Глава 12 Колыбельная

Женщина сидела перед свежей могилой и пустыми глазами смотрела на ковром лежащие цветы. На деревянном кресту были выцарапаны даты рождения и смерти ребёнка, похороненного два дня назад. Её почти белое лицо сейчас практически ничего не выражало, все слёзы были уже давно выплаканы. Внутри всё было пусто. После той страшной Зимы смысл жизни был почти утерян, она прошла через нечеловеческие испытания и лишения: мёрзла, чуть ли не до костей; голодала, до потери сознания; стояла на коленях моля о пощаде перед отморозками; выдержала неоднократные насилия в самых ужасных формах ради жалких обглоданных мослов. И вот она попала в «Родимичи», где она снова поверила в людей и нашла хорошего и понимающего мужа. Вместе с Михалычем и сельчанами она стала молиться Богу, и Он её услышал, подарив красивого мальчика почти в последний момент, когда она вообще могла ещё родить…

И этот малыш, солнышко души и награда за выпавшие мучения, в одиночестве лежал под землёй, в сосновом гробу…

– Ты хочешь умереть? – услышала она шипящий голос за спиной. Женщина продолжала сидеть на коленях, никак не отреагировав на вопрос, – я могу тебе помочь! Посмотри на меня, мне надо почувствовать твой страх!

– За печкою поёт сверчок… – стала тихо напевать песенку женщина и раскачиваться.

– Эй, женщина, ты чего? Я хочу тебе помочь… посмотри на меня! – мужская рука опустилась на плечо женщины, разворачивая к себе.

– …угомонись не плачь сынок, вон за окном морозная, – мутные глаза смотрели безразлично сквозь незнакомца, она продолжала петь, – светлая ночка, звездная, светлая ночка, звё-ё-ёздная…

****

Я видел перед собой опустошённую старуху с упавшим на плечи чёрным платком. Она сошла с ума, вот же дура, из-за какого-то сопляка. Нет, мне нужен ужас в глазах жертвы, эта бабка мне не подходит. Да ещё противная тупая песня, когда-то очень давно я уже слышал её, очень, очень давно… Мама вроде пела, или в фильме слышал? Она меня называла Глебушкой, «любимый мой Глебушка, ненаглядный», даже когда приходила пьяной и обдолбанной чёрт знает чем, приносила сладенький йогрут с печенюшками и целовала в мой лоб. Её разные мужички, то бишь мои отчимы, меня били до мяса, выгоняли на улицу, но матушка всегда жалела и любила своего сына, а я её.

Как того чувака звали, последнего моего отчима? Вроде Кирилл, короче Дебил, с колоколами выбитыми на плече. Он в меня заехал пустой бутылкой по «кумполу» и приказал вылизывать его ботинки. Я один раз лизнул под хохот этого Дебила и схватив рядом валявший осколок, всадил стекло в горло, прямиком в сонную артерию. Улыбка пропала с его лица, он смешно так хватал ртом воздух, пытаясь руками заткнуть льющий фонтан крови. Всё забрызгал в комнате, урод, пока не упал перед моими ногами. Мамуля пришла с магазина принеся фуфырики для себя, и для этого придурка, Кирилла, и в шоке смотрела на представшую картину маслом. Я ей сказал, что Кирилл бросил пить и захохотал.

Да-а, после этого я понял одно, что всё в твоих руках! Если хочешь выжить, рви и круши и ничего важней нет собственной жизни, а всё остальное – удел слабых. Если надо, извивайся в грязи, жри землю, но пока ты дышишь, ничего не потеряно.

– …что ж коли нету хлебушка, глянь-ка на чисто небушко, видишь сверкают звездочки, месяц плывёт на лодочке, месяц плывёт на лодочке… – эту убогая продолжала петь свою глупую песенку. Нет, я не буду её убивать, отвернулся от неё и пошёл в этот посёлок. Мне нужен страх и ужас в глазах, и тёплое мясо! – …ты спи, а я спою тебе, как хорошо там на небе, как нас с тобой серый кот, в санках на месяц увезёт, в санках на месяц увезё-ё-ёт…

Что за ерунда, по моим щекам бежали слёзы и в сердце было очень больно…

*** *

– Я захожу в избу и скидываю мешок картошки в сенях… хм-м, ну сами понимаете, Нинке принёс… пусть ест, женщина, – рядом с Михалычем и Тимуром торопливо шёл мужчина, ведя их за собой и сбивчиво рассказывал, – смотрю, дверь в хату открыта… хм, ну, думаю, меня в окно увидела и ждёт. Я ж холостой, хоть она изредка меня обогреет, то да сё… хм… Захожу и вижу, она лежит посреди комнаты… Всё в крови, я чуть не заорал от страху… Жесть… ну и сразу за вами, толком ничего не рассмотрел…

– Ладно, Паша, успокойся… разберёмся, – они уже подходили к зловещему Нинкиному дому, Михалыч поминутно вытирал пот со лба и тяжело дышал, – ох, Тимур, уф-ф-ф, пришла беда, отворяй ворота. Нина, конечно, слабая женщина на одно место, но она наша, какая бы не была…

– Может она чем поранилась, да и потеряла сознание, а мы тут панику разводим, – Тимур подошёл к крыльцу и глянул на двух «родимичей», – как бы оно ни было, разберёмся и не надо лишнего шуму!

Он первым прошёл в дом, за ним Михалыч. Паша, дрожа всем телом, остановился на пороге и испуганно стал оглядываться по сторонам, не в силах сделать шаг.

Женщина лежала посреди зала с вспоротой грудной клеткой и удивлённо смотрела на деревянный потолок. Вокруг неё расползалась лужа крови, впитываясь в доски и просачиваясь в щели. Тяжело пахло мясом, мочой и внутренностями, на столе горела жировая лампа, мрачно освещая представшую бойню.

– Это какой-то зверь… – побледневший Тимур присел рядом с убитой, с трудом сдерживая позывы рвоты, и стал рассматривать место преступления, – у неё вырвали сердце… у-у-уф… нет печени… и лёгкие… наполовину изъедены… У-у-у-у…

Всё же Тимур не выдержал, и отскочив в сторону, распрощался с вечерним ужином.

– Смерть пришла в наши дома, дай бог нам силы пройти через эти испытания! – Михалыч упал на колени в молильном углу комнаты, и истово стал креститься на рисунок, нарисованный местным художником. На нём был изображён почти по-детски печальный Иисус Христос с терновым венком на голове.

– …ну, отдохни хоть капельку, дам золотую сабельку только усни скорей сынок, неугомонный мой сверчок, неугомонный мой сверчо-о-ок… – вдоль забора неустойчиво шла женщина, мать недавно умершего от сердечного приступа, мальчика и пела колыбельную.

– Бедная Василиса… – вздохнул Паша, стоя на крыльце и провожая её взглядом, всхлипнув, добавил: – …и Нинка…
продолжение: http://proza.ru/2022/03/07/1608