Правдивая история короля Якова. Глава 25

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ,
теперь уже точно последняя, так как в ней Король устраивает Торжества в честь Освобождения, и читатель вместе с ним может порадоваться благополучному завершению истории

Провести месяц в тюрьме, в мрачной, тесной камере без окон, в полном одиночестве - вряд ли кто-нибудь мечтал о таком. Но Иларий перенес своё заточение довольно спокойно. Это был уже не тот Иларий, который с энтузиазмом собирался на подвиг во имя любимого Короля, секунды не мог усидеть на месте, который обожал восторги публики и овации. Тот Иларий, что вышел спустя месяц из тюрьмы, ценил одиночество, умел довольствоваться малым и ничего не ждал от жизни. Жизнь его обманула, причём очень коварно и вероломно. Его обманул отец, отправив на смерть ради призрачной цели; его обманул Арн, заставив поверить в то, что с его смертью умрёт и его дочь; его обманула Дарина, вызвав в нём ложное чувство, в которое он наивно поверил; его обманул даже Король, который оказался мелочным, трусливым и недостойным того, чтобы за него умирать.
Только один человек остался на всём свете, кому Иларий готов был поверить – его мать. Только она еще ждала его где-то, а может, уже узнала, что он вернулся в Древию, и теперь искала его. Семнадцать лет они не виделись. Он должен найти её. Не может же она отказаться от сына! Он не станет просить её ни о чем, а если она нуждается в помощи, он готов отдать всего себя, лишь бы ей было хорошо.
Эти мысли согревали Илария в самые тяжелые дни в тюрьме, поэтому когда он узнал, что в день празднования возвращения Короля на престол его в числе других отпустят на свободу, он решил, что первым делом отправится искать свою мать. К отцу он возвращаться не собирался, да тот бы его и не принял - пока Иларий был в тюрьме, лишь Урош вспоминал о нём, передавал кое-какую еду и писал ободряющие письма. Пармен за всё это время ни разу не появился, будто его и не было в Столице. А он-то как раз никуда не уехал, в отличие от Северина с Каролиной, решивших покончить с актерской карьерой. Нужды в подпольной деятельности теперь не было, и они могли подумать о себе, тем более что получили щедрую награду. Северин предпочел вернуться в родную деревню, где его ждали родители, а Каролина, которая давно уже подумывала заняться поисками достойного мужа, купила дом и приступила к осуществлению своих замыслов.
Иларий угрюмо брёл по улицам города. Бурлящее вокруг праздничное веселье не вызывало в нём ни малейшего отклика. Пока Иларий лежал на грязной подстилке в темной камере, весна превратилась в настоящее лето, и чувствовалось, что оно не собиралось сдавать своих позиций - день ото дня становилось всё теплее. И несмотря на то, что приближался вечер, в лицо юноше дышал мягкий ветер. Торжества переходили в самую весёлую фазу. Все официальные мероприятия с их обязательными скучными речами и заунывными гимнами закончились, и горожан ждали аппетитно пахнущее жареное мясо на расставленных по всему городу столах, румяные пироги на лотках коробейников, винные бочки, призывно сверкающие влажными боками в сгущающихся сумерках; а также песни, пляски, игры и радостное безумие до утра. С разных сторон города то и дело раздавались хохот, музыка, крики; навстречу постоянно попадались шумные компании; дети, возбуждённые осознанием того, что ночью можно не спать, с гиканьем носились по улицам.
И ничего не напоминало о том, что всего месяц назад в стране сменилась власть. Пожалуй, лишь встречавшиеся неестественно часто стражники в полной амуниции, бдительно присматривающиеся к толпам гуляющих горожан. Но даже на лицах стражников время от времени проскальзывали улыбки и угадывалось желание присоединиться к веселящимся.
