Вакцина любви

      Июньское солнце перешло зенит и ярко освещало через окно стол, на котором стояла не полная бутылка водки «Беленькая» и два стакана граненых, наполненных наполовину. За столом, напротив друг к другу, сидели двое мужчин освещенные солнцем и молчали, и смотрели друг на друга. Один смотрел внимательным взглядом, другой, Геннадий Ильич, задумчивым, ушедшим куда-то в даль.
      Молчаливую дуэль взглядов первым нарушил Геннадий Ильич:
      - Да . . . , грустную историю ты рассказал, и не сверли меня взглядом. У нас доверительный разговор, и я не порванный мешок из которого высыпается картошка и раскатывается во всех направлениях. Останется все в мешке наших тел. – Геннадий Ильич взял стакан, дотронулся краем стакана до стакана, стоящего против собеседника, выпил, прикрыл ладонью нос, другой рукой взял с тарелки небольшой соленый огурец и с хрустом откусил и прожевал закуску. – Не волнуйся, собеседник, тайна твоя останется во мне как в сейфе с не разгадываемым шифром замка. Давай, бери стакан, запей свои неожиданные откровения. Сам, по своей откровенности выпустил слова как воробьев из клетки, но птицы говорить не умеют, никому не «начерикуют».
      - А я не волнуюсь.  Чего мне волноваться за далекое прошлое. Сегодня и совесть былая в прошлом осталась, забыты и приличия в общении людей, сегодня на слуху радужные да денежные бандиты блудные с современными работницами древней профессии. Деньги - изобретение зла на троне! Билеты банка - вот истинное счастье имущих, ценность, и сексуальность, и красивая жизнь. Деньги великая свобода от свободы, суверенитет человека без суверенитета. Деньги, так многие считают, это сила и политика, и любовь. Люби деньги и имей деньги, и будут любить тебя красавицы мира. Деньги…… - телохранители элиты, телевизионные камеры, дворцы, охраняемые как казармы исправительных учреждений, - собеседник сделал паузу, подхватил стакан словно поймал его на лету, одним глотком выпил водку, шумно сделал вдох и продолжил, - кто сегодня понимает, что такое любовь!? Где любовь?! Где она настоящая, куда спряталась от стыда. Или творец ее спрятал от насильников.
      Собеседник, взял бутылку, налил в стаканы и аккуратно поставил бутылку на прежнее место.
      - Ты знаешь Геннадий Ильич, - продолжил говорить собеседник, - я свободный, как ежик степной. Ни жены, ни детей, о которых я бы знал. Отец бросил меня с рождения. Я ему чем-то не понравился. Наверное, пеленками и материнским грудным молоком. Не вынес моего детского торжествующего крика, символизирующего начала моей жизни. Рос я один, и вырос, и перестал кричать. Стала молча кричать и болеть душа, и боль ни унять блудом, ни унять водкой, и ни унять деньгами и развлечениями, ждет душа чего-то, наверное ждет конца моей тропы в иную параллельную жизнь где тишина и счастливый покой.
      Замолчал. Направил свой взгляд на стакан, в котором играли отблески яркого солнца, молчал. Геннадий Ильич то же молчал, обдумывал услышанное, ждал продолжения, и не ошибся.
      - Не рассказал я тебе о первой любви в молодости. В советской школе я учился в десятом классе. Страна была чистой, я не знал тогда, что такое любовь современная и не знал извращенных ее проявлений. Девушка училась в параллельном классе. Имя у нее было интересное, какое-то древнее. Имя её было греческое - Фотиния или, просто Фотина. При знакомстве она себя величала Светлой, - собеседник сделал паузу и продолжил, - для меня в последствии она стала не светлой, а «темной». Тогда я ее воспринимал сказочно красивой, светлой и нежной, в ее присутствии я растворялся в ней, как будто у нас была одна душа и одно тело. Мы встречались и гуляли по городским улицам, улыбались, смеялись радостно, не зная почему.  Она брала меня под руку, нежно прикасаясь своим плечом к моему. Мечтали о будущем. Жизнь моя и мир мне казался сказочным, легким, и я был молод и счастлив ее видеть, говорить с ней, брать ее руку в свою. От нее исходило солнечное тепло и в нем я купался как в солнечных лучах. Я даже не задумывался о взаимной любви. Летел по этой своей молодой жизни, как легкая и счастливая бабочка, подхваченная ветром нежности и красоты, вдыхая ее аромат запахов, которые были слаще любых духов мира. Сложно даже описать свои чувства к ней. Она мечтательно рассказывала, как мы будем вместе жить после учебы. Однажды я хотел обнять ее и поцеловать. Она осторожно отстранилась, внимательно посмотрела на меня и вымолвила: «Нет! Будешь моим мужем, тогда будем вместе». Я не понял слов «тогда будем вместе», ведь мы и так вместе думал я. - Снова умолк собеседник. Взялся за стакан покачал его не подымая. Заиграли блики солнца в стакане, затем оставил стакан в покое. Положил руки на колени, отклонился на спинку стула, опустил голову, продолжил. - Закончилась сказка мгновенно, сопровождая свой конец в моей душе ярким и продолжительным сверканием молнии и шумом грома. Эхо этого грома в сознании моем я до сих пор слышу, и молнии во сне и наяву сверкают с прежней силой и вызывают тоску. А ведь прошло с тех времен десятилетия, и где она я не знаю.
