Пей до дна ночью на траве

ПЕЙ ДО ДНА НОЧЬЮ НА ТРАВЕ

Солнцу никогда не удавалось спокойно, в одиночестве, лечь спать вечером или встать утром - всегда находились вуайеристы со своими смартфонами, которые фотографировали его и потом хвастались фотографиями обнаженного светила в сети. Солнце быстро привыкло к этому и теперь ему это даже доставляло тайное сладострастное удовольствие.
Но сегодня, несмотря на багрово-оранжевые следы, оставляемые им на парижских, раскалённых за день, крышах, несмотря на запах фиолетово-розового неба, которым оно накрыло напоследок город, никому не было никакого дела до него: солнце, с кислой мордой избалованной вниманием звезды, уходило на ночлег при полном безразличии парижан.
А что собстаенно эта звезда хотела??? Пятница. Начало парижского вечера…Не до солнца теперь. Не до заката. Всем просто надо. Надо домой, к любовнице, в кафе на террасу, к телевизору, к обзору чемпионата по регби, к пиву, к дивану и вытянутым на нём ногам, к скучному; ужину в; одиночестве, на; Лазурный берег, к рутине семейного; ужина, к смеху детей, к ворчанию стариков, к; друзьям на бессмысленную вечеринку, на забытые поминки, на дни рождения… да мало ли причин почему; надо свалить из центра Парижа в пятницу вечером нормальному парижанину! Ну, а уж никому (кроме их влалельцев) неизвестные причины побега из города ненормальных парижан просто и не поддаются перечислению.
; ...
Мерседес еле продрался сквозь пятничную толпу карцеров на колёсах. Обезумевшие от выхлопных газов и бесконечного тыканья в чьи-то смердящие железные задницы, управляемые приказами зелёных фонарей на перекрёстках, они ревели, выли, толкались, то и дело спотыкаясь о лежачих полицейских (Бестактно со стороны представителей закона вот так, просто взять и развалиться поперек дороги, но что ещё ждать от, раздутых в упоении собственной властью над городом, резиновых болванов???).
Наконец-то трехчасовой Большой Пятничный Час Безумия оборвался через пару десятков километров после Переферик и Мерседесу Саша' удалось втопить по левому ряду не популярного, ведущего на Северо-восток, шоссе.
; Правда и здесь иногда встречались стремительно-правильные красноглазые жестяные задницы. Казалось, что ограничения скорости были установлены именно для их удовольствия. Было видно, что эти зады искренне наслаждаются запретом и хотят разделить свой восторг с окружающим миром. Шоссе потемнело быстро, и Мерс то и дело утыкался в их, налитые красным упрямством, габариты… Приходилось снижать скорость и моргая дальним пытаться сгонять их с полосы.
- Настучат полицейским. Да и плевать!
Потом была какая-то местная дорога, перелесок и заброшенное, как ему показалось, поле, заросшее травой…
...
Он лежал на спине неподвижно в неподвижной ночной траве, влажными от слёз глазами отражая звёздный свет. Всё вокруг неумолимо уходило в темень отчуждения и исчезало безвозвратно. Уходило торопясь до тех пор пока во всём его мире не остались только свет звёзд, он сам, да запах остывающей июньской травы. Шевелиться не хотелось. Да вообще ничего уже не хотелось. Не хотелось даже этих воспоминаний, что тревожной болью копошились у него в голове. Но, к сожалению, есть такие воспоминания, которым не нужны приглашения. Они приходят, не спрашивая твоего разрешения, вот как сейчас.

