Инструкция как организовать собственные похороны

«В третий раз не выкручусь», - подумал Александр Николаевич Завадский, и в конце ноября, когда повсюду валялся грязный снег, очутился в шестой городской больнице. Будущий третий инфаркт уже никакой надежды не оставлял. Поначалу Александр Николаевич, как и все, лечился амбулаторно, но ничего толкового из этого не вышло, и лечащий врач Виктор Степанович Могила отправил Завадского на больничную койку. Пришёл он домой и стал собирать вещи. Всё как обычно: мыло, зубная паста, щётка, тапочки и полотенец с туалетной бумагой. Помимо прочего, взял какую-то книжку и пол блока сигарет. Да, курить Александр Николаевич так и не бросил, успокаивали они его, да и вообще нравилось пускать дым. Правда, дымить стал намного реже, но всё равно с удовольствием. Жена суетилась и всё старалась запихать ему в сумку какие-то продукты, но Александр Николаевич кроме трёх бутербродов с сыром и чаем больше ничего не брал.
- Ведь проголодаешься, - учила она его. – Жрать захочешь, а у тебя ничего нету. Возьми хоть «Ролтон».
- Ну, давай, - согласился он, лишь бы она отстала.
Мария Алексеевна тут же вскочила, и вместе с лапшой сунула круглый пластиковый контейнер, кружку и ложку с сахаром.
- Стакан я и там возьму, - еле успел сказать Александр Николаевич.
- Мало ли чего, - ответила Мария Алексеевна, - вдруг не дадут. Бери и не спорь. Саш, может тебе ещё пюрешечки с сарделькой положить в контейнер? Как приедешь – покушаешь?
Александр Николаевич посмотрел на жену, пожалел её бедняжку, и ласково ответил:
- Клади, чего уж теперь, - улыбнулся он.
- Вот и правильно, - обрадовалась супруга.
Она снова выпотрошила сумку, достала контейнер и наложила туда картофельное пюре с двумя сардельками. Хотела ещё одну втиснуть, да картошка полезла через край. Села на стул, и в задумчивости съела её сама. Александр Николаевич довольно закурил.

Собирала Мария Алексеевна мужа, как на фронт. Всё суетилась и переживала. Наказывала соблюдать все распоряжения врача, на улицу не выходить и себя беречь, как следует. Сама же засобиралась к нему завтра.
- Я после работы к тебе заеду, - сказала она.
- Перестань. Не надо, - ответил Александр Николаевич. – Ну, чего ты будешь таскаться? Позвонишь, и ладно. Больше двух недель не продержат, да и ты отдохнёшь от меня.
- Это ты от меня, наверное, хочешь отдохнуть, - обижалась жена. – Вдруг мы чего-нибудь забыли? А я завтра же и привезу.
- Маша, ну чего ты, в самом деле? Всё будет хорошо. Если что, тогда я позвоню, ладно?
- Ты никогда не звонишь. Ты даже с работы не звонишь. И зачем тебе телефон, если ты даже трубку не берёшь!
- Он только для экстренных вызовов, а с работы чего звонить? Вечером увидимся, и наговоримся.
- Люди вот звонят, спрашивают, как у них дела, и всё такое. А ты никогда не позвонишь, и не спросишь, как у меня дела. Может, они хреновые.
- Так вечером и расскажешь про свои хреновые дела.
- А мне может днём надо. Я может поплакаться хочу, а ты гад, вечно не доступен.
- Ну, утешься, милая. Иди сюда, я тебя по головке поглажу. В щёчки чмокну.
- Вот ты всегда такой, не внимательный, - подошла и села рядом на стул.
После недолгого молчания, она не выдержала и спросила:
- Саша, а что мне без тебя делать?
- Телевизор смотреть.
- Фу! Бяка. Один криминал да убийства.
- Так и мне тоже делать будет нечего. Только в потолок глядеть.
- Тогда звони. Мы будем общаться.
- Позвоню.
- Точно позвонишь?
- Точно.
- Врешь ты всё. Я сама позвоню.
- Позвони, милая.
Потом опять недолго помолчали и она сурово предложила:
- Давай поцелуемся что ли?
- Давай, - неожиданно согласился Александр Николаевич.
Давно они не целовались, и вот нате – пожалуйста, даже странно как-то. Чмокаться они, конечно же, чмокались, но вот, чтобы целоваться, как в кино и по-настоящему, это было уже давно и неправдой. Мария Алексеевна даже обалдела, когда Александр Николаевич добровольно пошёл на такие страсти. Он поднял её со стула и без обиняков воткнулся в неё полуседой бородой и усами. Надо же!
- А может на дорожу этого самого? По-быстренькому. – Тихо тогда уже прошептала Мария Алексеевна, и какие-то девичьи остатки в ней невинно покраснели.
- А почему бы и нет? – согласился Завадский.
- Ах! – часто заморгала она, чего это он?
И пошли они «по-быстренькому» в спальню.


