Огненный пёс 27084 года

«Я программист, и ненавижу свою работу, что противостоит моей сущности и вообще природе. Мне с детства нравилось всё живое, а не электроника, река с фотографии в старом учебнике, а не машинный код. Почему, почему нужно было убить всё тёплое и пушистое, чтобы оставить подделку, весь механизм которой основан на природе, её законах? Я этого никогда не понимал. Но, тем не менее, вынужден работать, чтобы продолжать свою жалкую, ненужную жизнь в чужом, пустом и бессмысленном мире 27084 года. Когда-то я любил. Но теперь, когда мне за сорок и я одинок, нетрудно догадаться, что все мои порывы жизнь оставила без внимания. У меня нет и семьи, даже родители уже умерли. Но так тоже хорошо, так как мне некого расстраивать и я могу спокойно рисковать, зная, что никому нет дела. Ворчу сам на себя. Возможно, это просто кризис среднего возраста.

Мне сорок семь, я застал то время, когда Земля была уже полностью механизирована, на улице всегда сыро и грязно, улицы в мусоре. Ни одного живого места или плоти у животных, если их только можно ими считать. А как можно вылечить безнадёжные организмы, если не вживить металлическую деталь - люди не Всевышний, чтобы творить всевластно. В офисе или в центре для реабилитации и прочих медицинских учреждениях животных ещё можно встретить как диковинку, но в целом человечество уже отказалось и от них, как от бессмысленных и примитивных. У нас номера, как известно, не имена, подобные принадлежащим далёким предшественникам, из-за которых все данные смешивались благодаря тёзкам и путались из-за созвучий. С цифрами хорошо - их не обманешь. Представить в двоичный код, запрограммировать в реестр - полиция спокойна. А закон спешит к точности и до конца доволен лишь фактами. Мы сознательно выбрали рациональное, оптимизировали действительность.

Я как-то узнал, что раньше существовали такие люди, как меннониты, то есть протестанты (какая глупость, в современном мире давно отказались от религии, считая её уделом неудачников, верящих, а не мыслящих рационально). Меннониты уходили от цивилизации и создавали поселения, питались урожаем, сами шили одежду, сами рыбачили и охотились. Я бы тоже ушёл, но кто это допустит? Сейчас же и уходить некуда. Единственное, меня спасает рыжий пёс на работе, у него только одна лапа настоящая и маленький кусок кожи на груди, всё остальное - антенны с фокусирующимися датчиками-глазами, железные конечности цвета металлик, треугольный корпус» - думал программист. Почему-то он называл собаку "рыжий пёс", хотя по остову сложно было определить настоящий цвет собаки. Мех мог быть искусственным, оттенок - полученным красителями. Он подозвал собаку:

- Лев, иди сюда - и потрепал по им самим же выдуманной гриве. - Как же мне надоела моя пустая, бессмысленная жизнь - сказал он, и зарылся в работу.
«Пришло время обеда, я решил почитать архивы, у меня был доступ к очень старым творческим записям, ведь я программист. Все авторы выступали под придуманными, модными в то время компьютерными именами. Неизвестные писатели и публикующие чужие материалы искали возможности высказаться». Одно письмо миру было таково:

«Здравствуйте, дяденька или тётенька. Я не знаю, к кому попадёт моё письмо, поэтому не удивляйтесь, если его затопчут. Положу бумагу на ступеньки у психологической консультации. Мне десять лет, у меня нет телефона, но есть компьютер. Я пыталась писать на почту, искать поддержку, но каждый раз никто не отвечал, сказать же дома о желании пройти чуть дальше ступеней боюсь, не хочу очередной скандал. У моей мамы железная воля, и на решение не могут повлиять никакие аргументы, она всё превратит в шутку. Скажет, мол, несерьёзно, отшутится, что я придуриваюсь, что все эти консультации для бездельников. Наша семья как остров, оторванный от мира, у меня только дедушка и мама. К нам никогда не ходили гости, у нас нет друзей. О событиях мы узнаём из газет. Хотя мама и газет не может читать, она совсем ничего не может, и за собой ухаживать тоже, и не умеет следить за квартирой. Дедушка бьёт меня, когда ему что-то не нравится, он очень грубый и постоянно ругается. Мне каждый раз страшно от его криков, и сердце, кажется, выскочит от перевозбуждения. Мне очень, очень плохо, когда он ругается, особенно ночью. Я не вижу для нашей семьи никакого продолжения. Мы никому не нужны, все из нас, кроме меня, никого не любят.

