Об опере Пиковая дама, Зальцбург 2018

О постановке оперы «Пиковая дама»
Зальцбургский фестиваль, 2018 г.

   «ПИКОВАЯ ДАМА»
опера П. И. Чайковского
Режиссер – Хайнс Нойенфельс, 2018 г.
   
   В этой абстрактной постановке у каждого персонажа имеется своя визуальная «фишка», которая позволяет легко отличить его от других. И цвет, и стиль костюмов несут здесь смысловую нагрузку.

   Герман, одет в пламенно-красный мундир на голое тело. Это, с одной стороны, знак бедности («Он очень беден.» – «Да, небогат.»), с другой — символ чувственности и страстности нашего главного героя («В его глазах огонь палящей страсти...»). 
   У его соперника, князя Елецкого, наоборот, роскошный мундир застегнут на все пуговицы. Князь идеален, по крайней мере, в первых двух актах постановки.
   «Инфернальная троица» – Томский, Сурин и Чекалинский – одеты в огромные черные шубы. В этих «звериных шкурах» они похожи на чертей... Кто они? Тройка, Семерка, Туз? Тогда за туза у них — граф Томский.
   Может быть, Томский – это представитель дьявола? У него шуба с темно-пурпурным подбоем, и такого же цвета галстук (пурпур — королевский цвет).
   У Сурина и Чекалинского шубы с темно-синим подбоем. Кроме того, они длинноволосы, а «фишка» Томского — лысая голова.

Акт I, картина 1:
   События начинаются в Летнем саду, где гуляют на солнышке жители Санкт-Петербурга («Наконец-то Бог послал нам солнечный денек...»).
   Няньки, гувернантки, дети на поводках... А как без поводков? Детям нужны «поводки», нужны и «пастыри», иначе они, влекомые страстями, могут сбиться с пути и погибнуть.

   Сурин и Чекалинский обсуждают Германа, который приходит в игорный дом следить за карточной игрой, а сам никогда не играет («Какой он странный человек!»).
   Граф Томский пытается вывести нашего героя на откровенность, и тот изливает ему душу, как на исповеди («Я имени ее не знаю...»). Причем, исповедуется Герман – забравшись на игральный стол («Я болен, болен. Я влюблен!»).
   Томскому становится ясно, что их загадочный офицер объят страстью, а такие люди — игрушки в руках дьявола. И вот граф уже видит в ползающем по зеленому сукну страдальце... карту, которой можно сыграть (масть этой карты, видимо, «черви»?).

   Горожане, гуляющие в Летнем саду, наслаждаются солнцем («Дня такого не дождаться долго нам опять...»).
   Князь Елецкий, который сам прекрасен, как солнце, благословляет счастливый день («Счастливый день, тебя благословляю...»).
   А Герман мрачен и полон томительных предчувствий («Несчастный день, тебя я проклинаю...»). Он приводит в движение темные лопасти крутящейся декорации — видимо, раскручивает маховик своей опасной неуемной страсти...

   И вот сцена встречи пяти наших главных персонажей.
   Князь представляет графу Томскому свою невесту — входит Лиза в сопровождении своей бабушки Графини. Герман потрясен («Она его невеста! О, боже!»)...
   В этой сцене всем очень страшно.
   Лизу пугает взгляд  Германа («Я вся во власти его очей зловещего огня...»).
   Графиня видит в таинственном незнакомце «призрак роковой» («Какой он страшный!»).
   Германа пугает старуха («В ее глазах ужасных я свой читаю приговор немой...»).
   Князь испугался за Лизу («Что с ней? Не смотрит на меня!»)
   Томский тоже боится за девушку («Как бледна! Ах, мне страшно за нее!»).
   И все поют: «Мне страшно... Мне страшно... Мне страшно...».

   Елецкий обнимает Лизу и успокаивает.
   Появление на горизонте счастливого соперника вызывает у Германа ярость. Раньше его мучило только предчувствие («Но мысль ревнивая, что ею другому обладать, когда я след ноги не смею ей целовать, меня томит...»), а теперь он действительно теряет ее — она невеста князя.
   Наш герой готов бороться с соперником («Радуйся, приятель! Забыл ты, что за тихим днем гроза бывает...»), но что делать он не знает.