Ехал Александр Николаевич с поклажей в автобусе и думал. Кое-как он уговорил свою Марусю остаться, и не ехать его провожать. Всё утешал, и казался нарочно весёлым, но разве от неё утаишься? Всё видит, и всё замечает. Как-никак, а тридцать лет вместе, какие уж тут тайны. Да и настырная смерть уже два раза постучала в окошко. По-другому теперь всё видится и воспринимается. Не так, как раньше. Пора было и о собственных похоронах позаботиться, пока ещё живой. Чтобы Марусе полегче с этим было. А что там надо? Гроб, могила, место на кладбище? Что ещё? Завещание, юрист, поп, свечки, яма… лопаты… Александр Николаевич представил себя в гробу. Вот он, лежит в дурацком костюме, носом вверх. В небе летают птицы и тучи, народ скорбит, а в яме его ждут и не дождутся скользкие могильные черви. Которые целый год, а может и три, будут его потихонечку жрать. Останутся только волосы и кости со вставной челюстью. Нет уж, лучше крематорий. Всё-таки кладбища загрязняют нашу планету, почву и грунтовые воды. И происходит это из;за того, что в землю помимо пронафталиненных химией мертвецов закапывают ещё и гроб, который тоже обит какой-то синтетической тряпкой. Да и на изготовление гробов тратится расточительно много ресурсов — дерева и металла, — которые со временем могут тоже выделять вредные вещества. Да, решено. Будем спасать природу! Ведь вряд ли обрадуется Грета Тунберг, когда узнает, что труп Александра Николаевича обработали формалином или другой какой химией, чтобы остановить процесс гниения! Экологичный подход требует, чтобы сине-зелёное тело жмурика разлагалось естественным образом, чтобы было безопасно для окружающей среды. Александр Николаевич тут же представил себя спасателем матушки-природы — если конечно он не умрёт как-нибудь от заразной холеры. Но это вряд ли. Так или иначе, а крематорий лучше прожорливых червей. Александр Николаевич представил себя знатным русом, которого готовят к сожжению, как на картине Генриха Семирадского. Вот корпус ладьи, вытащенной на берег и поставленной на сложенный из брёвен помост. Где одна часть его занята наваленными тушами жертвенных животных – лошадей и быка. Вот в самой ладье на широком ложе, покрытом парчовым покрывалом, сидит умерший Александр Николаевич в богатых одеждах, рядом с ним развешаны и разложены доспехи и оружие. А в ногах – три молодые девушки оплакивают своего господина. Зажигается спичка и… тухнет. Снова чиркает о коробок бравый казак Тарас Бульба, и опять ничего. Справа – полуобнажённые рыдающие девушки, в центре – группа кричащих и бьющих оружием о щиты воины, рядом с ними – сидящие старик, играющий на какой-то балалайке, и какой-то мальчик. Наверное, поводырь. Слева находится группа поддержки, среди которых тоже много облачённых в доспехи воинов, а также женщины и дети. И впереди всей этой толпы зевак стоит Бульба, и никак не может зажечь проклятую спичку.

Александр Николаевич очухался. Кажется, он задремал. Да, знатные вышли бы поминки, если бы Тарас, наконец, справился со спичками от фабрики ООО «СФ «Белка-Фаворит», что в Кировской области. Зажигаются они нормально, если конечно в процессе не развалятся. Из сорока спичек добрая половина завсегда бракованные. Древесина ломкая, головки отваливаются, иногда вообще крошатся и рассыпаются. Так что на Бульбу нечего греха таить, Александр Николаевич даже вспомнил, как у самого один раз, в процессе зажигания, головка спички воспламенилась и отстрелила ему в бороду. Чуть не погорел тогда вместе с усами. В общем, полный отстой. Вот раньше, в СССР, нормальные спички были. Качество просто отличное, сами спички толстенькие, хорошо и равномерно обсеренные, и все зажигались с первого раза! Ими даже уши и зубы хорошо чистились, не то, что сейчас делают. Александр Николаевич взгрустнул. Кремацию можно было бы назвать хорошей альтернативой для традиционных похорон в России, если бы телевизор каждый раз не орал про то, что сжигание привносит в озоновый слой огромное количество парниковых газов. В мире просто ужас какой-то творится от этих мартеновских печей, а тут ещё и крематории весь кайф ломают. Что делать? Как же быть? Завадский даже расстроился. Ведь экологичность похорон измеряется не только самим процессом погребения, но и подготовкой к нему и любыми транспортными передвижениями — они сами по себе грязнее, чем любое захоронение. Например, использование транспорта, отопления, электричества; проведение фуршета с мясом и другими продуктами, агрессивно влияющими на климат; использование пластиковых или живых одноразовых цветов; гости, которые приезжают к вам на машинах; приглашение людей с помощью открыток, всё это вредит нашему миру. А экологичные похороны — это всё-таки похороны, которые тратят наименьшее количество ресурсов и не загрязняют природу. «Ну и хрен с ней, с природой, - подумал Александр Николаевич. – Умираем один раз в жизни, так что нечего тут выпендриваться. Взойдём в Вальхаллу, как все порядочные викинги». «Славян, кстати, тоже сжигали, - сказал сам себе Завадский. – Может, тогда в Ирий попаду?».
- Хрен редьки не слаще, - пробубнил Александр Николаевич. – Где будет день открытых дверей, туда и пойдём.
«В Аду всегда двери нараспашку», - заключил почему-то Александр Николаевич.
- Тьфу, тьфу, тьфу, - сплюнул три раза Завадский.
Он переключился на более естественные умозаключения. Вся эта мистика пахла шарлатанством, а вот размышления и планирование собственного исхода говорят о зрелом подходе. Понятно, что обычно мы предпочитаем не верить в свою конечность. Популярность религий с их обещанием возможности загробной жизни или перерождения обусловлена в том числе тем, что они удовлетворяют нашу инфантильную фантазию о вечной жизни. Но зрелая осознанность — это принятие неизбежности смерти. И если у человека сохраняется иллюзия бессмертности, размышления о смерти будут сопровождаться чувством страха. Страх же станет причиной, по которой таких мыслей будут избегать. Но смелый — это не тот, кто не боится, а тот, кто действует несмотря на страх. Скорее всего, у большинства наших близких тоже присутствует потребность избегать мыслей о смерти, но это не значит, что нужно воздерживаться от конструктивных разговоров на эту тему. По-настоящему конструктивное общение, которое повышает уровень осознанности его участникам, редко когда им приятно. «Вот пойди, расскажи про это Марусе, - подумал о жене Александр Николаевич. – Это ж чёрт знает что начнётся». Тогда как философия очень даже ценит смерть. По словам Сократа, настоящий мыслитель занимается лишь одним: умиранием и смертью. В соответствии с учением стоиков, смерть — основное событие в жизни. Учиться правильно жить — значит учиться правильно умирать; и наоборот, учиться правильно умирать — значит учиться правильно жить. «Интересно, - мелькнула мысль у Завадского. – Я правильно умираю? Может с оружием в руках надо?». Хотя какая разница? Для умершего человека не имеет никакого значения, как именно он умер, и как было проведено погребение. Если исходить из этого, то не имеет никакого значения, как именно был захоронен человек. Например, если он погиб в горах или пропал без вести – это никак не повлияет на его посмертную участь в том же пресловутом Царствие Небесном. В основном, все необходимые обряды проводятся не столько для умершего, как для его близких людей. Так что плевать, мёртвые сраму не имут, как учил Святослав Игоревич. И вообще, жизнь и смерть нельзя считать противоположностями, они сосуществуют, а не сменяют друг друга во времени,  — смерть является неотъемлемой частью жизни. И поэтому размышления о ней обогащают существование, оказывают значительное влияние на способ мышления и жизнь человека. Хоть физическая смерть уничтожает человека, размышления о смерти делают нас более живыми. Увядание и смерть неизбежны, помнить об этом и действовать в соответствии с этим пониманием — значит жить в сцепке с реальностью, быть реалистом. «Да, - подумал Александр Николаевич. – Но я думаю сейчас о собственных похоронах, а не о смерти!». «Ты больше говоришь, чем думаешь, - сказал какой-то другой Александр Николаевич. – Ну и чего ты надумал?». «Крематорий, - ответил первый Александр Николаевич. – Буду гореть». «Точно?». «Точно». «Ну, смотри у меня», - закончил тот другой Александр Николаевич и куда-то исчез.

