Адрана. Хроники войны. кн. 3 Император. гл. 2

Глава 2


Седрик Клеомброт поскреб в бороде и обернулся в сторону голубых каменных горбов Гарпага, куда каждый раз закатываются солнца. Плоский диск, сплющенный по краям, сползал в его разломы быстро, как всегда бывает в горах. Небо постепенно окрашивалось красным, и синие тени ложились на скалы Лисимахского хребта. Фиолетовый карлик, - король сумерек, еще светил. Но это ненадолго, он всегда торопится. А потом упадет тьма.
   
Седрик сплюнул, снова почесал бороду и поправил перевязь. Старый воин любил в закатные часы обходить округу. Это давало ему силы для размышлений и молитв, давало право на сон. Тропа обрывалась и резко уходила вниз. Седрик спустился в ущелье. Здесь было уже по-настоящему темно и, задрав голову, в вышине старик увидел звёзды.
Что означал его сон? Предвещает он перемены, или пророчит Адране новые слёзы?
Скоро всё выяснится. Уже скоро…

На дне ущелья бурлила вода. Седрик стал быстро спускаться к невидимой реке – он знал, где можно перейти ледяной поток, даже не замочив голенища сапог. Звёзды, голодные и злые, глядели на него, а через минуту открылся закат, невозможно яркий в прохладном разряженном воздухе. Замок, наполовину алый, наполовину чёрный, стоял на скалистых уступах. На верху сторожевой  башни уже горел огонь. Не нравился старику этот закат. Кровь пролилась, небо не лжёт. И так уже несколько лет…

Хотя, кое-кому это и пришлось бы по душе. Например, Орлику Понтийскому, который придумал бы что-нибудь этакое, вроде: распустились тюльпаны Верхнего мира, и сулят любовь. Поэмы, сказания, песни - Седрик не слишком разбирался во всей этой муре, но, как ему казалось, слова «любовь» и «кровь» равноценны.

Подумав об Орлике, Седрик хмыкнул. Барон, заядлый дуэлянт, пьяница и поэт, он что-то натворил в Адране, и его отправили в ссылку. Сюда, на Лисимахский хребет, точно другого места не нашли. Наверное, тоскливо барону среди солдатни, в диких и гиблых ущельях. Только Орлик не слишком щепетилен в подобных вопросах. Ещё погонщик не успел поднять дракона, принёсшего его сюда, а Орлик уже шагал по каменистой тропе к замку, закинув на плечо мешок, и концы его плаща хлопали на ветру. По приезде барон принялся пить и писать стихи – занялся лучшим, на что был способен. Седрику хорошо было здесь, на вершине мира, однако он чувствовал, что пора уходить.


***


В большом зале нижнего уровня было достаточно светло, чтобы разглядеть всех, присутствующих здесь. В латунных подсвечниках горело несколько свечей и пылал очаг. Седрик сел на лавку, вытянул ноги, и блаженное тепло разлилось по его телу. Через голову старый воин стянул перевязь, положил меч рядом с собой. Всё было хорошо. Всего было достаточно. Но озабоченное выражение и во сне не покидало его сурового лица.

У очага спиной к Седрику сидели дозорные, те, что сменились совсем недавно. На столе ещё стояла серебряная и оловянная посуда с остатками трапезы солдат, заступивших на вечернюю стражу, а Энтони Носатый с узорным полотенцем на плече уже водрузил медный котелок с грогом, и со стуком расставлял кружки. Барон Понтийский как всегда декламировал что-то из собственных сочинений. Седрик не особенно прислушивался, но случалось, стихи Орлика и его брали за душу. Старик положил руку на меч и под размеренное чтение Орлика задремал.

Снился ему пылающий закат, стаи ворон над башнями замка, внезапный дождь, а вслед за ним – драконы, снижающиеся по спирали. И маленький хищный человечек, идущий по колено в рыхлом снегу. С ним эгины, вооруженные до зубов. Седрик встрепенулся, разлепил веки. Спал он несколько минут. Все тот же зал, дозорные и голос барона Понтийского.