   И тут за дело берется «инфернальная троица». Томский рассказывает Герману историю Графини («Три карты, три карты, три карты...»). Он закидывает в голову влюбленному безумцу соблазнительную идею о том, как можно легко разбогатеть. Надо лишь выведать у «осьмидесятилетней карги» ее секрет...
   Три «демона» дразнят нашего героя и смеются над ним. Рассказывая о том, как граф Сен-Жермен (знаменитый маг) когда-то поймал юную Графиню в дьявольские сети, Томский набрасывает на Германа свою черную «королевскую» шубу и «ловит» его тростью... Герман теперь тоже попал в дьявольские сети.

   Солнечный день сразу сменяется ненастьем («Как быстро гроза наступила!»), гуляющие в Летнем саду горожане разбегаются по домам...
   Такая же буря разыгралась в душе нашего героя («Мне буря не страшна! Во мне самом все страсти проснулись с такой убийственною силой, что этот гром ничто в сравненьи!»). Он дает клятву грому и молнии, что отнимет Лизу у князя («Я не отдам ее, не знаю как, но отниму! Она моею будет, моей, моей, иль умру!»).

Картина 2:
   Лиза отмечает с подругами свою помолвку.
   Звучит знаменитый «дуэт Лизы и Полины» («Уж вечер... Облаков померкнули края...»).
   Девушки гуляют на воздухе, под прекрасным звездным небом, вблизи каналов (у них костюмы как для прогулки: плащи, береты...). Они словно внутри этой дивной ночи («Взгляни, какая ночь! Как после бури страшной все обновилось вдруг!»)...
   Сам «дуэт» звучит нежно, как баркарола, он и представлен как баркарола. Под звуки музыки легко движутся «лодки», на которых прибывают все новые гостьи...  («Как сладко в тишине у брега струй плесканье...»).

   Лиза и Полина воспевают ночь. Она — символ девичьих грез, которым в замужестве наступит конец.
   Девушки просят спеть еще, и Полина, ненадолго задумавшись, затягивает свой трагичный романс («Подруги милые... И я, как вы, жила в Аркадии счастливой... И что досталось мне в сих радостных местах? Могила, могила, могила...»). Она ложится на черную плиту и накрывается плащом... И вот уже все «лодки» вокруг кажутся черными надгробиями...
   Лиза начинает рыдать. Безрадостная у нее помолвка. («Откуда эти слезы, зачем оне?»)

   Полина, устыдившись того, что расстроила подругу («Вот вздумала я песню спеть слезливую такую...»), предлагает устроить... пляски, да еще под русские песни!
   Ох, и влетит же им за это от гувернантки! («Не стыдно ль вам плясать по-русски! Fi, quel genre? /Фи, что за жанр?/... Вам не пристало беситься, пляска не дело княжон!»).

   Мы видим, что значит «плясать по-русски»: на передний план сразу выскакивают смелые девчонки в мужских костюмах и начинают танцевать какой-то отвязный феминистский стрит-дэнс:
      «Коли спросит маменька: «Весела!» — говори...
      «Корить станет молодец: «Поди прочь, уходи!»...   
   Молодежь любит бунтовать против правил и все время жаждет свободы.
   Почему Полина запугивает Лизу, внушая ей мрачные мысли о браке («могила, могила...»)? Хочет сделать ее сторонницей своих... мм... нетрадиционных взглядов?   

   Полина в шортах. Она девчонка-«оторва», не зря поет низким голосом (контральто). Высокими голосами в опере поют только хорошие девочки («небесные созданья»).
   «Фишка» Полины — ее вызывающие голые ноги. Они «светятся» издалека (как лысая голова графа Томского), смущая всех вокруг.
   «Фишка» гувернантки — ее корпулентность. Широкие формы делают наставницу не только заметной среди юных барышень, но и придают ее речам весомость!

   После ухода гостей Лиза остается наедине с этой прекрасной ночью, уже в своей спальне. Она поет две арии: о своем женихе, князе Елецком, и о загадочном Германе.
   В первой арии она пытается понять, почему зарыдала после романса Полины (Откуда эти слезы, зачем оне? Мои девичьи грезы, вы изменили мне...»).
   Разве не о таком женихе как Елецкий мечтала она в своих девичьих грезах («Кто знатен, кто красив, кто статен, как он?...»)? Почему же она теперь тоскует и плачет?
   Лиза знает причину. Она сбрасывает черный плащ и, вся в белом, уже на белой своей постели, поет о Германе, открывая звездной ночи свою тайну («Царица ночь! Как ты, красавица, как ангел падший прекрасен он, в его глазах огонь палящей страсти!... И вся моя душа во власти его...»).

