Подарки Нави

В тридевятом царстве, в тридесятом государстве жил-был царь. Всеволодом звали его. Властителем почитали: не было до самого горизонта земли, что не покорилась его воле. Миром завладел он бескровно, куда бы ни пришёл, склоняли головы народы перед ним. И почитали за Солнце, за Мир. 

Деяниям его слагали песни, сказы о сражениях его разносили по миру рунопевцы. О главных же победах царя-удальца за углом шептались, за глаза завидуя и восхищаясь: с успехами его на поле бранном сравниться разве что могли победы над сердцами девичьими, разбитыми в счастье и страсти. 

— Народ покорил, а девиц повалил, — шутили вокруг. 

Но и всякому славному войну приходит конец — он влюбился. И остепенился. Женился, и в царство-государство жену перевёз. Оттуда и править начал. 

По случаю свадьбы пир закатили: воины, братья его по оружию, смеялись и пили за счастье своего государя; девицы тихо плакали и горе своё заедали дивными блюдами. И все славили Всеволода Властителя и жену его молодую — Яромилу. Сына им желали первенцом. 

Склонилось Солнце к закату, а пир не утихал — разгоралось веселье и не унималась радость за счастье государя и удачу государства. 

В скором времени откланилась жена, шепнув на ушко супругу: 

— Омыться хочу. И встретить мужа чистотой и достойной. 

Час ещё пировал с гостями царь-удалец, пока по Яромиле не заскучал. Попрощался он с людьми и в покои свои направился, предвкушая ночь сладкую и любовь жаркую с той, что милее Солнца ему стала. Но войдя в опочивальню, девицы не застал. 

— Ты где? — окликнул он супругу. — Любовь моя, покажись! Я тебя хочу… 

Заливаясь сладкими любовными признаниями, обошёл он все покои, оглядел все уголки. Вспомнил он, что омовению решила предаться супруга, и в бани направился; но и там его встретила лишь пустота. 

— Да куда ж ты делась? — сетовал царь-государь. — Хорошая забава: в брачную ночь в прятки играть. Я вообще-то на другое рассчитывал. 

Тут взор его величественный упал на снежной белизны листок бумаги. Тихо, будто притаившись от ужасов мира, лежал он на банной скамье. Растеклись по нему капли воды, с потолка упавшие; расползлись влагой по жилам крахмальным, чернильные строки за собой утянув. Взял листок царь-государь, прочёл, да так и обомлел: похитили жену, свет очей его — Яромилу. А похититель, наглостью ослеплённый, дерзнул письмо царю-удальцу начертать, где и как ненаглядную искать… 

«Подземное царство. Стеклянные горы. Дворец. Тронный зал. От входа трижды налево, вверх-вниз и до конца…
Если меня не будет, подожди, с царевной поболтай. А то меня надолго не хватает, а она не затыкается.
И сильно не горюй, Сева. Потом ещё спасибо скажешь. 

Кощей»

Гневом загорелись глаза Всеволода Властителя: как посмел Царь тьмы и мрака похитить жену его, ненаглядную Яромиру?! В бане! Во время омовения! В брачную ночь!... Неслыханная дерзость. 

Погоревал царь немного, как и было велено в письме: три дня и три ночи был безутешен, и всё царство горевало вместе с ним. Погоревал и за меч свой взялся. Всей стране поклялся, что не вернётся к трону своему, пока не отыщет любимую супругу. Снарядил коня сизокрылого и в путь-дорогу отправился. 

Ехал день — ехал ночь. Солнце за Луной гналось, заливалось небо то золотом, то чернотой. За закатом — рассвет, за рассветом — закат. И по кругу бегущие вечные звёзды полыхали холодным огнём.

Долго ли, коротко ли, вывел конь сизокрылый седока своего к поляне лесной. На поляне той — избушка. Кривая, косая, скрипучая. Брёвна иструхлели, крыша косом пошла. И колья с черепами огородили её, частоколом впившись в гнилую землю. А вокруг тишина…

Сглотнул воин бесстрашный, на кости покосившись, коня подстегнул и к избе направился. 