Александр Николаевич крепко задумался: итак, я труп… Первым делом звоним в скорую со словами: «человек без сознания». Да-да... Не «умер», а именно «без сознания». Как учил покойный ныне дед Егор, во-первых, хоть и не часто, но санитары бывает, приезжают за живым «трупом». В некоторых регионах на вызов к жмурику сразу высылают санитаров, хотя чаще всего все же приедет «скорая». Но, увы, не так быстро, как к живому. А во-вторых, если вдруг начнутся «непонятки» с органами, то вам не пришьют бездеятельность. Так что, если нет явных признаков смерти, типа голова отделена полностью или гнилостный запах за пару метров, то только «скорая». «Царствия Небесно дедушке Егору за науку» - подумал Александр Николаевич. Констатация смерти, вернее, тот, кто ее делает, зависит от региона и города. У кого-то скорая, у кого-то вызывают участкового врача, но факт остаётся фактом - это должен быть медик, который и выпишет справку о смерти. После какой-нибудь полицейский составит протокол осмотра и Марусе на руки выдадут направление на экспертизу. Может и без экспертизы, потому что Александр Николаевич болел, где об этом есть записи в карте и его регулярно посещал участковый доктор. На этом первый этап заканчивается. «У Маруси теперь будет труп, то есть я, со всеми необходимыми документами», - подумал Александр Николаевич. Что-то даже его кольнуло в области груди. Завадский попытался не волноваться и переключился на аутотренинг. «Просто предсмертный опыт меняет человека, - самовнушал себе Александр Николаевич. – Просто у меня появилось ощущение скоротечности жизни, которое повысило ощущение ее ценности. Просто я проживаю ее более «живо», усилилось ощущение жизни в непосредственном настоящем, вместо постоянного откладывания жизни на потом. Появилось чувство внутренней безмятежности: я стал более бесстрашным и обрёл способность к более глубокому общению с людьми. Также у меня изменились приоритеты, я переосмыслил, что для меня по-настоящему важно, а что не стоит внимания. Я чувствую, как у меня повысилось чувство ответственности и самостоятельности, я уже не рассчитываю на помощь других, благодаря чему я стал более альтруистичным». Александр Николаевич выдохнул, потом вдохнул, затем снова выдохнул. Дыхание и пульс опять приходили в норму. Вдруг автобус отчего-то затрясло и под конец, он подпрыгнул. Подпрыгнули и все пассажиры. Александр Николаевич тут же подумал о транспортировке.

