Бьюти

 


Долговязая пятнистая догиня Бьюти смотрела на мир с различных сторон  по-разному. Возможно, это происходило из-за того, что ее глаза были разного цвета. Слева она смотрела на вас бархатным карим глазом,  отражающим тепло ее сердца,  а справа -  оглядывала мир леденящим презрительным голубым взором.
Она была, действительно, очаровательна и воспринимала  восторги, выражаемые ей двуногими, с довольным снисхождением. Впервые она осознала свою неотразимость, когда была еще несмышлённым  пятимесячным щенком, только начинающим познавать волнующие хитросплетения окружающего мира.
Однажды она скакала по комнате, ловя и подбрасывая свою любимую игрушку, и вдруг ее взгляд упал на скачущее на нее  тощее чучело. «Это что еще Такое?» - подумала она и смело бросилась на непрошенную незнакомку. Но ее нос с размаха ударился об нечто холодное и твердое. Некоторое мгновенье Бьютька с удивлением смотрела на долговязое чудище, а затем, хитро сверкнув голубым глазом, заглянула за поверхность, в которую уткнулся ее нос. Но?! …Там никого не было! Она вернулась. Чучело было на месте и глядело на нее с явным неодобрением. Затем она начала ходить, наблюдая за своим отражением в зеркале.   Не знаю, что щелкнуло в те минуты у нее в мозгу, но с тех пор, когда кто-нибудь входил в комнату, она не поворачивалась на звук,  а следила за вошедшим в зеркало. И ее часто можно было застать любующейся  на свое отражение в нем. Да, она в самом деле была хороша: изящная, с очень редким окрасом. У нее была белая шерсть, по которой, как у далматинцев были разбросаны достаточно крупные черные и изредка серые пятна. К тому же она была еще и арлекин: имела разные по цвету глаза – карий и голубой.
Бьюти  предпочитала играть исключительно с людьми. Любимой ее забавой было с огромной скоростью лететь на человека, а затем за два шага до него резко свернуть в сторону. Казалось, она наслаждалась  растерянностью и испугом, испытываемыми в этот момент   человеком. В этой игре я однажды оказалась неожиданно потерпевшей стороной. Как обычно, догиня на огромной скорости летела мне навстречу. С полной уверенностью в кульминационном исходе этой забавы я, улыбаясь, смотрела на нее. Мгновенье – и я лицом уперлась в землю, не осознавая, что случилось. Но и для нее, как не странно, это оказалось полной неожиданностью. Она суетилась, и бегая вокруг,  пыталась лизнуть  мое спрятанное в траве лицо.
 Отношение к своим сородичам у нее было сложное - она их не любила. И причиной тому стала ее встреча с доберманшей Найдой, которую знали и не любили все собачники и их питомцы  в районе. Это была особа двух лет с неврастеническим характером. Она нападала на всех, кто был хоть немного слабее нее.  Жертвами ее, как правило,  оказывались старенькие собаки, которые брели за своими хозяевами, не обращая ни на кого внимания, -  лишь бы успеть за  кумиром, а  также   наивные щенята, еще не успевшие  приобрести чувство зла и не ожидавшие его от других. Набрасывалась она всегда сзади в самый неожиданный момент и дралась злобно до крови. А когда ее оттаскивали, она истерично верещала, как будто не она, а ее покусали.  Но перед сильными, мощными собаками Найда заискивала и лебезила.  Однажды она напала также и на  Бьюти, и та, хотя была еще маленькой, не сдавалась.  Мы с трудом растащили их.



Полет на Памир.
         
