Жилины. Том 2-13

         Глава 13. В Жилицах. Сентябрь 1748 года.

     Раньше ляжешь – раньше встанешь, так я для себя переиначил известную присказку. Вот и встал утром действительно раньше обычного. Поработал на отлично. Я сразу, как встал, к рукописи третьей главы обратился. Её Пётр Солодовников писал своими мелкими, хотя и довольно чёткими буковками. Любит он их выписывать и даже гордится тем, что на обычном листе писчей бумаги, их у него значительно больше помещается, чем у других авторов. Бумагу он таким образом экономит, так он это всегда объяснял. Вначале, они у меня, спросонья, наверное, в глазах сливаться, да крутиться-вертеться принялись, но потом привык я к ним и начал разбираться во всех умозаключениях своего соавтора. Некоторые лохматящиеся места причесать пришлось, как говорится марафет навести, но одновременно у меня и несколько вопросов возникло. В одном случае захотелось капельку подискутировать по одному, на мой взгляд, спорному утверждению, в другом – не совсем понял мысль автора, следует кое-что конкретизировать, а то двусмысленность может получиться. Решил оставить всё так как есть до партийного собрания, после которого мы с Петром сможем уединиться и все эти вопросы утрясти. Поэтому я посчитал, что главу рано в разряд отредактированных относить и в дипломат свой положил, надеясь при этом, что в новой папке с завязками она в пятницу утром неминуемо окажется.

     Поставил я точку на этом и на кухню подался, а там ещё никого. На часы глянул, шести нет. Самому интересно стало, во сколько же я встал, как-то не догадался посмотреть на часы, когда проснулся. Ну, да ладно. Пришлось в кабинет вернуться. Достал из дальнего ящика стола пачку бумаг с заметками об услышанном о моих предках. Не хилая такая пачка образовалась. Полистал я её и у меня даже окрепло желание, ну может ещё не вполне оформившееся, а скорее позыв такой, действительно взять и обработать это, примерно так как я сейчас с монографией делаю. С этой-то всё ясно, её издательство ждёт, у него с авторами, то есть с Петром и мной договор имеется. А вот что делать со всеми этими бумагами. Я пачку листов, исписанных моим корявым почерком, который только я сам, да машинистка моя любимая разобрать могут, на руке взвесил и назад в дальний ящик отправил. До лучших времён убрал, но уже прекрасно понимал, что как только с монографией закончу, тут же за новую для себя работу примусь. Пусть роман, или не роман получится, попробовать следует. Да и не только для того чтобы его увидеть в виде толстой книги, изданной в красивом переплете, а скорее, чтобы он был напечатан в энном количестве экземпляров на машинке и роздан всем моим родственникам, особенно подрастающей молодёжи, дабы те не были "Иванами, не помнящими родства", а, чтобы знали, как жили их предки в течение двух с половиной предшествующих столетий и чего они в своей жизни добиться успели. Нравоучительная такая история судя по всему может получиться.

     Пока я эти заметки перебирал, да сидел в раздумьях, услышал, как Люба встала и на кухню пошла. Ну, и я следом за ней туда же отправился. Поделился своими мыслями с женой, она мой главный советчик, а также руководящая и направляющая сила в нашей ячейке общества, она во всем со мной согласилась, единственно попросила побольше внимания уделять представителям старшего поколения, чтобы они свои знания и память наизнанку вывернули и ничего забыть не смогли.

     Любе сегодня на работу надо, поэтому она быстренько к своей сметанке приступила, чаем со сложным бутербродом её догнала и отправилась в спальню одеваться.

     А я себе любимому кашку варить принялся. Она уже булькать начала, когда на кухне замечательная троица один за одним появилась. Впереди, как и положено, старший брат шёл, за ним средний, ну а папа мой, как самый младшенький в этой компании, третьим вышагивал.

     Дяде Никите и папе я не спрашивая начал хлеб маслом мазать, а дядя Фима сидел какой-то задумчивый. Я его спросил:

     - Дядя Фима может вам подогреть чего-нибудь поосновательней?

    Он головой замотал:

     - Нет, я, как все.

     - Ну, я, например, кашу манную ем, - ответил ему я, - может и вам кашки положить?

     - Нет, нет, я, как все, - снова повторил он и остался сидеть, привалившись к спинке стула.

     Позавтракали все очень быстро, мне даже второпях пришлось свой цикорий допивать. И вновь с дядей Никитой впереди все гуськом отправились в детскую, только теперь замыкающим в процессии был я, поскольку самым младшим оказался. В детской все разбрелись кому куда удобней, и дядя Никита начал новую серию рассказов о приключениях двух совсем ещё пацанов – Ивана и Митяя: 

      - Всё утро, пока они из одного дома в другой ходили, Иван, как бы невзначай Митяю элементарные торговые приёмы демонстрировал, одновременно раздумывая над предложением Луки взять коляску на ближайшее время. Поездок предстояло изрядно, были и такие, куда на телеге явиться было попросту неприлично. Но, где вторую лошадь взять? В Лапино осталась старая кобыла, приученная по полю ходить. Тут вроде бы недалеко, за три-четыре часа управиться можно. Иван из последнего дома вышел, решительно головой мотнул и к Луке направился:

     - Лука Фролович, а вот ежели я приму твоё предложение и коляску эту новую возьму, то как надолго это возможно и что я за это буду должен?