— Избушка-избушка, — загремел его бас средь ветвей. — Встань к лесу задом, а ко мне передом, — подумал и прибавил. — Пожалуйста. 

Заскрипела трухлявыми брёвнами изба, поднялась на куриных ногах и шаг за шагом повернулась передом к царю-государю. Вновь согнулись лапы курьи, и села избушка на землю рыхлую, будто в море пыли окунувшись. Скрипнула дверь. И ахнул витязь! А конь заржал, поднялся на дыбы, сбросил, ретивый, седока и умчался прочь в закат. А Всеволод Властитель остался сидеть, растерянный, в грязи. Лицо его было белее ужаса, ибо на пороге избы той стояла Баба Яга.

— Что, сильно страшная? — спросила она.

Вальяжно скрестила она руки, прильнула плечом к дверному косяку. Царь-государь стряхнул с лица изумление и ужас, замотал в стороны головою своею что было мочи.

— Ага, — кивнула ему старуха с издёвкой. — Значит не сильно. Но страшная. Так?

Всеволод горько сглотнул, голову вжал и глядел на хозяйку избушки испуганно, будто кролик на травле гончими.

— Чё расселся? — выкрикнула старуха. — Подымайся да в дом заходи. Или тебя за шкирку в избу? Насильно. Да сразу в печь, а?!

Царь-государь тут же подскочил. Отряхнулся.

— То-то, — проворчала Яга. 

Изба распахнула перед ними двери. Скрылась за порогом старуха, в тьму непроглядную нырнула. А та будто изнывала, в гости витязя зазывала. Собрался с духом царь-государь, да ступил в обитель покоя и безвременья.

— Совсем наглость потеряли, — ворчала Яга, доставая посуду да еды-воды собирая гостю. — Ни тебе накорми, ни напои, ни баньку истопи. Только и умеете, что зубами клацать. А мне так нравилось печью вас, молодых, шугать. Зажарю! Рычала я на вас. А вы? Смеялись мне в лицо! Понимаешь? Смело! Беззаботно! Безрассудно! Знали, сердцем чуяли, что старая, — Яга к груди руку прижала, — как мать, добрая… Но вредная, не отрицаю. Эх, были же времена…

Схлынул страх да оцепенение с души витязя, растопила старуха речами своими сердце его, душу взволновала.

— Не потеряли мы смелости! — выпятил грудь колесом царь-государь, руки в боки упёр. — Жив ещё в нас дух русский! Жива и сила богатырская! Но без тебя мне никак не справиться. Помоги же, бабушка, советом путь укажи. Молю тебя!

— Как ты меня назвал? — улыбаясь, тихо спросила Яга.

— Бабушка, — повторил витязь, — прошу, помоги.

И слёзы проступили на глазах нечести. Отёрла дланью старуха их, в ладони сладкую горечь души собрав.

— Давно меня так никто не называл, — улыбнувшись, сказала Яга. — Может, в печку, а?

— Нет, бабушка, — засмеялся витязь. — Ты лучше баньку истопи, накорми меня да напои.

И забегала Яга по дому, закопошилась у плиты, баньку истопила: помыла, накормила, напоила удальца. Чистый, сытый, довольный, в сон царя-государя потянуло. 

— Рано тебя ещё спать, свет-государь, — сказала Яга из сна Всеволода Властителя выгоняя.

Подошла она к котлу, поводила костлявым сухим пальцем по глади варева, вознесла длань свою над ним, дала слезам с ладони скатится и в воду тихую пасть.

— Знаю, что Яромиру ты ищешь, — заговорила Яга. — Знаю, как и вызволить её. Но прежде…

Перстнем своим указала Яга на котёл, огнём раскалённый:

— Его ты наполнить должен.

— Чем? — в изумлении воскликнул витязь.

— Чем пожелаешь, — улыбнулась старуха. — Но помни: что смешаешь — то и будет счастьем твоим.

