Житие курочки Рябы

 (Из сборника "Недетские сказки")


Жили-были Дед да Баба, ели кашу с молоком. Ой, что это я! Никакой каши с молоком они не ели, потому что коровы у них не было. А от покупного молока у Деда были аллергия и диарея. Да и дорого молоко нынче, а пенсию лучше уж на другие напитки потратить. Ох, что-то сильно я увлёкся будничными подробностями и отвлёкся от сути повествования о самом что ни на есть необычайном происшествии. Давайте, лучше начну всё с начала.

Итак, жили-были Дед да Баба, и была у них курочка Ряба. Пёстренькая такая, породы Плимутрок. Жила себе тихо, спокойно, зря не кудахтала, а только, когда яичко снесёт. Соседские белые куры породы Леггорн её невзлюбили и всячески оскорбляли её чувства на расовой почве. Легко им было над бедняжкой глумиться, их много, а она одна такая в деревне. Впрочем, куры – птицы глупые, что с них взять. Ходят даже слухи, что курица и не птица вовсе. А вот петух соседский, Пётр Прокопьевич, наоборот, Рябу всячески привечал, взял её под своё крыло и даже иногда перелетал к ней через плетень, как говорят в народе, освежиться, назло своим опостылевшим белокурым товаркам. Оно и понятно, на экзотику Петруху потянуло. Ему бы в зоопарк наведаться, к заморским курочкам, но зоопарк – в областном центре, а петухи так далеко не летают.

Дед его хорошо понимал, сам по молодости на чернявую Таисию, жену соседа, заглядывался. Так что, если Баба вдруг начинала Петра Прокопьевича выгонять со двора, когда тот к своей пёстрой зазнобе через плетень перелетал, Дед из мужской солидарности свою глупую жену укорял по-супружески:

– Не гоняй Петруху, Бабка. Как Петя к нам перелетит, так наша Ряба и залетит. Своего-то петуха у нас нету. А яички-то нужны. Это ж понимать надо!
Мудрый был Дед, опытный. Он бы и сам не прочь освежиться, например, с той же Таисией, да вот беда, точнее сразу две беды: простатит и кочерга бабкина. И не поймёшь, какая беда хуже.

Соседские же куры, кроме расовой неприязни, испытывали к Рябе зависть, а ещё и ревность, ненавидели её и распускали меж собой про пеструшку всякие грязные сплетни. Мол, кроме Петра Прокопьевича, к ней и другие петухи через забор перелетают. И среди них даже есть иностранец породы Падуан. Ну, да что с них взять: мозги-то куриные.

Ох, что-то я опять сильно увлёкся и отвлёкся орнитологией. Извиняйте!
Так вот, то была присказка, а сказка впереди.

Сели как-то Дед с Бабой завтракать, а есть-то дома и нечего. В подполе пусто, в холодильнике, как говорится, мышь повесилась, денег в магазин идти не осталось, да и закрыт этот магазин уже почитай вторую неделю. Зинка, продавщица, с тех пор, как серьёзные люди со стеклянными взглядами её в райцентр увезли на машине с синей полоской, так в село и не возвращалась. А знающие люди говорят, что вернётся она не раньше, чем через три года.

Сидит Дед с пустой тарелкой, чистую ложку облизывает, да на Бабу смотрит недобрым взглядом, того и гляди, стукнет её ложкой этой по лбу.

С голодухи на стихи перешёл:
– Как у нас, мать,
   Насчёт пожрать?

Баба ему тоже стихами отвечает:
– Да хоть объешься, старый.
  Вот лист капустный вялый,
  Огурчики солёные,
  Да яблочки мочёные.

– Это всё не еда, а так, закуска под водочку. Раз так, тогда давай, что ли водочки. Где ты там её прячешь? – пошёл серьёзный разговор, и Дед из уважения к предмету перешёл на прозу.

– Нету водочки у нас,
  Всю вы выпили вчерась,
– ответила Баба опять стихами и добавила уже в прозе:

– Сходи-ка лучше в курятник, проверь, может Ряба какое-никакое яичко снесла.

Дед вздохнул, сказал пару слов диковинных, непечатных, вроде и не стихи, но и не проза, да и пошёл в курятник.
 
Вскоре воротился. Идёт, морда светится, а в руке что-то блестит.
 
– Смотри, мать, чего наша Ряба учудила. Сама меньше трёх кило весит, и то, если с перьями считать, а вон какое яйцо здоровенное снесла, грамм триста или даже пол кило, – и показывает Бабе большущее яйцо. Да не простое, а золотистое, на солнышке так и блестит.

– Вот чудо-то! Яйцо-то, никак гусиное. Не иначе, её гусь Смирновых навещал.

