Огненная стихия

Огненная стихия

Глеб стоял на пустой платформе, смотря, как к далёкому горизонту тянутся отполированные рельсы, отбрасывая блеск в оранжевых закатных лучах уходящего солнца. Докуривая третью сигарету, он будто стал одним целым с вечерней тишиной и свежим ветром, который то и дело порывами налетал на лицо. Выпустив кольцо дыма, он прислушался к шороху листвы, густого леса за спиной, вдыхая свежесть со смогом сигареты и пуская этот коктейль по венам через лёгкие.
Было тихо. Тихий летний вечер, таких было уже тысячи, но каждый казался особенным. У перрона стоял тепловоз, немного футуристично смотрящийся на фоне вечернего жёлто-бордового неба.
В такие минуты Глебу казалось, что он абсолютно счастлив, и большего было не нужно. Как оказалось, для счастья, ему надо было мало, всего то две блестящие полосы, уводящие состав всё дальше и дальше. Дороги уже давно стали частью его жизни и к тому же занимали большую её часть, если не всю. Он уже и не помнил, как это – жить без запаха солярки, без маслянистых пятен на одежде, без уводящей вдаль дороги в лобовом стекле, без своего локомотива, который он звал ласково Машкой и относился к нему как ко вполне реальной женщине, чем доводил своего помощника Михалыча буквально до белого каления.
Машка стала для него домом, Михалыч семьёй. И ему этого вполне было достаточно. Если бы у него была ещё одна жизнь, он бы точно знал, чему её посвятить. Глебу было чуть больше тридцати пяти лет, он был подтянутого телосложения, с чёрными, почти как смоль, волосами, мягкими, но выразительными чертами лица, с небольшой щетиной от нескольких дней на дежурстве и загаром на одну сторону, который выдавал род его деятельности любому и каждому. Форма, как всегда в брызгах солярки и копоти, с оторванной пуговицей, которую уже года два руки не доходили пришить.
– Глеб! Долго стоять-то? – высунулся в окно Михалыч с заспанным лицом, морщась в лучах солнца.
Ему было около шестидесяти, такой же фанатик работы, как и Глеб. Всю жизнь отработав машинистом, вместо пенсии и заслуженного отдыха он согласился только на менее ответственную должность помощника машиниста, заявив, что уйдёт с тепловоза только ногами вперёд. Седина уже царствовала у него на голове, и морщины стали отчётливо читаться на лице, но энергичности, с которой он расставлял башмаки под колеса состава, могли позавидовать молодые.
 – Минут тридцать точно, ждём указаний, должны связаться, отдыхай! – бросил Глеб, махнув рукой в подтверждение своих слов.
Лето в этом году выдалось ненормально жарким, и за такие свежие вечера в тихом лесу на пустой станции Глеб был готов продать душу, не задумавшись, расписавшись кровью. Он словно растворялся во времени и пространстве.
В кармане завибрировал старенький кнопочный телефон, вырвав его из уединения с закатом в действительность. На белом экране высветилось: «Света-станция.А2».
– Странно, а чего не по связи, – пробубнил Глеб, нажимая светящуюся зелёную кнопку.
– Глеб!!! – послышался взволнованный голос на другом конце провода.
Они пересекались со Светой по работе уже несколько лет, она была диспетчером на станции А2, где они с Михалычем довольно часто бывали. Ей было чуть больше тридцати, небольшого роста, с копной рыжих волос, которые, казалось, горели огнем на голове, особенно в контрасте с тёмной диспетчерской формой.
– Глеб! Ты слышишь меня? – не унималась девушка.
– Да-да! Что-то случилось?
– Я по связи не могу! Послушай, леса горят, сильно, ну ты, наверное, слышал уже, – тараторило из трубки.
– Да, слыхал.
– Так вот, МЧС передало, что из-за резко сменившегося ветра огонь идёт на Косьмино, около восьмидесяти километров от вас, людей там немного, их эвакуируют, но недалеко от села в тупике стоят цистерны с газом, бензином и ещё какой-то хренью, их много... Глеб, очень! Они слишком тяжёлые для вас, ты на одиночке, без сцепки, вы не утащите! Не соглашайтесь!!!
Глебу показалось, что ещё чуть-чуть – и Света буквально разревётся в трубку. Он молчал, прикидывая, сколько солярки осталось в баке.
– А сколько именно? – спросил он, не сводя взгляда с горизонта.
– Ты меня слушаешь?! – гаркнуло в трубке. – Если я говорю, что не утащите, значит не утащите! Отказывайтесь! Всё, мне надо бежать!
И в телефоне послышались прерывистые гудки. Глеб перевёл взгляд на потухший экран, словно пытался понять, что это было. Он медленно поплёлся вдоль перрона, жалея, что их стоянка явно подходит к концу.
Бетонные плиты заброшенной станции сильно потрескались от времени и обваливались по углам, а в образовавшихся щелях рос зелёный мох, покрывая всё больше и больше каменное творение прошедших лет.