Взялась она за ковш, варево стала мешать и слова волшебные бормотать. Заворожённый, глядел царь-государь на колдовство иномирья. Под конец обратилась Яга с речами заговорёнными к Всеволоду. 

— Скажи мне: кто ты? — спросила она и протянула длань к лицу его, сквозь душу его проникая. 

Так держал ответ витязь:

— Всеволод я, Властитель, правитель царства-государства, Мир сего края и Закон, истинное зарение златого Ярила.

Опустила старуха руку, к столу потянулась, где разложены были баночки-скляночки да веточки-цветочки. Вновь забормотала слова колдовские Яга и новый вопрос задала:

— Где ты хочешь жизнь прожить, Всеволод — Властитель царства-государства?

Понял царь-государь, что счастье его принялась мешать старуха и ответ держал не сразу, подумал. 

— В государстве своём, — твёрдо ответил он. — Там ждут меня и нуждаются во мне мои подданные.

Схватила со стола Яга горстку земли рыхлой, земли родной, да и бросила в котёл, варево помешав. По чугунной стенке ковшом стукнула раз и вновь спрашивать стала:

— Как ты хочешь жизнь прожить, Всеволод — Мир сего края и Закон?

— На троне, — уверенно ответствовал государь. — Подле него я родился. Там мне и место. Другого дела мне не надо.

Схватила со стола Яга златую монету с ликом его царственным, да и бросила в котёл, варево помешав. По чугунной стенке ковшом стукнула два раза и снова спрашивать стала:

— С кем ты хочешь свою жизнь прожить, Всеволод — зарение Ярила?

Взволнованно заговорил царь-государь, любовь и тоску сдержать пытаясь:

— С семьёю своею: с Яромирой, с женою моею и детьми нашими. В государстве нашем хочу жить с ними, где нужны мы родным, друзьям, нашим людям и нашим подданным.

Схватила со стола Яга веточку оливы с налившимися соком плодами, да и бросила в котёл, варево помешав. По чугунной стенке ковшом стукнула три раза и с торжеством произнесла:

— Да будет так! Теперь… — Она зачерпнула немного колдовского зелья, в блюдце налила варево и витязю протянула, поклонясь. — Испей своего счастья.

Принял из рук Бабы Яги зелье заговорённое, помедлил немного. Глядел он на воду травяную, на счастье своё намешанное и выпить не решался. Постоял, подумал, да и испил всё до последней капли. Тут же сон полностью им завладел, и он закрыл глаза… 

На утро, в путь-дорогу витязя снаряжая, Яга наставления давала:

— Вот тебе три совета, — говорила она словно новые чары напуская. — Жену люби так, как хочешь, чтобы мужа своего любила; жену береги так, как хочешь, чтобы берегла она мужа, ибо теперь ты ей и лучший друг, и худший враг; жену не умом, а сердцем пойми, ибо не знает девичья душа другого языка.

После перстнем сухим в угол указала на обувь иномирья, странную и чудную. 

— Вот тебе три пары железных сапог, — пояснять принялась старуха. — Все по дороге сотрёшь, но до замка Кощеева доберёшься.

После к котлу подошла, по водной глади провела. 

— А теперь погляди на воду, — сказала она. 

Витязь заглянул в котёл: водила перстнем старуха, будто яблоком по блюдцу, и мелкая рябь колдовская вдруг форму принимать стала, в образы слипаться, навь являя очам витязя. 

— Это игла, — принялась рассказывать Яга. — На конце её — смерть Кощеева. Отыщешь её — будет тебе победа. Будет тебе и жена…

***

Яромира тем временем во дворце кощеевом томилась, слезами заливаясь по мужу своему, по родным, по дому. 

— Домой хочу… — выла она на кровавую луну Нави, стоя у окна. 

— Не реви, — требовал Кощей, на троне восседая. 

Сокрушался он от речей её красных, ушам опостылевших. 

— К родным хочу… — выла она на мир тёмный, непроглядный. 

И вновь требовал Кощей:

— Не реви. 