– Что ты мелешь, глупая! Гусь на курицу даже и не посмотрит! Это ж мезальянс называется. Или даже инцест. Нет, это не иначе, как от рыжего петуха породы Падуан такое яйцо.
 
– Это который у Хохловых, что-ли? – спросила Баба, а сама прикидывает, знает Дед про неё с Иваном Хохловым или нет?
 
Похоже, не знает, дело-то прошлое. А знал бы, уже прибил бы давно
.
– Больше некому. Только у них в нашей деревне петух рыжий. От кого ещё яйца золотистые могут быть? Фазанов у нас в деревне никто не держит.

Посмотрели они на яйцо с одной стороны, потом с другой. Яйцо со всех сторон одинаковое. Только там, где обычно на магазинных яйцах штамп с датой ставят, отметина какая-то. Дед очки надел и прочитал:
– 585. Чего это, бабка?

– А это, старый, проба, как на обручальном колечке.

– Ишь ты, поди ж ты! Проба…– Дед от удивления даже глазами захлопал. А потом хлопать перестал и говорит:
– Давай, бабка, вари его.
 
– Да ты что, старый! Такое красивое яйцо, да так просто сварить! Это ж Фаберже. Ему место в Алмазном фонде. Давай мы его лучше Внучке подарим, вот обрадуется.
 
– Что ты мелешь? Хорошо яичко к Христову дню. А до пасхи-то ещё полгода. Протухнет оно совсем.
 
– А мы его в землю зароем. Говорят, китайцы яйца на целый год в землю закапывают, а потом едят.
 
– Это они их от соседей прячут. Китайцев много, все есть хотят. Да и нам уже поесть пора, а кроме этого яйца у тебя и пожрать нечего. Вари его. Думаю, минуты три хватит, чтобы всмятку было, как я люблю.

– Вот придумал, всмятку! Яйцо-то одно, как мы его на двоих делить будем, если всмятку сварить?  Нет, варить надо вкрутую. А там почистим, да разрежем напополам, чтоб поровну.

– Ну, бабка! Дура дурой, а соображаешь! Да только я умнее. Давай, мы его разобьём в миску, покрошим туда помидорчиков, да лучку, да и сделаем омлет. И вкусно, и сытно, и делить легко.

Баба подала Деду миску. Он взял яйцо и стукнул им по краю миски. Миска отскочила Бабе в пузо. Тогда Баба миску стукнула. Миска отскочила в пузо Деду.  Снова Дед стукнул со всей дури, миска-то и разбилась. Керамика – штука хрупкая. А яйцу хоть бы что.

Стали они яйцо колотить чем попало. Дед даже обухом попробовал. Яйцо не колется, хоть ты тресни. Бронебойное, какое-то.
 
Утомились они совсем. Сидят усталые, голодные, злые. Карла Фаберже ругают, хотя он вроде как и не причём.

Тут из норки вылезла Мышка. Та самая, про которую злые языки сплетничали, что она в холодильнике повесилась. А что ей вешаться? Она на сельмаг не надеялась, еду сама добывала. Например, из бабкиных запасов отщипывала. Много ли ей надо?
Забралась она на стол, бегает прямо под носом у Деда с Бабой, а те так расстроились, что внимания на неё не обращают. Вот Мышка и разбегалась, там крошку подберёт, здесь корочку от сырного продукта прихватит.
 
Наконец Дед обратил на неё внимание:
– Кот из дому, мыши в пляс. Зови, бабка, Мурку, пусть этого мыша наглого изловит.
 
Пошла Баба на крыльцо, где Мурка грелась на солнышке. Пригласила кошку в дом. Мурка зашла, поздоровалась с Дедом, видит: непорядок. А Мурке и самой пора была подкрепиться, на одних воробьях далеко не уедешь. Хотела она Мышку изловить, а та, не будь дура, задала стрекача по столу, да хвостиком яичко золотое и задела. Яичко на пол упало, да и разбилось.
 
Хоть оно и золотое было, а звон стоял, как от серебряного. А внутри этого необычного яичка оказалась самая обыкновенная начинка: желток да белок. Никакого тебе киндер-сюрприза!

Мышка от грохота и звона, да и от кошкиных зубов, в норку заныкалась. А Мурка, не будь дурой, к разбитому яичку подскочила и быстрёхонько весь желток слизала, а белок Жучке оставила. Жучку-то всё больше пареной репой кормили, и у неё от вегетарианской диеты даже голос пропал. Шепчет что-то, вместо того, чтобы от души облаять кого-нибудь. А как Жучка остатки белка слизала, так у неё голос снова прорезался. Стала она лаять, еды просить.
 