      Замолчал собеседник глубоко задумавшись. Геннадий Ильич медленно взял стакан, спокойно выпил, снова закусил огурцом, рукой вытер губы и обратился к собеседнику:
      - Что загрустил? Ведь все прошло! Время, как дюны песка в пустыне, перемещаются и все скрывают и обновляют. Чего душу во мрак погрузил? Лучше скажи, что же случилось, облегчи душу.
      - Верно сказал, только дюны времени, как и дюны песка, перемещаясь вновь и вновь открывают прошлое, и прошлое, словно очищенное пескоструйкой, слепит душу своим блеском как яркий свет глаза, осмелевшие увидеть прошлое.
      Собеседник выпрямился, быстрым движением схватил свой стакан, выпил и не закусывая положил свои руки с крепко сжатыми кулаками на стол, в упор взглянул на Геннадия Ильича и с пренебрежение промолвил:
      - Интересуешься грязью человеческой души, или как там? в христианстве - грехом человеческим! Так слушай! . . . . - Собеседник приподнял кулаки над столом, затем медленно их опустил и придавил ими крышку стола. - В школе, на переменах мы всегда были вместе. Нас дразнили Адамом и Евой. Однажды, во время большой перемены я Фотину не нашел на обычном месте встречи. Подумал, что она задержалась в классе. Когда я заглянул в класс, увидел картину, которая мне сломала всю жизнь. В глубине класса на носочках стояла Фотина с одноклассником. Он правой рукой прижимал ее грудь к своей, другой рукой, с растопыренными пальцами, удерживал ее ниже пояса. Губы их слились в поцелуе. А она, обнимала его рукой за шею, а другой рукой, . . . . своей красивой кистью руки, прижимала его голову за затылок к своим губам. Они так были увлечены, что не заметили открывшуюся дверь, и меня, заглядывающего в класс как змий, смотрящий на Адама и Еву сквозь листву Древа познания в Эдемском саду. От такого видения я словно застыл как раствор бетона. Померк свет. Душу сразила боль ревности как глубокая рана. В моем сознании наступил Армагеддон. . . . . Наконец, Фотина освободила свои губы и повернулась лицом ко мне. Взгляд у нее оказался спокойным, щеки порозовели, а мокрые губы от поцелуя раскрылись в презрительной улыбке. Не знаю я, кто мною управлял в то время, только я оказался дома лежащим в одежде вниз лицом в своей кровати. Мама хлопотала около меня, допытываясь: «Сынок, что случилось»!? Через сутки вызвала врача. После медосмотра он ей, в тайне от меня, тихо обозначил диагноз. После ухода врача мама стала меня уговаривать: «Сынок, не переживай так. Пожалей себя и меня. Девушек хороших много, встретишь свою, поженитесь и будете счастливыми. И мне будет радость на душе. А ее коварную забудешь».
      Собеседник умолк, разлил остаток водки из бутылки по стаканам, и опустил взгляд вниз. Молчание затянулось во времени. Геннадий Ильич поинтересовался: 
      - Забыл свою дивчину, знойную десятиклассницу?       
      - Не знаю. Она меня уже не тревожит, и все же во мне, как комок горечи, забинтованный дырявой защитой, где-то в сознании пребывает.
      - Да . . . . ,  получил ты дружище эффективную «вакцину любви». Теперь будешь от Фотины защищен. Давай выпьем за твой стойкий препарат.
      Беседующие тихонько дотронулись стаканами. Выпили горькую за горькое прошлое.
      Собеседник прервал молчание:
      - Очевидно вы, Геннадий Ильич, удачно заметили о вакцине. Получил я стойкий иммунитет от божественной любви и платоновской любви. Не защищает вакцина только от случайной любви., - при этих словах он усмехнулся, продолжил, - и от физиологической любви. Не смог я присутствовать в классе на занятиях. Перевелся в другую школу. Не помогло! Десятиклассницы в темных платьицах и белых фартучках, улыбающиеся, погружали меня в тоску. Их улыбки в моем сознании обращались в ту презрительную улыбку мокрых розовых губ, вызывающие во мне презрение. Уговоры матери не помогли! Бросил я школу и поступил на работу в качестве подсобного рабочего. Среди взрослых мне стало легче. Затем, я окончил школу шоферов, и стал работать в геолого-разведывательной партии. Отлегло от души прошлое. В рабочей среде научили меня работать и выпивать, повзрослел и . . . . понесло меня в блуд.