Поднявшись в кабину, где Михалыч с аппетитом уминал бутерброд, он плюхнулся в кресло, уставясь на рацию.
– Света звонила… – медленно протянул он.
– Мммм? Что хотел? – с набитым ртом отозвался напарник.
– Говорит, скоро нам поступит предложение, от которого мы должны отказаться...
– Лучше бы ты уже ей сделал предложение, Глеб, ей-богу! – начал опять свою пластинку Михалыч. – Тогда бы не ходил два года без пуговицы!
– Ой, иди ты...
Но фраза растворилась в противном писке рации.
– Сто двадцать четвёртый слушает, – нажал кнопку Глеб.
– Сто двадцать четвёртый, переключаю вас на начальника станции, – отчеканила Света уже официальным каменным голосом.
– Даже так, ну надо же, – буркнул под нос себе Михалыч.
После пары гудков в трубке послышался знакомый голос Ивана Петровича, начальника станции, ворчливого дедули, который мог заявиться с проверкой на тепловоз в любое время дня и ночи. Глеб отлично помнил, как в Новый год под бой курантов из радио и бутерброды с колбасой вместо Санты к ним в кабину пожаловал Иван Петрович в поисках нарушения по алкоголю. А стоянка была у них, надо сказать, километров за двадцать от города.
– Глеб! – рявкнула трубка. – Ты сейчас на сто десятом километре?
– Добрый день, Иван Петрович, так точно, – он наигранно отдал честь, скривив рожицу, видя, как Михалыч давится чаем, наблюдая театр одного актёра.
– Слушай, – голос в трубке резко понизился, – можешь расценивать это как предложение, от которого ты можешь отказаться, не ты должен это делать. В восьмидесяти километрах от вас деревня Косьмино, там леса горят, есть вероятность, что дойдёт до деревни. Пожар верховой, передвигается быстро, остановить сложно. Жителей эвакуируют, но у этой деревни станция, там в тупике стоят вагоны с бензином и другим горючим, если они полыхнут, точно ничего не спасут, рванёт на многие километры. Вагонов много, местность горная, сложная, решать вам.
В кабине повисла тишина. Глеб смотрел то на рацию, то вдаль, на блеск рельсов в закате. Если уж Петрович не приказывает, а просит, то дело и правда может пахнуть плохо, даже паршиво.
– Насколько много?
– Точное количество не могу сказать, там такая неразбериха, сотрудников станции уже отправили по домам, мне звонили напрямую с МЧС, они их и обнаружили, так что если ехать то вслепую… Вы самые близкие к ним, другие не успеют, даже если очень постараться, в запасе часа два-три – это максимум, если сильно повезёт, потом всё взлетит на воздух.
Глеб вопросительно смотрел на Михалыча, который замер с немым вопросом, смотря на него.
– Мы заберём, – бросил он, закусив губу.
– Спасибо… Осторожно там.
Рация отключилась, оставив экипаж наедине.
– Ну что скажешь? – спросил Глеб. – Поджарим зады?
– Весёлый вечерок намечается, – отозвался Михалыч, оставляя недоеденный обед и натягивая перчатки, чтобы отправиться в машинное отделение.

Стук колёс разрезал вечернее спокойствие и тишину леса. Они ехали молча, каждый в своих мыслях. Они и сработались, потому что уважали личное пространство друг друга, чувствуя, когда надо дать торжествовать молчанию. Не лезли с лишними вопросами, когда не надо, и могли проболтать весь вечер, поймав нужную волну. Глеб демонстративно проигнорировал два настойчивых долгих звонка, даже не доставая телефон из штанов. Он не хотел никаких объяснений и оправданий перед Светланой, почему он согласился. Согласился, потому что так надо, так правильно.
Через тридцать минут в небе стали отчётливо видны чёрные жирные клубы дыма, поднимающиеся к небу, обволакивая синеву враждебным цветом копоти. Ещё через несколько минут в воздухе отчётливо пахло гарью, горечью и жаром, будто из атмосферы стали высасывать весь кислород, оставляя только жару и пепел. Взору открылась картина, написанная из самой преисподней. Когда они повернули из-за угла, взгляду открылась деревня с маленьким деревянными домиками, в большинстве своём уже старыми, немного покосившимися, с резными ставнями, на старый лад и с белыми занавесками, которые от сквозняка вылезали в приоткрытые окна. В садах цвели яркие шапки цветов среди яблонь и сирени. Именно в таких деревнях каждый отдыхал летом у бабушки, бегая босиком по утренней росе, играя с соседскими ребятами, бегая на речку и завтракая парным молоком. Именно такие деревни отдают глубоко в сердце чем-то до боли родным. Кажется, сколько бы лет ни прошло, в них всё будет так же. Те же дома и дорожки, те же деревья, только выше, кажется даже воздух тот же. Те же облака проплывают над головой, те же закаты, только людей уже рядом нет, с кем много лет назад встречали эти закаты, а закаты всё те же.
