Я не жалею ни о чем

Есть песня под таким названием у Юрия Антонова, кумира советского периода, автора многих хитов.  По вечерам я смотрю старые передачи с творческих вечеров наших любимых композиторов, поэтов, исполнителей. Это помогает мне успокоить нервы после чтения информации о событиях на Украине.  Послушал эту песню, и задумался: "А мне есть чем себя упрекнуть, могу я повторить слова из песни Антонова, всегда ли я принимал правильные решения?"  И  вечером не мог долго уснуть, размышляя. А утром решил поделиться своими размышлениями со своими читателями. Ведь они наверняка в своей жизни  стояли перед такой же дилеммой.  Я не собираюсь останавливаться на мелочах, например, купить конфеты или мороженное. Нет, поговорю о вещах, которые круто изменили мою жизнь, и не только мою, моей семьи.  Итак, начинаю.

В школьные годы мне не приходилось принимать самостоятельные решения, за нас все решали родители или устоявшийся уклад жизни.  Посещение школы, выполнение школьных домашних заданий, обязанностей по дому, тренировки или досуг в свободное время.  Даже выбрать любимый вид спорта мне не довелось.  Моя дядя  Витя Пастернак был в 50-е годы сильнейшим волейболистом в Хабаровском крае, я видел, как он играет, и увлекся этим видом спорта.  А потом сам дядя обучал меня правильной технике. Не только меня, вместе с другим дядей Вовой, всего на год старше меня. С Вовкой, которые был скорее старшим братом, чем дядей, мы и ходили вместе играть в Хабаровске и даже тренироваться в сборную школьников края.

А легкой атлетикой, вернее, бегом на сто метров и прыжкам в длину и высоту, я занялся совершенно спонтанно, выиграв в 9 классе первые школьные соревнования, опередив даже 11-ти классников. Потом в тот же год успешно выступил на районной спартакиаде школьников, выиграв 5 первых мест.  Это дало стимул заниматься спортом, и добрых 5 лет я изнурял себя тяжелыми тренировками, пока не понял, что моих талантов  хватает, чтобы выиграть прыжки в длину среди студентов Хабаровского края, но ничего более значимого.  Травмы ускорили процесс принятия решения закончить с тренировками по прыжкам. Но вот волейбол остался в моей жизни навсегда, до сих пор я с удовольствием смотрю поединки волейболистов и мужчин, и женщин.

Я человек увлекающийся. Когда в учился в 6 классе, в школе организовался духовой оркестр и я записался в него.  Ктр-то знает, чтобы играть на тех или иных инструментах, надо иметь определенную величину губ, чтобы они входили в мундштук этого инструмента. Мне подошел тенор, и несколько лет я играл на нем. В старших классах, когда уехал из поселка парень, игравший на барабане, меня посадили за него. Опять чисто по физическим причинам. Я был парень сильный, и таскать тяжелый барабан мне было сподручнее. Нам ведь приходилось играть не только в школе или поселковом клубе, но и во время демонстраций и похорон.

Игра в оркестре заставила изучить нотную грамоту.  И когда к нам домой принесли аккордеон (знакомые куда-то уезжали и принесли его на сохранность как самую ценную вещь в доме), я стал играть на нем по нотам. Но играл только правой рукой, выводил мелодию, а вот левой, т.е. басами, так и не научился. Когда аккордеон вернули хозяевам, я стал осваивать имеющийся у нас баян (мы его выиграли в денежно-вещевую лотерею), но играл строго по нотам и одной рукой.

Хорошо рисовать я умел с детства, перешел ко мне талант отца, который кое-что мне подсказал. Но рисовал только карандашом, красками так и не научился, вернее, меня никто этому не учил. Впрочем, никто не учил и лепить из пластилина, но у меня это очень хорошо получалось. Пластилин пластичный материал, легко теряет форму в теплом помещении. Чтобы этого не происходило, я из жесткой проволоки делал каркас, прикреплял к каркасу хорошо высушенные деревяшки, чтобы фигура была легче и требовалось меньше пластилина, а потом лепил саму фигуру.  Одним из моих творений размером свыше 30 см была статуя "Перекуем мечи на орала", которая стояла в школе на выставке детского творчества и сохранила свою форму.