— К мужу хочу… 

Иссякло терпение Царя Нави. Вскочил он со златого трона своего и, всю силу тёмную в кулак вложив, по стене ударил. 

— Не реви, чертовка! Каждый раз это нытьё приходится терпеть. Я устал. Я покоя хочу… Так что будь добра, пожалей старого. И помолчи! 

— А ты мне одежду дай! Тогда и замолчу,— воскликнула царица пристыженно, прелестями озаряя тёмный свет. — Ты ж меня из бани голой вынес! 

— Так легче, — ответствовал Царь ночи. — А то ваши платья весят больше, чем вы сами. А мне лишний вес на своём горбу тащить охоты нет. Скажи ещё спасибо, что не пешком сюда топала, а с комфортом прилетела. 

Надулась царица, как ребёнок малый. 

— Ну, что мне теперь, у окна голой стоять? — наивно вопрошала она. 

— А ты не стой, — возразил Кощей и вновь на трон уселся. 

Яромила прищурилась, сверкнула голубизны небесной глазками и губу поджала. 

— Вот увидишь, — заговорила она тише. — Всеволод Властитель спасёт меня. 

— А меня убьёт. Как обычно, — пожал плечами Кощей. — Жду не дождусь уже. Вот ему и будешь зубы заговаривать, а меня от этого избавь. За свой век наслушался ваших женских бредней: одна краше другой, хоть записывай и продавай. Разбогател бы, эх…

Удивлена была царица его спокойствию перед неминуемой гибелью. И спросить Царя Нави решилась:

— А ты смерти не боишься? 

Кощей, ухмыляясь, ответ держал:

— Боюсь, конечно. Самого себя в первую очередь бояться надо, — замолк Кощей, на девушку поглядел и по-отечески молвил. — Любишь Севу, значит. 

Царица стан нагой гордо выпрямила и кивнула. 

— Совет от старика хочешь? — тут же спросил Царь Нави. 

Девушку вновь склонила головку, а глаза заблестели любопытством. И понял Кощей, что не будет более дева кичиться: любопытство верх взяло над всеми страхами. 

— Одно дело под мужчину ложится, ласками одаренной, — молвил Царь ночи. — И совсем другое — подле мужа встать и всю жизнь стоять. Вот тебе три совета: мужа люби так, как хочешь, чтобы жену свою любил; мужа береги так, как хочешь, чтобы берег он жену, ибо теперь ты ему и лучший друг, и худший враг; мужа не умом, а сердцем пойми, ибо не знает вОйна душа другого языка. Запомни это, маленькая, когда рядом с мужем встанешь. 

Внимала каждому слову царица младая, дума глубокая закралась в душу её. 

— Хорошо, дедушка. Я всё поняла.

Смущение от слов девушки накатило на Кощея. Заёрзал он на златом троне. 

— Хе… — протянул он не без удовольствия. — Ты с этим словом так не шути, девочка. Забыла, кто я такой? Али показать?

— Я вижу, какой вы есть. Для этого глаза не нужны.

Опечалился вдруг Повелитель мира Подземного, в думу глубокую впал.

— Не зря говорят, — молвил он величаво, — вы, женщины, чужую душу сердцем знаете. Только у меня ни души, ни сердца нет. Так что ошибаешься ты, маленькая. Ох, как ошибаешься.

— А вот оно что! — пронёсся эхом по зале каменной голос пронзительный, тонкий, возмущением переполненный.

Кощей с трона поднялся, в сторону поглядел.

— Как всё прошло, Яга? — задал он вопрос.

Но старухе было не впервой значение его речам не придавать и свои думы вслух продолжать: 

— Так вот почему ты мне в любви не признаёшься и замуж не зовёшь! Ах ты ж аспид проклятый!

— Ну, началось… — протянул устало Царь Нави да на трон обратно повалился, глаза рукой прикрыв.

А Ягу всё возмущение распирало: 

— А я всё жду-жду! Состарится успела! Душу ему свою отдала! И ни венца тебе, ни кольца!  

