de omnibus dubitandum 105. 64

ЧАСТЬ СТО ПЯТАЯ (1884-1886)

Глава 105.64. ГВОЗДЬ ПРОГРАММЫ…

    Веселый май - жизнедатель смотрит в окна небольшого красивого особняка на Каменно-островском. Легкие солнечные лучи улыбаются голубому весеннему небу, зелени садов и шумной, радостно настроенной толпе, спешащей на Стрелку. Нарядные экипажи, шикарные одиночки, лихачи - все это спешит, перегоняя друг друга, туда, где под кущами Елагинского парка шикарные дамы полусвета и порядочные особы состязаются между собою в искусстве вербовать в свою пользу мужские сердца и нервы крикливой роскошью весенних нарядов. Стоя на балконе, затянутом какою-то пестрою заграничной материей, Ариадна Тыркова, куря неизменную пахитоску, разглядывала проезжающую и проходящую внизу толпу.

    На ней был экзотический наряд, облегающий ее молочно смуглое манкое тело. Смесь желтого, синего и красного - цвета красотки. И свои остриженные кудри она завила в крупные кольца, под стать волосам египтянки, перехватив их золотым обручем с искусственым солитером посередине.

    Тяжелые золотые серьги с подвесками довершали эту яркую крикливость убора. С плотно стянутыми пестрым полосатым шарфом индийской ткани бедрами ее яркая фигурка невольно притягивает оттуда, снизу, взоры проезжающих мужчин и женщин.

    Ее, несомненно, принимают за кокотку высшего полета, и это льстит этой своеобразно привлекательной молодой самки. Она хохочет, широко открывая свой чувственный рот с белыми, как кипень, зубами. Ей делают какие-то знаки снизу, она отвечает на них воздушными поцелуями.
 
    - Ани, добрый вечер, вот и я, - слышит Тыркова за собою знакомый голос. И, живо обернувшись, видит Наденьку.
 
    - Черт возьми, как ты хороша, цыпка! - с искренним восхищением срывается с ее губ. Действительно, подруга Ариадны нынче хороша, как сказка. На ней род простой белой греческой туники, надетой прямо поверх трико на тело, не стянутое корсетом. Розовым перламутром отливают ее обнаженная шея и руки. Золотисто-рыжие волосы стянуты греческим узлом. Обнаженные ножки в сандалиях поражают своей молочной белизною. И вся она точно сквозит под своей воздушной туникой, очаровательная, хрупкая и изящная, как севрская статуэтка.
 
    - Тебе не хватает бриллиантов. Вот надень, на... - говорит быстро Ани, отколов от своего пояса сверкающую драгоценными камнями пряжку, искусно прилаживая ее к рыжим кудрям подруги.
 
    - Смотри, не потеряй только. Восемь тысяч заплачено, - прибавляет она с алчным блеском в глазах.
 
    Ариадна скупа, как девяностолетняя ростовщица, и Наденька знает это, чуть-чуть презирая молодую миллионершу. Но сейчас она пропускает ее замечание мимо ушей. Золотисто-рыжая девственница нынче вся в каком-то напряженно-приподнятом состоянии. И та программа, которую для нее начертала ее опытная не по годам подруга, волнует, пугает и радует одновременно.

    Она знает уже, что ждет ее нынче. Это не ново для нее... Уже не раз в розовом особняке на Каменноостровском у Ариадны устраивались такие вечера - с экзотическими живыми картинами, с экстравагантными плясками и целыми небольшими пьесками весьма недвусмысленного содержания, предназначенными для того, чтобы играть исключительно на чувственности мужчин.
 
    Ведь в качестве исполнительниц этого рискованного жанра выступали не патентованные кокотки, не артистки, а молодые девушки, веселые прожигательницы жизни, поставившие себе девизом познать до замужества все яркие наслаждения культа запрещенной любви.

    Но тогда Наденька участвовала в этих экзотических вечеринках Ариадны ради развлечения. Теперь же это был своего рода поединок. Это была игра в "быть или не быть". Человек, в которого она была страстно влюблена с одиннадцатилетнего возраста, должен был увидеть ее нынче совсем в ином свете, обольстительно прекрасной самкой, искусно бьющей своей юной красотою по нервам домогавшихся ее самцов.
 
    Ариадна уже хорошо успела изучить мужчин, несмотря на всю свою молодость, и знала, что требовалось для полной победы над непонятным упрямством Евгения.
 