- Холодное утро пустило стрелу
С рассветного неба.
Вглядись же в стволистую мглу…
Слышишь лай в отдаленье?
То адраниты гонят оленя!
Отточены легкие стрелы,
И гибнет мой бог счастливый!
Спустись же с небес!
И будь милосерден.
Не отдай мое буйное сердце
На вечные муки утраты!

Раздался одобрительный гул, сдержанные хлопки. Встала Ольга, дочь Седрика, с улыбкой приложила ладонь к груди и склонилась в поклоне.

- Прекрасные стихи! – сказала она. – И при дворе Императора Диаманта не доводилось мне встречать поэтов, что могли бы превзойти тебя, барон Орлик, в изяществе и простоте.

Барон, довольный, поклонился.

- Я хочу сказать, - продолжала Ольга, - еще никому не удавалось отнять у поэта его бессмертную душу.

Она стремительно подошла к столу, привычным жестом поддернула кружево манжета и подняла кружку с грогом.

- За тебя, барон Понтийский, и за твое искусство! – провозгласила Ольга.

Дозорные оживились. Энтони Носатый с готовностью передавал полные кружки. Ольга была весела в этот вечер, улыбка, не покидавшая лица, очень шла ей. Она отхлебнула из кружки, рассмеялась и покосилась в сторону Дианы, которая вкрадчиво говорила Орлику:

- Все, что я слышала – прелестно. Но всему я предпочитаю – ты знаешь, что! – стихи о любви! Прочти нам что-нибудь, нам всем! Порадуй нас.

- Ну, хорошо! – воскликнул Орлик. – Тебе не откажу, Диана.

Голубоглазая красотка обвела всех победным взглядом. Орлик оперся локтем о дубовую панель очага и мрачно уставился на пламенеющие отблески.

- Уходишь… Зачем же нам вновь расставаться?
Безмолвные слезы разят, словно стрелы.
Уходишь в рассвет, мой бог молчаливый,
Так сделай же полночь вместилищем света!
Но нет! Конь кольчугой звенит,
Голоса адъютантов слышу с террасы.
Все было так… я помню… как сейчас…
Далекая гроза, и ветер, приносящий горечь.
А ливень напугал, но ни слезы не пролил.
Такая ночь была, когда ты уезжал!

Слушая Орлика, Ольга присела на скамью. Грела руки о кружку. Она оставалась невозмутимой, но в глазах застыло новое выражение.

- Они ошибаются, если думают, что мне не больно было покидать родное взморье, маяк на Понте, - сказал барон. – Пусть не думают, что я забуду об этом унижении.

Что бы это ни означало, дозорные закивали и заговорили разом. Вечер поэзии прервал отдаленный звук, который, повторяясь, быстро приближался. Это был рог дозорных.



***

Тени сгустились, и на перилах лестницы, ведущей от дверей до самого подъемного моста, высыпал зернистый иней. Ветер переменился. Теперь он бил в спину и бросал в затылок пригоршни мелкого холодного дождя. Волосы липли к лицу, ничего нельзя было разглядеть. Седрик сердито нахлобучил на голову шапку.

- Отец! Что происходит? – закричала Ольга. – Ты что-нибудь понимаешь?

- Дозорные что-то заметили, - сквозь свист ветра отвечал Седрик. – Нужно разобраться. Осторожно!

Они спускались по крутым скользким ступеням. Верзила Энтони с носом, как клубень, поскользнулся, слетел с лестницы и едва не угодил в расщелину. Дозорные втащили его назад, но кинжал он все-таки потерял. Продолжали спуск. Полил настоящий дождь с крупным колючим градом.

- Перейдем на ту сторону, - распорядился Седрик. – Там, за скалой Ирбиса первый пост, узнаем, что произошло.

Солдаты, шедшие рядом, согласно кивнули. Снова раздался звук рога, передаваемый от поста к посту. Горное эхо превращало его в рев дьявола. Теперь дозорные бежали к воротам. Стражники уже вовсю трудились: мост пришел в движение и с воем и лязгом откатывался в сторону. Все же Седрику и его группе пришлось подождать, пока мост займет горизонтальное положение, а человек с пунцовым от натуги лицом распахнет ворота. Когда они бежали по мосту, а внизу орала бездна, над их головами, громко хлопая крыльями, пронеслась стая ворон.