По закону, доставлять «пациента» к месту проведения экспертизы должен тот, кто выдал направление. То есть, если менту нужно изучить труп и проверить, а нет ли там криминала, то это будет его проблема, как Александра Николаевича доставить в морг. Не Марусина! Разве ей  нужна будет такая экспертиза? Нет, конечно! Платить за эту услугу, которая ей не нужна закон не обязывает. «Это хорошо, - подумал Александр Николаевич. – К тому же везут, кто во что горазд. В Москве, например, есть санитарные машины при станциях Скорой Помощи, а в регионах, я видел, менты вообще в прицепах возят, и оборудуют под это дело спецмашину. Где-то такая машина есть в морге, и она выезжает за телом. У кого-то есть договор между городом и неким ритуальным агентством, и тогда уже эти халтурщики за деньги города возят трупы. Ох, уж эти ритуальщики!». Александр Николаевич, было, хотел представить себя в этой повозке, но передумал. Уж больно «похоронка» - отличный бизнес, который в первую очередь пользуется горем и растерянностью родственников. Компенсация от государства, конечно, не перекрывает похороны, но на самое дешевое и необходимое вроде бы хватает. Гроб, машина, яма... лопаты… черви… Уффффф… Завадский задышал снова. В большинстве случаев за транспортировку дерут бабло с родственника, но закон обязывает местные органы власти делать это за свой счет. Отчего-то Александру Николаевичу стало безмерно жаль свою Марусеньку. Он-то ладно, у него теперь есть чувство внутренней безмятежности, а вот она как?! Ещё будет эта паскудная встреча с агентом, а она совсем будет к этому не готовая. Эти парнокопытные ангелы смерти всегда появляются на пороге сразу после «скорой» и ментов. Сами собой! Из ниоткуда. Как черти из бутылки! Ясен хрен, что сами врачишки стучат похоронщикам и получают за это процент. Ну, или, в крайнем случае, медики или санитары могут просто всучить тебе гадкую визитку. А вообще, никто на визитку не полагается. Кто первый встал - того и тапки. Пока Маруся будет ждать труповозку, её безутешную наверняка обработает агент. Тут уж каждый сам для себя решает, в какой мере он будет работать с этим «карманником». Конечно, самый простой, но и самый дорогой вариант – это поручить все ему. Вы тут же напишите доверенность, и в дальнейшем все хлопоты он возьмет на себя. Он выступит от вашего имени в морге, заберет свидетельство, и вообще вы на похоронах будете простым гостем. У них, кстати,  и катафалки есть, и санитары, и много чего ещё, только успевай деньги отсчитывать.

Хотя можно получить лишь часть услуг. Например, заказать только гроб, машину, мужчин для выноса гроба и прочее необходимое. Единственное условие - как и в любых договорных отношениях, нужно сразу обговорить все! Что, за сколько, и кто будет делать. А то эти дельцы любят разводить по серьёзному. Возьмут так оплату за якобы «полный комплект», а потом начнут нагло подходить со словами: «нужно тому еще дать», или «заплатите водителю отдельно». Полный беспредел и хамство! Хороший агент, конечно же, знает, кому платить, а кому нет. И может назвать всю сумму в самом начале. И рассказать, какие услуги будут предоставлены. Да только где ж их найдёшь в России – хороших агентов?! Это их хлеб, и разводить они любят из принципа: «Без лоха и жизнь плоха». Вы в кассу ритуального агентства платите лишь за «базовый набор», а всё остальное идёт чисто в карман ушлому коммерсанту. Но в принципе можно и без него, без агента обойтись, тут уж придётся самому побегать. И Александр Николаевич представил бегающую по кладбищу Марусю. А это гроб, без него вам тело не выдадут, машина, не на руках же нести на кладбище или в крематорий, люди. Вот это самое важное! Кто-то должен нести в гробу Александра Николаевича! Если нет своих, а нынче родственники не особо любят пачкаться – придётся Марусеньке нанять. Да и в морге никто не обязан выносить гроб бесплатно, опять же яма на кладбище, лопаты… черви... Опять что-то кольнуло у Завадского. Наверное, клапан. Но он продолжал: в общем, это был тот минимум, без которого его не похоронить. Этот нехитрый набор Марусе можно заказать в любом агентстве. Агент для этого не нужен. Сама позвонит и договорится. Но договорится ли, Александр Николаевич не знал. Ведь она такая чувственная и хрупкая женщина, что страшно было её одну оставлять в этом бренном мире. Слёзы тихо помутили взор Александра Николаевича. Он шмыгнул носом и стал считать до ста, чтобы успокоиться.


Ехать ещё, и ехать. Александр Николаевич уставился в окно и смотрел на улицы. Шли по городу всякие прохожие и неслись со своими маленькими проблемами кто куда. «У маленьких людей – маленькие проблемы, - подумалось Александру Николаевичу. – Вот, и у меня ничтожная проблема, подумаешь, умру, обычное дело. Каждый час кто-то умирает, и каждую минуту, а отряд всё так же, опять не заметит потери бойца». Александр Николаевич закрыл глаза и задремал…