…Холод наручников, которыми он был пристёгнут одной рукой к трубе перемешался с ощущением бессилия. Утром его расстреляют. Коряво выводил плохо пишущей шариковой  ручкой на бедре своё имя и телефон жены. Жетоны террористы с него сорвали в первую очередь, а быть зарытым как неизвестный где-то в серенгети... Саша' очень не хотелось быть неопознанным и оставить жене вместо себя ненужную надежду...
...
Воспоминания перемешивались сами собою и всё поменялось без пауз. Он оказался во вчерашнем дне. На тридцатом празднике рождения его  сына. Круг семьи и друзей. Накрытый стол польско-французской кухни. ; Счастливые, такие тёплые родные лица и первый тост за сына, за Леона Кассине. Леона-красавца, Леона-хирурга и Леона-семьянина…

; …Зведы дрожали над ним и как ком в горле, подкатило новое, удушливое воспоминание. Александру Кассинскому было тогда столько же лет, сколько вчера исполнилось сыну. Тридцать. Из родной Варшавы он переехал во Францию, но ни постоянного заработка, ни надёжного очага так и не обрёл. Ну кому интересен польский эмигрант!  Зато маленький двухлетний принц с гордым именем Лев под его фамилией и любимая жена, которых надо было кормить, присутствовали неизбежно и постоянно, и мучали, сами того не ведая, его мужское представление о долге мужа и отца. В попытках накормить семью, он было связался с местными бандитами, но работать на алжирских наркодилеров показалось уж слишком рискованным. Да и вместо французского гражданства можно было быстро получить место во французской тюрьме. И тогда в один из тошных дней, выдернутый наугад из череды безнадежности, он окончательно собрался духом для решительных перемен. Духа и физического здоровья хватило на то, чтобы его приняли в Иностранный легион, рекламно обещавший и деньги, и французское гражданство. Ну это... , понятное дело... , если он... , конечно... , выживет. Ну... а не выживет – “благодарная Франция будет о нем помнить всегда”.
- Ага! До ближайшей пятницы… - подумал месье Кассинский и поставил подпись на контракте.

…Второй тост, благодарственный - за маму, родившую в муках и вырастившую принца, поднял сам Саша'…

…Повстанцы вошли в лагерь тихо, и он так и не понял, как оказался у них в руках. Просто очнулся, когда его начали бить. Били долго и бесцельно. И пообещали завтра пристрелить… Один из партизан захотел отрезать ухо у Саша' . Повстанцу оно было нужно для его коллекции ушей от лично им убитых врагов, но легионер убедил его  подождать. Слова от страха нашлись сами:
- А; то; вдруг я выживу, - сказал стараясь сохранить видимое спокойствие Саша' – и моё отрезанное ухо останется ненужным ни тебе, ни мне… Повстанец белозубо заулыбался и отложил процедуру…

…третий, по домашней традиции – пили за любовь и целовались друг с другом

…После Африки  Париж радовал каждой мелочью. Даже снобизм оффициантов вызывал умиление. Отставной по ранению легионер, наконец-то наполнился гордым новым ощущением. Ощущением собственной уместности в этом городе гражданина Франции Саша' Кассине. ; Денег африканского ветерана хватило на открытие собственной блинной в предместье, а блинной хватило на то, чтобы дать сыну образование… Врач.

…И после небольшой паузы ещё два подряд тоста: за мечты и за ушедших бабушек... Весь вечер собравшиеся за что-нибудь или за кого-нибудь пили. Единственный за кого по забывчивости не выпили - это был сам Саша. Она ему потом так сказала:
- Любимый, прости! Я так волновалась… Просто вылетело из головы! Забыла... Такой день! Да и Леон тоже, наверняка. Но ты же знаешь, как мы все тебя любим!
- Да… Знаю...

***
Выстрел оказался до неприличия неуместно-громким.
Одна из звёзд качнулась и, сорвавшись с места, полоснула по небу ярким светом, рассекая его на две части в попытке совершить звёздное харакири. Но небо умирать не согласилось, и через мгновенье, такое короткое, что и желание точно не успеешь загадать, через мгновение - сияющий шрам почернел и погас.
И тут же, вслед за погасшим звездным шрамом, неожиданно погасли воспоминания Саша'. Исчезли, как стайка испуганных птиц - просто разлетелись в разные стороны. И наступила абсолютная чёрная тишина.
А он, до сегодняшнего дня считавший себя отцом, теперь лежал, остывая вместе с травой, пока свет звезд совсем не перестал отражаться за ненадобностью в его, всё ещё влажных остывающих глазах.
;

©  А-П. Мюллер (садовник) из сборника рассказов "В последние дороги провожая"