***

Лиловые и оранжево-поджаренные предвечерние ленивые облака, нанизанные на нейлоновую ниточку инверсионного следа самолета, висящие над моим кварталом, словно сохнущее на веревке между двумя соснами на дачном дворе белье: бабушкин бюстгальтер, дедушкина майка, мамино платье, папины трусы. Они висят и раскачиваются, источая влагу в бежевую от дач и вишневую от сладкого безделья атмосферу совершенного загородного полудня, незаметно для человеческого глаза скукоживаясь и высыхая — как скукоживаются и высыхают человеческие лица, груди и конечности, мало-помалу превращаясь в смешную одежку, которая болтается на ветру и грозится слететь на землю при следующем сильном порыве, пока наконец чьи-то гибкие веснушчатые руки с тронутой солнечным ожогом нежной кожей городского гостя не снимут ее досадливым и резким движением, словно что-то неприятное, что отвлекает их от приятного времяпрепровождения и от чего хочется поскорее избавиться, и не швырнут ее на гладильную доску, чтобы спешными мазками неумело раскаленного на печи дедовского чугунного утюга придать ей подобие товарного вида для следующей носки — нечто весьма далекое от эстетического совершенства, но более чем приемлемое по стандартам сельской глуши, где разворачиваются события короткой летней жизни.