Страшная и завораживающая вещь – время, оно держит в своих цепких лапах всех и каждого, не выпуская ни на секунду, подчиняя своим законам, какими бы жестокими они ни были.
На фоне уютных домов виднелся чёрный лес, покрытый языками пламени, которые на глазах перебрасывались с дерева на дерево со скоростью ветра, перепрыгивая всё ближе и ближе, пожирая всё на своём пути. Чёрный смог поднимался огромными клубами, окутывая пространство, закрывая голубое небо пеленой безнадёжности.
– Бог мой… – прошептал Михалыч, перекрестившись.
– Берём – и сразу ноги, – бросил Глеб в провальной десятой попытке связаться со здешней станцией.
Там уже никого не было. Только бесячие монотонные гудки на другом конце провода. По мере того как подъезжали ближе, было видно суету, которая уже подходила к концу, на автобусах МЧС жителей увозили из деревни. Улицы, наполненные суетой и криками, пустели на глазах, оставляя только людей в форме, которые перепроверяли дома, опустевшие в ожидании решения своей участи. На столах остались лежать раскрытые газеты, ещё не остыли кружки с чаем, недомытая посуда осталась в раковинах, не закрытые окна напоминали, что ещё полчаса назад тут была жизнь, а теперь всё замерло в молчании неизвестности.
Дома, которые видели судьбы поколений, которые хранили суету праздников и тишину осенних вечеров, сейчас могли превратиться в пепел, унося в небытие судьбы хозяев, которые так отчаянно надеялись вернуться. Кроме этих маленьких, деревянных домишек, большинству было некуда возвращаться, но что может сделать человек против такой свирепой стихии, которая сметает всё на пути, оставляя только чёрный смертный след за собой.
Около станции состав остановился, протяжно проскрипев небольшим ползуном по ржавым рельсам.
– Пойду узнаю, что да как, проверь соляру, – бросил Глеб, спрыгивая на землю.
В воздухе тошнотворно пахло гарью, будто весь пепел с округи летел прямиком в лёгкие. С небольшой площади около станции как раз уходил последний автобус с несколькими жителями и двумя любопытными рыжими собаками, смотрящими в окно.
– А вы откуда?! – послышалось недружелюбное приветствие.
– Нас прислали забрать цистерны с бензином! – крикнул, подходя Глеб.
– Ааа, это вы, – запыхавшийся мужчина в форме МЧС с рупором сразу смягчился. – Там чуть проедешь вправо, как дома закончатся, они будут. Я сегодня звонил вашему начальству, мне сначала сказали, что никто не успеет. Мы поэтому даже собак разрешили забрать да кошек, всё равно народу раз-два да обчёлся, чего пустые автобусы гонять, мы ж не звери.
– Шансы есть остановить огонь? – спросил Глеб, заворожённо смотря, как вдали ещё с десяток деревьев было сожрано красно-оранжевыми языками.
– Мы пробуем… Без вагонов, конечно, поспокойнее будет, если заденет даже один, то всё, похоронит и нас, и деревню.
– Мы тогда погнали, по-быстрому!
– Удачи!

Подбежав обратно к тепловозу, с разбегу запрыгнув на вторую ступеньку, подтянувшись и завалившись в кабину, Глеб, даже не успев плюхнуться в кресло, резко дёрнул Машку вперёд. Мимо станции, мимо кричащего мужика с рупором, мимо сельского магазина с ржавой и покосившейся надписью «Хлеб, молоко, яйца», которая уже давно выцвела и держалась только на честном слове.
Зрелище завораживало, охватывая животным страхом, который издавна заложен на генном уровне – страхом огня. Огня, который несёт разрушения, смерть, потери, боль. Даже сейчас, когда люди приручили стихию, научились использовать в своё благо, она всё равно то и дело вырывается из-под контроля, уничтожая всё на своем пути.
– Мы идём в ад, – заметил Михалыч скорее самому себе, нежели напарнику.
– Мы не идём, мы оттуда увозим, – улыбнулся Глеб, бросив полусумасшедший взгляд, в котором был блеск страха и адреналина.
Дорога уводила всё дальше, пока наконец они не увидели бело-серые цистерны, которые и были их целью.
– Я пошёл цеплять, – бросил Михалыч, как только тепловоз затормозил.
Глаза начинало резать от избытка пепла и едкого дыма, который разносил ветер. В воздухе становилось всё жарче и светлее, но это был не свет утреннего солнца, которое ласкает просыпавшуюся землю, это был ядовито-оранжевый, кислотно-красный отблеск смерти. Становилось не по себе, ужас залезал под кожу, шарясь там своими цепкими холодными щупальцами.
Глеб на автомате сменил кабину, прощёлкав все приборы на автопилоте мышечной памяти. Теперь в лобовое окно была видна дорога обратного пути, которая нетерпеливо звала за собой. Там ещё были зелёные деревья, синее закатное небо и жизнь. Глеб чувствовал, как бешено пульс бьётся у горла, хоть со стороны он и выглядел спокойным, внутри всё билось в предыстерике.