Что ценно в этом мире? Что действительно важно? Обычно такие вопросы чаще задают самые глупые фильмы. Показывают умирающего лебедя, и тут этот назойливый вопрос. В последние минуты хочется вцепиться даже в тапочки, потому что страшно. Отцепиться от жизни хотят только те, кто не цепляется. «Любопытно, - сказал сам себе Завадский. - Право на жизнь есть в конституциях, а право на смерть? Имеет ли человек право на смерть? Погиб же народный артист Александр Белявский - выпал из окна и разбился».
- Сам выпал? – спросил какой-то другой Александр Николаевич.
- Наука об этом ничего не знает, - ответил ему настоящий Завадский. – Загадка истории.
- А что писала пресса? – опять спросил Александр Николаевич сам себя.
- Картина была впечатляющей, - ответил тогда Завадский. - Почему-то на нем были только трусы и один носок. На ногах даже не было тапочек. Опираясь на трость, старик поднялся по лестнице с третьего этажа на площадку между пятым и шестым. И там он каким-то образом полетел из открытого окна. Бум! И Белявский погиб мгновенно. На лестничной клетке осталась лежать только его трость.
- Мне он нравился, - грустно сказал Александр Николаевич.
- Мне тоже, - ответил Завадский. - Между тем, чтобы распахнуть окно на площадке, требовались немалые усилия. Нужно было открыть двойные рамы, что для пожилого и больного человека являлось непростым делом. К тому же, ширина подоконника там около метра, и даже перегнувшись через него, практически невозможно вывалиться из окна случайно.
- В принципе, - сказал Александр Николаевич, - Александр Борисович мог покончить с собой, осознав, что здоровье уже не вернется и ему больше не придется работать в профессии. Возможно, он страдал депрессией из-за этого.
- Но у него была любящая жена и маленькая дочь! – возмутился Завадский.
- И ему было восемьдесят, а после инсульта превратился в развалину, - ответил Александр Николаевич. – Мозги уже пошатнулись. И было отчего. Еще в первом браке Александр Борисович потерял двоих сыновей. Его первенец Борис, не достигнув трехлетнего возраста, утонул в пруду. Говорили, что по еврейским традициям нельзя называть мальчика в честь еще живого родственника, а Борю назвали в честь деда, который на тот момент был еще жив. Потом Белявский и его первая жена взяли на воспитание ребенка из детдома. Но приемный сын Андрей в двадцать лет погиб, выпав из окна шестого этажа. Есть от чего съехать с катушек на старости лет.
- Чушь! – сказал Завадский. - Никто не хочет умирать, имея  машину, детей и престижную работу. А Белявский имел первоклассницу дочь, и это в восемьдесят! Спроси любого: «Хочешь сдохнуть быстро и безболезненно?», и каждый тебе ответит, что нет. Ведь у них есть машина, дети, работа! Если человек счастлив, он не станет себя убивать.
- А если отобрать всё это? – спросил лукаво Александр Николаевич. - Лишить женщин и мужчин возможности иметь детей, машину, дом, и работу, что тогда с ними будет?
- Потеря смысла существования, конечно же, - ответил Завадский.
- Вот.
- Что вот?
- Все умрут с радостью, - ответил Александр Николаевич.
- Не понимаю, к чему ты клонишь, - сказал Завадский.
- Ты спросил: Имеет ли человек право на смерть? Так?
- Так.
- Вот и выходит, что это право у него есть, и люди им великолепно пользуются. Просто оно не прописано явно, - улыбнулся Александр Николаевич. – Каждый день нам внушают всё такое, что нужно для радостной и весёлой смерти: гамбургеры, вегетарианство, йога, наушники для айфона, машины, кредиты в банке, красивую жизнь, короче говоря. В погоне за этими причиндалами, человек изводит свою жизнь на говно. Белявский не сдавался, мечтая вернуться к полноценной работе. Он занимался гимнастикой, посещал курсы по восстановлению речи, регулярно выходил на прогулки. Но как-то осознал, что всё, болезнь забрала смысл его существования. Житейская беготня закончилась, слава ушла, ролей нет, и ничего уже не будет. Конец фильма. А ведь он всю жизнь прожил с убеждением, что именно это ему необходимо и нужно. И ведь все так живут, со своими глупыми и ничтожными убеждениями про личное счастье. Не получив оного – они умирают. Сначала душевно, потом физически. Не понимая при этом, что сама погоня за удовлетворением своих низких потребностей делает из людей мертвецов.
- Но Белявского нельзя было назвать обычным потребителем, - ответил Завадский. – Всё-таки он служил людям… искусству…
- Тщеславие и гордыня, вот бич актёров, - ответил Александр Николаевич. – Но и остальные люди тоже получают удовлетворение от иллюзии собственного величия и значимости. Этим же страдают и владельцы крутых иномарок, и обычные пожиратели пельменей. Человек стремится что-то значить, тогда, как сам по себе он значения не имеет. Без остальных людей он ничто. Лишь его окружение в виде семьи, общества, государства, или всего человечества в целом имеет важность и смысл. Всё остальное – пшик. Разве может в едином организме получать оргазм только нога или нос? Нет, конечно же, кайф ловят все вместе и всё тело.
- Ах, да, - заулыбался Завадский. – Я понял, про что ты тут говоришь! Про социализм!
- Именно! – улыбнулся Александр Николаевич. - Главная цель социализма – благо всего общества, а не для себя любимого. Главная же цель капиталиста – прибыль, ради которой он пойдет на любые ухищрения и преступления против человечества.
- Верно, - согласился Завадский. – А знаешь что?
- Что?
- Помнишь ту песенку из детства? Она, кстати, тоже про это самое.
- О, да! – Александр Николаевич стал умилённо вспоминать начало.
А Завадский уже начал:
- И-и раз!
- Если с другом вышел в путь…
- Если с другом вышел в путь.
- Веселей дорога!
- Без друзей меня чуть-чуть…
- Без друзей меня чуть-чуть.
- А с друзьями много!

Что мне снег? Что мне зной?
Что мне дождик проливной?
Когда мои друзья со мной!
Что мне снег? Что мне зной?
Что мне дождик проливной?
Когда мои друзья со мной!

- Там где трудно одному…
- Там где трудно одному…
- Справлюсь вместе с вами!
- Где чего-то не пойму…
- Где чего-то не пойму…
- Разберем с друзьями!

Что мне снег? Что мне зной?
Что мне дождик проливной…

Но тут автобус ещё раз подпрыгнул, и Александр Николаевич наконец-то приехал.


