Коля-Ваня, химик и поэт

Был у нас химик Коля-Ваня, Николай Иванович, хороший человек. Сочинял стихи. Поэт он был неважный, но писал от души и много, в общую тетрадку. Читал мне в свободное время. Я был студентом, химию не знал вовсе, а стихи любил. Выдумывал иногда сам, но, наверное, слабые, я их не помню.

Коля-Ваня был главным над студентами, приехавшими на картошку. В селе Кишлееве, на возвышении, где раньше стоял храм, тянулся деревянный барак - там мы и жили. Я - с Колей-Ваней в одной комнате. По вечерам он читал стихи, сдвинув роговые очки на кончик носа.

Его произведения были на злобу дня. О старушке на помойке в поисках еды. О бомжах, мёрзнущих в подвалах. Об уволенном заводчанине, стоящем на обочине дороги, по которой шпарят иномарки. Что-то в этом роде, передаю суть.

Я понимал, что стихи его слабые в художественном смысле. И рифма хромает, и размер, и вообще. Это были складно оформленные мысли. Вроде ритмично, но не стихи. Одно в них было ценно - душа. Болеющая душа автора, замечательного нашего Коли-Вани, чудаковатого старого химика.

Он действительно переживал за старушку, за бомжа, за уволенного заводчанина и за десятки других униженных героев своих бесчисленных баллад. Я был молод и глуп, изображал внимание, маскируя снисходительность. Мне же ещё предстояло сдавать химию, где я туп, как дерево, - это-то я понимал.

Что интересно. Графоманство Коли-Вани мотивировало и меня к сочинительству. Надо же было что-то предъявить на вечерних читках. И я, человек, в сущности, мелкогородской и породы не крестьянской, ковыряясь днём в картофельном поле, запоминал пришедшие на ум строчки: «На селе за пашнею, где гуляет ветер, я любовь вчерашнюю со студентом встретил…» Ну и дальше про ревность, про кипение чувств, а заканчивалось всё, конечно, грустно: «Волосы волнистые снова в косу свила. Я любил неистово, ты меня забыла». Словом, я не Лермонтов, не Пушкин, я простой поэт Кукушкин.

Стихотворство моё было уровня понятного и использования одноразового: после декламации в бараке листы, записанные по памяти, терялись безвозвратно. Что и к лучшему. Не знаю, сохранились ли тетради Коли-Вани, может быть, его наследники и сложили их где-нибудь на антресолях, а то и цитируют иногда, как документ эпохи.

И вот ещё. Много ведь стихотворений в жизни прочёл: поэт в России больше, чем поэт, и страна великих дала препорядочно. Однако иногда, заплутав в хитросплетении разностопных строк, подивившись музыкальному рисунку стиха, но не обнаружив в душе ни малейшего отклика, думал: «А Коля-Ваня как-то умудрялся зацепить». Он просто читал - эмоционально. И, бывало, его очки уплывали с кончика носа по набежавшей слезе.