– Прости, Глеб, но мы с пассажиром, – послышалось от двери.
С вознёй и копошением Михалыч ввалился в кабину, закидывая пассажира перед собой.
– Твою мать! Михалыч! Это же коза!! – Глеб уставился на не менее офигевшее животное, глаза полезли из орбит.
– Это козёл, если быть точнее, ну мы же не бросим его тут!!
– Ты спёр козла!!!
– Я не спёр! Мы его вернём! Мы его спасаем!
– Петрович меня убьёт, – покачал головой парень, наблюдая, как косматое животное в шоке обнюхивает пол. – Больше никого нет?
– Вроде не видно, – Михалыч, запыхавшись, плюхнулся в кресло, – погнали.
– Хорошо бы… погнать, – Глеб стал сомневаться, что тяги одной секции хватит, чтоб утащить все вагоны, но выбора уже не было.
Состав неуверенно тронулся… рывок… ещё один… ещё… Каждый вагон с горючим медленно отрывался со своего места, следуя за уводящим составом.
– Ложись, ложись тут, – бурчал Михалыч, трепля бороду козла, который неуверенно осматривался прямоугольными чёрными зрачками.
– Как ты будешь искать хозяев? Вернёшься с объявлением? – усмехнулся Глеб, стараясь разрядить обстановку.
Воздух от напряжения, казалось, можно было потрогать, атмосфера тяжелела и нагнеталась с каждой минутой, ложась свинцом на плечи. Михалыч промолчал, пропустив укол мимо ушей, услужливо предлагая животному свой недоеденный бутерброд.
Состав медленно набирал скорость, проползая обратно мимо площади и домов. Глебу казалось: он чувствует весь вес на своих плечах, будто он с составом одно целое, и сейчас он чувствовал, как ему тяжело даётся каждый новый метр пути и как вагоны тянут назад. Время замерло, растворяясь в пепле, в горячем воздухе, в хаосе и огненном зареве, которое осталось позади. Они пересекли границу деревни с оставшимися там пожарными, которые отчаянно пытались отстоять каждый метр живого леса и деревню.
– Скоро будет подъём… – пробурчал Михалыч, высунувшись в окно, смотря на вереницу вагонов в хвосте. – Как ты поднимешься?
– Не знаю… – бросил Глеб, ещё сильнее сжимая рукоятку, будто это могло помочь, костяшки уже побелели, и пальцы стали затекать. – Попробую набрать скорость на спуске...
Михалыч только смерил его взглядом, ничего не сказав, но зная, что эта идея обречена на провал. Глеб тоже знал, но уже другого выбора не было, они и так потеряли слишком много времени. Колёса скрипели, стуча по ползунам и стыкам рельсов, разбавляя вечер. Даже ветер перестал трепать деревья. Всё замерло неподвижно под розовый закат на закопчённом небе. Состав уходил всё дальше и дальше от деревни, но всё ещё был на опасном расстоянии, когда в лобовое окно показался злополучный подъём, который и был костью в их горле.
– Глеб…
– Знаю…
Пытаясь максимально набрать скорость на небольшом спуске перед подъёмом, Глеб накидывал обороты ещё и ещё в надежде, что этого будет достаточно, чтобы забросить многовагонный состав на вершину. Состав покатился с горы, значительно набирая скорость. Михалыч перестал дышать в ожидании исхода, казалось, даже козёл, стоявший в углу кабины, напрягся. Колеса, отбивая ритм всё быстрее и быстрее, прошли самую низкую точку, и состав встретился с подъёмом, бодро взлетая на него, но через несколько секунд начав сбрасывать скорость всё заметнее.
– Нуууу, давай же… – сквозь зубы цедил Глеб.
Но состав замедлялся, пока тяжесть вагонов не потащила их обратно.
– Вот чёрт! – заорал Глеб, ударяя кулаком о приборы.
Состав медленно скатывался обратно. Переведя рычаг, Глеб дал задний ход, осторожно толкая вагоны назад, на небольшой подъём, который был для них изначальным разгоном. Ещё раз, ещё раз скрежет колес, небольшой разгон, придающий скорость, немного вверх – и опять скатывание вниз.
– Слишком тяжело, – рычал Глеб, – тут только один путь?
– Около станции были какие-то пути в стороны, но, если бы они были подходящими, Света сказала бы… Она тебе звонила… – Михалыч смотрел на напарника, опасаясь его завиральных идей.
Глеб похолодел, вспоминая два настойчивых звонка.
– Чёрт!!
Они стояли в ложбине между двумя подъёмами. Уже неразрывно связанные с вагонами.
– Может, ну его? Оставим их тут? Оттащили от деревни, а сами свалим? – спросил Михалыч в отчаянии.
– Слишком близко к деревне, мы много времени потеряли, если всё рванет, мы не успеем уйти, – Глеб высунулся в окно, наблюдая зарево, подходящее к домам, – слишком близко.
– Ббееееее, – разнеслось по кабине, козёл смотрел на Глеба, будто требуя дальнейшего своего спасения.