В палате лежало трое, другие койки были не заняты и Александр Николаевич расположился подальше от окна. Его соседями оказались два мужика, примерно того же возраста, что и Завадский. И был ещё дед, весьма здорового вида. Познакомились, и замолчали. Кто-то читал сканворды, где печатались анекдоты, кто-то тыкался в телефоне, а Иннокентий Петрович, так звали деда, возился с радиоприёмником. Телевизора в палате не было. Александр Николаевич растелился и лёг. Читать не хотелось, спать тоже, поэтому он уставился в потрескавшийся потолок. «Что мне снег? Что мне зной? Что мне дождик проливной, - пропел он ещё раз, но тут же подумал другое. – А в морге я буду один». Как ни отворачивался он от этой мысли, а всё равно думалось: вот его тело вскрыли, зашили, помыли и связались с Марусей. Хорошо бы его с каким-нибудь другом вскрыли и зашили, например, с Мишкой Комисаровым. С ним в армии весело было. Завадский даже представил, как их режут, а они лежат и смеются. Вот потеха бы вышла. Но нет, смерть – штука сугубо индивидуальная, так что смеяться придётся одному. Только не смешно что-то. Интересно, а покойники вообще-то, смеются? Наверное, одни сумасшедшие. Говорят, душа после смерти сорок дней по дому мается, а потом только отлетает. Или девять дней? Один чёрт не смешно будет. Потому что, это у нормальных экспертов вскрытие проходит в тот же день или на следующий. Но чаще бывает, что в том же бюро, тело валяется неделями и там либо требуют деньги с родни, чтоб платили, либо тело не выдадут, либо еще какая херня. Но если всё по правилам, то на следующий день можно приезжать - привозить одежду и договариваться о времени выдачи усопшего. И если нет криминала, и причина ясна, то в течение дня-двух эксперт напишет акт, передает его в ментовку, там шлёпнут печать и закроют дело. А дальше работают санитары. Эти подчас тоже работают по беспределу, но лучше думать о хорошем. Санитар заберет у вас одежду, обговорит дополнительные услуги, которые необходимы и вообще, порешает все организационные вопросы, но тут нужно помнить, что по закону бесплатно, в смысле, за зарплату, он должен помыть, одеть, уложить в гроб и выкатить на каталке. Всё! Остальное - за деньги. Закрыть глаза, рот, причесать, поза рук, головы и прочие прибамбасы - за деньги. Тут уж цена будет зависеть от жадности санитаров и устройства морга. Обычно там есть некое ИП, которое и предоставляет все эти «радости» смерти. Оплата через кассу, но, это всё про идеальный морг. В реальности может быть, совсем по-другому. Тут же Марусе придётся решать, как пройдет прощание с Александром Николаевичем.

Если в морге есть траурный зал, то можно хоронить прямо из морга. Такая схема популярна в городах. Когда человек жил в квартире, то прощаться у подъезда – теперь не лучшая затея. Давно канули в Лету оркестры и прогулки по улицам с портретом и открытым гробом. Теперь всё проще. В морг к назначенному времени приезжают родственники и друзья. Тело в гробу выставляется в траурном зале, проходит прощание, гроб грузят в машину и едут прямо на кладбище. Естественно, что за определённую мзду траурный зал не будет вонять, и там не будет ничего напоминающего морг. А если не хотите платить за излишества, то просто пригоняете транспорт к указанному времени и забирайте. Кстати, тело хранится в морге совершенно бесплатно до семи дней! Все, что свыше - платно. Не раз слышал Александр Николаевич, что если родственники не успевают в срок, или есть объективные причины, по которым нет возможности забрать тело, то до четырнадцати дней. Так, во всяком случае, говорит Федеральный закон. А ещё Александр Николаевич вспомнил, что в морге должны выдать документы, и выдаются они только ответственному за похороны! Это может быть кто угодно! Не обязательно родственник. Именно этот человек получает деньги от государства, и в дальнейшем он несет ответственность за тело. Короче, если труп выкинут в мусор, то спросят с того, кто подписался. Так как много у нас неблагополучных, которые могут взять свидетельство, получить деньги, пропить их и забыть об усопшем, то документы часто выдаются уже тогда, когда гроб погружен в машину. Чтоб наверняка! Но бывает по-всякому. Слава богу, Маруся не такая.