  Характер Бьютьки сформировался на Памире. Ей было шесть месяцев, когда у меня возникла возможность отправиться в сейсмологическую экспедицию. Экспедиция располагалась в горах на крутом берегу реки Сурхоб . Добираться туда надо было двумя самолетами:  вначале лететь до Душанбе,  затем на местном Анчике до небольшого районного центра Гарм.  И уже из Гарма на газике вглубь гор, где располагалась база экспедиции. Но естественно нас двоих это мало пугало, так как впереди было удивительное приключение, несравнимое с вялотекущей московской жизнью.
 В Домодедово  Бьюти взвесили на огромных весах и оформили как груз. Ее красота и обаяние  очаровывали всех, благодаря чему в самолете нам выделили два места в начале салона. Догиня сразу же стала местной знаменитостью. И так как около нас одно место было свободно, то во время длительного полета к нам  подсаживались  то стюардессы, то отдыхающие пилоты. Им доставляло удовольствие общаться с ней.
 Во время полета Бьюти не испытывала ни малейшего беспокойства   до тех пор, пока стюардессы не стали разносить завтрак. Ее длинная шея  мгновенно стала еще длиннее. Она провожала взглядом каждый проплывающий мимо нее поднос и влюблено смотрела в глаза симпатичных стюардесс. Девичьи сердца мигом растаяли, и перед ней появилась тарелка с кусочками порционного мяса. Они исчезли мгновенно. И когда на мою просьбу сказать « спасибо» она звонко тявкнула, то  процесс ее кормления стал перманентным, наподобие кормления Гулливера в стране лилипутов. К ней стала стекаться пища со всех салонов. Когда источник еды у девочек иссяк, они принесли ей в подарок пакет миндальных печений. В результате бедное животное покидало самолет, широко расставив лапы, так как ее живот не помещался среди них.
                Душанбе  встретил нас удушающей жарой и безотлучно витающим над городом запахом хлопкового масла. Здесь мы пересели на весьма потрепанный временем  як и буквально через два часа были на месте.
Нас окружал ни на что непохожий волшебный мир, в котором нам предстояло жить. Маленькие белые домики экспедиции размещались в крошечной долине, окруженной заснеженными пиками гор. Внизу долины с грохотом неслись красно-коричневые воды Сурхоба.  Грохочущая река разделяла Памирские горы от Тяньшаньских.
В первые дни Бюютька не отпускала меня от себя ни на шаг. Да я и сама предпочитала, чтобы она всегда была рядом из-за боязни, что она потеряется. Я была поражена всем, что  видела вокруг: таджиками в национальных одеждах, кишлаками, величественными горами, навевающие мысли о вечности. Поэтому, когда у меня заканчивались обязательные присутственные часы,  мы с Бьютькой приходили к Сурхобу, садились на высокий берег и смотрели, как на памирской стороне зажигаются огоньки в маленьком кишлаке. И мне долгое время казалось, что я нахожусь в сказке, как Алиса в стране чудес.


Друзья Бьюти в экспедиции

В экспедиции имелось еще четыре собаки. Они принадлежали сотрудникам и были исключительно породистыми. Две лайки постоянно увозились на охоту, и они появлялись на базе довольно редко.  Немецкая овчарка, которая была  жутко  злобной, и без намордника и поводка  на улицу не выходила. А если она вдруг вырывалась из дома в свободном состоянии, то все сотрудники экспедиции предпочитали спрятаться куда попало, пока ее вновь « не  закуют в цепи».
 Имелся также аристократический увалень сенбернар Сеня, который любил всех и стремился лизнуть в лицо каждого, проходящего мимо. Для этого сенбернар пытался облокотиться на вас, поставив  свои лапы вам на плечи и, когда вы рушились под его тяжестью, его ласкам не было предела. При этом он обладал чрезвычайно тонкой натурой. Когда ему из Душанбе привезли девочку - сенбернаршу, при виде ее он просто упал в обморок, так и не сумев доказать свое мужское достоинство. Так что юной энергичной Бьюти не с кем было общаться, и она находила себе самых неожиданных друзей.
Первым ее любимым другом стал котенок Гансик, которого завели мои друзья. Так как они часто уезжали то в Душанбе, то в Москву, котенку приходилось жить с нами. Их дружба была чрезвычайно нежной. Догиня потыкала малышу во всем. Резвясь, он кусал ее за лапы, висел на  ее спине. Она стойко терпела все,  ни разу не позволив себе огрызнуться. Но когда же наступал самый священный момент для собаки – момент ее кормления – происходило совершенно потрясающее действо. Крохотный котенок влезал всеми четырьмя лапками в  небольшой собачий тазик, заполненный гречневой кашей с мясом,  и начинал жадно есть. А    Бьюти стояла, застывши, и лишь время от времени сглатывала слюну. Маленький обжора,  наевшись до такой степени, что его животик распирало в разные стороны, вылезал из миски и удалялся на  собачью подстилку, оставляя за собой следы из каши. Только тогда догиня бросалась на еду. А когда они укладывались на ночь спать,  любимой привычкой котенка было прятать свою мордочку под  дожачьи брыли.
Судьба Гансика оказалась сходной с судьбой множества щенят и котят. Большинство людей очень эгоистично и легкомысленно относятся к приобретению домашнего питомца. Они берут его для себя или для детей  как живую игрушку, совершенно не планируя держать  у себя долгое время. Когда же животинка начинает их утомлять,  избавляются от нее, в лучшем случае, передав кому-нибудь другому, в худшем – просто бросая на улице.
Им никогда не приходит в голову, какой стресс испытывает это маленькое существо, лишившись привычного окружения. Они не понимают, что оно привязывается к ним, любит их и испытывает жуткий страх, когда остается в одиночестве. Так случилось и с Гансиком. Друзья оставляли его мне, когда уезжали ненадолго, но, когда решили возвратиться в Москву навсегда, отправили его на сейсмологическую станцию в горах. Так Бьюти в первый раз лишилась своего друга.
Другой ее друг оказался совершенно неожиданным. Крохотная долина, на которой мы располагались, почти со всех сторон окаймлялась горами, кроме одной, где неслась мутно-коричневая река Сурхоб. Она текла мощно, унося с собой все, что встречала на пути, и ее грохот отдавался эхом далеко в горах. Попасть в нее практически означало погибнуть. Однажды наши сотрудники увидели жеребенка, который барахтался в воде. Счастливчик попал в водяной мешок, образованный изгибом скалистого берега, и река не смогла унести его дальше. Каким-то чудом его удалось вытащить из водяного плена. Жеребенок был гнедой с миндалевидными глазами. Он очень скоро пришел в себя и пасся недалеко от нашего домика, привязанный к забору.
Когда Бьюти увидела его в первый раз, она некоторое время стояла, не двигаясь, и пристально глядела на него, затем стала медленно приближаться к нему, то же самое сделал и жеребенок. Почти приблизившись,  они вдруг резко отпрянули друг от друга. Это повторилось еще раз, затем еще, после чего они начали весело носиться друг за другом.  С этого момента, как только утром я открывала дверь дома, догиня удирала к жеребенку. Когда же Бьюти вместе со мной проходила мимо него, жеребенок всегда встречал ее ржанием, и она бежала к нему, играла с ним, и затем только догоняла меня. Эта дружба продлилась не больше месяца, так как однажды жеребенок исчез. Бьютька никак не могла поверить в это и несколько дней искала его. Когда я спросила у его      «спасителей», куда он делся, мне ответили, что его увезли на станцию. Что было сомнительно, если знать что такое сейсмологическая станция в горах.
Сейсмологические станции были разбросаны в глубине гор.  Большая их часть находилась  на памирской стороне. Станция  состояла из небольшого домика, в одной из комнат которого находилось сейсмологическое оборудование, записывающее сейсмические волны от землетрясений. В других комнатах жила семья, которая работала с оборудованием. Каждый понедельник газик с эмблемой экспедиции привозил им продукты и солярки для электрического дизеля. Так они жили круглый год, лишь раз в месяц приезжая на базу для того, чтобы отдохнуть от отшельничества. И, конечно, вряд ли эта семья могла бы прокормить жеребенка зимой. Поэтому я решила, что скорее всего его продали какому-нибудь таджику.

