было интересно. Может быть потому, что всё было впереди.
Командовал я ротой в Подмосковье. Кремля с самого высокого здания военного городка было не видно. Но за какой-то час самый высокий военный чин мог доехать из Москвы до моей роты связи и задать новоиспечённому капитану любой, самый каверзный вопрос. Например: «А почему у вас, капитан (слово «товарищ» из моды вдруг вышло, а «господином» меня назвать не у всякого генерал-лейтенанта язык поворачивался), плакаты «Документация дежурного по роте» развешаны не слева направо, а в нарушение воинских уставов – справа налево?
Генерал, к примеру, лейтенант, этот потом возвращался в столицу на своей чёрной «Волге» и мог доложить хоть Министру обороны, что провёл инспекцию «в войсках». Время, как уже было сказано, было весёлое. В Читу и даже в Юрью на проезд комиссии из высокого штаба денег не хватало. И посему раз в две недели точно отдуваться за все «войска» приходилось моей роте. И, стало быть, мне.
Служилось тогда не ровно. «Свободу», дарованную Горбачёвым-Ельциным, солдаты начали отмечать побегами со службы, самовольными оставлениями частей, а офицеры – пьянством и прочими удовольствиями жизни, за которые коммунисты раньше могли и на партком потянуть со всеми вытекающими последствиями. «Благо» от руководства коммунистов отстранили, и времени свободного у офицеров и прапорщиков появилось много. Боевая подготовка постепенно сошла на нет, кроме специальной. То есть того, что нужно было ежедневно знать и уметь на дежурстве.
Потом в обществе заговорили про высокоэффективную профессиональную армию, про неуставные взаимоотношения вовсю заговорили. И о том, что каждый должен заниматься своим делом. Послушала молодёжь и начала массово «косить» от выполнения священного долга защитника Отечества. Нимало поспособствовали этому, как грибы после дождя, возникшие университеты гостиничного сервиса и прочих услуг, которых, оказывается, так не хватало всем в советское время. Отсрочку от армии эти вузы давали железную.
Вскоре президенты новоиспечённых самостоятельных государств кинули клич молодёжи приезжать служить в свои республики. И рядом с мамкой и, опять же, надо создавать «свои национальные вооружённые силы». А Россия, мол, и так страна большая. «Чужая» тогда говорить ещё стеснялись. Снова побежали солдаты в свои независимые государства. Хорошо хоть без оружия.
И вдруг служить в роте стало некому. Не хватает солдат, и всё тут. Не кому в караулы ходить и обеспечивать бесперебойную связь тоже. вдруг «Перевелись» ни с того ни с сего мужики на Руси.
Подумали-подумали в высоких кабинетах и кинули клич: приходите, стало быть, женщины детородного, извините, призывного возраста, служить в наши доблестные новые Вооружённые Силы. Станьте первыми нашими профессионалами.
Свято место пусто не бывает. Желающих оказалось неожиданно хоть отбавляй. Денежное довольствие, в отличие от близлежащих ещё не закрывшихся предприятий, в нашей военной части всё-таки иногда выплачивалось. Паёк давали в натуральном выражении, консервами, крупами и морожеными рыбьими хвостами. Форма, опять же военная, на складах была ещё в достаточном количестве. В любом случае, семье прибавка и экономия. Так что принимать стали вместо солдат-пацанов вполне себе взрослых тётенек, офицерских жён и прочих боевых подруг, скажу так – ближнего к военному городку круга.
И неожиданно в роте у меня появилось по списку, кроме 30 солдат, ещё 45 молоденьких женщин и, прямо скажу, девушек. А в батальоне их стало 300. Какие там «А зори здесь тихие»! Нагрузка на мужскую психику молодого перспективного офицера, меня то есть, оказалась значительная.
Командование батальона тогда как раз сменилось. Седоусый Семён Палыч Краснов, попортивший до этого всем офицерам много нервов, перешёл в штаб части начальником отдела.