Иларий вспоминал ту Столицу, которую он покинул, и думал о том, что, в сущности, ничего не изменилось, и догадаться, кто правит городом: коварный ворожей или законный Король - не было никакой возможности. Что бы ни говорил Пармен, а жизнь простых людей при Арне была совсем не плохой, во всяком случае не хуже, чем при предыдущих правителях, а если вспомнить некоторых из них (например, Якова Седьмого Волчье Око или Якова Четырнадцатого Трехпалого), то и получше. Несмотря на то, что Арн совершенно не занимался делами государства, а короли каждый год менялись, дела в стране шли неплохо. За семнадцать лет короли попадались разные: и хорошие, и плохие, и так себе. Главное было в том, что они не успевали за год сильно навредить – срок их правления был слишком короток. Обычно они успевали лишь начать преобразования, самые шустрые – слегка продолжить, а закончить никто не успевал, поэтому-то в стране ничего особенно не менялось.
Вторая черта такого правления: короли были сосредоточены на том, чтобы побольше наворовать, ведь у них на это было мало времени. Поэтому ни на что другое сил и желания у них уже не хватало. Так что в стране все шло само собой. Это тоже, конечно, бывает плохо, но среди королей ведь попадались и толковые (в соотношении примерно один к четырем). Три-четыре негодных, один порядочный. Эти три-четыре расшатывают экономику страны, а пятый ее обратно стабилизирует, приводит более-менее в норму. Приятно, что за свой год ни расшатать, ни вернуть экономику к норме, как правило, никто не успевал. А это означало стабильность. Народ стабильно ненавидел правительство, правители стабильно презирали народ. И все шло своим чередом.   
Может, во многом именно поэтому привыкшие к частой смене королей жители Древии не заметили с приходом Якова особых изменений. Кардинально изменилась жизнь лишь самого Якова и, конечно, Селена (Ещё, несомненно, нового короля, который, не успев наворовать положенное ему, досрочно отправился в заточение - вот уж кому не повезло, так не повезло.). Селен, убедившись, что скандального появления незаконнорожденной дочери не будет, энергично принялся за преобразования. С дня несостоявшейся свадьбы Король ему ни в чём не перечил и не препятствовал. Яков вновь погрузился в привычную меланхолию и участия в делах государства почти не принимал. Да, сказать по чести, за семнадцать лет бездействия он совсем разучился править, для него в тягость было принимать решения, неуемная энергия Селена была ему на руку. Единственный лучик света, мелькнувший, казалось, для него, погас, и Яков опять стал вялым и апатичным, полностью подчинившись воле своего Верховного Ворожея.
Селен же, добившись наконец всего, о чём мечтал, единолично правил страной, вспоминая о Короле лишь во время празднований и приёмов послов, которым приходилось предъявлять новообретенного монарха. Перед самыми Торжествами ворожей настоятельно намекнул Якову, что недурно бы добавить к его номеру ещё и какое-нибудь достойное великого Короля прозвище. Яков не возражал и - о чудо! - вскоре благодарные жители Древии выразили желание, чтобы их любимый Король, вернувший им свободу, звался Яков Восемнадцатый Освободитель. Под этим именем он и вошёл в историю.
Вскоре после свержения Арна неожиданно объявился скрывавшийся где-то ветхий Каромыслиус Третий, тот самый, что неосмотрительно написал когда-то «Истинную историю Короля Якова Восемнадцатого» и все семнадцать лет горько об этом сожалел. Но тут он внезапно осознал, что на самом-то деле достоин награды, и выплыв из небытия, был немедленно обласкан Королём (читай: Селеном) и тут же принялся за продолжение своей славной «Истории» - произошедшие в Древии события не могли остаться незанесенными в неё! Яков не возражал - он вообще, кажется, забыл, что значит возражать кому-то. И это вполне устраивало Селена, который начал проводить политику, названную впоследствии «мягким закручиванием гаек». Это была очень мудрая политика. С одной стороны, Селен не лил рек крови - мёртвые страха не имеют, а ему нужен был страх; с другой - не забывал вовремя надевать ежовые рукавицы, чтобы его (его, конечно, - не Короля же) подданные постоянно пребывали в состоянии умеренного страха. Учитывая размеры Древии, ему этого страха с лихвой хватало, чтобы сохранять свою волшебную силу.