 Жизнь в экспедиции

Работа в экспедиции была больше похожа на приятное времяпровождение. Ученые мужи ждали землетрясений и строили теории их происхождения, жены обрабатывали сейсмокарты. В свободное время мужчины предпочитали проводить за преферансом, а женщины безбожно сплетничали друг о друге. Все они жили здесь уже долгое время и привыкли к окружающей красоте. Нас же, новеньких,  постоянно тянуло в горы.
 Более всего нас привлекала Памирская сторона. Видимо такова человеческая натура - все на чужом берегу всегда кажется более красивым, чем на собственном. И, действительно, с Тянь-шаньской стороны горы были округлые, похожие на купола мечети, которые плавно уходили вдаль и там сливались с небом. Памир вонзался в небесную твердыню острыми пиками. Именно там были пик Коммунизма, пик Ленина и пик Сталина. Ничего не могу сказать о пике Коммунизма, который был, видимо, назван так из-за своей недосягаемости, но два последних  действительно напоминали профили  прославляемых  вождей.
Естественно, во всех наших путешествиях нас сопровождала Бьюти. Она легко забиралась на крутые склоны,  за ней с трудом, цепляясь за кусты и  траву, ползли  мы. Но однажды в одном из таких вояжей, когда мы уже почти достигли верхнего края склона, Бьютька вдруг резко затормозила и попятилась. В результате ее попа оказалась на моей голове подобно шляпе. Я со страхом подумала о том, что сейчас скачусь вниз на всех остальных. Почти кулаками мне удалось заставить ее идти вперед. С рычанием она преодолела край склона.
 Когда мы поднялись вслед за ней, мы поняли причину ее панического страха. Перед нами находилось небольшое лежбище со следами медвежьей шерсти. Ушел ли медведь только что, взбудораженный нашим подъемом, или не был здесь уже долгое время – этого нам узнавать не хотелось. Мы устремились оттуда со скоростью нашей догини. Но Бог вознаградил нас. Через некоторое время перед нами открылся альпийский луг, заросший красными горными тюльпанами. И мы  почувствовали себя античными богами, возлегая на тюльпанах  и глядя в синее небо, с проплывающими. совсем близко от нас облаками.