     Он всё это выговаривал, запинаясь и краснея. Просить, что-либо Иван не любил и полагал, что это может его и не унижает, но ставит в какое-то зависимое положение, а с этим он никак согласиться не желал. 

     К его удивлению, а скорее сказать удовольствию, Лука ответил прямо:

     - Иван, она стоит и пылится, только место занимает, да и лошадь кроме того, что постоянно ест и за ней навоз необходимо регулярно убирать, ничего хорошего в нашу жизнь не вносит. Если тебе коляска с лошадью необходима, чтобы в том числе и наши трудности разрешать, забирай её. Хочешь на время, бери на время, только верни в таком же состоянии, что сломаешь или испортишь, починишь или деньгами возместишь. Если же совсем надумаешь забрать, то будешь мне должен столько сколько я за неё заплатил. Бумаги на покупку у меня имеются. Вот и всё.

     Он помолчал буквально несколько мгновений и продолжил:

   - Да, Иван, я тебя предупредить хочу. Ты ведь крестьянин. Тебе, впрочем, как и мне, на коляске ездить запрещено. Все ездят и все знают, что все ездят, но ежели полиция придираться начнёт, коляску даже отобрать могут. Но ты одет, как чистая публика одевается, Митяй на козлах будет сидеть, никому даже в голову не придёт, что вы оба крестьяне. Держись уверенно и всё, но лучше в препирания с урядниками и городовыми не встревай, имей в кармане небольшую мзду, копеек в пятнадцать-двадцать, и спокойно езди, где захочешь.

    - Дядя Лука, - Иван тут же перешёл на привычную форму общения, - тогда я действительно её возьму, пока временно, и ненадолго, а уж, если, потребуется на более длительный срок, то о покупке поговорим. Я в течение ближайшей недели у тебя точно появлюсь.

     - Бери Иван, бери. Потом посчитаемся. Только просьба одна есть. Уж коли мы договорились, а у тебя телега пустая почти, возьми хоть немного посуды из моих запасов.

     Иван кивнул согласно головой, и ведь действительно не гоже на пустой подводе возвращаться, ежели товара гора лежит.

     В амбаре, где Лука держал готовую для продажи посуду, Иван задержался надолго. К удивлению Луки, он принялся набирать, то, что самому хозяину очень нравилось, но от чего отказывались рыночные воротилы. Иван, как специально, выбирал высокие кувшины с лёгкой пережабиной, ручкой и отогнутым вниз носком, через который приятно наливать квас или взвар какой, или приземистые, похожие по форме на братины, сосуды, орнаментом причудливым по самому верху украшенные, в которые так удобно макать хлебушек, если там налиты густые жидкие приправы, а также маленькие на одного едока подобные же блюдца. Набравшись такого оригинального товара, Иван махнул рукой:

     - Дальше грузите всё подряд, но чтоб изделия разные были, - а затем к Митяю обратился:

     - Ты, всё то, что я отобрал, аккуратно по пустым коробам разложи, да соломой всё переложи, а остальное пусть крючники сами на подводу раскладывают, как они привыкли.

     Сам же при этом продолжал рассматривать всё то, что на полках стояло в небольших количествах. Вот ему на глаза попалось большое плоское блюдо, разделенное на несколько частей невысокими перегородочками, он его в руки взял и вопросительно на Луку посмотрел:

     - Это Ваня кабаретница называется. Сюда различные закуски или заедки положить можно, и они между собой смешиваться не станут.

     Иван покрутил, покрутил это блюдо и тоже его на телегу отнёс, сказав Митяю:

      - Такого тоже дюжину в какой-нить короб положить следует.

      - Ваня, ты первый из моих покупателей, который к кабаретнице интерес проявил. А мне она очень даже нравится. Мы с Евдошей ей часто пользуемся, когда у нас время спокойно поесть находится. Редко только это бывает, - вздохнул Лука, - чаще на бегу приходится это делать.

      Погрузка, а затем увязывание подводы бесконечно длинной пеньковой верёвкой заняли ещё почти три часа, но Иван смотрел на это спокойно. Действительно договорились увезти часть товара, так надо договорённость делом подкрепить. В общем выехали, когда солнце садиться приготовилось. 