   О чем мечтают молодые девушки? О знатности, о богатстве, о славе?
   Нет, они мечтают о любви.
   История Лизы проста, как пастораль под титлом «Искренность пастушки».

   Герман, влекомый своей безумной страстью, проникает в спальню Лизы через балкон. Напуганной девушке он говорит, что пришел проститься, так как узнал о ее предстоящем браке с князем и хочет благословить ее, чтобы потом умереть («К вам умирающий взывает...»)...
   Лиза не в силах противостоять его дерзкому напору и чувственным мольбам («Взгляни с высот небесных рая на смертную борьбу души, истерзанной мученьем любви... И дух мой лаской, сожаленьем, слезой своей согрей...»). Она и без того уже вся «во власти его».

   Раздается стук в дверь — это Графиня. Лиза прячет Германа под кровать. Графиня ревниво проверяет тростью постель внучки, дает ей наставления и уходит.
   Герман вдруг представил, что для этой восьмидесятилетней старухи он должен стать тем третьим, «кто пылко и страстно любя, придет...». Ему дурно от этой мысли («О, страшный призрак, смерть, я не хочу тебя!»).

   Герману теперь не хочется умирать.
   Лиза дает нашему герою надежду («Живи!»), она говорит: «Я твоя!». А он и сам не может поверить в то, что у него так легко получилось завладеть ее сердцем.    
   
      
Акт II. Картина 3:
   Мы видим Лизу с ее женихом, князем Елецким, на приеме у знатного сановника.
   Следом за этой парой идет наша «инфернальная троица» — Томский, Сурин и Чекалинский. Они обсуждают Германа, который в последнее время «стал весел». Почему бы это? Из-за любви? Или «он увлечен... надеждою знать три карты»? Сурин и Чекалинский чувствуют свою власть над ним («Давай, пойдем его дразнить!»).
   
   Князь, улучив минутку для откровенного разговора с Лизой, пытается выяснить, что с ней происходит («Вы так печальны, дорогая, как будто горе есть у вас...»).
   Он пытается ее утешить и поет ей «арию Елецкого» (Я вас люблю, люблю безмерно, без вас не мыслю дня прожить...»). На сцене возникают картины той идеальной семейной жизни, которую рисует Лизе князь: любящий супруг, дети, богатый дом, покой и благость... Однако, его невеста в ужасе убегает от этой картины.

   Огромная белая юбка Лизы, широкая и неудобная, символизирует чрезмерность той семейной добродетели, которую навязывает ей судьба. Идеальный брак с Елецким для нее... «могила, могила, могила».
   Лиза всегда одета в белое, но с добавлением черного. Она ангел. И она во власти ночи.
   Ее «фишка» —  черно-белые одежды.

   Герман читает записку Лизы, она назначила ему встречу («После представления ждите меня в зале...»).
   «Скорее бы ее увидеть и бросить эту мысль!» — думает наш герой. Но «мысль» не отпускает («Три карты знать, и я богат! И вместе с ней могу бежать прочь от людей!»). Как только он произносит «Три карты...», как тут же появляются демоны — Томский, Сурин, Чекалинский. Они, лукаво ухмыляясь, кружат вокруг Германа: «Не ты ли тот третий, кто страстно любя придет, чтобы силой узнать от нея...».
   «Безумец, безумец я!» — восклицает их жертва.

   Распорядитель приглашает дорогих гостей прослушать пастораль под титлом «Искренность пастушки».
   В первом ряду, перед сценой, усаживают самых почетных зрителей — князя Елецкого и его невесту. («Князь» — высший титул в Российской империи, выше только «великий князь», то есть, государь. Лиза — внучка графини... Как пел Герман: «Она знатна и мне принадлежать не может.»).