Бьютька  жила в экспедиции достаточно вольно, почти весь день разгуливая на свежем воздухе. Обычно она слонялась в ожидании меня около камералки, единственного служебного помещения, где располагалась администрация, находились кабинеты ученых мужей и их жен, обрабатывающих сейсмограммы. И стоило мне ее позвать, выходя на улицу, она тут же оказывалась рядом. Но одним  вечером я не смогла ее докричаться. Расстроенная, я легла спать, но, естественно, не могла заснуть. Где-то в середине ночи я услышала, что Бьюти скребется в дверь. Довольная, она напилась воды и, практически не дотронувшись до еды, устроилась спать.
Причины ее странного поведения я узнала позже. Мужчины в экспедиции вечером обычно игрвли преферанс. Чаще всего они собирались у молодого научного сотрудника Геннадия, чьей жены не было в экспедиции. Его домик находился рядом с нашим. И в этот вечер таинственного исчезновения моей собаки они были там.
Как на следующий день мне рассказал Геннадий, во время игры они вдруг услышали странное топтание под окном, а затем непонятный скрежет по стеклу. Мужики притихли, глядя друг на друга. Время было довольно  позднее для чьих-либо визитов. «Может быть это – медведь?!- шёпотом пошутил один из них. В экспедиции  среди гор за несколько километров от какого-либо другого жилья могло случиться всякое. Все затихли и уставились на окно. Через мгновение в нем нарисовалась морда Бьютьки, раздался дружный хохот. Геннадий, светлый и добрый человек ,конечно впустил ее в дом.  Оказалось, что она вообще время от времени заходила к нему днем. Догиня некоторое время потусила с ними, получив достаточную порцию ласк  и съев все предложенные ей вкусняшки, и через некоторое время по-английски удалилась. Открывать дверь с внутренней стороны она умела. Лишь утром Геннадий сообразил, что вместе с ней ушел и батон копченной колбасы, бутербродами с которой он угощал игроков.
Больше всего мне и Бьюти нравилось выезжать с Гангнусами на осмотр эпицентров землетрясений, если они находились не очень далеко от местонахождения экспедиции. Из них больше всего мне запомнилась поездка в Хаит, где несколько лет назад случилось сильнейшее землетрясение. Именно там, на выходе из ущелья, бродя среди огромных валунов, я услышала страшную историю этих событий.
Хаит в то время был достаточно крупным районным центром, в котором  имелись  магазины, медпункт и даже районный банк. Землетрясение началось рано утром. К гулу и толчкам земли присоединилась еще и сель, которая смела один из горных отрогов.  Огромные камни, смешанные с потоками воды, устремились на поселок. Когда землетрясение закончилось, из многочисленного населения кишлака остались только чабан и овцы, которых воздушной подушкой перед грохочущей селью унесло за реку. Как рассказывают местные жители, никто более не был спасен.  Не было такой техники , которая могла бы справиться с огромными глыбами, полностью накрывшими весь поселок. А сейчас здесь бродили мы среди пиков высоких гор, гигантских каменных глыб, заросших травой и кустарником, и ничего не говорило об ужасной трагедии, случившейся  тут не так уж давно.
Зима в экспедиции, находящейся на три тысячи километров над уровнем моря, была необычайно снежной и очень мягкой. Но тем не менее живность иногда спускалась с гор, и в темноте вечера часто можно было увидеть горящие глаза за забором. Я не воспринимала это серьезно и думала, что это нас просто кошмарят старожилы, забавы ради. Но, когда волк, пришедший на ароматные запахи из столовой,  продержал повара два часа в осаде на кухне, я перестала выпускать Бьютьку на улицу одну даже днем.