— Я — чёрствая нечисть, — холодным тоном царь ей возразил. — И ты это знала, когда мне душу отдавала. Скажи лучше, как там Сева?

Ворчанием отозвалась Яга на вопрос Царя:

— Сева, Сева… А как он может быть? Пришёл, всё сожрал да выпил. И ушёл. За ней вон, — она кивнула в сторону царицы.

А та всё слушала внимательно, во все глаза глядела.

— Вот ты мне объясни, Кощей, — ворчанье своё продолжала старуха. — В смелости младые убавляют, а в аппетите прибавляют. Вот как так? Для меня-то это разорительно! Таких “героев” не один десяток ещё будет, и чем я их, по-твоему, в мир иной провожать должна?

Взвыл Царь Нави горестно, в досаде томной прорычал:

— Не ворчи, старая, и так бошка болит. Только эту заткнул, теперь ты припёрлась на мою голову. Ставь котёл давай, травы там свои раскладывай да дело колдовское верши. И поскорее, поскорее! 

Яга, недовольно глазами впалыми сверкнув, принялась исполнять указание государя вечных Тьмы и Ночи: огонь развела, на столе вещи свои разложила, котёл водой наполнила да грется поставила.

Яромила, доселе молчавшая, в стороне стоявшая, решила слово молвить. И в разговор чужой влезая, гордо вопросила она:

— Какое дело колдовское? О чём это вы?

Перстнем своим указала Яга на котёл, огнём раскалённый:

— Его ты наполнить должна. Чем пожелаешь, воля твоя — улыбнулась старуха. — Но помни: что смешаешь — то и будет счастьем твоим. Счастье твоё я варю, дорогая.

Взялась она за ковш, варево стала мешать и слова волшебные бормотать. А после вопросы задавать.

— Для начала скажи мне: кто ты?  — спросила она и протянула длань к лицу девушки, сквозь душу её проникая. 

Так держала ответ дева светлоликая:

— Яромира я, жена Всеволода Властителя, правителя царства-государства, Мира сего края и Закона, истинного зарения златого Ярила.

Опустила старуха руку, к столу потянулась, где разложены были баночки-скляночки да веточки-цветочки. Вновь забормотала слова колдовские Яга и новый вопрос задала:

— Где ты хочешь жизнь прожить, Яромира — жена Всеволода Властителя?

Поняла царица, что счастье её принялась мешать старуха и ответ держала сразу, не задумавшись: 

— Подле мужа в царстве-государстве.

Схватила со стола Яга горстку земли рыхлой, земли родной, да и бросила в котёл, варево помешав. По чугунной стенке ковшом стукнула раз и вновь спрашивать стала:

— Как ты хочешь жизнь прожить, Яромира — жена Мира сего края и Закона?

Тут же ответила девица красная:

— Подле мужнего трона с супругом своим и детьми нашими. Другого дела мне не надо.

Схватила со стола Яга златую монету с ликом царственным Всеволода Властителя, да и бросила в котёл, варево помешав. По чугунной стенке ковшом стукнула два раза и снова спрашивать стала:

— С кем ты хочешь свою жизнь прожить, Яромира — жена зарения Ярила?

Взволнованно заговорила царица младая, любовь и тоску свои сдержать пытаясь:

— С мужем моим, Всеволодом, и детьми нашими. В семье нашей, нами созданной.

Схватила со стола Яга веточку оливы с налившимися соком плодами, да и бросила в котёл, варево помешав. По чугунной стенке ковшом стукнула три раза и с торжеством произнесла:

— Да будет так! Теперь… — Она зачерпнула немного колдовского зелья, в блюдце налила варево и витязю протянула, поклонясь. — Испей своего счастья.

Приняла из рук старухи блюдце дева и до капли выпила всё в тот же миг. И, в улыбке своей растворясь, пала в сон забвенный.

Вскоре очнулась она на хладном полу, села, огляделась: лежала она там, где упала — у окна раскрытого, ветрА зазывавшего. Кощей видел на троне златом сон десятый, а Яга подле него хлопотала над чем-то.