   Пастораль вот-вот начнется. С правой стороны сцены, рядом с Лизой, усаживаются три овечки. Они белые, как ангелочки. Это знак того, что наша героиня в своей любви так же честна и бескорыстна, как искренняя пастушка Прилепа.
   За юного Миловзора поет Полина. Видимо, будучи сторонницей самых радикальных взглядов на свободу чувства, она полностью поддерживает выбор Лизы.
   За Златогора поет, конечно же, Томский. Именно он будет внушать своему герою мысли о том, что обретя богатство, можно завоевать с его помощью и любовь.
   Златогор красив, как бог, практически идеален. Томский, как Мефистофель, облекает его в роскошные золотые одежды, дает в руки чашу с драгоценностями... Но, увы, Прилепа — не Маргарита, ей простые цветы «любезного дружка» милее, чем подарки богача... Златогор понимает, что напрасно понадеялся на свой высокий статус. Он снимает золотую накидку, полученную от искусителя (Томского), и с досадой кидает ее на пол.

   Все славят любовь, славят жениха с невестой.
   Входит Герман. Он не желает подать руки сопернику. В этом треугольнике именно он кажется «Златогором» (хотя для Лизы он — «Миловзор»). Ведь Томский его точно так же искушает мыслями о богатстве (о выигрыше, который сулят три карты).
   Впрочем, и князю Елецкому не помогли ни высокий статус, ни красота, ни блестящий мундир.
   Все мужчины хотят быть «Златогорами», не замечая, что все девушки — «пастушки Прилепы». Кавалерам, в определенный момент, конкурировать друг с другом в вопросах власти и богатства становится интереснее, чем добиваться расположения дамы?

   Гости чествуют князя и его будущую супругу.
   Елецкого в торжественном шествии сопровождает пастушка, а Лизу — пастушок. 
   Жених с невестой оба любят бескорыстно, жаль только, что не друг друга. Князь дарит своей избраннице тот самый простой букет и пытается обнять ее. Лиза вырывается, бросает букет и убегает. Томский поднимает цветы и лукаво усмехается: Герман, выходит, обошел соперника.

   Граф Томский выбрал верную «карту» для своей игры — он поставил на то, что наш герой покорит Лизу, и не ошибся! Князя он таким образом обыграл! Однако, его игра не закончена, ведь он своей «картой» играет... не с князем!
      
   Герман ждет Лизу в условленном месте и снова думает о трех картах («Кто пылко и страстно любя... Что ж? Разве не люблю я? Конечно... да!»).
   Тут же Сурин с Графиней, как два призрака, проходят мимо него («Смотри, любовница твоя!»). Герману страшно («Кто это? Демон или люди? Зачем они преследуют меня? Проклятье! О, как я жалок и смешон!»).
   Он в своей одержимости действительно жалок. Видимо, этим и тронул Лизу. Она назначает ему свидание ночью... у себя в комнате. Но попасть туда можно только через спальню Графини («В спальне, близ портрета, есть дверь ко мне...»). Наш герой неимоверно рад, но рад он не тому, что девушка хочет ему отдаться, а тому, что появился шанс узнать секрет старухи и стать богатым («Теперь не я, сама судьба так хочет, и я буду знать три карты!»).

   Раньше Герман страдал от любви и постоянно думал о Лизе.
   Теперь все его мысли — о старухе, которая страшна, как смерть...

   Тем временем, гости встречают императрицу, приехавшую на бал.
   Жуткая картина: знатные господа, обнажившие головы, похожи на мертвецов с голыми черепами. А «матушка царица», вообще, появляется в виде скелета...
   Почему все они преклоняются перед старостью и смертью?
   Потому, что она символизирует богатство и власть!

Картина 4:
   И вот звучит знаменитая музыкальная тема, тревожная и щемящая.
   Мы видим спальню Графини, похожую одновременно и на больничную палату, и на тюрьму, и на морг. Белые стены, койка на колесиках... На окнах нет штор — шторы теперь не нужны. Переплеты напоминают решетки, а за ними — пустота, за ними — темное небо, на котором уже нет звезд...

   В спальню крадучись проникает Герман. Ему страшно, он весь в сомнениях: «А если эта тайна лишь бред моей больной души?». И утыкается лицом в больничную подушку...

   Наш герой находит на стене большой портрет Графини в молодости («А, вот она, «Венерою московской»). Он заворожен («Пытливый взор не может оторваться от страшного и чудного лица!»), он чувствует магию, исходящую от этого портрета, но чувствует также и угрозу («Одному из нас погибнуть от другого!»).