      Выпитая водка начала действовать на душу, раскрепощая ее и обволакивая в розовые покрывала времени. Собеседник взял в руку оставшийся соленый огурец, покрутил его перед своими глазами и снова положил на тарелочку. Вновь руки сжал в кулаки и положил на стол. Посмотрел своими карими затуманенными глазами в глаза Геннадия Ильича и с усмешкой продолжил говорить:
      - Работающие девчата не хуже десятиклассниц и студенток. Работа накладывает на них особый оттенок и в словах, и в поведении, и в одежде. Молодые, раскрепощенные, в расцвете лет, цветущие молодостью как розы в волшебном парке. Среди них были и те которые и на меня обращали внимание. Для некоторых и я казался «рыцарем на белом коне». Природа и молодость возбуждала молодую кровь. Бурлила она, как налитое шампанское в бокале своими быстрыми пузырьками желаний. Девичьи огненные взгляды увлекали и меня. Были дивчины, я думаю, искренне влюбленные в меня, и они с открытой душой и открытым телом бросались ко мне в седло белого коня, и готовы вместе со мной скакать по заманчиво красивым дорогам жизни. Только на меня действовали воспоминания! В каждом случае перед моими глазами возникал образ Фотины. Возникало во мне чувство мести Фотине. Молодые руки обнимали меня, шептали губы теплые слова. Девичий шёпот признавался в любви. Жарко целовали яркие губы. А во мне возникало лишь чувство мести той, которая мной пренебрегла. Молод был, и каждый раз в чужих объятиях я понимал, что не любовь во мне, а чувство мести. Даже чувствовал некоторое удовлетворение от этих действий и чувств. Да! Геннадий Ильич, мстил я ей, и этой местью был увлечен. А в результате мстил я сам себе! Остался я один и остаюсь одиноким до настоящего времени. Не мог и не могу создать семью! Этот ее спокойный взгляд, и усмешка на мокрых от поцелуя губах живет во мне как заговор колдуньи, который беснуется в моей душе. Со временем возник во мне протес, пренебрежение, если хотите, отвращение от прекрасного пола. Со временем возникло еще одно чувство, чувство греха ко мне самому. Ведь я кому-то из девчат тоже жизнь испортил, обжег девичью душу презрением своим, своим обманом и такой не заслуженной ненавистью к их любви ко мне. Теперь исправляюсь сам перед собой. Никто мне не нужен. Я свободный как время, лечу сам в глубину моей жизни, не хочу больше губить чужие жизни.  Так и пребываю греховодником в земной жизни. Помню грехи и каюсь, каюсь и помню грехи. Течет настоящее время из прошлого и далее в будущее.
      Встал из-за стола собеседник, протянул руку для рукопожатия:
      - До свидания, Геннадий Ильич, пойду на улицу пройдусь в будущее. . . . .
      Ушел. Мелькнула его фигура мимо окна как тень и исчезла. . . . .      
      Могу подтвердить, уважаемый читатель, что история не выдуманная. Надеюсь, что не один такой герой пребывает с такими чувствами, и в одиночестве. Хотите верте, хотите не верте. Можете проверить!
      Герой живет в солнечном городе Краснодаре, не далеко от известного краснодарцам кинотеатра «Аврора» на улице Красной у которого установлена большая женская скульптора скульптура Церетели: одета в солдатскую шинель, суровое лицо, с винтовкой за плечом, со звездой в поднятой руке. Она словно сопровождает молодые пары и охраняет души девчат, посещающие кинотеатр. Выразительную женщину создал скульптор!
      Герой рассказа часто и по долгу стоял и любовался произведением искусства. Может ему нравилась винтовка, а может вызывала сожаление погасшая звезда.
      Герою рассказа сейчас 85 лет, и как высказывалась моя тетя Валя: «Еще живой». Он может все подтвердить и дополнительно рассказать, как в его поездках на машине по краснодарскому краю сопровождали черти, которые ночью, во время отдыха на автострадах, его караулили, беседовали с ним насчет грехов людских, дразнили, иногда выпивали бензин с бака автомашины, и напоминали о том, куда попадают грешники, когда им надоедает земная жизнь. Чертенята собеседнику обещали помочь сопроводить его вместе с Фотиной в загадочный мир теней.