Обо всем этом Иларий, конечно, не мог знать. Он просто шел многолюдными и шумными улицами, не обращая внимания на всё веселье, царившее в городе, где полным ходом шли Торжества в честь Великого Освобождения - так всем было велено называть день, когда погиб Арн. Впрочем, жители Древии упорно продолжали между собой называть этот день Разрушением («Он купил корову ещё до Разрушения»), и непонятно было, что они имели в виду: разрушение замка Арна или разрушение старого строя.
Илария радовала наползающая на город темнота - он, кажется, вовсе отвык от солнечного света. Он направлялся к зданию нового театра, местоположение которого ему описал в письмах Урош: надо было забрать свои вещи и свою долю заработка. Подходя к театру, Иларий всё сильнее хмурился. Предстоящая встреча с отцом его страшила, и в то же время он о ней мечтал - иллюзий на счёт отца он не питал, но всё же в глубине души надеялся, что Пармен обрадуется его освобождению и простит его.
Здание театра, подаренное труппе Пармена Королём, было великолепно. При взгляде на него ни у кого бы не повернулся язык упрекнуть Короля в скупости. Новый театр не шёл ни в какое сравнение с тем сараем, в котором довелось отыграть свои последние спектакли Иларию. Все в этом здании было настоящим и очень дорогим: тяжёлый бархатный занавес, просторный зрительный зал, вместительная сцена. Всё это великолепие Король не только отдал труппе в бессрочное пользование, но и освободил артистов от аренды и налогов на десять лет. Кроме того, Пармен объявлялся единовластным хозяином театра и имел право по своему усмотрению набирать труппу и составлять репертуар. Вместо Северина и Каролины, отъезд которых нельзя было назвать большой потерей для театра, он набрал в труппу самых лучших артистов Столицы - и его театр меньше чем за месяц прославился так, что на каждом спектакле без исключения был аншлаг. Сам Король дважды изволил посетить театр. Правда, комедию он смотрел с таким лицом, будто сидел на похоронах, но всё же его визиты стали для театра прекрасной рекламой.
Пармен дописал-таки свою пьесу о Короле, и в тот момент, когда Иларий приближался к театру, на сцене Яков ( его играл, естественно, сам Пармен) произносил с пылающим лицом гневную обличительную речь перед дрожащим и готовым раскаяться Арном (артист, играющий его, был на голову ниже настоящего Арна и вдвое у;же его в плечах, и вообще, походил на ощипанного курёнка). Пьеса имела оглушительный успех, и можно без преувеличения сказать, что даже те зрители, которые до этого были сторонниками свергнутого ворожея, к концу спектакля уже люто его ненавидели и кричали во всё горло: «Да здравствует Яков Освободитель!»
Но Иларий, понятное дело, ничего этого не видел и не слышал. Он с опаской приблизился к величественному зданию и, не решаясь подняться по широкой мраморной лестнице, толкнулся в незаметную боковую дверь, предназначенную, вероятно, для прислуги и хозяйственных нужд. Но даже за этой дверью оказался суровый усатый швейцар, который долго с подозрением рассматривал худого грязного юношу в изношенной одежде. Он никак не мог поверить, что перед ним родной сын хозяина театра, но жалкий вид Илария, видно, настолько не внушал опасений, что, в конце концов, суровый охранник сменил гнев на милость и проводил его в отдельную комнату за кулисами, которая целиком принадлежала Пармену.
Спектакль уже окончился, невдалеке угасали отголоски оваций, за дверью слышались голоса и шаги. И вскоре сам Пармен вошёл в свои покои, возбуждённый, уставший, счастливый. Вошёл - и замер. Множество чувств отразились на его лице. Среди них была, несомненно, и радость, но она находилась где-то на задворках, позади других чувств. Ярче всего на лице высветились удивление и смятение.