А вот перечень услуг в морге вполне стандартный. Макияж, поза, ароматизация, фиксация... Это минимальный джентльменский набор, и он вполне оправдан. Мало кому захочется смотреть на сине-зеленое лицо Александра Николаевича. Да к тому же, вдруг у него будет открыт рот и глаза, Маруся тут же и грохнется наземь. По сути это все должен рассказать санитар. И если он приличный человек, то сам скажет, что надо, а что нет. А тут ещё и разложение трупа - процесс, хоть и предсказуемый, но проходит не у всех одинаково быстро. Там где один пролежит три дня и будет, как огурчик, другой может потечь и вздуться уже на второй день. Поэтому тут индивидуальный подход. Не хотелось бы, конечно, Александру Николаевичу вздуться, но как знать, куда его понесёт? Да и Марусеньку жалко. Живой картиной нарисовались на потолке собственные похороны. Вот Маруся приехала к назначенному времени, и передаёт пустой гроб санитарам. И через пару минут, её, как ответственного за похороны, зовут «принимать товар». Учтивые и услужливые санитары узнают, все ли устраивает её, и не нужно ли чего подправить. Маруся всем довольна, и когда тело Александра Николаевича стало готово окончательно, его вывозят в траурный зал, если конечно таковой был заказан и оплачен. Туда же проходят гости. Если Маруся договорилась с санитарами, то они поставят гроб на постамент, а если нет - гроб с носилок снимут какие-то родственники. Звучит музыка и кто-то плачет, потом быстро-быстро какие-то дяди хватают Александра Николаевича и несут его в машину. Все торопятся выпить, и только разбитая горем жена в третий раз проверяет все документы. Дверь захлопывается и все уезжают в великолепный закат. То есть в последний путь. То бишь на кладбище. А там яма… лопаты… и скользкие могильные черви. Всё. Александр Николаевич вздрогнул. «Тьфу! – мысленно сплюнул он. – Я же в крематорий поеду! Причём тут кладбище?!». Но в сердце опять стрельнуло. Завадский представил, как красиво его опускают на плоту по реке и выстреливают из лука горящей стрелой. Он вспыхивает и горит… всё бы ничего, да пытливый ум стал подсчитывать. Если на плоту не будет пары кубов дров, в таком случае Александр Николаевич немного поджарится, а потом, когда плот сгорит, упадет в воду. А в воде труп разлагается в три раза дольше, чем на воздухе. И через какое-то время обязательно всплывет, раздуваемый газами. Возможно, на это черное вонючее нечто наткнется рыбак или еще хуже, купальщики, которые окажутся  ниже по течению. А дальше полиция, уголовное дело, экспертиза и так далее. Если выйдут на Марусю, то, как минимум впаяют ей нехилый штраф, за нарушение санитарных норм, в другом случае, - статью 244 «Надругательство над телами умерших и местами их захоронения». Александр Николаевич перевернулся, и накрылся одеялом. Вот лезет же перед смертью в башку всякая гадость! Раз, два, три, четыре… стал считать Завадский, а другая половина мозга безбожно повторяла: Бога нет, Бога нет, Бога нет… лучше бы его не было…
- Боишься? – спросил вновь появившийся другой Александр Николаевич.
- Кого? – ответил Завадский.
- Ну, там бога… смерти…
- Боюсь. Даже думать об этом как-то не комфортно.
- Не бойся, - утешил другой Александр Николаевич. – Нет там ничего такого.
- А как же рай, или ад? – удивился Завадский.
- Сам посмотри, - сказал другой Александр Николаевич, взял Завадского за руку, и повёл за собой.
Почему-то Завадский оказался в шапке-ушанке вместо скафандра, и они вместе с Александром Николаевичем ехали куда-то на тракторе. Было кругом глухо, темно и скучно. Завадский разглядывал расположение этой темноты и пытался заприметить какие-нибудь приметы, чтобы запомнить обратную дорогу, но всё было, как в космосе. От разочарования он раскрыл рот и попытался вдохнуть бездонность. Но не было ни вдоха, ни выдоха, «Я умер», - подумал тогда Завадский и его галоши и валенки тут же замёрзли. От осознания этой вечной мерзлоты, Завадский сильнее закутался в телогрейку, но он почему-то не чувствовал холода. Александр Николаевич зажёг спичку и посмотрел на посиневшего от страха Завадского. Он рассмеялся.
- Ха-ха-ха! Видели бы свою рожу, Александр Николаевич! – издевался другой Александр Николаевич. – Какая у вас уморительная харя, ха-ха! Чистый труп!
- На себя посмотри, - огрызнулся Завадский. – Ну, и что это? Где мы?
- Мы на месте, - ответил Александр Николаевич. – Глядите.
Вдруг темнота разверзлась, как огромное влагалище, и их трактор засосало в чёрную дырку. Появилось множество огоньков, и все они были, как звёзды в ночном небе. Ничего больше не было, только мимо проплыл чей-то сапог сорок третьего размера. Странное это было место.
- Где мы? – снова спросил Завадский.
- На том свете, - ответил Александр Николаевич. – Точнее, мраке. Света, как видите, тут маловато. Да он тут и не нужен, в общем-то.
Действительно, мрак был полный. Только эти огоньки и сапог говорили о чьём-то присутствии. Бога ли? Но разве у бога сорок третий размер? Может у Христа? Говорят, он был маленький, или среднего роста. И Христос ходил в сандалиях. Попробуй по Палестине походить в сандалетах! Там же одни камни и песок! Все ноги стопчешь. А говорят ещё, что евреи умные, ха-ха! Даже приличных пару сапог сделать себе не могли.
- Вы не видели мой сапог? – спросил добродушный голос.
- Ой, - испугался Завадский. – Кто это?
- Видели, Иисус Иосифович, - ответил Александр Николаевич. – Вон там.
- Ой, как хогошо-то, - обрадовался картавый Христос. – А то я тут собгался погулять, глядь, а пгавого сапога и нету. Пгямо пгоклятие какое-то! Вот левый сапог никогда себе такого не позволяет, а пгавый вечно куда-то запгопостится. Почему так?
- Это вы у папеньки спросите, Иисус Иосифович, - посоветовал Александр Николаевич. – Уж они-то непременно всё знают.
- Да спгашивал я, - махнул рукой Христос. – Только они-с всё пго какую-то оппозицию мне толкуют. Мол, так и было задумано, чтоб левые от пгавых газличались. Иначе, говогит, устойчивости не будет. Если будут все левые, то всех налево понесёт, ха-ха! Папенька у нас шутник, ха-ха! Должен, говогит, быть плюгализм мнений.