Мои одноклассники меня либо не замечают, либо жестоко издеваются. Они выкидывают мои вещи в мусор, пинают рюкзак с лестницы, называют "дрянью". Но это, пожалуй, самое мягкое прозвище. Одноклассница ударила меня в лицо, когда я случайно наступила на ремень её сумки. "Что ты творишь?" - услышала я голос хозяйки вещи. Нетрудно догадаться, кто я, если я творю.

Наши ссоры с дедушкой и мамой потому, что они считают меня никчёмной, потому что я глупая и троечница. Я не очень хорошо понимаю, чего они от меня ждут, если я ни с кем не общаюсь и вообще боюсь учителей, так как когда уже они на меня ругаются, мне нечем ответить, я просто теряюсь. Да и правда, что мне совершенно неинтересно учиться, узнавать новое. Мне нужны лишь оценки, и то, чтобы понравиться. Хочу уважения; тогда, возможно, мой дедушка будет меня ценить, не скажет: " Да разве это ребёнок, это быдло на ножке". Я уже нашла лучшую школу в городе, теперь буду любой ценой туда поступать.

Странно, почему когда я стараюсь по учёбе, дело не двигается с мёртвой точки? Никогда ещё не учила так много наизусть. Я не спала ночами, очень много делала. Всё, что задают -, но не могла правильно ответить ни на тест, ни на устный опрос, ни на что. Это ещё не всё. Мне мешает утрата связи с половиной лица. У меня паралич, я так думаю. Пол-лица омертвело и не двигается, уголок рта опущен. Так происходит уже несколько месяцев. Никто в школе не обращает внимание на лицо, кажется, никому нет дела. Мне очень, очень грустно и плохо. Да, забыла сказать: захотите что-либо мне передать, я буду проходить мимо Вас каждый будний в двенадцать тридцать или в час дня. На мне зелёная шапка и рюкзак с зелёными полосками.

В мире пластиковых стаканов и людей, красочных и быстрообновляющихся новостей нет места любви, что никогда не перестаёт. Я из другого мира, пора бы уже признать этот факт. Есть такой тип "лишние люди". Мы не соответствуем общепринятым меркам, некоторые из нас любят природу и уходят от цивилизации навсегда. Мы почти выбросы, мы всегда одинокие и, возможно, уже долгое время не говорили вообще не с кем.

Не спорю, те из здоровых, полноценных людей, кто читает мои детские мысли, давно посоветовали бы мне обратиться к психологу. Но что он может сделать, как вылечит меня? Единственное, что в состоянии сделать психолог, чтобы решить проблему, это изменить меня и мои взгляды. Но если он поступит так и ему удастся, это буду уже не я, а совершенно другой человек. Я не могу поверить, что солнце красное, как и перестать вдохновляться живым, природой. Это то же самое, что сказать влюблённому, что он не любит, но кого вы обманываете?».

На глаза попался фрагмент, который современное поколение уже не помнит и вряд ли опознает, он-то по-настоящему древний. Записка неизвестного автора гласила так:

Звёзды далёкие, звёзды жестокие!
Вы хладнокровные и громогласные,
Мертвенно-хладные, вечно прекрасные.
Вечно любимые, сколько Вам отдано и обесславлено?
В числах не выразить; множество жизней отравлено.
Так и я, потерявший свет средь растоптанных конфетти.
Снится мне город мой: платформы, пути.
Непобедимые во тьме горят конкуренты.
Сильнейшие изначально, бессмысленны аргументы.
Я встречаю движущийся по лунной дороге, рассекающей рельсы, локомотив.
В своём маленьком городе троечник без особенных перспектив.
Где-то есть другая, настоящая смена дня.
Без отработки машины в снегу, совершенно не как у меня.
Вы на сложные вопросы даёте простые ответы?
Не такие, как я, всезнающие, не готовые от пересекшихся взглядов идти на край света.
Один шорох, движение в душе всю прогулку длиною в жизнь хранить.
Слишком быстро устали, чего же нет, почему тривиально вас утомить?
И серёжки берёз, их тончайшие нити ветвей и узорчатый лист
Не заметить способен единственно материалист,
Что глядит на соседнюю улицу и не видит Всевышнего,
«Нет его» - думает, оставаясь мысли заложником.
И, почти от заморской болезни лечится подорожником.
Серые, затхлые улицы, высокие этажи.
Я им восхищаюсь, романтикой странной юности одержим.
А за окном мелькают расписанные гаражи:
Девять и три четверти в абсурдных наборах букв увязни,
рядом прямоугольник с названием «г. Грязный».
Цифры отделились от ржавчины, облезающей краски, стоят не в ряд.
Буквы прозрачны повисли, в воздухе терпком, густом парят.