Отъезд в Москву

В начале  лета я должна была уехать в Москву для поступления в институт. Чтобы не  возить Бьютьку понапрасну туда и обратно, я оставила  ее своим друзьям. И как только вступительные экзамены были сданы, не ожидая результата, поспешила вернуться в экспедицию. Едва газик приблизился к  еще не открывшимся воротам, я увидела свою догиню, привязанную к крыльцу дома друзей. Бьюти напряженно смотрела на въезжающую машину.  По ее виду было понятно,  она знает - внутри нее я. Мы были  безумно счастливы: мы вновь вместе. Прошло немного времени, и мне сообщили о моей поступлении в институт . Хотя было очень жаль покидать полюбившиеся горы и беззаботную жизнь в экспедиции, но в Москве меня ждала новая жизнь.
Наступил день отъезда. Мы с Бьютькой сели в газик и отправились к маленькому горному аэродрому, чтобы лететь в Душанбе, откуда вечером  должны были вылетать в Москву. Машина подъехала к небольшому летному полю, где нас ожидал повидавший виды старенький Як. Едва дверь открылась,  как Бьютька вырвалась из машины и начала носиться по полю. Я пыталась подозвать ее к себе, но она не подходила. От всех, кто пытался приблизиться к ней, она отбегала на безопасное расстояние. Я была в отчаянии, не зная, что она намеревается делать  дальше. Со стороны эта сцена выглядела забавной или даже смешной, но по моим щекам текли слезы. Я должна была лететь в Москву, но я не могла оставить ее здесь среди гор.
Вдруг люк самолета открылся, и на трапе появилась стюардесса. В то же мгновение Бьютька взлетела по трапу и, отодвинув девушку,  исчезла внутри самолета. Забыв о вещах, я бросилась за ней. В середине салона стояла моя собака со счастливой улыбающейся мордой.
 В ожидании своего рейса на Москву,  голодные, но счастливые, мы бродили по душному пахнущему  хлопковым маслом Душанбе. Но уже вечером мы были в Москве, которая встретила нас непривычной прохладой, постоянным гудением и запахом выхлопных газов.


          Мы  -  дома.
      