Конечно, оставил он должность в нашем подразделении своевременно. При нём как было? Работаешь ты целый день с личным составом, работаешь, то есть служишь, значит, служишь, а вечером ровно в 18 ноль-ноль построение. Встанут офицеры, прапорщики, солдаты, сержанты в строю по стойке смирно, комбат изрекает традиционное:
«Знаю я, что вы целый день баклуши били, слушайте теперь мои задачи!» И коротенько так, минут тридцать, ставит их всем и каждому в отдельности. Стоишь, скрежет зубовный сдерживаешь и ждёшь, когда последует команда: «По ротам для выполнения поставленных задач разойдись!»
Расхожусь в свою роту и торчу там часов до восьми, раньше не подходи – завернёт. Потом беру ежедневник, ручку с карандашом, журнал какой-нибудь боевой подготовки или книгу ротного хозяйства и иду на доклад. А там уже очередь из ротных и старшин. Всем побыстрее домой уйти хочется. И так почти каждый день.
Тогда уже книжки перестроечные про Сталина почитывали вовсю. И решили, что у Краснова вполне себе сталинский тип руководства. Сталин же как, писали, действовал? Целый день спит, а по ночам доклады со всей страны собирает и требует, чтобы все бодрствовали в такт движению главных усов страны.
Не знаю, чем занимался сам Краснов днём, но выполнение его вечерних заданий иногда действительно требовало находиться на службе и вечером, и ночью.
Что было бы, если б его вовремя на повышение не отправили?! Женский же почти весь батальон. У солдат-сержантов женщин дома – мужья-офицеры, детишки малые голодные. Женский марафет, чтобы с утра быть по правильной военной форме, времени больше мужского требует. И всё такое прочее. А тут Палыч до семи вечера задачи ставит.
И офицеры-прапорщики стоят, а сами думают о комбате недоброе. Тут довольствие за четыре месяца не выплатили, на паёк дали одни макароны, а этот старый хрыч мозги компостирует. А ведь коммунистические времена закончились. Каждому хочется и нужно что-то предпринять, чтобы семью прокормить, детишек в школу собрать.
Слава тебе, Господи, пришёл новый молодой комбат, который всё в батальоне привёл в соответствие с духом и буквой нового времени. Практически, к демократическим основам.
Сразу постановил: «Для службы у вас время с 8.00 до 18.00. В 18.00 построение. Если все задачи выполнены, и в ротах всё нормально, мордобоя нет, – никого не задерживаю. Если что не так, не обессудьте, будете устранять недостатки в ночь. Также и с выходными.» Стали командиры семьи свои по вечерам видеть, а по выходным ездить в Москву на заработки, грузчиками или продавцами подработать, чтобы до задержанной зарплаты дотянуть.
Но с мужиками дело ясное. А вот баб, простите, военнослужащих женского пола, надо было приводить в боевое состояние. То есть обучать военному делу. Разным предметам боевой подготовки: уставам, строевой, специальной, огневой подготовке.
Пришлось, разумеется, с ними помучиться, пока научились ногу ставить на плацу на полную ступню, шаг чеканить, автомат разбирать и всё такое прочее. Врать не буду, все женщины попались старательные, и, если даже некоторые глазки строили, то всё равно учились военному делу настоящим образом.
Наступило время проверки слаженности переформированных подразделений и боевой подготовки.
Первые стрельбы. Вышли наших пять рот на стрельбище. Конец ноября. Снежок уже лёг. Белый такой, пушистый, лёгкий. Свежо. Морозец, опять же, усталые силы бодрит. И на сердце хорошо, покойно. Настроение у всех замечательное. Девчонки шутили, улыбались, пока в строй не стали. Но всё же немного кошки скребут. А как-то бабоньки с боевым оружием справятся? Это вам не шутки шутить.
