Здравствуй, сынок!

Шумели лёгкой листвой берёзы у дома, предвещая дождь. Тяжёлые низкие облака затянули всю ещё недавно проглядывавшую местами по-весеннему яркую синеву неба. Подъехавший и припарковавшийся у железных ворот своего участка Олег Иванович поднял голову к кронам деревьев. Уже накрапывало. Ещё по дороге из Москвы в районный центр его догоняла несколько раз эта, казавшаяся осенней, морось, заставляя периодически включать дворники и омывать стекло. Летящая тогда из-под колёс дорожная грязца от встречных и обгонявших его попутных машин забивала лобовое, капот и борта только что вычищенного на  автомойке автомобиля. Вздохнув, он направился вдоль забора к калитке.

Надежда Петровна встретила его появление, как всегда, ворчанием:
– Не мог пораньше приехать? Сын уж заждался.
– Да пробки сплошные, сегодня ж суббота, все на дачи прутся.
– Ладно, есть будешь?
– Да не хочу я…
– Ну, тогда щас поедем. Щас соберусь. Заждался он, поди, уже.

Олег Иванович вздохнул и вышел на крыльцо покурить. В этом доме, который он когда-то построил вместе с сыном, Надежда Петровна жила теперь одна. Участок, несколько яблонь да вишен со вскапываемыми по вёснам грядками, она содержала в образцовом порядке. Он приезжал по выходным по её звонку помогать копать землю осенью и весной, когда соответственно заканчивались или начинались уборочные или посевные работы. А сам уже много лет жил в Москве, куда перебрался к подруге, бывшей сначала случайной знакомой, потом любовницей, а теперь давно уже ставшей гражданской женой.

Надежда Петровна, будучи по-прежнему официально законной женой, этого «не замечала». Будто он уезжал в длительные командировки. Правда, чемодан ему в эти «командировки» она не собирала. Но в остальном вела себя так, будто прежняя жизнь её не порушилась. Помимо огородных работ часто она звонила ему, чтобы навестить вместе сына. Автомобиль, кстати, достался Олегу Ивановичу от него. Она говорила:
– Ты машину когда помоешь? Что ж ты не следишь за ней! Он тебе благодарен будет.
 
Перед выездом из Москвы он всегда посещал автомойку. Но весной и осенью часто идут дожди… Этот городок, среднестатистический районный центр, совмещал в себе, как и везде по России, и высотные, недавно понастроенные дома, и так называемый частный сектор. Когда Олег Иванович строился здесь, вернее – перестраивал старый дом жены, поставив считавшийся тогда богатым кирпичный дом в один этаж да ещё с мансардой, за их фасадными окнами расстилалось поле. Теперь, когда народ «обеднел», вокруг их участка со всех сторон громоздились трёхэтажные особняки.

Олег Иванович затушил окурок в пустой консервной банке с налётом пепла, стоявшей на подоконнике крыльца, и сунул голову во входную дверь:
– Ну ты скоро?
– Иду-иду! – откликнулась Надежда Петровна, появляясь из глубины комнаты.
Одета она была почти празднично. Олег Иванович взял лежащую у ступеней щётку для обуви и прошёлся ею по своим полуботинкам. Они заперли дверь и вышли к машине.
– Ну, ты хоть бы тряпкой, что ли, прошёлся по ней, – укорила его Надежда Петровна, увидев забрызганные бока автомобиля. – Знала бы, сама протёрла, да уж в чистое переоделась.
– Ладно, – неопределённо ответил Олег Иванович и открыл перед ней дверцу.

Ехать было недалеко. В небольших российских городках всё расположено рядом. Что центр, что окраина, что загс, что кладбище. Езды было всего несколько минут. Слева тянулась покрытая молодой клейкой листвой берёзовая аллея. Олегу Ивановичу вспомнилось, как когда-то, когда сын был ещё маленьким, они проезжали эту аллею и тот сказал:
– Смотри, какое берёзистое место!

В детстве он вообще был очень забавным. Вернее,  с важным видом изрекал забавные вещи. Помнится, они ехали куда-то мимо этой аллеи, где помимо берёз изредка стояли и раскидистые клёны с твёрдыми, но хрупкими к осени плодами-крылышками на ветках, называемыми «топориками». Этими топориками Олежка в детстве сцеплялся с уличными дружками, и они дёргали их в разные стороны, чтобы определить, чья взяла. У кого крылышко отваливалось, тот проигрывал. Он вспомнил об этом, потому что его шестилетний сын серьёзно произнёс:
– Папа, давай поговорим…
– Ну давай.
– Надо нам с тобой топорики вырезать.
– Какие топорики?
– Ну какие – военнослужащие, которыми дерутся.

Молодой отец засмеялся. И вспомнил, как ещё пару лет назад на его смех сын сразу реагировал словами:
– Хватит кихикать!
Он тогда, четырёхлетний, смешно коверкал слова. Заучивал со слов мамы стихотворение:
– Кугарем качуся под гору в сугроб.