Отец и сын неподвижно глядели друг на друга, и заметно было, что ни один из них не может найти в себе силы, чтобы заговорить первым. Неизвестно, сколько бы они простояли в молчании, но тут в покои впорхнула ослепительно красивая женщина, одетая в длинное белое платье. В руках она держала - даже не букет - охапку цветов, щёки её горели, глаза светились знакомым Иларию огнём - такой огонь появляется в глазах артиста, получившего высшую в своей жизни награду - признание публики.
Женщина скользнула недоумённым взглядом по Иларию и подбежала к Пармену.
- Это было изумительно! Ты гений! – с придыханием воскликнула она.
Но Пармен никак не отреагировал на её слова. Она немного подождала, а потом вдруг вскрикнула: «Ах!» и рассыпала все цветы у его ног. Но даже это не пробудило в нём никаких эмоций. Он вяло шевельнулся и, глядя в пол, глухо сказал:
- Это Иларий. Это наш с тобой сын.
Женщина замерла, широко раскрыв глаза. Она посмотрела на Пармена, будто собираясь проверить, не послышались ли ей эти слова, и только потом перевела взгляд на своего сына.
Иларий был до того потрясён, что потерял дар речи. Он стоял как истукан и не сводил глаз с так неожиданно найденной матери.
А на её лице был ужас. Настоящий, неподдельный, необъяснимый ужас. Казалось, она не могла поверить своим глазам.
Наконец она вновь повернулась к Пармену. Посмотрела на него так, будто просила у него помощи. Даже, скорее, умоляла о помощи.
- Это мой Иларий? - слабо спросила она. - Но он же совсем взрослый! - это прозвучало, как обвинение. – Я думала, он ещё мальчик. А теперь... Теперь все узнают, какая я старая!
В её голосе слышалось неподдельное отчаяние. Её можно было понять. Сегодня, в свои сорок с небольшим, она играла двадцатилетнюю Кадрию, и ни у кого в зрительном зале не возникло ни малейшего сомнения в её возрасте.
Иларий аккуратно застегнул на все пуговицы куртку и медленно направился к двери.
Его никто не задерживал.
Ночной воздух чуть освежил его. И всё же внутри всё горело. В висках стучало, перед глазами был туман. Не разбирая дороги, он бросился в спасительную темноту. Он уже забыл и про вещи, которые собирался забрать, и про свои деньги, оставшиеся у отца. В голове пульсировала одна мысль: «Вот и всё. Вот и всё. Вот и всё».
Город веселился вовсю. Илария вмиг окружили вспышки разноцветных огней, взрывы хохота, и он немного пришёл в себя. Безудержное веселье, будто висящее в воздухе по всему городу, словно создавало вокруг него незримую завесу. Тяжёлые мысли, мучившие его последний месяц, все рассеялись в прохладном ночном воздухе. Осталась только одна. «Вот и всё», - прыгала она за ним по бесконечным улицам большого города. Сомнения, давившие его и не дававшие вздохнуть, вдруг разом улетели в приветливо сиявшее звёздами небо. Идти было легко. «Вот и всё», - чеканил шаг Иларий. Как просто. Как легко.
Он петлял и петлял, и сначала ему казалось, что он бродит по городу без цели, но вдруг он осознал, что цель у него была. Вполне определённая цель.
Он шёл к замку Арна. Туда, где всё началось. И где всё должно закончиться.
Иларий понял это, когда перед ним в неверном лунном свете заблестела вода. Сначала он удивился, куда девался замок, но быстро сообразил, что на его месте теперь пруд – и тут-то понял, что насмешница судьба, которой, видно, наскучило над ним издеваться, не случайно привела его именно сюда. Это было логично. Это было символично.
Где-то в стороне ярко вспыхнул огонь фейерверка и послышались крики. Множество людей, собравшихся, очевидно, неподалеку на площади, дружно засмеялись и принялись аплодировать.
«Овации, - подумал Иларий. - Я ухожу под овации».
И стал спускаться к воде.