Вдруг из тьмы густой по ту сторону стены залы каменной послышались крики, вопли и стоны. И лязг мечей, и пение стрел.

— Всеволод, — прошептала царица, от волнения задыхаясь. — Он нашёл меня.

Прищурившись, прислушалась старуха и головой сокрушённо покачала.

— Вот зачем? — вздохнула она. — Зачем каждый раз всех подряд убивать? Столько душ сейчас загубит, а где новые брать?

Распахнулась с грохотом дверь, отворились врата в залу каменную, в Тронных зал. И встал на пороге витязь бесстрашный, Всеволод Властитель, за женою своею пришедший. Подскочила царица с хладного пола с криком радостным:

— Всеволод, любимый мой! — молвила царица, руки к нему протянув.

— Яромира! — воскликнул радостно царь-государь, но тут же недоумение затмило его лицо. — А почему ты голая?

Замерла смущённая, нагая царица светлолицая и встречный вопрос задала:

— А почему ты босой?

Голыми ногами на пороге витязь стоял — все сапоги железные он истоптал, что Яга ему в путь-дорогу дала, но добрался сюда. Увидел он и старуху, обрадовался.

— И ты, бабушка, тут!

Гордо ступил он в тронный зал, высоко над головой поднял лук свой дубовый да стрелу сосновую. А на конце той стрелы тонкая игла отблески зари вечной во все стороны бросала.

— Нашёл я дуб, — молвил витязь. — Нашёл и зайца. И утку подстрелил. И яйцо разбил. Смерть Кощееву добыл! И теперь, — натянул стрелу он на тетеву, в трон златой прицелился, на котором звучным храпом приветствовал убийцу своего Царь Нави, — я убью Кощея и освобожу Яромиру!

Выпустил царь-государь стрелу и пронзил нечестивого прямо в грудь. Тот и умер в тот же миг, из сна сладкого не возвращаясь, смерть свою на злате принял. Радостная, бросилась в объятья спасителя своего царица, к груди его прильнула, в полах плаща пыльного зарываясь, своей наготы смущаясь. И не было предела их радости, не было границ их счастья! Победили они злую нечесть, свободу завоевали. Теперь предстояло им путь домой держать, но не в одиночку, а вместе ныне, рука об руку. 

— Кощей, хватит дрыхнуть, — дёрнула за плечо его Яга. — Просыпайся, тебя уже убили.

Кощей всхрапнул, голову поднял и сонно спросил:

— Что? Уже?

В ужасе отпрянули царь с царицей, воскрешение нечисти наблюдая. 

— Ты ещё жив, аспид?! — прорычал витязь бравый и меч свой обнажил.

Яга, любуясь ужасом их, сказала, ухмыляясь:

— Чего ты, Сева, дивишься? Думаешь, первый убить его пытаешься? Кощей уж давно настоящую иглу бутафорской заменил.

— Доставай, старая, — молвил Кощей, с трона поднимаясь, — договор. Будем подписывать.

— Какой такой договор? — воскликнула царица.

Кощей смерил их взглядом, затуманенным сном ещё морфеевым, и молвил:

— Ну, вы ж домой хотите?

Кивнули царь с царицей, ответ давая.

— Ну, договор подпишите и пойдёте, — деловито скрестил руки на груди Царь ночи и тьмы. — Вы мне тут даром не нужны.

Сомнения одолели супругов, страхи в душу закрались. Поняли они: неладное Кощей задумал. Не помер он, хоть и собственной смертью убит был. Ныне хочет он вокруг пальца обвести их. 

И выступил вперёд девы красной витязь удалой. И стал речь держать:

— Что сей документ значит?

— Да особо ничего, — беспечно развёл руками Кощей. — Просто я вас отпускаю, а вы за это возьмёте себе на перевоспитание парочку душ, — недоумённо слушали его царь с царицей, не смея слова вставить своего. — В окно погляди, Сева. Не только ты на троне сидишь. У меня тоже царство есть, им тоже править надо. Есть хорошие подданные — есть не очень. Вот таких перевоспитывать надо. Этим вы и займётесь.