 Только когда мы оказались в нашей московской квартире, я осознала как выросла моя собака. Московские квартиры шестидесятых-семидесятых годов, как правило, были небольшими. Поэтому, когда моя собака укладывалась в коридоре, то пройти на кухню было довольно  проблематично, не наступив случайно на ее длиннющие лапы.
         Кухонки были просто крошечными. Поэтому в большинстве из них имелись маленькие раскладные столики, сберегающие ее пространство. Наша кухня по тем меркам была достаточно большой, но и у нас тоже имелось это чудо советской экономии.  Когда в гости приезжали родные, то это хлипкое сооружение раскладывалось, и Бъютька занимала место под ним. Это было одно из ее любимых мест, так как там имелось достаточно пространства, а еще потому, что во время обеда она ухитрялась тыкаться в колени сидящих, чтобы не забывали о ней. И кто-нибудь не выдерживал и незаметно для других совал ей вкусняшку. И этим «кто-нибудь» были фактически  все за столом. Идиллия была хороша: «в тесноте, но не в обиде», однако в ней имелся и один недостаток. Если раздавался дверной звонок,  то все, благодаря предыдущему опыту, хватались за стол и приподнимали его, иначе вставшая под столом догиня как черепаха несла его на себе, с разлетающимися снего тарелками и чашкам  к входной двери. 
        Моя собака не только выросла, изменился и ее характер. Буквально на третий день после нашего приезда мы встретили врага маленькой Бьютьки Найду. Мы гуляли на собачьей площадке, когда вошла эта доберманша с хозяйкой. Мгновение они стояли как вкопанные, а через секунду Найда валялась на земле, а над ней стояла моя собака, рыча прямо в морду поверженному врагу. За свою агрессивность Найда поплатилась ухом, но зато с этих пор она перестала нападать на кого-либо. Но для меня эта победа превратилась в серьезную сложность. Бьюти стала активно выражать свою нелюбовь к своим сородичам. И при их появлении создавалось такое впечатление, что своим угрожающим рыком , она требовала, чтобы они падали ниц. Мне казалось, что она не идентифицирует себя с ними, так как была полностью уверена, что она - человек.
 Люди были ее любимым окружением. Да это было и понятно: нельзя было и шагу пройти по улице, чтобы кто-нибудь не восхитился ее красотой, и она купалась в этих репликах как истинная актриса. Она обожала, когда в дом приходили гости, и была полностью уверена, что они приходят именно к ней. Особенно она любила, когда приезжали  племяшки Иришка с Наткой.  Они были чуть выше головы собаки.  От радости Бьютькин хвост  крутился из стороны в сторону с бешенной скоростью, сметая все на его пути. И,конечно, больше всего от него доставалось девчонкам. Но они никогда не жаловались на это.
 С момента  появления девчонок собака не оставляла их ни на секунду. Она выполняла все их команды: сидеть, лежать, голос. Когда она уставала и блаженно растягивалась на полу,   девчонки тут же садились на нее.  Все были счастливы. Но была  еще одна причина, по которой Бьютька была постоянно рядом с ними: в
 руках   у близняшек всегда были конфеты, которые они получали по прибытию. Девчонки сжимали их в своих кулачках, а когда  садились на диван,  клали  под попу, зная пристрастие к конфетам догини. Но  будучи детьми, они и секунды не могли усидеть на месте, поэтому конфеты неумолимо  исчезали. Однажды, войдя неожиданно в комнату, я увидела, как Бьюти пытается выплюнуть прилипший к языку фантик.  Заметив мой укоризненный взгляд, она втянула его обратно в рот и спрятала за брыли. Самым любимым развлечением близняшек и собаки были сушки. Девчонки одевали их на  Бьютькин хвост, и она охотилась за своим хвостом под радостный визг детей, срывая с него по одной вкусняшке. Конечно, она могла бы в одно мгновение смахнуть эти сушки с него, но тогда какая бы это была  игра?
 Иришка и Натка были похожи в детстве как две капли воды. Различить их могли только мы, их близкие.  Да и здесь иногда случались промахи: моя сестра,  мама близняшек, однажды чуть не вымыла одного и того же ребенка два раза. Но Бьютька различала их безошибочно и, когда ее просили передать кому-нибудь из них вещь, никогда не ошибалась. Все остальные, друзья или знакомые,  всегда спрашивали, кто есть кто.
Но по душевной организации девчонки были совершенно разные. Иришка –самостоятельная в своих решениях, а Натка инстинктивно всегда ей подчинялась. Вдвоем они были самодостаточны: всегда и во всем дополняли друг друга. Когда же в их игры вмешивался старший брат Димка, то Иринка, нежелающая никому подчиняться, выбрасывалась за дверь комнаты, вслед за ней выметалась и собака. И пока Иришка рыдала от обиды, сидя на полу, Бьютька вытирала своим шершавым языком льющиеся по ее щекам слезы.
Догиня, несмотря на то, что ее морда была выше стола, никогда ничего не брала с него, хотя и не всегда была достаточно сыта. Но, конечно, как и всем, ей хотелось чего-нибудь вкусненькое. Как-то я, собираясь на работу,  на ходу ела бутерброд. Неожиданно какая-то мысль настолько углубила меня, что я на мгновение застыла. Вышла я из этого стопора, когда почувствовала, как  Бьютька поднялась на задних лапах к моему лицу и, посмотрев мне в глаза, осторожно взяла бутерброд из моей руки и мгновенно проглотила его. Конечно, ругать ее было не за что: она привыкла, что все вкусненькое я делила с ней.
Оригинальностью она стала отличаться и в своих вкусовых пристрастиях. Самой любимой ее вкусняшкой были апельсины. При виде и запахе их она исходила слюной и всячески их выпрашивала, так что трудно было устоять, чтобы не поделиться с ней. Она была готова стоять, лежать, сидеть, прыгать через высокий барьер лишь бы получить лакомый кусочек и при этом изо  рта у нее как спагетти зависали слюни, что для нее было совершенно не характерно.
 В Москве она удивила нас еще одной своей неожиданной склонностью. В то время моя  подруга детства готовилась к поступлению в музыкальное училище на отделение музыкальной комедии. Поэтому, когда она ко мне приходила, то часто пела новые музыкальные работы, которые она подготовила с преподавателем. Бьютька внимательно слушала их и однажды, когда моя гостья запела: «Ты не шей мне матушка красный сарафан…», она с восторгом присоединилась к ней.
На этом ее музыкальные пристрастия не закончились: появилось еще одно музыкально-патриотическое направление. Каждое утро и поздней ночью, когда по радио звучали первые аккорды гимна, Бьюти начинала петь под него. Когда у меня оставались друзья, я иногда демонстрировала им ее увлечение.  Выглядело это так: я предупреждала всех о концерте, они рассаживались в большой комнате, а дожатина возлегала у чьих-нибудь ног. Надо заметить, что собаки, как ни странно, прекрасно чувствуют время. Поэтому, когда стрелка стала приближаться к двенадцати, она уселась посередине комнаты,  вытянула вверх свою  лебединую шею, и после первых аккордов начала свое соло. Но не дай Бог,  чтобы кто-нибудь засмеялся в этот момент. Она тут же прекращала петь , утыкалась мордочкой в пол, а затем и совсем уходила из комнаты. Потом только за очень вкусные вкусняшки можно было уговорить ее вернуться.
В начале у Российского гимна не было слов, и звучала  просто музыка. Но вскоре были написаны слова. И одним вечером, когда Бьюти приготовилась петь: вытянула шею, слегка закинула назад голову и ждала своего вступления, как - там, где она  обычно начинала свою партию, вступил хор человеческих голосов. Догиня опешила и обиженно удалилась. Так произошло и на следующее утро. Однако вечером случилось то, что мы и не предполагали: она вступила на аккорд раньше, чем  вступил хор и, удовлетворенная, допела до конца, но уже с хором. Теперь нашей главной задачей стало не забыть вечером выключить радио, иначе ранняя утренняя побудка была гарантирована.
Животинкам, живущим в городских квартирах, очень не хватает движения. Правда, они так не считают. По их мнению, им катастрофически не достает внимания их любимых людей. И посему  они при всяком удобном случае возлегают на диванах и терпеливо ждут, когда на них обратят внимание, а лучше всего дадут вкусняшки и лягут рядом.  Понимая это, я каждый день водила Бьютьку на Нагатинскую пойму. Но это была совершенно не та пойма, которую мы видим сейчас .Сегодня это один из самых красивых парков Москвы. Только зная эти места прежде, можно по достоинству оценить талантливую дизайнерскую работу по ландшафту, проведенную здесь.
В Бьютькины времена это было огромное пространство, сочетающее в себе черты дикой природы и одновременно беспорядочной строительной свалки. И тем не менее все жители большого заводского района любили её.  Удивительным образом, но здесь не было слышно несущихся по трассе машин и не чувствовалось дыхание огромного города. Мало того, поздним вечером, когда мы со своими питомцами прогуливались по насыпи в середине поймы,  над нашими головами то и дело пролетали совы,  прогоняя нас прочь с места своей охоты. Мистическим образом на старой пойме места хватало всем. Здесь жарили шашлыки, ловили рыбу, выгуливали своих питомцев, прогуливались пенсионеры. И  никто никому не мешал.
Однажды мы возвращались с ранней прогулки на пойме. Над низиной еще до конца не рассеялся утренний туман. На повороте широкой пешеходной дороги, как бывало часто, стояла милицейская машина с открытыми дверями, а немного поодаль гаишник разбирался с очередными нарушителями. Бьютька, которая шла послушно рядом, вдруг неожиданно ринулась вперед и в одно мгновение влетела внутрь машины, а с другой стороны из нее вывалились два хохочущих гаишника. Пока я добежала до автомобиля, догиня, довольная устроилась рядом с водителеским сидением, и никак не хотела покидать завоеванное место. А я про себя удивлялась, откуда у нее такая любовь к легковушкам: не так уж часто мы на них ездили.
Чем более она росла, тем более менялся ее характер и даже отношение ко мне.  На каком-то из этапов своего взросления она решила, что она старше и мудрее меня, и потому  поставила своей задачей оберегать меня от всех моих и чужих действий, которые казались ей опасными. Что она настойчиво и притворяла в жизнь.