- Какие могут быть мнения у сапог? – спросил Завадский.
- И я так думал, - ответил Христос. – А вот, поди ж ты, пгавый сапог куда-то гаствогился. У него, как я понял, свой вектог газвития.
- У нас в правительстве тоже так делают, - согласился Завадский. – Вечно их куда-то не в ту степь несёт. Однако никакой устойчивости и в помине нет.
- Это вам так кажется, - ответил Иисус Иосифович. – Всё идёт по плану. Пгавые подталкивают левых на очегедной шаг, и таким обгазом, получается ходьба. А жизнь это движение, понятно?
- Лучше бы левые толкали правых, - сказал Завадский.
- Если кто-то будет выгываться впегёд, тогда все будут хгомать, - улыбнулся Христос.
- Вот Путин и хромает, - сказал Завадский.
- Да, - кивнул Иисус. – Вы такие хгомоножки, ха-ха! Никак не научитесь ходить. Учишь, учишь вас, а всё никак. То ковыляете понемножку, то опять упадёте и лоб гасшибаете, ха-ха. Кговище кгугом, пгосто жуть. Ну, да пога мне, пойду свой заблудший сапог дальше искать.
- Удачи, Иисус Иосифович, - сказал Александр Николаевич.
- И вам, и вам, - Иисус тут же и «гаствогился».
Завадский остался в недоумении.
- Это что? Рай, раз Христос тут шляется? – спросил он.
- Кому как, - ответил Александр Николаевич. – И потом, он же вездесущ, вот и суётся куда приспичит.
Завадский огляделся. Кругом был мрак, да маленькое и еле заметное свечение космоса и холода. Ничего не горело, как в аду, и ни балдело, как в раю.
- Смотри, - тыкнул куда-то пальцем Александр Николаевич. – Вот он.
- Кто?
- Бог.
- Ничего не вижу, - сказал Завадский.
- Да вот же. Пустота, темнота и вот эти огоньки.
- Этого не может быть. Где праведники и язычники?
- Вот, - тыкнул снова Александр Николаевич во мрак. – Тут они все затихают. Одни от пороков, другие от любви.
- А как же все они вместе?
- А как щи варятся? И морковь сладкая и лук горький. Потом растворяются, сам знаешь где, и превращаются, сам знаешь во что.
- В говно?
- Фу, как грубо, - сморщился Александр Николаевич. – В удобрение. Из которого потом произрастут новые души.
- Как же они без ответа за грехи жарятся? – воскликнул Завадский.
- Никак.
– Но это невозможно! Мой ад не такой! Каждый должен получить по заслугам. По справедливости, наконец!
- У-у-у, какие мы кровожадные, - сказал Александр Николаевич. – Разве мало того, что они разлагаются на части? Ведь они все исчезают с невыносимой памятью о жизни. Вот, например, Христос. Что он помнит?
- Любовь.
- Нет. Смерть. Муки. Долгое изнывание на кресте. Ему некого вспомнить, потому что он никого не запомнил на земле кроме стада апостолов. Они для него все на одно лицо. Паства.
- Так зачем же его на части? Разве он грешен? А как же воры и убийцы?
- Они мелкие мошки вокруг Христа. Он же обещал всем рай и спасение? Вот и присосались все к нему. А их много. И темнее от этого темнота.
- А как же спасение?
- От чего?
- От неблагодарности.
- Кто неблагодарен?
- Убийцы и воры.
- Они взрощены праведниками. Каждый маньяк сосал грудь добродетельной матери. И был прекрасным ребёнком. Каждая жертва была любимым дитя. Что поломалось в их судьбе? Кто сделал мраком их жизни? Разве Христос?
- О, нет!
- Бог?
- Не богохульствуй!
- Тогда кто вас сделал такими? Баранами и убийцами? Кто виноват в том, что вы стали жертвами обстоятельств? Ведь праведники и грешники не все родились в гнезде разврата и запущения. У каждого были равные права на честную жизнь. Но кто выбрал вам такую жизнь? Одному жертвы, а другому убийцы? Кто захотел жить по-своему? Не вы ли? И кто из вас решил, что справедливо, а что нет? Ведь вы же все плоть от плоти и из одного целого и с одинаковым набором ген. Но и без того тяжёлую жизнь, вы умудряетесь делать друг другу невыносимой. Просто поразительно! Ничто не могло породить ничто. Как появилось всё это? Как образовался Адам с Евой, и эта земля?
- Бог сотворил Землю.
- Ну, если пустоту считать богом, пожалуй. Вот ты видишь, как сотни миллиарды сгустков душ разбросаны по галактикам. Они плавятся в одном котле вселенной, как ядовитые змеи. Что должно произойти в цепочке таких реакций?
- Большой бум.
- Совершенно верно. Стечение времени и силы пространства. Вдруг где-то из этого взрыва появляется огромный кусок с микробами, и встаёт на орбиту. И в этом куске говна зарождается новая жизнь, всё зашевелилось и заползало. И раз за разом снова гниют звёзды и галактики, гниют планеты, и из гнилья и опарышей опять возникает следующая жизнь. Так и души, они всегда хотят материализоваться.
- Значит, эта темнота… эта вселенная живая?
- Живая. И в ней миллиарды живых душ и существ. Как и одна душа может состоять из сотни миллионов кусочков ангелов и чертей. Всяких и разных. И что в человеке вылезет наружу – можно только гадать. Но стать кем-то, решает сам человек.
- Как же он решит, если им движут миллионы чертей?
- Умением управлять этой энергией, заставлять её работать во благо окружающим, а не самому себе. Этому вас и учил Христос. Источником света являетесь только вы. Мириады лучиков и звёзд – это вы. Всё светлое и хорошее в вас, разгоняет космическую темноту. В этом аду мрака и пустоты, светятся только лучики ваших прекрасных душ, а не богов и убийц. По сути, вы сами уже боги, живые и настоящие, и вон тот млечный путь, очень похож на дорогу, которую вы строите себе в своё лучшее и прекрасное.
- Александр Николаевич, вам надо к врачу, - сказал кто-то из темноты. – Вас уже ждут.
Завадский захлопал глазами и проснулся, над ним стоял Иннокентий Петрович и тряс за плечо:
- Александр Николаевич, вас к врачу вызывают.
- Да, да. Конечно. Спасибо, - ответил Завадский.
Он встал, причесался и пошёл. Приснится же такое. Однако к обеду он всё уже забыл, а вечером приехала жена Маруся. И как-то само собой мысли о смерти сменились желанием жить. Оно и понятно, жить-то понятнее, чем непонятная смерть.