– Вот и я про то же… – поддакнул Михалыч.
Глеб вытащил телефон, сбрасывая пропущенные, нажимая ответный звонок. Не прошло одного гудка, как в трубке послышался взволнованный голос.
– Глеб! Чёрт бы тебя побрал! Я же говорила!!! Что, ты застрял? Да?? Потому что надо трубки брать!!! – срывалась Света.
– Да, подъём не пройти, – пропустив ругательства мимо ушей, начал Глеб. – Можешь посмотреть, есть ещё пути из деревни?
– Тебе совсем жить надоело??
– Света, просто посмотри!! – гаркнул он.
– Я, по-твоему, тебе звонила погоду обсудить?! Есть два пути, тебе подходит один, он идёт в сторону от платформы, в обход деревни, огибая её, если бы ты поехал сразу туда, ты бы уже вывез их!! А сейчас там может быть огонь!!!
– Спасибо!
– Гад!! – но Глеб уже не слышал, он отключился.
– Михалыч, отцепи Машку и брось башмаки под вагоны, – бросил он.
– Ты что задумал?
– Прогуляемся пешком, – усмехнулся он, – я отгоню Машку за гору, пока кладёшь башмаки, подожди меня тут.
Михалыч скрылся в дверях.
– Ну а ты будешь охранять тепловоз, понял? – кинул он козлу, который жвачкой ещё жевал бутерброд Михалыча.
Время резко сжалось в пространстве, ускоряя стрелки в несколько раз. Минуты казались секундами. Будто вселенная стала сжиматься вокруг них в кольцо огня и потерянного времени. Хотелось ускорить все действия, все процессы, но от спешки всё только валилось из рук. Как только Михалыч, махнул рукой в знак отцепления, Глеб, выжимая скорость на полную, стуча колёсами, заставляя двигатель кашлять и орать, захлёбываясь соляркой, повёл Машку наверх, уводя всё дальше от оставленных вагонов.
Вскоре их скрыл холм. Проехав ещё немного, остановившись на достаточно большом расстоянии от оставленных вагонов и безопасном для огня, он сбросил пару башмаков на землю, туда же спустил напуганное животное, бекающее каждую минуту.
– Ну вот, тут можешь попастись, – бросил Глеб в надежде отделаться от пассажира, тем более теперь ему точно ничего не угрожало.
Но у козла были другие планы. Положив башмаки и закрыв кабину, Глеб со всех ног бросился по путям обратно к брошенным вагонам, спотыкаясь об шпалы, цепляясь и меся гравий под подошвой, он почти выплевывал лёгкие, которые стало покалывать в нехватке кислорода от быстрого бега.

– А его-то ты зачем притащил? – крикнул издалека Михалыч, наблюдая марафонца.
– Твоё животное отказалось оставаться одно, придётся его тащить с нами, – хватая воздух и чертыхаясь, бросил Глеб.
– Я не понял, а вагоны мы толкать сами будем? Может, надо было по частям их завозить?
– А после первой части я тебе там в поле развернусь? Рожь проборозжу заодно, да? – огрызнулся Глеб.
– Блин, что-то я не подумал, – почесал голову Михалыч.
– Жди здесь, я видел: у перрона есть тепловоз, я подгоню его прицепить с другой стороны вагонов, и Света говорит – есть ещё путь, без подъёма, но с другими спецэффектами, и подержи своего… козла, ради Бога!!!
Постояв не больше минуты, Глеб ринулся по путям обратно в деревню, которая ещё виднелась вдалеке. Хоть солнце толком и не садилось в это время года, сумерки заметно окрасили небо синевой, на которой огненный танец выделялся ещё больше, отчётливо показывая языки прыгающего огня. Даже запах у дыма был враждебный, не запах деревенского костра, в который кидают картошку, не дым из печек по утрам, это был дым, который нёс в себе часть ужаса, боли, смерти и истребления, это не скрыть, не спрятать, не заглушить, этот страх залезает холодными щупальцами под кожу, расползаясь от диафрагмы по капиллярам. У Глеба сбивалось дыхание от бега и картины, которую он видел вдалеке. Это именно то, что западает в памяти надолго, вживаясь в мозжечок, снясь до старости в ночных кошмарах. Чувство неотвратимой безнадёжности и собственной беспомощности, вот что несёт в себе стихия огня.
Лёгкие почти разрывало на куски, когда Глеб наконец добрался до деревни, не чувствуя ног, ловя себя на мысли, что не в такой уж он и отличной форме и с фастфудом пора всё же заканчивать. Тёплые порывы воздуха обжигали лицо, попадая в лёгкие, поджаривая их изнутри. Вдалеке на площади было скопление спецтехники, крики и ругань пожарников, но на уточнение деталей времени уже не было. Он подбежал к тепловозу, одиноко стоявшему у края платформы, скорее всего единственному, который обслуживал эту деревню на постоянной основе. Дверь в кабину, к счастью, была открыта. Ринувшись в машинное отделение, Глеб с облегчением выдохнул, обнаружив бак солярки, залитый под завязку.