Но больше всего мне нравилось лепить фигурки спортсменов, не одиночные, а групповые, а если одиночные, то не статичные. Особенно у меня получилась фигура прыгуна в высоту, когда он преодолевает планку. Он касается планки бедром, а весь находится в воздухе. А еще одна композиция, взятая из спортивного журнала, показывала, как 3 или 4 бегуна стипль-чеза преодолевают барьер. Лишь одна нога стоит на этом барьере, все другие бегуны касаются этого бегуна кто рукой, кто ногой, и все висят в воздухе.  Чтобы пластилин не тек, я держал свои скульптуры в сенях  у входа в дом на холоде.

Мой отец в это время был директором семилетней школы в соседнем поселке.  Однажды приехала комиссия из районного отдела образования с проверкой. Когда проверка завершилась, был проведен итоговый педсовет, отец пригласил членов комиссии к нам в дом на ужин, так как в это время поселковая столовая уже не работала.  А в сенях на входе стояли мои скульптуры, которые члены комиссии и увидели.  Они высказали неподдельное восхищение моими творениями и пригласили меня на разговор. Я учился в 11-м классе, заканчивал школу и решал, куда пойти учиться дальше. Члены комиссии в один голос заявили, что надо подавать документы с училище имени Сурикова в Москве, мол, у меня большой талант.  Я послушался их, написал письмо в училище, чтобы узнать, какие документы надо сдавать. Мне пришел ответ, что вместе с обычным школьным аттестатом надо иметь характеристику, а так же документ о том, что я обучался в соответствующей секции Дома пионеров, и прислать фотографии моих работ. Но если фотографии я еще мог сделать, то никакого дворца или дома пионеров в нашем поселке не было, и документа  из него мне  было не получить.  Так и не сбылось мое желание (правда, не очень уж сильное) стать скульптором.

Самые трудные решения пришлось принимать после окончания школы. Я мог получить серебряную медаль, но конфликт с учительницей химии привел к тому, что мне, победителю районной олимпиады по химии, в аттестат поставили четверку, и медаль пролетела надо мной, как фанера над Парижем.  Пришлось сдавать все экзамены при поступлении в институт. Но зато я был единственный мальчик в 1965 году, который получил все пятерки на вступительных экзаменах в Хабаровский медицинский институт - по физике, химии и за сочинение.

Но перед этим снова стоял выбор передо мной, в какой институт поступать. Аттестат у меня был хороший, характеристика еще   лучше - спортсмен, музыкант (играл в школьном духовом оркестре) - такие документы в те годы были рады взять в любом институте. Я выбрал медицинский, меня не испугал самый большой конкурс в нем, особенно на лечебный факультет.  Вообще я был немного нагловатый парень, не считал, что я кому-то уступаю в уме или знаниях, и с чем-то могу не справиться.  Признаюсь, это помогало мне выживать в этой непростой взрослой жизни.

За годы учебы в институте я так и не решил, каким врачом хочу стать.  Хотя для выпускника лечебного факультета все дороги были открыты в любую специальность.  Парни обычно хотели стать хирургами или анестезиологами, гинекологами. Но мне заниматься лечением пациентов не очень хотелось. Так что направление меня на военную службу по окончанию института было в какой-то мере спасением.  А вот служить на подводную лодку я попросился сам. Вдохновился чтением мемуаров наших подводников, которые хот и не часто, но появлялись. К тому же за год до начала службы я прошел военную практику именно в бригаде подводных лодок, и узнал, что это такое - служить на дизельной подводной лодке.  Именно тогда я впервые вышел в море, и погрузился на глубину в 150 метров, прошел посвящение в подводники - выпил плафон забортной воды и поцеловал качающуюся кувалду.

Но и на службе мне пришлось принимать решение.  Служба у меня шла, комсомольцы субмарины избрали меня своим комсоргом, а потом дали рекомендацию в партию. Я уважал своего замполита Кудлаева и не стал подводить его, принял предложение о вступлении в КПСС.  Никаких карьерных планов не строил,  лишь честно выполнял свой служебный долг.  И это стало главным в моей дальнейшем деятельности в течение всей моей жизни.  Примером для меня служил мой отец, Константин Иванович Щербаков, многолетний директор двух школ в наших местах, куда его направляла районная партийная организация.

Поэтому я неоднократно получал предложение остаться служить в кадрах военно-морского флота.  Но во время службы вышел новый приказ Министра обороны, согласно которому я со своим зрением  0,1 на левый глаз и 0,2 на правый мог служить только на берегу. А предложить мне хорошую должность для продолжении службы не смогли, лишь майорскую должность начальника медицинской службы в учебном отряде, поистине расстрельную в те годы.  Отслужив, я не мог рассчитывать на приличную пенсию, поэтому я уволился в запас, стал врачом на "гражданке".  Снова предстояло сделать выбор.