Дача

            Случилось так, что друзья уехавшие на пять лет заграницу, оставили нам дачу в Малаховке и у нас, коренных горожан, появилась возможность проводить лето на природе. 
  На даче эти новые особенности характера Бьюти  проявились с особой силой. По ее мнению, вся жизнь на природе была переполнена опасностями для моей персоны: на качелях, хватаясь за поручни, мешала раскачиваться; если я садилась на велосипед,  она сжимала переднее колесо зубам  и разжимала их, только когда я с него слезала.
 Но наибольшее волнение у нее вызывало озеро. Сама она плавать не умела и не хотела. Если ее втаскивали в воду и отпускали, то она шла задними лапами по дну, а вытянутыми передними  молотила по воде, создавая идущий к берегу фонтан. Не давала она плавать и мне,  хватая за щиколотки, не пускала в воду. Мне это надоело. Я привязала ее к дереву и свободная как птица поплыла к середине озера. В тот же момент на суше случилось столпотворение. В одно мгновение, перекусив сдерживающий ее поводок, Бьютька носилась вдоль берега с лаем и воем, так что взоры всех отдыхающих были направлены на нее. Затем, видимо, испугавшись, что  может потерять меня из виду , она бросилась в озеро и, уже по- собачьи,  поплыла ко мне. подвывая все громче и громче по мере своего удаления от берега. Мое сердце не выдержало, я  быстро поплыла к ней навстречу,  за что чуть не поплатилась. Едва я приблизилась к ней, она стала взбираться на меня как на маленький спасительный остров, не понимая, что топит меня. Я, ухитрилась схватить ее  за ошейник, и немного отодвинув  собаку от себя,  с трудом выплыла на землю. С этих пор, когда мы отправлялись на озеро, я старалась оставлять ее дома, что, правда, тоже было сделать нелегко.
Настойчивое желание  Бьюти быть всегда рядом со мной заставляло ее преодолевать любые преграды , и полутораметровый забор  был ей не помеха.  Каждый раз, через несколько минут после моего выхода из калитки, я  слышала цокот Бьютькиных копыт сзади. Тогда мы решили сделать забор еще выше. На следующий день я отправилась к автобусной станции со спокойной душой. Подъехал старенький, видавший виды автобус, и из него стал вываливаться народ. одним из последних вышел дядька с огромной авоськой апельсинов. И тут случилось невообразимое: на него налетело мое пятнистое чудовище и, вцепившись в сетку зубами, стало вырывать ее из его рук. Но мужик не захотел выпускать авоську,  и завязалось сражение за апельсины. Весь народ,  забыв про автобус, наблюдал за схваткой.  Очнувшись от стопора, я отцепила Бьютькины челюсти от сумки и, извинившись перед мужиком, вынуждена была возвратиться на дачу. Мама рассказала, что как только  я вышла, Бьюти бросилась к соседскому забору и, не обращая внимание на  ее окрики, преодолев две изгороди, исчезла из виду.