Понадобились считаные минуты, чтобы привести нового зелёного друга в движение. От бега, напряжения и жара по лицу стекал пот, который Глеб даже не замечал. Боль мышц от бега он почувствовал, только когда упал в кресло, тронув тепловоз с места, спеша обратно к Михалычу и оставленным чёртовым вагонам и ещё козлу... Ноги скручивало от непривычной бешеной нагрузки, дыхание слабо и медленно, но приходило в норму, однако лёгкие ещё жгло и кололо. В кармане загудел телефон.
– Чёрт, как всегда вовремя, – выругался в слух Глеб, доставая трубку, уже зная, какое имя там уведёт.
– Света, что?! – прорычал он в трубку.
– Можно было отвечать повежливее! – рыкнула девушка. – Я тут о ваших задницах пекусь, между прочим!!
– Прости, у меня тут дурдом, что там? – снизил обороты Глеб.
– Вы в жопе! Понимаешь! МЧС хочет сделать встречный пал, он будет проходить как раз по вашему пути!!
– Чёрт…
– Я не знаю как, но тебе надо унести ноги сейчас же!!
– Сколько у меня времени?
– Я не знаю! Мне МЧС не докладывает!
– Ладно, понял, – он отключился.
Иногда Глеба начинала грызть совесть за столь резкие ответы и поведение, но потом он, сам не замечая, возвращался к такому стилю общения. Он не хотел обижать, но раз за разом жёсткими ответами держал дистанцию, не дававшую их общению перейти на новый уровень. Почему? Он знал, но боялся даже признаться сам себе, что боится привязаться и обжечься. Иногда самые брутальные оказываются самыми уязвимыми в душе.
– Глеб!!! – орала Света в трубку, где уже вместо него раздавались обрывистые гудки. – Вот же тварь!!!

Выжимая всю мощь, какую только можно было выжать из тепловоза, Глеб уводил его от деревни, вдалеке видя длинную вереницу цистерн. Когда пытаешься делать быстро, время нарочно превращается в тягучую желеобразную субстанцию, которая колыхает тебя в своих объятиях, словно замедляя каждое движение, каждый шаг. Глебу казалось, что путь до вагонов составил целую вечность как максимум, часа два как минимум, хотя по факту занял минут пятнадцать от силы.
Наконец колёса стали сбрасывать обороты на подъезде, где оставленный Михалыч наблюдал за козлом, щиплющим полувысохшую траву на солнце.
– Всё очень плохо! – заорал Глеб, спрыгивая на землю. – Убирай башмаки, я сам прицеплю вагоны!
Михалыч поспешил исполнить его приказ, пробегая по длине вагонов, убирая тяжёлые приспособления, которые не давали вагонам укатиться. Через несколько минут все они были закинуты в кабину вместе с козлом, который будто сопровождал их всегда. Места он много не занимал, никому не мешал, только иногда разбавляя тишину беканьем.
– Насколько плохо? – плюхнувшись рядом с Глебом, пытался отдышаться Михалыч.
– Встречный пал будет подходить где-то тут, на гору нам не подняться, есть путь, который огибает деревню, уходя в сторону, если я правильно понял Свету, то огонь будет идти в стороне деревни навстречу пожару… Там, где проходят пути, – глаза Глеба горели бешеным огнём, смешивая адреналин с паникой. – По десятибалльной шкале мы в жопе на сотку.
– Вот чёрт… – онемел Михалыч. – Какой план?
– План, как всегда, максимально простой, успеть смотаться до того, как тут всё поляжет.
– Они не хотят подождать пока мы не уедем?! Всё-таки у нас их чёртовы вагоны!

Вопрос остался без ответа, всё происходило слишком быстро, и слишком много вопросов витало в воздухе, делая его материально осязаемым, от напряжения его можно было потрогать или разрезать ножом, как торт на годовщину. Нервы скручивались в тугой узел, который норовил лопнуть в любой момент.
Глеб уводил поезд обратно к деревне, всё повторялось, как в заезженном кино с бракованной плёнкой. Развилка увела состав вбок, не доезжая домов, в лес, который поглощал в свои объятия один вагон за другим, обступая рельсы вплотную.
– Недобрым пахнет, – молвил Михалыч, наблюдая, как впереди дорогу стал заволакивать дым, сначала лёгкой, едва заметной пеленой, которая быстро сменялась на серую плотную дымку, всё больше и больше проглатывавшую их.
Беспокойство козла тоже стало нарастать, не зря говорят, что животные чувствуют приближение беды. Козёл перестал требовать еду и суетился в углу кабины, беспокойно бекая.
– Михалыч… Мы в жёстком дерьме! – молвил Глеб ледяным голосом, смотря вперёд.
Михалыч проследил за его взглядом. Они шли в огонь. Языки пламени плясали с левой стороны, пока ещё мелкие, покрывающие только сухую траву, не успевшие перебраться на кроны деревьев.