У тут сказалась моя прагматичность. Я знал по личному опыту, что врачи-евреи обычно стараются попасть на "хлебные" должности - гинекологов, стоматологов, дерматологов  и .... рентгенологов. А так как становиться клиницистом, чтобы лечить людей, я не хотел, осталась должность врача-рентгенолога.  И я не ошибся с выбором специальности. Рентгенология оказалась именно такой специальностью, где я сумел полностью реализовать свои способности - хорошую память, в том числе зрительную, умение рисовать и представлять плоское изображение обяемным, что очень важно в этой профессии. К тому же я попал работать в многопрофильную клиническую больницу, и сразу стал получать знания и приобретать опыт практически по всем разделам медицины. В поликлинике или каком-нибудь диспансере круг пациентов, которых приходится смотреть, очень узкий, и стать специалистом широкого профиля практически невозможно. А у меня это получилось, говорю не для бахвальства, а высказываю мнение своих коллег и профессоров родного института, с которыми участвовал в консилиумах. Ведь в те годы именно врачи-рентгенологи ставили примерно 80% диагнозов больным.

С первых месяцев работы в крупной городской больницы меня, как молодого коммуниста, стали нагружать партийными поручениями. Я возглавлял народный контроль в больнице, был председателем участковой избирательной комиссии, выполнял более мелкие партийные поручения.  Так что  рос мой авторитет и как врача-рентгенолога, и как исполнительного и ответственного коммуниста.  Через 3 года работы в больнице  меня, самого молодого в первичной партийной организации, весьма большой, около 80 членов КПСС, избрали секретарем партбюро.  Это был сентябрь 1977 года, а в октябре того же года была принята новой Конституция СССР, где впервые появилась статья 6 о руководящей и направляющей роли КПСС. 

Работа партийных организаций перестраивалась, и в свете новых решений я был вовлечен в организацию оказания медицинской помощи в стационаре, 3 поликлиниках и 32 здравпунктах многопрофильной городской больницы.  В свете этого я и стал выполнять возложенные на меня обязанности парторга, как вы сами понимаете, на общественных началах. Это заметили в райкоме партии, в городском отделе здравоохранения, и мне предложили занять должность главного врача другой, такой же крупной больницы, обещая выделить мне квартиру, зная. что у меня остро стоит жилищный вопрос. Но я не считал, что дорос до такой должности, не имел ни соответствующих знаний, но главное, опыта  организации здравоохранения. С большим трудом мне удалось отбиться от этого предложения. Помог мой дядя Витя, тот самый волейболист,  ныне ставший вторым секретарем горкома партии. Он выслушал мои аргументы по просьбе моей мамы, на глазах которой проходила эта борьба с городским отделом здравоохранения и горисполкомом, счел их убедительными, позвонил куда надо и от меня отстали.

А через 4,5 года после прихода на работу в больницу я стал заведующим рентгеновским отделением.  Ответственность за правильную постановку диагнозов в рентгеновских кабинетах возросла, но реально мне напрямую подчинялись лишь кабинеты стационара.  В поликлиниках весь персонал кабинетов подчинялся заведующим этих поликлиник.  Надо было решить этот вопрос, и тут мне помогла учеба на курсах повышения квалификации в столице, где помимо знаний по диагностике заболеваний нам дали и азы по организации работы рентгеновских отделений. Вернувшись в Хабаровск, я убедил главного врача в целесообразности создания такого отделения в нашей больнице, и скоро появилось рентгеновское отделение с числом 42 штатных единиц, из персонала  стационара,  поликлиник,  травмпункта.  Через 2 года наше отделением  было признано лучшим в социалистическом соревновании  среди лечебно-профилактических учреждений края.

Примерно в это же время меня назначили главным рентгенологом города Хабаровска. Внештатным, за эту общественную работу, как и за партийную, мне не платили. Но я был обязательным человеком и старался работать на совесть.   Это заметили уже в краевом отделе здравоохранения, и в апреле 1986 года пригласили на должность главного рентгенолога края. Здесь я уже не раздумывал, соглашаться или нет.  Я был готов к новым для меня обязанностям всем предшествующим опытом и работой, и согласился, не раздумывая.  Возразила лишь 3-й секретарь райкома партии, ей не хотелось, чтобы уходил сильный парторг больницы. Но меня поддержал первый секретарь, сказал, что район должен гордиться, когда специалиста приглашают работать на краевую должность.