   Мы видим в пустой белой раме только видео-проекцию лица старой женщины в морщинах. А что же красавица «Венера московская», она Герману мерещится?
   Лицо приближается, изображение движется. Вот уже виден только нос и уголки глаз... Кто это? Чей призрак наблюдает за нашим героем сквозь старинный портрет? Графиня? Но она еще жива, ей еще рано быть призраком.
   Может быть, это тот, чьи лавры не дают покоя графу Томскому — великий маг граф Сен-Жермен?

   Согласно легенде, благодаря графу Сен-Жермену «Венера московская» когда-то смогла отыграться. Она узнала от него тайну трех карт. Но какою ценой! Она согрешила — отдала любовь за богатство («Графиня, ценой одного «rendez-vous» /рандеву/, хотите, пожалуй, я вам назову три карты...»). Как-то раз, в нарушение запрета графа Сен-Жермена, она выдала эту тайну мужу, а потом и молодому любовнику. Тогда к ней явился призрак графа Сен-Жермена и грозно сказал: «Получишь смертельный удар ты от третьего, кто пылко, страстно любя, придет, чтобы силой узнать от тебя три карты...».

   В спальне Графини появляются Лиза и Маша. Герман успевает спрятаться за ширмой. Лиза рассказывает Маше о своей любви («Моим супругом его избрала я... И рабой послушной, верной стала того, кто послан мне судьбой.»).

   Потом появляется сама Графиня, в сопровождении служанок. Они помогают ей раздеться и приготовиться ко сну, напевая при этом хвалебные песни...

   У Графини тоже есть свои «фишки» в одежде. Она одета в зеленое платье — это цвет сукна игрального стола (знак ее давнего греха?). Длинные пламенно-красные перчатки на руках, красные туфли и красный маникюр, выдают в ней страстную натуру, такую же страстную, как Герман. Несмотря на восьмидесятилетний возраст, она все еще помнит, что должен прийти тот «третий...». И все еще ждет его, с надеждой и страхом.

   Служанки снимают с нее зеленые одежды, перчатки и парик. Она остается в белом коротком платье. Но спать ей не хочется...    
   Старая Графиня пускается в воспоминания. Она рассказывает служанкам про то, как веселилась парижская знать в давние времена, ворчит на современную молодежь («Повеселиться толком не умеют!), затем поет французскую арию про любовь («Je crains de lui parler la nuit...»), делая движения старинного танца. Это выглядит неуклюже в исполнении старухи, девушки начинают тайком хихикать. Графиня их прогоняет и остается в комнате одна (если не считать Германа за ширмой).

   Она снова поет эту арию про любовь: «Je sens mon coeur qui bat, qui bat, je ne sais pas pourquoi! /«Я чувствую мое сердце, оно бьется, бьется, не знаю почему!»/. Поет она теперь для себя, уносясь мыслями в ту далекую эпоху...
   На наших глазах происходит чудо — она вдруг становится так хороша, как будто вновь превратилась в Venus moscovite /Венеру московскую/...

   (Как же все-таки умеют перевоплощаться настоящие мастера! Актриса, исполняющая роль Графини — Ханна Шварц — невероятно красива. Ей 75 лет и она почти ровесница своей героини...  В роли Германа — американский тенор Брендон Йованович, и он тоже великолепен. Он поет с акцентом, но если вспомнить, что пушкинский Германн был немец, то от этого можно легко абстрагироваться.)

   Графиня засыпает. Герман выходит из-за ширмы. Он все еще не уверен в себе и даже пытается уйти, но потом все-таки будит ее («Не пугайтесь! Ради бога, не пугайтесь...»).
   А она ничуть и не испугалась, ведь мыслями она все еще там, в своих любовных грезах... Вот перед нею предстал молодой красавец... он пришел к ней? Он влюблен в нее?
   Герман, с трудом преодолевая отвращение, терпит ласки старухи, и потихоньку раскрывает ей истинную цель своего визита: «Вы знаете три карты... Для кого вам беречь вашу тайну?».

   Графиня вдруг понимает, кто перед ней. Это не просто ухажер — это тот самый «третий», пришедший «узнать три карты, три карты...». Это и ее смерть («получишь смертельный удар ты...») и та обещанная предсказанием любовь («кто пылко и страстно любя...»), которую она столько лет ждала в своей тюрьме-спальне...