Так бывает

Бывает так в жизни, что событие в вашей жизни,  которому  вы не придавали особого значения,  постепенно, неведомо для вашего сознания, начинает доминировать над ходом других. И , в конце концов, приобретает судьбоносное значение. Именно так получилось с появлением дачи.
Тем месяцем у нас никак  не складывалась поездка на дачу, и мы в конце концов решили поехать туда в конце недели. В назначенный день утром я проснулась от кошмарного сна и была рада, что навязчивые видения были просто сном. Но его тень не отпускала меня. Ближе к двенадцати часам я отправилась на встречу со своими друзьями. Мы хотели посетить модную на тот момент тусовку – выставку Ильи Глазунова в Манеже. Очередь на нее занимала пространство от начала и до конца Александровского сада. Двигалась она очень медленно.  Мы коротали время воспоминаниями о горных походах и курьезах, которые всегда имели место быть в них. Но от нарастающей в душе тяжесть мне трудно было принять участие в этом развлечении.
Наконец-то,  мы достигли вожделенной цели. Картины Глазунова вызывали у меня противоречивые чувства.  Меня раздражали вольные заимствования  автором достижений других художников, особенно приемы и композиции художника Нестерова. Но, если у Михаила Нестерова они были подчинены выражению чистоты, духовности и всепрощения русского народа и достигали это, то у Глазунова они превращались в полную противоположность. Его огромные политически ангажированные полотнища скорее выглядели политическими памфлетами, чем живописными произведениями. А толпы народа в них напоминали скопище бунтующих уродцев, сбежавших из картин Босха. Все это рождало во мне неприятие творчества этого художника. Поэтому я оставила своих друзей толкаться у выхода из Манежа, где в основном молодежь продолжала обсуждать увиденное, и бросилась домой, чтобы поскорей оказаться на даче. И вскоре я уже стояла с Бьютькой в тамбуре электрички, мчавшейся на природу.
Мы вышли со станции и пошли к нашему дому. Вдруг неожиданно толстый черный кот спрыгнул с забора и медленно стал пересекать дорогу перед нами. Я и  Бьютька немного оторопели от его наглости. А боль и тоска в моей душе становились невыносимыми и одновременно слились в определенное и четкое понимание того, что Булгаковская «Аннушка уже купила подсолнечное масло, и не только купила, но уже даже и разлила его…»  И что события,  ждавшие меня впереди, уже прошли свою точку невозврата.
Бьютька радостная влетела на дачный участок, нашла свой любимый мяч и начала подбрасывать его передо мной, всем видом показывая, как она счастлива.   Я ушла в дом и стала разбирать привезенные вещи, когда услышала зов мамы « Надя. Надя!». Я выбежала на улицу. Мама показывала на куст смородины, около которого лежала моя собака. «Что с ней?»- тревожно спросила она. «Разве ты не видишь? Ей – плохо!» – срываясь, закричала я, а затем побежала по дачным участкам, ища ветеринарного врача и нашла его. Молодая симпатичная девушка, взяв свой медицинский чемоданчик, бросилась вслед за мной.
Бьюте  было очень плохо. Девушка слушала и ощупывала ее со всех сторон, и с каждой минутой ее лицо мрачнело. «Это – заворот кишок. У нас его не лечат. И сердце…» Дальше я уже ничего не слышала и не видела. Слезы застилали мои глаза. Я подхватила собаку за туловище и оттащила ее на кровать. Но не успела  отойти, как она спрыгнула с нее и бросилась ко мне. Через несколько минут я потеряла моего любимого друга навсегда.
Если Вас кто-нибудь будет уверять, что боль потери с годами проходит, – не верьте! Это – неправда! Она остается с нами навсегда.


Моим племянницам, Ирине и Наталье, участницам всех этих событий этот рассказ-воспоминание посвящается.