Но через полтора года работы в новой должности, с которой я хорошо  справлялся, что было отражено в справке по итогам проверки рентгеновской службы края главным рентгенологом РСФСР профессором П.В.Власовым, передо мной снова встал вопрос: продолжать ли работать на прежнем месте или принять предложение заведующего отделом здравоохранения Хабаровского крайисполкома А.И.Вялкова стать его заместителем. Мы с ним были знакомые еще со студенческих лет, тренировались в одной секции легкой атлетики и носили друг друга на спине. Он окончил институт на год позже, по распределению попал в город Комсомольск-на-Амуре, работал врачом,  заведующим поликлиникой, директором медицинского училища, инструктором горкома партии.  Хорошо себя зарекомендовал и был переведен на работу в крайком партии инструктором, курирующем здравоохранение. Именно тогда он обратил внимание на меня, тогда парторга крупной больницы.  Однажды на базе нашей больницы был проведен краевой семинар секретарей первичный партийных организаций медицинских учреждений, на котором я делился своим опытом работы.

Он стал заведующим отделом здравоохранения крайисполкома в то время, когда я уже был главным рентгенологом края. Его первым заместителем был В.А.Шокур, мощный организатор здравоохранения, давно работающий в этой должности.  Иметь такого человека рядом с собой Вялков не захотел и стал ставить на должности своих заместителей более лояльных к себе людей. Уволить Шокура он не мог, не за что было. Тогда он затеял реорганизацию, и подвел Шокура под сокращение.  Но еще до этого я выручил отдел здравоохранения, сумев разобраться в непростом вопросе с медосмотрами так называемых чернобыльцев, т.е. побывавших в зоне Чернобыльской АЭС.  Именно этот факт заставил Вялкова задуматься о моей кандидатуре на должность одного из своих заместителей. А когда Власов принес ему очень хорошую справке о работе рентгеновской службы края, решение было принято окончательно.  И в тот же день я получил предложение стать заместителем заведующего отделом здравоохранения крайисполкома.

Посоветоваться с кем-нибудь об этом предложении мне было не с кем. Отец, мнение которого для меня было очень важным, умер год назад.  Дядя, В.С. Пастернак, работал в Москве, еще два человека, которые знали меня по прежней работе,  бывший главный врач Л.Н.Яковлева и первый секретарь крайкома КПСС Н.Н.Данилюк точно посоветовали бы принять предложение.  Мама сказала, что ничего в этом не понимает и считает, что я сам должен решить.  Целую неделю в думал над этим предложением и шел на новую встречу к Вялкову с желанием отказаться.  Но часовой разговор с ним и с его первым заместителем В.П.Чебоненко, аргументы А.И.Вялкова о моих деловых качествах, ссылка на мнение Л.С.Шетенко, которая в свое время предлагала мне стать главным врачом больницы (она была заведующей городским отделом здравоохранения) и перспективы совместной работы изменили мое мнение, и сразу после ноябрьских праздников 1988 года я зашел в свой новый служебный кабинет.

Я не буду писать, как мне трудно пришлось на первых порах, об этом у меня есть целая глава в моих мемуарах. http://proza.ru/2017/03/17/529.

Сейчас, когда я вспоминанию те годы и спрашиваю сам себя, правильное решение я тогда принял, понимаю, что поступил верно. Это позволило мне на долгие годы сохранить интерес к профессии. Да, я стал организатором здравоохранения и меня занимали другие вопросы, а так как я был чиновником краевого уровня на переломе нашей российской истории, работы было очень много, решать приходилось много трудно разрешаемых вопросов в "лихие 90-е годы", при недостатке финансирования и материальных ресурсов, но нам удалось сохранить сеть лечебных учреждений в крае, сохранить медицинские кадры. Все это полетело в тар-та-ра-ры уже позже, когда я не работал в органах управления здравоохранения, а А.И.Вялков не стал первым заместителем министра здравоохранения России. Пришедшие на смену профессионалам Зурабов, Голикова, Скворцова начали так называемую "оптимизацию", после которой обычному человеку получить качественную медицинскую помощь не стало возможности, особенно в глубинке, на периферии.

