Служба в армии. Как я не стал героем
Когда я сел в обычный, заполненный, как селедки в банке, плацкартный вагон, мои соседи по моей одежде, обычно в армию все одевались в уже изрядно поношенную одежду, определили, что я еду служить и удивлялись, что один и без сопровождения. Тогда я у местных стал интересоваться, какие части в том районе дислоцированы. Узнав, что я в совершенстве знаю немецкий язык, попутчики в один голос заявили, что служить я, видимо, буду в подразделении, которое прослушивает вражеские голоса по радио и их глушить. Успокоившись и доехав до нужной мне станции, спросил там, как добраться до части. Какого же было мое удивление и ужас, когда, дойдя пешком от станции до КПП, я увидел на нем плакат с белыми парашютами на голубом фоне неба. В первый раз в жизни я испытал, как душа уходит в пятки, настолько для меня было неожиданным, что меня призвали в ВДВ. Но когда уже стал там дальше оформляться, с еще большим удивлением узнал, что это учебное подразделение для подготовки младшего командного состава войск специального назначения воздушно – десантных войск. Как потом оказалось, многие ребята, которые учились в ГДР и, естественно, хорошо знали немецкий язык, служили здесь.
Военную присягу мы приняли 13 июня 1976 года. И начались изнуряющие будни военной подготовки спецназа. Не знаю, как бы я выжил, если бы и в школе, и в институте серьезно не занимался спортом. Нам казалось, что сержанты над нами во время занятий просто издеваются. Однажды договорились бойкотировать приказы. Конечно, мы их выполняли, но не шатко - не валко, и не укладывались в нормативы. Командир нашей роты, узнав об этом, сам пришел на занятия и спросил, а не хотим ли мы испытать на себе комплекс упражнений, выполняемый «зелеными беретами», спецподразделениями американских войск. Через 25 – 30 минут занятий все без исключения бойцы лежали на лужайке стадиона без сил, а некоторые и без сознания. На вопрос командира, как мы дальше будем заниматься, по нашим нормативам или по американским, мы, конечно, ответили, что по нашим. Сейчас после стольких лет я думаю, что даже бы врагу не пожелал такой спецподготовки. В такие войска ребят нужно готовить с пеленок, а не набирать книгочеев со знанием иностранного языка. Но человек ко всему привыкает. И тело начинает тоже не особо сопротивляться, казалось бы, невозможным нагрузкам.
Кроме физподготовки у нас были занятия по иностранным языкам, изучение званий и родов войск стран НАТО, их оружия и средств защиты секретных объектов. Готовили из нас армейских разведчиков. После учебного подразделения я получил звание сержанта и разведчика третьего класса, а в строевой части был назначен командиром отделения разведки частей спецназ.
Тренировались мы и в прыжках с парашютом. Не верьте тем, кто говорит, что не боится совершать такие прыжки. Наш прапорщик, старшина роты, у которого было более двух тысяч прыжков, даже утверждал, что потеря чувства страха приводит к гибели. Недаром ведь говорят, что рожденный ползать летать не может. На первом прыжке, кстати, ты не испытываешь очень большого страха, так как предпрыжковая подготовка тебя так выматывает, думаю командиры специально это делают, что ты с нетерпением ждешь, чтобы прыжки закончились. А вот на втором и последующем прыжках у тебя уже мандраж ожидания, так как ты знаешь, как это – прыгать с парашютом. В строевой части на зимних прыжках у нас один солдат погиб. Не раскрылся основной парашют, а запаску он не смог открыть, потому что вместо того, чтобы открыть клапан и просто выбросить запасной парашют над собой, рвал руками брезентовый чехол, в который запаска была упакована. Был у него, по-моему, второй прыжок в жизни и опыта еще не было. При разбирательстве случая выяснилось, что при ожидании загрузки в самолет, а длится это иногда долго из-за переменчивой погоды, солдат нарушил предписанные правила. Вместо того, чтобы стоять в строю, он присел в ельничек. Ветка от ели попала в замок, который открывает выбросной клапан основного парашюта, и заклинила его. Действительно все правила написаны кровью и их нужно неукоснительно соблюдать, особенно, когда ты привлечен к опасным мероприятиям.
