echo

Улица встречала огнями. Пурпурными, желтыми, зелеными цветами сверкали вывески магазинов, названия забегаловок и ресторанов. Красный и синий освещали лица прохожих; заставляли невольно склонить голову.

Я шагал по улице; по тротуару, выложенному расшатанной плиткой; плиткой, под которой собралась вода, после прошедшего накануне дождя. Люди наступали на плитку; я наступал на плитку; на ботинки и штаны летели грязные брызги.

Пурпурный, желтый, зеленый, даже красный и синий цвета поблекли; вся палитра стала серой и тусклой. Всё выцвело; остались только пыльно-землистые оттенки; остался только хаки.

Парень стоял возле городской арки с плакатом. Моя близорукость мешала рассмотреть его содержание, но я знал, что на этом плакате было написано; знал, что написано на сотне таких же плакатов по всему миру. Я также знал, кто стоит рядом с этим парнем; стоит в капюшоне и медицинской маске. Все проходящие мимо это знали. Я перешел дорогу и обернулся. Парень тоже начал переходить дорогу; переходил в сопровождении двоих мужчин в тёмно-синей одежде; плакат был свёрнут.

Глаза вертелись направо и налево; глаза смотрели вперед. Я никогда не видел столько поникших, опустивших взгляд людей; обычных прохожих, которые ещё недавно шли по этой же улице весело, бодро. Не видел таких потерянных женщин; плачущих женщин; женщин, испытывающих страх. Я наблюдал вокруг и испуганных мужчин; мужчин, которым стыдно; опустошенных мужчин разных возрастов. Опустошенность эта витала в воздухе; растворялась в водяных парах, выдыхаемых людьми; вдыхалась обратно. Люди молчали; кроме немногих; но эти немногие обсуждали одну и ту же тему, одно и то же событие. Те, кто молчал, тоже обсуждали это событие; обсуждали сами с собой; в своей голове.

Я шёл дальше; шёл и оборачивался; недоверчиво глядел на встречающихся на моём пути людей. Паранойя с каждой минутой всё сильнее охватывала горло своими чёрными лапами; впивала когти; мешала дышать. В голове мешались мысли; соревновались между собой. На первое место выходило то бессилие, то не понимание того, что делать дальше.

Раньше я никогда не видел столько поникших и печальных людей. Но я также не видел раньше столько людей безразличных; не видел, а может не хотел замечать. Они сидели за столиками в уютных помещениях с кружкой кофе, с бокалом вина; они смеялись во весь голос и чему-то радовались; делали вид, что ничего не происходит. И мне было стыдно; было тошно. Этих людей нависший ужас не касался напрямую; не касался пока. Лезвие только обнажалось; пуля только вылетела из дула. Чтобы достигнуть цели, им требовалось какое-то время. Эти люди не слышали звука метала и выстрела. Но ощутят их на себе в скором времени. И тогда им станет стыдно и тошно; станет омерзительно; станет как мне.

Я чувствую, как листы холодного металла окружают меня; мешают проникать воздуху, пениям птиц и голосам людей. Чувствую, как совсем скоро помешают проникать всему тому, к чему я привык за свою короткую жизнь.

Центральные улицы ассоциируются с радостью и весельем. Но сейчас эти эмоции куда-то исчезли, сгинули в бездну; неясно вернутся ли когда-то вновь.

Я не помню, как добрался до остановки. Трамвай вскоре приехал. Под грохот вагона я несся неведомо куда. И всё, чего я ждал от этой неизвестности – не ощущать никогда того, что испытывал несколько минут назад. Но понимал, что эти ощущения будут моими спутниками ещё долго.

Все эти чувства, эмоции и мысли – эхо. Всего лишь отраженный звук, источник которого за много километров от меня. Но если так страшно и плохо, так холодно и мерзко становится от эха, то каково там, где звучит голос?