    В экзотической гостиной, насквозь пропитанной каким-то крепким одуряющим куреньем, царит приятный розовый полумрак. Широкие низкие диваны, с набросанными на них мехами, тонут в розоватой полумгле от затянутых красными тафтяными абажурами электрических ламп. С конфорок, прилаженных на высоких треножниках, вьется голубоватый дымок ароматического куренья. В пушистых коврах тонут ноги. Кое-кто из приглашенных друзей Ариадны развалился на диванах, кто-то просто устроился на полу, среди мягких валиков и подушек, на коврах и звериных шкурах.

    Здесь были представители золотой столичной молодежи, лицеисты, правоведы, студенты и статские. По большей части это молодые люди, поклонники Ани и ее подруг. Все эти горящие нетерпением глаза устремлены в угол восточного зальца, где колышется легкая, расписанная лотосами, чудовищными орхидеями и какими-то мистическими птицами занавеска. Сейчас из-за нее доносятся рыдающие аккорды невидимой арфы. Тихо вторят ей певучие струны скрипки, и словно пламенный ночной любовник - певец соловей - томится корнет-а-пистон в чарующих трелях.

    Утевский наметил для себя ближайшее место к сцене, если можно было так назвать место, скрытое за колеблющейся занавеской.
 
    Он не долго раздумывал, получив записку Наденьки. Конечно, соблазн был слишком велик для того, чтобы игнорировать приглашение девушки. Он достаточно знал экстравагантность Ариадны и смелую решительность Надежды, чтобы не догадаться отчасти о том приятном сюрпризе, который мог его ожидать здесь. Его притупившаяся чувственность жаждала новых впечатлений. И вот он здесь. Пожав руки трем-четырем приятелям, лица которых он с трудом различал в розовом полумраке, Евгений пробрался к облюбованному им месту, опустился на тахту среди пестрых мягких подушек и стал ждать.
 
    Ждать пришлось недолго. Аккорды арфы зазвучали тише, словно замирая вдали. Теперь на смену им понеслись веселые звуки танго, выбрасываемые клавишами рояля.
 
    Тафтяный занавес раздвинулся, словно разорвалась надвое. И среди рододендронов и латаний на сцене заметалась огненно-пестрая полуобнаженная фигура Ариадны в объятиях высокого господина во фраке, присяжного тангиста, приглашенного на этот вечер за крупную сумму из петроградского кабачка-виллы. То было самое разнузданное, самое непозволительное исполнение из тех, которое видел когда-либо в своей жизни Утевский. Извиваясь змеей, носилась Ани по ковру с такими жестами, с такими взглядами, на которые едва ли отважилась бы профессиональная танцовщица.
 
    Занавес задвинулся под оглушительные, пьяные от возбуждения крики, и снова раздвинулся еще и еще раз... Ариадна бисировала до бесконечности, пока не упала с громким хохотом к ногам своего кавалера... Тот не растерялся. Быстро нагнулся и, высоко подняв ее на вытянутых руках, унес за кулисы, под новые неистовые аплодисменты гостей.
 
    Эту пару сменила пантомима. Двое молодых людей, прелестная девушка и юноша, разыграли перед зрителями историю любви аркадских пастуха и пастушки, максимально опошлив ее. Им аплодировали не менее, чем танцорам.
 
    Атмосфера сгущалась. Нездоровым огнем загорались глаза зрителей, а дорогое шампанское, приобретенное за бешеные деньги Ариадной к этому дню и расставленное на маленьких скамеечках-столиках у каждой ложи, дополняло опьянение.
 
    Но вот приближался "гвоздь" программы. И у Евгения сердце невольно дрогнуло предчувствием, а кровь сильнее застучала в висках.
 
    Занавес снова медленно раздвинулась под звуки арфы... Среди лилий, пурпуровых, розовых и белых роз, на тигровой шкуре, с венком из виноградных гроздей на растрепанных золотисто-рыжих кудрях, с амфорой в руке, с вызывающим взглядом и в такой же позе бесстыдно возлежала полуобнаженная юная вакханка, сверкая перламутровыми оттенками своего почти совсем нагого тела.

    Сердце Евгения дрогнуло и замерло в груди.

    В прелестной юной вакханке он узнал дочь своей возлюбленной, Наденьку Крупскую.