   Она, не раздумывая ни минуты, соглашается на это условие — она готова отдать жизнь за любовь!

   Герман тоже готов на все («Откройте мне вашу тайну... Может быть, она сопряжена с грехом ужасным... Я ваш грех готов взять на себя!»). Но у Графини, онемевшей от волнения, в мыслях только любовь... Наш герой взбешен, он наставляет на старуху пистолет («Я заставлю тебя говорить!»). Но она притягивает его руку с пистолетом, вставляя дуло себе в рот. Она намекает на... любовь, и тут же умирает, уткнувшись в его штаны...
   Герман в отчаянии («Мертва! А тайны не узнал я...»).
   
Акт III. Картина 5:
   Мы слышим звуки военной трубы — видимо, Герман где-то у себя в казармах (он же офицер). Он читает письмо Лизы. Она дает ему шанс на примирение и назначает ему свидание на набережной («Я не верю, чтобы ты хотел смерти Графини...»). Герман жалеет Лизу («Бедняжка! В какую пропасть я завлек ее...»). Он бежит к ней через весь город, но по пути с ним происходят странные вещи — у него начинаются галлюцинации. Ему привиделась похоронная процессия («Вот катафалк, и гроб, и в гробе том старуха...»).

   Мимо него движутся странные призраки с нечеловеческими головами...
   Герману страшно, он постепенно сходит с ума («Нет, я не выдержу!»).
   Появляется призрак Графини. Она в том самом белом платьице и красных туфлях, в которых была на момент смерти, но вся под черным прозрачным покрывалом. Она обращается к нашему страдальцу, распростертому на земле: «Я пришла к тебе против воли, но мне велено исполнить твою просьбу. Спаси Лизу, женись на ней, и три карты... три карты... три карты... выиграют сряду.».

   Появление Графини как будто успокаивает Германа. Он словно смирился со своим безумством и полностью отдался во власть призрака...
   Мы видим, как он пересекает белую черту, которая отделяет его от старухи, и переходит на ее сторону. Он целует ей руку — теперь только она может положить конец его мученьям, ведь мысль о трех картах крепко засела в его голове и постепенно сводит его в могилу...

   Старуха явилась к нему с того света не по своей воле. А по чьей?
   Она очистилась от греха, отдав жизнь за любовь. Значит, она теперь в раю, и пришла к нему... как ангел /вестник/? Видимо, кто-то там, на небесах, решил спасти Лизу?
   Или она послана другими силами (Сен-Жерменом)?
   В любом случае, мы видим, что она не является самостоятельным «игроком». Она тоже чья-то «карта». 
   Герман, чтобы узнать тайну, взял грехи Графини на себя. У него еще есть шанс спастись и даже разбогатеть, если спасет Лизу. Только он уже пересек белую черту смерти и рассудок потерял. Он болен.

Картина 6:
   Лиза ждет Германа («Уж полночь близится...»). Она пришла на свидание с чемоданом. Значит, обратного пути для нее нет, она окончательно разрушила отношения с князем. Мы слышим ее знаменитую арию («Ах, истомилась, устала я... Где же ты, радость бывалая?»). Кому она доверилась? Убийце? Обманщику? («Жизнь мне лишь радость сулила. Туча пришла и грозу принесла...»)
   Часы пробили полночь...
   Но вот появляется Герман, и Лиза снова полна любви.
   Он тоже говорит ей слова любви, но даже не смотрит на нее, он весь в своих мыслях. Он зовет ее с собой («Нельзя нам медлить!...»), но зовет не в церковь, а... в игорный дом («Там груды золота лежат, и мне, мне одному они принадлежат!»).

   Герман признался Лизе, что он стал причиной смерти Графини («Я только поднял пистолет, и старая колдунья вдруг упала!»). Лиза в ужасе от его признаний («Я должен был свершить злодейство, три карты этою ценой только я мог купить!»). Она хочет спасти Германа («Бежим, идем со мной, спасу тебя!»), но он, похоже, уже окончательно потерял рассудок («Оставь меня, кто ты? Тебя не знаю я! Прочь! Прочь!»).

   Лиза понимает, что для нее все кончено («Погиб он, погиб! А вместе с ним и я!»).
   Она сдирает со стены свою тень и падает замертво. Она теперь — призрак, неупокоенная душа, самоубийца. А призраки не отбрасывают тени... 

