Чаша Грааля

#субботнее

Десятый день войны. Хочется проснуться от этого ужаса.

Разговариваю с друзьями из Киева и Харькова, с родными из Одессы - слезы душат от невозможности сделать хоть что-то, чтобы облегчить их ношу.

Сегодня все мы, кто жив, варимся в одном котле: кто-то на самом дне, где кипит и жжёт, кто-то чуть выше, где пока еще не очень горячо. Пока еще - не значит, что до нас не достают крики тех, кто внизу. Достают. Мы слышим, и будем слышать, даже если плотно закроем уши. Сирену тревоги, свист пуль, вой самолетов и треск автоматов.

Они слышны в клетках моего тела с той самой войны, которую детьми пережили мои родители. Трехлетнего малыша (моего папу) бабушка потеряла, когда убегала от фашистов. Он заснул и свалился в сугроб, а бабушка не сразу почувствовала, что санки стали легче. Ее руки были заняты годовалым сыном - младшим братом моего отца. Когда спохватилась, побежала назад, спотыкаясь и падая в снежной целине. Под грохот бомбежки. От полученного испуга папа всю жизнь заикался.

А я всю жизнь не могла дышать носом и передала это своей дочери. Потому что первая девочка в семье (старшая сестра папы) задохнулась, когда бабушка заснула от усталости и придавила малышку грудью. Ей было три месяца. И ровно в три месяца у меня пропало молоко с обоими детьми. Хотя я ничего тогда не знала ни о папиной погибшей сестренке, ни о том, как она умерла. 

Память всех трагедий моих предков живет во мне, в моем теле. Я могла бы кого-то в этом обвинить, но какой смысл? Бабушка винила себя до конца жизни и умирала в жутких муках от саркомы позвоночника. Разве это помогло ей вернуть своего ребенка? Разве ей самой стало легче от чувства вины?

Вина, как и ненависть, разъедает тело изнутри подобно ржавчине. Вина и ненависть рождают стыд. Не сразу, со временем. Просто потихоньку жить становится невмоготу. Неужели для этого мы пришли на землю? Нет! Мы пришли научиться любить. Сначала себя - со всеми своими тараканами. Потом соседа. Потому что сосед, так же как и я, страдает от своей ненависти, стыда и вины. Внутри него такой же ад, как и внутри меня. Нас научили жить с этими чувствами внутри. И еще с болью. Научили ее не показывать. Потому что боль это слабость. А слабых бьют. Поэтому будем грызть другу глотки, только бы не показать свой страх.

Я жила с болью внутри более тридцати лет. Пока два года назад не случилось выгорание. Не было сил рычать и кусаться, не осталось сил бороться и сражаться. Я могла только плакать. Плакать, но не просить о помощи. Просить было стыдно. Я же должна быть сильной. Кому должна? Программу долга установила себе одновременно с чувствами вины и стыда. И этих программ внутри немеряно - все, благодаря чему род смог выжить, встроено предыдущими поколениями.

За два месяца до рождества я вдруг начала сушить сухари. Муж смеялся: ”Ты что, готовишься к голодовке?” Не к голодовке и не я. Одна из бабушек во мне готовилась к грядущей войне. Прошедшая тиф, голод и многолетнюю жизнь в подвале на улице Шаумяна в Батуми (подвал, который заливало после каждого дождя), она научилась выживать в любых условиях. В этом подвале выросла моя мама и ее сестра. Очень хорошо помню и двор, и подвальную комнату с зарешеченным окном. Мне тоже довелось там пожить.   

А еще помню 1986 год, когда мы с подружкой, что сидит сейчас под бомбежками в Киеве, эвакуировались из Припяти. Это было всего тридцать шесть лет назад. Нашим детям было по три годика. Помню сколько боли и страха было во мне. Но сильнее всего душила злоба, которую нельзя было выразить словами. Но нельзя чувствовать, надо держаться. Держаться во что бы то ни стало, как Мальчиш Кибальчиш.

Злость, праведный гнев и жуткая обида переполняли. С момента эвакуации никаких вестей от мужа (телефоны на станции отключены) и, вдобавок, все вокруг врут - и газеты, и телевидение. Тогда врали не так, как сейчас. Тогда замалчивали. И неизвестно, что страшнее. Тишина такая, будто нас вовсе не было. И не было ребят, которые спасали мир ценой своих жизней. Спасали тогда и спасают сейчас. Сценарий повторяется. Чему мы еще не научились?

1 мая, спустя пять дней после аварии, позвонил муж. Ему удалось вырваться с вахты, и я тут же рванула к нему навстречу. По дороге на вокзал смотрела на нарядных людей с бутылками шампанского и тортиками в руках - и всех ненавидела. Боль внутри вопила диким голосом, но признаться в ней было выше моих сил. Казалось, что весь мир виноват в том, что случилось: “Как можно жить, когда ТАМ другие умирают за вас?” Боль и страх застилали разум.

А потом случился развод и я захлопнула все дверцы. И кто бы что ни говорил, я не слышала. Мой кокон сделался тугим и непроницаемым.

Броня бесчувственности, принятая от предков для выживания рода, защищала меня. Настолько качественно, что потихоньку перестала чувствовать элементарные вещи - сначало пропало чувство голода (могла не есть сутками), затем пропало чувство насыщения (ела и не понимала, наелась или нет). Пропало чувство юмора, исчезла радость и наслаждение жизнью. Зато цвели буйным цветом чувство вины за то, что осталось жива, и чувство долга “женщина должна быть сильной”. 

Тринадцать лет внутренней работы, обучения и тренингов потребовалось, чтобы заморозка начала оттаивать. Жизнь взяла свое. Чувства вырвались на свободу. Сердце стало освобождаться от панциря. Но привычка запрещать "негативные" чувства осталась. И вот все спрятанное и схороненное в подвалах души выплеснулось наружу. Сегодня, на восьмой день войны, мир готов захлебнуться в чувствах, утонуть в ненависти, стыде, злости.

Война. Так хочется проснуться от этого ужаса. И нас будят. Всем нам напоминают зачем мы здесь. И нам придется это прожить. Как проживали наши предки. С одним лишь отличием - разрешив себе чувствовать. И нам придется пропустить через себя всю бездну запретных чувств.

Только приняв их в себе и других, сможем взяться за руки и построить новый мир - без боли и злобы, без ненависти и отчаяния. Без чувства вины и стыда за то, что живы.

Это будет новый мир. Мир доверия и любви. И мы обязательно его построим. Ведь мы за этим сюда пришли. За своей Чашей Грааля.


5.03.2022

Отрывок из книги "У каждого свой Чернобыль"