Баба от обиды даже заплакала. Последнее яйцо звери сожрали, крапива уже отцвела, щей не сваришь, картошка ещё не выросла, а до пенсии ещё две недели. Плакала Баба, плакала, а потом смотрит, а Деда-то и нет. Куда ж он делся? Уж не к Таисии ли похромал харчеваться?

Вдруг слышит Баба, по чердаку кто-то ходит, половицами скрипит. Не иначе, как Дед туда с горя забрался. Тут она вспомнила, что у неё на чердаке бельё сушится.
«А вдруг старый с горя повеситься решит? С него станется!»  – подумала Баба и решила на чердак лезть, чтобы не допустить самоубийства. Добрая Баба была, жалела Деда. Какой-никакой, а всё ж кормилец. Кто, кроме него, смог бы добиться такой урожайности моркови? А три года назад он такую здоровенную репу вырастил, что еле-еле её всей семьёй из земли выдернули и в Книгу Гиннеса записали. Да и грех это, на чердаке вешаться.

Но Дед вешаться с горя наверху передумал, а наоборот, повеселел и спустился вниз. Смотрит Баба, а у Деда в кармане пыльный литровый пузырек с белёсой жидкостью, вроде как молоко разведённое.

– Ты что ж это, Дед, на молоко перешёл. У тебя ж на него аллергия и диарея!

– Нет, Бабка, это не молоко, а наоборот, самое наилучшее лекарство. И настроение поднимает, и аппетит пробуждает, – ответил Дед и, действительно, как только отпил из пузырька, тут же стал огурчиком солёным хрустеть и капустку квашенную пятернёй в рот закладывать.
 
– Ну, налей-ка и мне твоего лекарства, а то у меня нервы, – сказала Баба. Дед налил ей полстакана своей целебной микстуры, она попробовала и аж скривилась вся.

– Сивухой пахнет…

– Пей! Глаза зажмурь, нос левой рукой зажми и пей! Это же лекарство! Чем горше, тем пользительней для здоровья, – объяснил Дед. Мудрый он был мужчина, опытный. Впрочем, это я уже говорил.

Посидели Дед с Бабой за столом, ещё пару раз по полстаканчика микстуры своей приняли, песню про мороз на три голоса спели (Жучка им подвывала, у неё от яичного белка сопрано прорезалось). Выходит, полегчало им от дедова лекарства. Проверенное средство, безотказное, хоть и сделано не в аптеке, а в домашних условиях.

Но, как ни крути, огурцы с капустой – еда несолидная. Вскоре Дед снова стал серьёзный:
– А испеки ты мне, Бабка, колобка. Но не постного, а с курятиной. Только, смотри, на окошко студиться не ставь, а то он, как в прошлый раз, укатится, а там его зверьё и сожрёт.

– Курник дело хорошее, да только, где я тебе, старый, курятину найду? – спросила Баба.

– Как, где? В нашем курятнике, конечно. Режь эту негодницу Рябу, раз уж у неё социальной ответственности совсем нет, и яйца нормальные она нести перестала! И на курник хватит, и на бульон. Куринный бульон тоже полезен для здоровья, доктор Мясников по ящику говорил.

– Жаль её резать, она ж яйца золотые несёт, – вздумала возразить Баба, но осеклась, знала, что с Дедом после приёма микстуры спорить рискованно.

Курочка Ряба весь их разговор слышала, вспорхнула на подоконник и говорит человеческим голосом:
– Не плачь, Баба! Не режь меня, Дед! Завтра я вам снесу яички, не золотые да не простые, а диетические.
 
Сказала так, соскочила с подоконника во двор, перышки поправила, приосанилась и пошла вдоль плетня прогуливаться, Петра Прокопьевича соблазнять. Он петух надёжный, проверенный, от него потомство всегда только первой категории бывает.  А поддержка отечественного производителя – дело государственной важности!
Жучка с Муркой пошли на двор, кротов ловить. Репа им надоела хуже горькой редьки, а яйца, сами понимаете, кончились.
 
Мышка тем временем из своей норки вылезла, осколки золотого яичка по одному к себе в норку и перетащила. Бабе же лучше: пол подметать не нужно.

Утром села Мышка на ПАЗик, поехала зайцем до райцентра. А там знакомому зубному технику один из осколочков золотой скорлупки отнесла. Тот его на зуб попробовал, одобрил и перевёл по системе быстрых платежей прилично денежек на Мышкину карту «Мир».
 
Мышка вернулась в село, забралась потихоньку к Хохловым и воспользовалась их компьютером, благо у неё там была родственница, на коврике около компьютера обитала. Заказала Мышка себе в интернете крупы всякой, гороха и настоящего швейцарского сыру с дырками. Гулять, так гулять! Карточкой расплатилась и адрес доставки указала: село Дурыкино, дом 13, норка 2, код домофона 4711.