Как-то, когда я еще обучался в учебке, меня вдруг пригласили к командиру части. Боевой и заслуженный, кстати, был человек. Во время чехословацких событий 1968 года возглавлял группу разведчиков, которые освобождали от террористов захваченную ими узловую железнодорожную станцию. Через нее не могли проходить эшелоны с военной техникой в сторону Праги. Имел за это государственную воинскую награду. Идя к нему в кабинет, я недоумевал, по какому поводу мог ему понадобиться. Но еще больше удивился, когда, зайдя в кабинет и доложив согласно Устава, что прибыл, увидел вместо командира незнакомого человека в штатском, который начал сразу же разговаривать со мной по-немецки. Пообщались на предмет службы, о моих родных, о том, какие фильмы мне нравятся, какие книги я читал в последнее время. Потом, уже перейдя на русский, похвалил мое хорошее знание немецкого языка и озвучил неожиданное предложение. Мне предлагали после воинской службы работу в одной из спецслужб государства. Человек в штатском, видя мое замешательство, сказал, что ответа сразу же от меня не ждет и думает, что и с женой мне по этому поводу необходимо посоветоваться. Они знают, что Лена сейчас находится на летних каникулах у моих родителей в Пестово и общается с нашей дочерью. И готовы предоставить мне краткосрочный отпуск на 10 дней, чтобы я с женой посоветовался. Отказываться я, конечно, не стал. Было это в середине августа. Я приехал в Пестово на побывку. И это было первой радостной встречей семьи - меня, Лены и Аллы - в полном составе. Рассказал Лене о полученном предложении. Представлял при этом в мыслях картину нашей встречи в каком-то зарубежном баре, подобную встрече Штирлица с женой в сериале «Семнадцать мгновений весны». Лена сразу же в сердцах заявила мне, что ей нужен просто муж, а не муж – герой!
Уезжали мы из Пестова до Москвы вместе. Лена дальше уехала в Дрезден, а я на службу. Мой отрицательный ответ на предложение стать настоящим разведчиком, думаю, никого не удивил, так как я и без совета жены сомневался в принятии его мной и, думаю, это сомнение уже высказывал при нашей беседе с человеком в штатском.Так я героем и не стал!
В конце нашей службы в учебке мне было сделано предложение остаться дослуживать еще полгода здесь же. Но командир части отговорил меня, пригласив к себе, сказав, что в строевой части мне служить будет намного легче, чем здесь. Я с ним согласился.
А вот с моим направлением в строевую часть после учебного подразделения опять произошла неувязка. Думаю, что мое направление каким-то образом перепутали. В предписании значилось, что я должен прибыть в Москву в часть, что расположена рядом с Ходынским полем. На пальцах мне объяснили, что находится эта часть в стеклянном многоэтажном здании. Прибыв, однако, в Москву и доехав до Ходынки, я никак не мог это здание найти. В конечном итоге вынужден был обратиться за помощью на КПП Ходынского поля, где в то время шли репетиции к Параду 7 ноября.
На время выяснения всех обстоятельств по моему вопросу меня поселили с ребятами – десантниками, участвующими в Параде. Прожил я с ними два дня. А через два дня меня забрал командированный в Москву начальник штаба части, находившейся в Рязанской области, где мне и довелось дослуживать. Таких тягот, как в учебке, конечно уже не было. Сержанту, начальнику отделения и «старослужащему», которому до дембеля оставалось полгода, уже можно было расслабиться.
Служил я в общей сложности один год, т.к. в Дрездене, естественно, не могло быть советской военной кафедры. По закону люди с высшим образованием и без военной кафедры должны были служить один год рядовыми. Конечно, если не попадали в учебку или не оставались на сверхсрочную службу.
Военная подготовка в части, конечно, тоже была. Мы часто выезжали на стрельбы. Метко стрелять из автомата меня там научили. Часто проводились и учения.
Если в учебке учения были в основном местного разлива, то здесь мы принимали участие в грандиозных зимних учениях Московского военного округа. Наши группы разведки действовали против выдвигающихся в сторону Гороховецких лагерей Кантемировской и Таманской дивизий. На всем протяжении от Москвы до Гороховца были десантированы 10 разведгрупп. Нас высадили в районе станции Ильино Нижегородской (тогда Горьковской) области, где технику – танки, гаубицы, передвижные ракетные установки различных типов – сгружали с железнодорожных платформ и откуда она двигалась дальше своим ходом. Нашей задачей было установить наблюдение за разгрузкой и доложить в центр о составе, количестве и типах разгружаемой техники. На всем протяжении маршрута против нас, кроме армейских подразделений, действовали сотрудники милиции и подразделения КГБ. Мы свою задачу выполнили тогда с честью. Наша группа не была никем обнаружена и не захвачена. Нас затем из заранее оговоренного места, находившегося от Ильино в 25 километрах, куда нам еще в зимних условиях нужно было совершить марш-бросок и прибыть к назначенному времени, забрали вертолетом. Из десяти групп «выжили» только две. В том числе и наша.
Я, как командир разведгруппы, получил, во-первых, очень положительную характеристику и оценку от находившегося в группе офицера – наблюдателя. Во-вторых, мне перед строем объявили благодарность командующего Московским военным округом. Но самым приятным для меня было то, что мне дали внеочередной отпуск домой сроком на 10 дней. Это был уже второй мой отпуск за год службы в армии. Редко такое бывает. Но судьба благоволила мне, чему я был очень рад. Новый год отпраздновал дома. Лена тоже приезжала. И мы опять встретились все вместе. И были очень счастливы!
Начинался 1977 год. Год окончания учебы Лены. Год завершения моей армейской эпопеи. Демобилизовался я 11 мая 1977 года.
И, наконец, начинался период моей настоящей научной деятельности во Владимирском Всесоюзном научно-исследовательском институте синтетических смол.
Я был молод, силен духом и телом, особенно после армейской спецподготовки, и готов к грандиозным свершениям!
Свидетельство о публикации №222030400582