Изрядно запыхавшись, воины дозора приближались к черной скале – скале Ирбиса. Здесь грудами были навалены камни. Снег застрял между ними. Образовались небольшие удобные укрытия. С одного валуна снег был сбит, оттуда появился дозорный в кожаном шлеме и мокром волчьем плаще.

- Что стряслось? – спросил Седрик, останавливаясь.

- Драконы, - коротко ответил дозорный. – Со стороны Эгина.

- Сколько?

- Три.

Седрик огляделся по сторонам, потянул носом влажный воздух. Небо теперь было фиолетовое с коричневым, а маленькое солнце почти терялось на его просторе.

- Думаешь, драконы эгинские?

- Может быть да, а, может быть, и нет, - уклончиво ответил дозорный, - во всяком случае, границу они пересекли.

- Так, - сказал Седрик, - так. Где они сели?

- Вон за тем уступом. – Дозорный вытянул руку. – Там удобная площадка.

- Пойдем туда, - сказал верзила Энтони, - выясним, что к чему, и все дела.





***


В ледяных воздушных потоках, все время забирая вправо, дракон плавно пошел на снижение. Во все время полета Гессур Философ видел заиндевевшую спину погонщика и дракона под левым крылом, летевшего ниже. Справа, невидимый, безмолвно скользил еще один ящер. Внезапно тучи разорвало, разметало по сторонам. Перед ними тянулась горная цепь со снежными вершинами, крутыми склонами и черным густым лесом в подоле. Совсем близко высилась гора Аброних, укрытая пластами снега, при уходящем солнце мерцавшими, как расплавленное стекло.

Каждая вершина очерчена кровью и золотом. Солнце садилось быстро, втаскивая за собой огненный шлейф. Снега становились алее, а тени синими секирами рубили наотмашь. Наездник искал удобную площадку, чтобы посадить дракона. Потянулись расщелины с шипучими, в белой пене речками, пропасти, где со дна вырастал сумрак. На миг распахнулась зеленая долина. Царственные кедры беззвучно шумели на ветру. И снова замелькали скалы.

Отдаленный неясный шум надвигался, заполняя собой теснины. Переливался в пространстве от горы к горе, креп ответный шум. Дракон, на котором летел Философ, издал резкий крик, и тут же с высоты ринулся вниз водопад в сверкающей алмазной пыли.

Впереди вырос дозорный замок. Алый, синий, сияющий южный склон. С клекотом драконы снижаются. Погонщик съезжает по вытянутой шее наземь и протягивает руки  Философу. Сначала, в тени, снег плотный, и Философ идет, как по твердой дороге. Но на вечернем солнце подтаял, стал рыхлым и вязким. Философ оглянулся на охранников. Невозмутимо на него глядели эгины.

Впереди горбилась скала. Снег сдуло с отвесных уступов, тревожно темнел лед, а на фоне коричневого неба – застывшие человеческие силуэты. Они исчезают и появляются опять, быстро  спускаясь по каменистой тропе. Дозорные Империи – одинокие, мрачные горные духи. Проваливаясь по колено в мокрый снег, задыхаясь от сильного ветра, Философ идет им навстречу.

- Да благословят вас светлые боги, доблестные воины, - громким, прерывающимся голосом говорит он. – Я – Гессур Геф Философ, послан в Империю моей королевой Суллой. 

- Разве кончиться может такое?..
То, что все называют реальностью – да.
Теплый снег, голубые глаза дракона,
И следы на снегу – в никуда.

Философ остановил взгляд на воине, читавшем стихи. У него серые глаза и орлиный нос. Говорил он на эгините, и Философу было приятно услышать здесь родную речь.

- Надеюсь, мое прибытие сюда принесет свои плоды. Надеюсь, переговоры приведут нас не в никуда, а к союзу, - с улыбкой сказал эгин.

Тогда седой воин приложил ладонь к груди и произнес:

- Приветствуем тебя, благородный, в пределах великой Империи.