— Каким образом? — гордо вопрошал витязь, меч из рук не выпуская.

—  Вы же хотите детей? Конечно, хотите. Их воспитывать будете… Так почему бы не убить двух зайцев разом, а? — он улыбнулся и жестом к столу их пригласил, где ждала их бумага зловещая, беду сулящая. — Души вы сами выбирете, я тут навязывать никого не буду. Провинившихся у меня хватает. 

Нахмурился царь-государь, призадумался. Царевна прижалась к нему сильней, молчание храня, слова его ожидая. Но не хватило терпения у девы красной, спросить решилась она Царя Нави:

— А если мы откажемся?

Улыбнулся Кощей и такие речи молвил:

— Коли откажитесь, настаивать не буду. Сева пускай идёт, я его не держу. А ты, Яра, останешься. Будешь стирать, готовить, убирать. В доме лишние руки не помешают. Тем более, женские.

Встал между ними царь-государь, грудь колесом выпятив.

— Без Яромиры нет мне места в нашем мире, — молвил он, от любви задыхаясь. — Мы подпишем твой контракт.

Улыбнулся Кощей, за стержень стрелы взялся и вырвал её из груди своей. Снял иглу с наконечника, отблесками яркими любуясь, к столу супругов подозвал.

— Кровью распишись, — молвил он и протянул иглу царю-государю.

Тот принял смерти дар, палец уколол и перст свой окровавленный к бумаге прижал. За ним то же сделала царица. И долго потом ещё палец облизывала, надеясь сочившуюся из ранки кровь унять. Так, скрепили они договор с Кощеем, души его обязуясь принять, как родных детей.

Лишь засияли два кровавых следа на грамоте берестяной, кровью налились слова договора, скрепление клятвы объявив. Трижды хлопнул в ладоши Кощей, и вылезли из-под плит каменных души хладные, терзаниями измотанные. Рядком они встали за спинами царя с царицей, приказов ожидая. Обернулись супруги, обомлели.

— Выбирай, Сева, — молвил царю Кощей, на души указывая, что покорно головы склонили.

Собрался с духом витязь, сделал к ним шаг и, подумав, на двоих указал.

— А ещё детей себе взять не хочешь? — вопросил Кощей.

— Нет, — ответствовал царь-государь. — А кем они были?

Усмехнулся Царь ночи.

— Да, думаешь, я помню? — пожал он плечами. — Они тут все на одно лицо.

Призадумался витязь, на души хладные глядя.

— Неужели у нас будут дети? — вздохнул царь-государь и царицу крепче к себе прижал. — Спасибо, Кощей. Спасибо…

Вновь улыбнулся Царь вечной Тьмы и Ночи.

— Я же говорил, — молвил он отечески, — ты мне ещё спасибо скажешь.

***

Долго ли, коротко ли, но до дома царь с царицей добрались. Встретил их народ ликованиями небывалыми. И зажили счастливо супруги, в любви и согласии. Вскоре наградила их судьба сыном, долгожданным наследником. Налюбоваться не могли молодые супруги чадом своим, холили, лелеяли, воспитывали. А чуть позже подарила им жизнь и дочку. 

— Ну, всё, — подумал Кощей у себя в мире подземном. — Эти души пристроил. Нормально.

К тому времени остыл царь государь чувствами к супруге своей, позабыла любовь к мужу и царица. Но уверен Кощей оставался в супругах царственных, знал, что перевоспитают они его души, правильному научат, в головы науку добрую вложат. Но не тут-то было…

Прошло двадцать лет и предстали неожиданно перед ним царь с царицей, бледные и печальные.

— Та-а-ак, — недовольно протянул Кощей. — Ну, здравствуй, Сева. Здравствуй Яра. Давненько не видел вас. Когда и как помереть успели?

Пристыженно в пол каменный глядели бывшие царственные супруги, затылками чуя грозную стражу подземного мира, что приволокли их к ногам кощеевым.