   Наверное, эта нравоучительная опера полезна для юных девушек.
   Молодежь должна помнить: действовать «в своих интересах» и действовать так, как «очень-очень хочется» — это не одно и то же!
   Но как объяснишь такое влюбленной «пастушке»? Ей матушка-природа нашептывает на ухо свои законы. И у нее своя правда.
   В таких случаях весь грех ложится на мужчину, соблазнителя и обманщика.

Картина 7:
   Игорный дом, дьявольское место...
   Толпа игроков с лысыми черепами... Знатные игроки в огромных шубах...

   Появляется князь Елецкий. Он уже без своего роскошного мундира, в белой рубашке («Я больше не жених.»). В этом виде он похож на... живого человека. Ах, если бы Лиза увидела его таким! Она бы, наверное, сразу влюбилась в него... Зачем он все время являлся ей каким-то самодовольным «памятником»? Зачем пел: «Хотел бы я быть вашим другом и утешителем...»?
   Девушкам надо петь: «Красавица! Богиня! Ангел!».

   Князь пришел в игорный дом впервые. Он хочет встретиться с Германом, который часто ходит туда наблюдать за игрой. Елецкий горит желанием отомстить обидчику («Я здесь за тем, чтоб мстить! Ведь счастие в любви ведет с собой в игре несчастье...»).
   Видимо, будет дуэль («Я, может быть, нуждаться буду в секунданте.»). Быть секундантом он предлагает... Томскому.
   Друзья просят Томского спеть что-нибудь веселое. Он поет довольно скабрезную песенку «Если б милые девицы так могли летать, как птицы...», задирая при этом князя, насмехаясь над ним, как над неудачливым любовником. Граф победил Князя?
   
   Появляется Герман. Он выглядит ужасно («Его очей блужданье сулит недоброе, он будто без сознанья! Нет, здесь что-нибудь не так!»).
   Герман впервые в жизни хочет сделать ставку («Сорок тысяч!»). Все удивлены («Уж не узнал ли ты три карты у Графини?»).
   Герман ставит на «тройку» и выигрывает. Он полон решимости играть дальше...
   Мы видим, как напрягся Томский. Он чувствует, что наш безумный малый так самоуверен неспроста! Если у него выиграют три карты сряду, значит и Графиню он обольстил. Тогда Томский может праздновать победу над своим главным противником —
графом Сен-Жерменом!

   Герман ставит на «семерку» и снова выигрывает! На кону огромные деньги, никто не решается играть дальше. И тогда в игру вступает князь («Я знаю, что я делаю! У нас с ним счеты!»). Это дуэль на картах?
   Мы слышим знаменитую арию («Что наша жизнь? Игра!»). Герман, опьяненный успехом, тоже дразнит незадачливого жениха («Пусть неудачник плачет!»).
   
   И вот они сходятся в игре. Герман третий раз понтирует, но «туз» в его руке внезапно превращается в «пиковую даму». И он проигрывает («Ваша дама бита!»).
   Не заслужил он выигрыша — не выполнил условия, не спас Лизу, не женился на ней.
   Кто же явился ему на карте в виде старухи? Наверное, тот же, кто являлся вместо нее на старинном портрете в спальне.
   Графиня уже избавилась от грехов, она на небесах, а вот Герман продал душу дьяволу окончательно! Он мог бы, наверное, просто растрогать старую «Венеру» своей чувственностью, но зачем-то решил действовать через злодейство...
   Томскому не удалось обыграть великого мага! Его «карта» в виде Германа — бита.

   Наш безумец видит в «пиковой даме» свою смерть («Что надобно тебе? Жизнь моя? Возьми ее!»). Он стреляет в себя прямо на карточном столе. Умирая, он обретает на мгновение ясность мысли... просит прощения у князя...
   Он видит Лизу («Ты здесь! Ты прощаешь! Не клянешь? Как я люблю тебя, мой Ангел!Красавица! Богиня!»)... И уходит в тот самый карточный стол, который забрал его душу, а теперь забирает и его всего, с потрохами («Господь! Прости ему! И упокой его мятежную, измученную душу!»).

----
   В общем, как-то так. Возможно, моя трактовка не верна.