– Ходу! Ходу!!!
– Я пытаюсь!

Даже через закрытые окна стал проникать дым, едкий и ядовитый, от которого стали слезиться глаза и першить в горле. Чем дальше они продвигались, тем плачевнее оказывалось их положение, дым становился плотнее и плотнее, превращаясь в серый туман, в котором видимость была только на расстоянии вытянутой руки.
– Надо сделать повязки, иначе задохнёмся! – бросил Глеб.
Михалыч стал хаотично перерывать полки и свой рюкзак в поисках подходящей тряпки или любого подобия ей, но второпях решил пожертвовать жилеткой. Порвав её да две длинных полосы и смочив холодным чаем из термоса, они соорудили далёкое подобие марлевой повязки, но дышать стало действительно легче. Козлу тоже перепало, большой кусок смоченной ткани ему повязали на морду наподобие намордника.
– Ну просто охренеть, – нервно усмехнулся Глеб, оценивая пассажира.
Они не знали, сколько точно будет длиться лес, но каждый молился, чтоб он закончился как можно скорее. Они уже практически обогнули деревню по кругу и, зацепив участок пожара, должны были уйти резко вбок, но рельсы пока только тянулись вперёд, в огненный хаос. Кислорода в воздухе не хватало, его заменил жар и пепел, витавший повсюду. Пахло ужасом и разрушением. Глеб выжимал из тепловоза последние соки, чувствуя, как составу сложно справляться с весом вагонов и как тяжко даётся каждый новый метр пути, но он всё жал и жал, сжимая рукоятку. Обороты коленвала тянули их всё дальше и дальше, в то время как огня становилось всё больше и больше, языки с земли стали подниматься всё выше, подбираясь к кронам деревьев. Пожар становился верховым.
Глеб вёл состав с бледно-каменным лицом, Михалыч, оглядываясь по сторонам, то и дело выглядывал из окна, оценивая обстановку, молча, не зная, что сказать. Только беспокойное животное напоминало о себе.
– Чёрт!!! – заорал Глеб, заставляя Михалыча подпрыгнуть на месте от неожиданности.
Спереди на путях лежало горящее дерево, упавшее только-только. Скрип тормозов противным скрежетом раздался по округе.
– Пошли! – кивнул Глеб, соскакивая с места, мысленно молясь, чтобы в тепловозе оказалось хоть какое-то подобие топора или пилы. – Посмотри по углам, что тут у них есть полезного!
Он стал в припадке шарить по углам, полкам, ящикам в кабине, Михалыч же убежал в машинное отделение в надежде найти хоть что-нибудь.
– Есть!!! – раздалось вдалеке.
– Слава Богу, – прошептал Глеб, устремившись к выходу. – Что ты нашел?!
– Это! – его помощник победоносно выносил из машинного отделения маленький топорик с клинком чуть больше ладошки.
– Это всё?!
– Ну, знаешь ли, тут не хозяйственный магазин! – недовольно возмутился Михалыч, спрыгивая на землю, где Глеб уже скакал вокруг наполовину горящего дерева, пытаясь понять, с какой стороны лучше подойти.
– Давай я попробую, – Глеб не сомневался в отличной физической форме напарника, но всё же старался особенно не нагружать его физической нагрузкой, аккуратно и тактично обходя тему возраста.
– Попробую перерубить, а потом мы оттащим его в сторону, – закончил он.
У сосны горела крона, сухие иголки вспыхнули за секунду, превращая всё в огненный шар, а медленный наземный огонь подкосил у корня. Глеб рубил примерно посередине, так, чтобы освободить путь, убрав с рельсов часть с кроной. Маленький топорик явно предназначался для других целей, и справиться с толстым стволом ему было сложно.
Михалыч крутился вокруг, не зная, чем помочь, нервно оглядывался, наблюдая, как огонь расползается во все стороны, в том числе и вверх. Глеб, исходя седьмым потом, замахивался раз за разом. Дыхание давно сбилось, мокрая повязка слезла вбок, глаза слезились от дыма и заливающего их пота. К тому же становилось невыносимо жарко.
Ствол поддавался, но медленно, а огонь, наоборот, разрастался очень быстро, набирая обороты. Наконец топор сделал финальный пируэт в воздухе, и ствол раскололся на две части, одну из которых сразу обхватили две пары рук.
Выкидывая ругательства, Глеб с Михалычем, надрываясь, оттаскивали тяжёлое дерево с горящей кроной в сторону, освобождая путь.
– Глеб!!! – заорал Михалыч не своим голосом, показывая в сторону, где новая волна огня пожирала всё на своём пути. – Пожары сейчас встретятся!!!
– Паршиво дело, сейчас тут ад выйдет на землю! Валим!!! – вопил Глеб, срывая связки.