А контролировать всё это дело командир части направил бывшего нашего комбата. Стало быть, новоиспечённого подполковника Краснова. Надо сказать, что в штабе Семён Палыч наконец-то нашёл себя. Куда и строгость делась? Как не зайдёшь в штаб, ходит довольный такой. То в строевую часть зайдёт, девчонок-делопроизводителей проконтролирует, то в финансовую. И там женский пол. А потом и в вещевой с прапорщиком Савельевой чаю напьётся. И доволен. Усы торчком. И в 18.00 никого не строит.
Так вот. Ходит, значит, Краснов, между женских рот, усы покручивает. То там скажет ремешок подтянуть, то здесь улыбнётся. И дошёл до моей роты. А у меня служила телефонистка Люда. Фамилию уже забыл. Видная баба. Всё при себе. За красивый почерк забрали её недавно из роты на время и к штабу прикомандировали. И уж на что не часто в штабе бывал, стал я замечать, что комбат-то бывший возле неё крутится.
А тут увидел он её в строю, аж расцвёл. Глазки заблестели, усы пригладил. Точно кот мартовский.
– Выше подбородок, рядовой такая-то! Грудь вперёд! Посмотрим, чему вас командир научил.
Замечание как бы делает и боевой дух женский перед стрельбами поднимает. Не очень понравилось это мне. Дамы и так первый раз стреляют, волнуются. А тут ещё этот куражится. Ни к чему это. Но что скажешь старшему офицеру?
Вышли на огневой рубеж. А стрельба была из автомата в положении лёжа из окопчика. Первая пятерка отстреляла хорошо, вторая, третья. Стараются женщины, команды слушают. Даже по мишеням почти все попадают. Да это и не главное. Важнее научиться без страха пользоваться боевым оружием и не подстрелить кого, себе ничего не повредить. Пуля она же дура. Ствол направила не туда, и пиши пропало. Может быть огнестрельное ранение несовместимое с жизнью.
Дошла очередь и до красавицы Людмилы. Прилегла она в окопчик. Чёлочку поправила. Бедро в сторону отвела, как положено, для упора при стрельбе. А Краснов тут как тут. Подошёл к окопу-то. В головах стоит над рядовой.
– Как вы, боец такая-то? – говорит, – готовы к стрельбе?
Я в десяти метрах стоял и то увидел, как зарделась Людмила, точно маков цвет, от такого мужского внимания.
– Если осечка, – продолжает «обучать» Краснов, – вы стрельбу прекращайте и говорите мне: «У меня осечка, товарищ подполковник.»
Тут уж меня зло начало разбирать. Куда лезет, старый хрыч, всё же было объяснено, все научены. С толку собьёт бабу. Но молчу. Субординация.
И тут подполковник встаёт рядом с окопчиком на колени. Чуть не рядышком с Людой ложится, кобелина. Проверить будто бы изготовку к стрельбе. Разъядрит его налево! Учитель херов. Проверил. Встал.
Отошёл ровно на четыре шага.
Тут бы команду «огонь» подать. Время идёт, все готовы. А Краснов и говорит:
– У кого есть вопросы? – а сам с пассии своей глаз не сводит.
И слышу тут: «Щёлк-клац», – и голосок Людин:
– Товарищ подполковник!
Не успел я глазом моргнуть, чуть приподнимается мой боец из окопчика вместе с автоматом, не успел рот открыть, поворачивает в сторону Краснова ствол.
– Бабах! – грохот, – тиу!
Тут у меня сердце и сжалось.
Краснов падает лицом в снег, как подкошенный. А сзади него верхушка у сосёнки небольшой – хрясь! – и в землю смотрит. Будто кто надломил.
На огневом рубеже командир первой роты стоял, по фамилии Кукольник. Тоже капитан, постарше меня. Так тот не растерялся, в два прыжка оказался возле окопчика. К Людмиле прыг, обнял и руку с автоматом к земле прижал.
– Ты чего, – ласково так говорит, – дурёха?! Палец со спуска убери!
И забрал аккуратно оружие.
Хорошо, что реакция хорошая оказалась у Краснова. Вот она армия. Хоть и мирного времени. Всё вроде бы хорошо и покойно. А до смерти четыре шага. Как до окопчика того.