Фотографировать у него звучало дыхафировать. Фундамент – хундамент. Олег как раз тогда его, этот самый фундамент, закладывал, делая большую пристройку к небольшому старому дому Надежды Петровны. А маленький сын помогал ему во всем, но если его о чём-то просила мать, начинал хныкать, что он устал. Олег повернулся к супруге:
– Помнишь, как ты звала его хнытик?
Надежда Петровна сразу поняла, о чём говорит муж, и ответила в тон:
– А помнишь, как он кубик Рубика называл крубик или кубик касивый?

Они счастливо засмеялись. Жена продолжила:
–  Мы шли как-то весной из детсада, а на пригретую солнцем асфальтовую дорожку вылезло после зимней спячки множество дождевых червей. Он вдруг говорит: «Мама, сколько червяков! А этот червяк самый большой, он у них воспитательница».
– А мне знаешь что сказал, когда я его забирал из детсада? «Червяки вылезли на дорожку и купаются, потому что у них нету ни ванны, ни тазиков».

Олег Иванович вспомнил, что, только начав говорить, сын всё страшное для него называл «малёка», говорил не «возьму», а «мазню», слово «ржавый» звучало у него «зарвый», а «нравится» – «нарвится». Подросши, он говорил про малёку уже спокойно, даже с интересом. Жена тогда рассказывала Олегу:
– Им, видно, в детсаду уже историю преподают. Мы тут идём, он спрашивает: «Мам, тебе Ленин нарвится?» Говорю: «Да». Сын тогда: «А он, бедный, лежит в земле сырой и думает, как дальше жить».
– Он и меня насмешил. Спрашивает: «А когда хоронят, людей кладут раздетыми?» «Нет, – говорю, – одетыми». Он: «Вот потому в магазинах и нет одежды!»

В магазинах тогда, в самом начале девяностых, не было не только одежды, но и многих продуктов. А Олег как раз, найдя стабильную работу, затеял стройку. Маленький сын подтаскивал ему кирпичи и всякий строительный материал, что был ему под силу. Тяжёлое было время, но всё равно по-своему счастливое, как всякая молодость, несмотря даже на то, что у жены тогда открылась язва на почве переживаний, а он не раз срывал спину, тягая тяжеленные мешки с цементом или брёвна на потолочный накат, и ворчал, как достал его этот проклятый радикулит.

Строиться пришлось лет десять в общей сложности. Любой стройматериал был в дефиците, всё надо было «доставать». Валютой на все случаи жизни была водка. С её помощью и с рабочими расплачивались, и дефицит доставали. Да и сам Олег стресс и усталость ею снимал. А сын, можно сказать, вырос на стройке. И помогал уже вполне весомо, как заправский разнорабочий. А ведь когда начинали, он ещё в детсад ходил. По новым веяниям в детском саду тогда не только учили начаткам школьных знаний, но и начали отмечать религиозные праздники. Жена удивлялась, забирая его, что у них там в это время праздновали Сретение. Но ещё больше сын удивил её сообщением:
–  Мам, у меня сегодня на празднике так сердце болело: то ли язва, то ли радикулит. А приду домой и, может, вообще умру.

В совсем раннем детстве он болел не больше и не меньше, чем все остальные дети в его возрасте. Но разговоры вокруг здоровья его очень занимали, и он их реализовывал на практике. Как-то Олег пожаловался жене, что натёр мизинчик в новой обуви и теперь ему больно ходить. На следующий день по дороге из детсада сын вдруг захромал. Жена спросила:
– Ты чего?
– Да изюнчик натёр!
А когда пришли домой, важно изрёк:
– У меня головка болит. Надо мне пиратурок померить.

Вырос сын на полголовы выше Олега Ивановича. Освоил очень сложную профессию, где показатели здоровья были на первом месте. Но вспоминались Олегу Ивановичу почему-то больше его детские годы и смешные высказывания. Например, как он, увидев колышущиеся ледышки в поднятом ведре с водой у колодца, воскликнул: «Папа, смотри! Сосулечки моются!» Или рассказ жены, как она, раздевшись, мыла его маленького в бане, а он спросил:
– Мама, почему у тебя сиси такие пузатенькие?
Олег тогда расхохотался и спросил:
– И что ты ему ответила?
– Ну что я ему могла ответить? Потому что я кашу ем!

Они приехали. Дальше надо было идти вдоль участков пешком. И здесь шумели, как в парке, кроны деревьев. Жена быстро шла впереди, не оглядываясь на мужа. Олег Иванович с трудом поспевал за ней. Наконец она прошла в маленькую открытую дверцу, сделала несколько шагов, наклонилась и поцеловала фотографию на холодном граните: «Здравствуй, сынок!»