Внизу стояла подпись: 1994 год, Мироозёрск. Это когда у городов ещё были названия! - порадовался я и стал читать дальше уже коротенькие произведения.

Разорваться,
Раздробиться,
Всего пуще, испугаться.
И белей, белее мела штукатуркой осыпаться.

Следущее:

Опять геологу минувшего века!
Я хотела бы увидеть памятник хорошему человеку.

И ещё одно:

Улетают далеко птицы,
Скрывается за рвом месяц.
Хождение за звездой на Польском поморье...
Был ли каждый счастлив и весел?

Мне надоело читать. Внезапно, хотя ничего не произошло, я почувствовал, что что-то случилось. Громадное как апокалипсис. Я сидел в кресле и заворожено следил, за водой в стакане, как в ней отражаются блики, играют краски. Взгляд перешёл на стол, прополз чёрной крысой по занавеске, пересёк компьютер, прокатился с грохотом по комнате, остановился на стене. Я ещё не слышал звуков, стены здания к 27084 году стали делать непроницаемыми, но видел на стене чёткие отражения чёрных мечущихся теней. Встал, подбежал к окну: в панораме оседают вышки, повсюду взрывы, газ и ракеты. Вот так. Ещё с утра было тихо и спокойно, а сейчас, кажется, началась война. Это даже смешно. В СМИ только и писали, как мы развиваемся, улучшаемся, становимся мудрее, сильнее, выше людей прошлых поколений. А предшественники будто бы ползали по земле подобно земноводным, ничего не понимали в жизни и вообще были дикарями и недалеко ушли от животных. Почему тогда нам, таким развитым, понадобилось метаться, противоречить самим себе? Я посмотрел новости: про то, что происходит за окном - ни слова. Всё, что я сделал после увиденного заняло не более пяти минут, когда нервничаешь, время как будто замедляется.

- Ужасно страшно, - подумал он и присел на пол, обхватив рукой собаку. - Знаешь, псина, если мы с тобой выживем после этого коллапса, я построю в лесу дом, и мы там поселимся. У нас с тобой ничего уже не осталось, разве может что-то ещё случиться? Да, конечно, я, как и ты, боюсь боли, но и она когда-нибудь проходит; это только первые секунды жжёт, а потом ты либо умрёшь, либо — обморок. Рыжий пёс, видишь, ультрафиолет? Вот-вот, дальше пошли, выжигают улицу. Там женщина бежит по городу с лазерной указкой, направляя её на тех, кто пытается спрятаться или убежать. Пошёл дождь. Он странный, с фиолетовой грязью. Возможно, там химикаты, и лучше не выходить, - он прижался к холодной стальной холке.

- Какая же бессмысленная жизнь, если говорить по Камю и т. д. Никто из нас так никогда и не узнает, кто был другой. Слова путаются и не отвечают мыслям. Да и мысли - это всего лишь набор букв, - думал он сидя, он часто думал, когда был одинок. - А одинок я всегда.

За окном взрывалась, разрываясь на куски, громада построек, летательные автомобили, столбы с самопроизводящейся пищей, нашпигованной различными порошками, такими, что если убрать ароматизаторы, останется нечто безвкусное наподобие глины.

- Спасибо, спасибо за то, что я видел жизнь, то есть был ей, а значит, буду теперь всегда. Это красота, которая поднимает во мне несдерживаемую, великую страсть.

Огонь, отдалённо схожий с пегасом, а точнее с рыжем псом с горящей гривой вился по крышам, по несжигаемым покрытиям, уничтожая историю с обратной стороны. Сначала исчезали новейшие датчики погоды, слитые со зданиями, роботы, дезинфекциаторы для ботинок, бесконечные слои мусора, застилающие улицы. Позже - скользящее покрытие земли, железный каркас проволоки, видной вследствие облезания материала домов, а в конце и бумага - первоисточник отдаления людей, их высокомерия и чужеродности.