Я успел поработать в здравоохранении еще до этого. Последнее место моей работы была должность директора городской многопрофильной больницы в городе Нефтеюганске, бывшей столицей бывшей нефтяной компании "Юкос".  Я кое-что успел сделать в ней за время работы, но не всё. Проблемы, связанные с делом "Юкоса", коснулись и меня, правда, краем, я вынужден был уйти на пенсию по "собственному" желанию, хотя бы мог поработать еще лет 10 минимум и сделать то, что было у меня в планах.  Не довелось. Но хоть меня не стали поливать грязью за все неблаговидные дела, что позже долгое время творились в здравоохранении России. Пандемия коронавируса все показала, так сказать, "бог шельму метит". Но все те, кто причастен в развалу медицины в стране, продолжают занимать "хлебные" должности, при власти и деньгах. И это бесит, хотя после операции на сердце мне противопоказано волноваться.

После ухода на пенсию мне пришлось еще несколько раз принимать судьбоносные решения.  Вначале после перенесенного обширного инфаркта миокарда решить, рискнуть ли сделать операцию на сердце или нет. Все же 10% пациентов при таких операциях умирают на операционном столе. Решил оперироваться и выиграл, больше чем на 8 лет продлил свою жизнью. Ведь с таким осложнением после инфаркта, какое  было у меня (аневризма левого желудочка сердца и пристеночный тромб в полости сердца) всего 10% доживают до 5 лет.

Следующее решение привело к тому, что я покинул прежнюю жену, потому что мы оба устали от совместной жизни и стали постоянно ссорится. С новой женой мы живем душа в душу, в чем убедились все мои дети, приезжавшие в гости.  А последнее решение коснулось вопроса, стоит ли публиковать на литературном сайте мои воспоминания, и снова решение было принято верное. Я увлекся литературным творчеством, у меня свыше 3300 опубликованных на литературном сайте произведений, свыше 96 тысяч читателей и пять изданных книжек, которые нашли своих читателей.  Это стимулирует меня работать с удвоенной энергией и не хандрить по пустякам.

Можете спросить, уважаемые читатели, каков же итог моих рассуждений? Отвечу весьма пространно, но по существу.

Народная мудрость гласит, что человек прожил свою жизнь не зря, если родил сына, построил дом и посадил дерево.  У меня два сына и дочь, есть 4 внука, 2 из которых носят мою фамилию и являются продолжателями веточки Ивана Щербакова, моего деда, в генеалогическом древе. Кстати, я создал и древо, в которое свыше тысячи персон, относящихся к шести поколениям, причем у половины есть фотографии в этом древе. И любой из моих родственников, близких и далеких, может с ним познакомиться, потому что оно в интернете. Главное, чтобы был адрес электронной почты у этого родственника.

Есть в поселке под Тюменью таун-хаус, что-то вроде родового поместья,  100 кв метров жилой  площади и 4 сотки земли. Там не раз отмечала праздники вся наша семья.  И на этом участке есть посаженные с моим участием и плодовые деревья, и декоративные елочки.  А сколько я посадил деревьев в дни коммунистических субботников, вряд ли поддается подсчету. Так что я неплохо выполнил заветы наших предков. Но это та сторона, что на виду.

Признаюсь, я немало совершил в своей жизни ошибок, но нет ни одной, из-за чего мне было бы стыдно глядеть в глаза людям.  Я не делал карьеру, хотя она у меня удалось, ведь многие годы я был вторым по статусу в здравоохранении огромного края.  На вышестоящие должности меня выдвигали, потому что видели, как ответственно я работаю на предыдущей.  Я не искал легких путей, шел туда, куда меня посылали. Я вполне мог "откосить" от военной службы, но не сделал этого, отдал три года своей молодой жизни службе, и очень тяжелой, на дизельной подводной лодке, за плечами одна боевая служба, или "автономка", как говорят подводники.  И на "гражданке" я не сачковал, работал на 2,5 ставки, чтобы обеспечить свою семью.  У меня две высших категории врача - по рентгенологии и организации здравоохранения и социальной гигиене.  Везде, где я работал, у меня был высокий авторитет профессионала своего дела.

Будучи инвалидом с культей сердца, я не отлеживаюсь на диване, я стараюсь приносить хоть какую-то пользу. У меня есть пять написанных книг, где много рассказывается о Дальнем Востоке, где я прожил большую часть жизни, есть книга о моем отце, которого уважали все мои земляки. Но особой моей гордостью является альманах с воспоминаниями земляков, изданный к 150-летию родных поселков на севере Хабаровского края, моей малой родины. Так что нечего жалеть о прожитых годах.  И для меня жизнь продолжается.
Так что будем жить, уважаемые читатели!