Европа пляшет на костях

Животный утоляя страх

Времен двенадцатого года,

Европа пляшет на костях

Ей ненавистного народа.


И грозный брит и грузный швед,

И галл, презрительно лукавый,

Плюют остервенело в след

Его тысячелетней славы.


И мутной злобою кипят,

За них попрятавшись блудливо,

Поляк спесивый, лит и лат,

Эстонец – пасынок залива.


Хохол с натуги ворот рвёт,

За ляхом тянется к европам,

Спеша за шнапс и бутерброд

Служить в неметчине холопом.


И мир вокруг по швам трещит,

И шрамы набухают кровью,

А мы как прежде держим щит

Пустому вопреки злословью.


Умолкни, лживая молва, –

Пускай узнают поименно:

Россия все еще жива!

Не пали отчие знамена!


Животный утоляя страх (Владимир Веров)


КЛЕВЕТНИКАМ РОССИИ


О чём шумите вы, народные витии?

Зачем анафемой грозите вы России?

Что возмутило вас, волнения Литвы?

Оставьте: это спор славян между собою,

Домашний, старый спор, уж

взвешенный судьбою,

Вопрос, которого не разрешите вы.



Уже давно между собою

Враждуют эти племена;

Не раз клонилась под грозою

То их, то наша сторона.

Кто устоит в неравном споре:

Кичливый лях, иль верный росс?

Славянские ль ручьи сольются в русском море?

Оно ль иссякнет? вот вопрос.


Оставьте нас: вы не читали

Сии кровавые скрижали;

Вам непонятна, вам чужда

Сия семейная вражда;

Для вас безмолвны Кремль и Прага;

Бессмысленно прельщает вас

Борьбы отчаянной отвага —

И ненавидите вы нас.


А.С. Пушкин

Тайна русской земли.

Нас было видимо-невидимо в
твоих полях, лесах от века
И никого ты не обидела, не обделила человека.               
               

Свои богатства и угодия, раскинув щедрою рукою,
Ты раздавала, моя Родина, ничуть не дорожа собою.               
               
Была ты щедрою и рьяною, обильно нивы колосились,
И вдруг позаросли бурьяном, а сыновья от рук отбились.               
               

Стряхнули пыль дедов и пращуров и пот их с кровью растоптали,
И разбрелись кругом гулящие куда глаза их враз позвали.
               
            
И обездоленною сиротой лежат поля в России-матке,
Когда-то силушкой красивою, теперь же жалкой попрошайке.

Ты загадала я отгадывал сокрытую под сенью тайну,   
Глядясь в глаза озер хрустальные, ручьев и рек изгибы плавных.            
               
   
Не я один понять пытался, какая же сокрыта тайна
В твоих безчисленных победах, в твоих бессмысленных страданьях.         
               

И вновь навязчивым вопросом тупым и нудным задавался:
За что же, Боже, гордым россам в удел сей жребий злой достался?         
               

За что в годину безвременья, когда весь мир отчайно трусит,
Встает как лекарь и как воин один на всех спокойный русич?            
               

Пусть он боится тех не меньше, кто скорбно головы склонили
Под иго недочеловечье, надев ярмо раба на выи.               
               

Но знает он, что сраму нету для тех, кто с битвы не вернется,
и что у Бога - все живые, как исстари у нас ведется.             
               

И так проходит век за веком в труде, поту, в кровавой битве,
Чтоб над шестою частью света осталось место для молитвы...


А.А. Зарин

Мам, я в плену, но ты не плачь.

Заштопали, теперь как новый.

Меня лечил донецкий врач

Уставший, строгий и суровый.

 

Лечил меня. Ты слышишь, мам:

Я бил по городу из «Градов»,

И полбольницы просто в хлам,

Но он меня лечил: «Так надо».

 

Мам, я – чудовище, прости.

В потоках лжи мы заблудились.

Всю жизнь мне этот крест нести.

Теперь мои глаза открылись.

 

Нас провезли по тем местам,

Куда снаряды угодили.

А мы не верили глазам:

Что мы с Донбассом натворили!

 

В больницах раненых полно.

Здесь каждый Киев проклинает.

Отец, белей чем полотно,

Ребёнка мёртвого качает.

 

Мать, я – чудовище, палач.

И нет здесь, мама, террористов.

Здесь только стон людской и плач,

А мы для них страшней фашистов.

 

Нас, мам, послали на убой,

Не жалко было нас комбату.

Мне ополченец крикнул: "Стой!

Ложись, сопляк!», - и дальше матом.

 

Он не хотел в меня стрелять.

Он - Человек, а я - убийца.

Из боя вынес! Слышишь, мать,

Меня, Донбасса кровопийцу!

 

Мам, я в плену, но ты не плачь.

Заштопали, теперь как новый.

Меня лечил донецкий врач

Уставший, строгий и суровый.

 

Он выполнял врачебный долг,

А я же, от стыда сгорая,

Впервые сам подумать смог:

Кому нужна война такая?