Опечален был Царь Нави их молчанием, дальше допытываться стал:

— Не хотите говорить, как сдохли, ладно, — скрестил руки на груди Кощей, смеряя их строгим взглядом. — Но в Царство моё за какие грехи загремели?

— Из-за контракта твоего, — поднял голову бывший Всеволод Властитель. — Плохо мы твои души перевоспитали. Плохо детей растили… 

— Убили нас дети наши, — молвила Яромира, слёзы горькие сдерживая. — Отравила меня дочь, а мужу сын в сердце кинжал вонзил. Свергли с трона нас дети собственные, кровинушки родные!

И зарыдала царица бывшая, горькая печаль полилась у неё из глаз. Голову к земле склонил и царь-государь свергнутый. А Кощей в думу впал: Ягу пальцем к себе подозвал.

— Слушай, старая, а кого мы им дали? — спросил он подругу бездушную свою.

— Погоди, ща вспомню… — промямлила старуха. — Вроде Медичи Марию. И Гая Фокса.

Восторженно хмыкнул Царь Ночи и вновь строгим взглядом смерил супругов бывших.

— Отравительница и заговорщик-убийца… У тебя прекрасный вкус, Сева, — молвил Царь ночи и тьмы. — Не задалась у вас жизнь. И смерть не удалась. А знаете почему? Вы умом пытались понять, а не сердцем чувствовать жизнь друг друга; вы не уберегли друг друга от самих себя; вы забыли любовь к друг другу, обменяли её на привычку. Вот и не задалась у вас жизнь, даже несмотря на то, что зельем волшебным мы вас напоили. А ведь обещали мне блюсти три заповеди счастья в самом начале пути!

Смело Всеволод прервать его решился:

— Видимо, слишком долгим был путь, — молвил он такие слова.

Вздохнул по-отечески Кощей да и сказал страже своей:

— Ладно, уведите их.

Страхом загорелись глаза царя с царицей.

— Куда вы нас отправите?! — хором спросили они.

— В рай, — ответил Кощей. — Мне вы тут не нужны. Толку от вас никакого. А то, что от рук детей своих сдохли, что ж… — улыбнулся хитро Царь Нави. — Будем считать вас великомучениками. А грехи свои скукой замолите.

Недоумением пристыженные переглянулись супруги и вновь хором спросили:

— Скукой? В раю?

— Поверьте, — положа руку на грудь бессердечную, молвил Кощей, — хуже пытки ещё не знал человек. Прощайте!

И умчался прочь, словно ветром подхваченный, Царь ночи и тьмы, вечный Царь Нави, Кощей величавый. А Яга стражу на минутку задержала, сказать пару слов отбывающим душам желала:

— Захотите на землю обратно, — молвила она тихо царю с царицей, — яблоню найдите. На ней яблоко будет. Одно. Съешьте — и снова на земле окажитесь. Это так, на всякий случай. Вдруг скука наскучит. 

И вновь недоумение исказило лица супругов, третий раз они хором вопрошали:

— А если скука нам не наскучит и яблока мы не захотим?

На то лишь плечами пожала Баба Яга.

— Не знаю, — сказала она. — Такого ещё не бывало. Рано или поздно все хотят.

И умчалась ветром Кощея догонять. 

Царь же ночи и тьмы на земле уже был: из лесу глядел он на похороны пышные и плачущих царских детей: дочку и сына Всеволода Властителя и Яромиры Светлоликой, родителей своих свергших и ныне горькие слёзы по ним пролевавших. Сын, старшой их ребёнок, трона наследник, с младою женою стоял, а дочку меньшую жених-богатырь обнимал.

— Ну? — обратился Кощей к Яге, как только та прибыла. — Кого в детишки им определим?

Зло хихикнула старуха, улыбнулась широко:

— У нас на чердаке Калигула пылится, — хитро молвила Яга. — А в подвале душа Брута. Уж поди отсырела давно. Может, их?

— Да, годятся, — молвил Кощей и призадумался. — Ну-с, с какой парочки начнём?