Бросив дерево вдоль путей, они ринулись к тепловозу, перепрыгивая ступеньки, запрыгивая в кабину, где Глеб дёрнул состав, как только его тело ввалилось вовнутрь. Скрежет колес вновь резал слух, как горячий нож масло. Сердце стучало где-то в горле, норовя выскочить наружу. Каждый понимал, что, если заденет хоть один вагон, их ничего уже не спасет. Михалыч молился, чтоб они успели, Глеб – чтоб их старания были не напрасными и деревню всё же отбили у всепоглощающей стихии.
В лобовое окно теперь было видно, как с двух сторон навстречу друг другу шло два пожара в ожидании скорого свидания и воссоединения. Липкий ужас расползался по спине, холодом одаривая каждый капилляр, каждый сосуд в теле. Зелёная вереница вагонов ползла по лесу, как гусеница по капусте. В какой-то момент оба поймали себя на мысли, что практически перестали дышать в ожидании финала этой необъявленной гонки. Они плыли среди кубов дыма и зарева огня.
– Мало времени!!! – отчеканил Михалыч, с каменным лицом поворачиваясь к напарнику.
Глеб и так знал, встречный пожар справа почти дошёл до путей, и как раз на них и должна была произойти встреча, которая похоронит оба пожара. Они сожрут друг друга, как гусеница пожирает капустный лист, и если они не уберут свои задницы, то и их тоже. Температура воздуха росла, и это было очень заметно, по спине ручьём бежал пот, на лбу проступали солёные капли, дышать было обжигающе сложно.
– Черт, давай же!!! – почти заорал Глеб, когда увидел, как спереди два маленьких языка встретились, образуя небольшой вихрь, пожирая друг друга.
Из совсем маленьких языков вихрь получился около метра, не страшно, конечно, но это было только начало. Два пожара подступали, и за первыми неуверенными языками следовал большой уверенный огонь, который даст пал в несколько метров вверх, поглощая всё, что попадётся ему на пути. Михалыч молчал, вытирая рукой пот со лба. Он доверял Глебу, если не получится у него, не получится ни у кого, он был именно тем человеком, который родился в рубашке с мазутными пятнами, пропахшей соляркой. Он только изредка трепал испуганное животное по голове, не зная, кого он успокаивает больше – себя или его. От напряжения стук колёс стал раздражающе бить по ушным перепонкам, костяшки Глеба побелели на рычаге, он был готов его выломать с корнем. Настойчивый звонок рации заставил Михалыча вздрогнуть. Видя, что Глеб не удосуживается ответить, он сам нажал кнопку.
– Где вы? – раздался взволнованный голос Светы.
Если уж по рации она говорила не по уставу, значит нервы, которые были струной, уже давно порвались.
– Свет, мы в заднице… – мягко, по-отцовски ответил Михалыч.
– Какой километр?
– Я не могу сказать точно…
– После поворота примерно сколько поехали? – перебила она.
– Километра пять, очень туго идёт, к тому же были проблемы…
– Вам совсем немного, ещё полтора-два километра от развилки, до моста через реку семь километров, продержитесь ещё немного!!!
– Понял тебя, спасибо! – он отключился, только с укором взглянув на напарника.
Он знал, что Светлана симпатична Глебу, но страх, непонятно как сохранившийся с далёкой юности, не давал ему сделать шаг.
Картина менялась как в страшном кино, зелёные деревья окрашивались в огонь и чёрные цвета пепла, дым, проникающий через щели, щипал слизистые, повязка не особенно спасала от кашля и удушья.
Когда Глеб наконец увидел просвет синего неба, кабина уже была полностью в белой пелене дыма, из глаз лились слёзы, приступы кашля подкатывали новыми и новыми волнами, раздирая гортань.

Ещё несколько минут, казавшиеся часом, и кабина наконец вырвалась из объятий дыма, но далёкий хвост вагонов ещё оставался между двумя фронтами огня, которые уже ласкали языками колёса, нагревая их, норовя залезть всё выше и выше, подбираясь к цистернам.
Глеб пытался выжать всё возможное и невозможное из силы тяги тепловоза. Хоть физически они уже были за пожаром, стоит одной цистерне рвануть, и пожар со взрывом похоронит все их отчаянные старания.
– Паааал!! – Михалыч высунулся из окна, жадно хватая воздух, с красными, слезящимися глазами, полными ужаса, наблюдая, как вдалеке, где из дыма вылезал один вагон за другим, наконец поднялась огромная волна огня, как цунами, вздымаясь и сжирая деревья.
Глеб стал бояться, что на последних метрах тепловоз просто заглохнет, захлебнувшись от требуемых нагрузок. На секунду пламя облизнуло последний вагон, который вырвался из его поцелуя, с нагретым железом, которое ещё противостояло температуре.
– Дааааа!!! – орал Михалыч.
Он мог поклясться, что это самый счастливый момент жизни, момент, когда они смогли унести свои задницы. В ответ Глеб разразился заливистым, истеричным смехом, который пришёл на смену кашлю.
Он всё равно уводил состав дальше и дальше, но уже по полю, через небольшой мост, через синюю бурлящую реку, и дальше опять по полю в уже ночное, но по-летнему светлое небо.