         Ехали вначале друг за другом. Иван впереди на красивой четырёхколёсной лёгкой коляске, снабжённой откидывающимся складным верхом из толстой кожи чёрного цвета, бока у коляски были деревянные резные, окрашенные в тёмно-красный цвет и отделанные золотистыми загогулинками. На такую коляску заглядеться можно было. Да и лошадь коляске подстать была, крупный тёмно-гнедой мерин с чёрными, как вороново крыло гривой и хвостом. Иван уселся на козлы, с них и лошадью управлять было попроще, да и поговорить с соседом можно было. Митяй на гружённой телеге ехал за ним. Специально отправились по дороге, которая на тракт выводит. Там может и длиннее было, но зато шире и ровнее, а то не дай Бог растрясёшь всю подводу. Иван мельком поглядел на список товара, написанный приказчиком Луки с пометкой хозяина -25% и головой покачал. Ежели грамотно всё это продать, то можно вдвое больше получить, чем первоначальную цену приказчик обозначил, а тут ещё такая большая уступка дана.

    На тракт выехали и, если они никому не мешали, то ехали рядом и даже переговариваться умудрялись.
   
     Совсем поздно было, когда они до Жилиц добрались. Лошадей распрягли и в стойла поставили. Коляску в конюшню закатили, она лёгкая да подвижная была, а подводу, так увязанную и оставили посередине двора.

     Тихон полулежал, полусидел на своей лавке. Возможно он уже спал, но шум за окном, да ржание лошадей его разбудили. Он с открытыми глазами ждал, когда Иван, наконец-то явится. На шум прибежали и Авдотья с Настёной.

     - Ну, вы и гулёны. На день уехали, а вернулись аж через три, - принялась ворчать Авдотья, зажигая свечу.

     - Подожди, Авдоша, - тихонько проговорил Тихон, - дай людям в себя прийти, дорога дальняя, устали небось. Сегодня говорить не будем. Поснедайте, что в печи стоит, - обратился он к Ивану с Митяем, - да спать ложитесь. Все разговоры до утра оставим.

     Скоро свеча в избе погасла и все заснули.

     - Давайте и мы перерывчик небольшой с дремотой сделаем, - сказал дядя Никита и направился к кровати, на которой ночью спал. Отец с дядей Фимой его тут же поддержали и на свои койки завалились, а я к себе в кабинет поспешил. Там на часы посмотрел. Они показывали одиннадцать с небольшим, до поездки в больницу времени было ещё полно, я и подумал:

     "Пока они отдыхают, я могу к четвёртой главе монографии приступить. Её я писал, с ней я думаю никаких проблем не должно быть" - я уселся за своим письменным столом, достал четвёртую главу и принялся её тихонько вслух читать. Причём читать надо не про себя, а именно вслух, так чтобы можно было слышать свой голос. Когда читаешь молча глазами, многие ошибки и описки не видны, они проскальзывают мимо глаз и всё. А вот когда начинаешь каждое слово тщательно, а что самое главное, не торопясь вслух произносить, то уже не только глазами, но и ушами ошибки и несогласования всякие обнаруживаются. При этом желательно, конечно, чтобы вокруг была полная тишина и тебя ничто от редактируемого текста не отвлекало.   

     Только я с чувством, с толком, с расстановкой с десяток страниц рукописного текста прочитал, практически никаких исправлений и поправок не внося, как щелкнул замок входной двери и послышался Любин голос:

     - Это я, не волнуйтесь.

     "Наверное, забыла что-нибудь настолько важное, что домой пришлось вернуться", - в первую очередь, эта мысль мне в голову пришла, но её тут же другая сменила:

     "Может заболела, чувствует себя плохо", - и я тут же поспешил в коридор.

     По внешнему виду с Любой всё было нормально, по крайней мере, она больной не выглядела. Одновременно со мной из детской высунулась папина голова и послышался его вопрос:

     - Любаша, случилось что?

     Я практически одновременно свой вопрос задал:

     - Забыла, что ли что?

     - Да, нет, всё нормально. Просто сегодня у нас в Министерстве большое совещание проводится. Столовую закрыли на его обслуживание, вот наше начальство нас по домам и распустило. Сами они остались нас прикрывать, совсем же Объединение обезлюдеть не может. Три дня совещание будет, нас попросили в субботу
на работу выйти, но не на полный день, а только до обеда. Взамен пообещали два дня к отпуску добавить. Я согласилась, у вас всё равно разговоры с утра до ночи, я только помешать могу. Так, что завтра и послезавтра я даже раньше, чем сегодня домой вернусь, обедом вас кормить буду. Вы же сегодня ещё не ели небось ничего? Ванька только пельмени признаёт, он их может заглатывать, не разжёвывая, с утра до вечера. Сейчас я переоденусь, на стол накрою и вас позову.
 
     Возвращаться к монографии было бесполезно, ну что можно успеть сделать за десяток минут, поэтому я отправился в детскую и сразу же, как только туда зашёл, послышался голос дяди Никиты:

     - Как это уже всем привычно было, утром Иван снова самым первым проснулся, когда ещё солнце только собиралось всходить. Вскочил и сразу без промедления на свой пригорок отправился, на котором он привык поутру солнышко встречать.

     Сколько он там времени провёл, он и сам не знал, а когда во двор воротился, принялся подводу потихоньку распаковывать. Он никуда не спешил, по одной доставал из неё вещи, от Луки полученные, рассматривал их со всех сторон, крутя перед глазами, аккуратно в амбар относил и на солому укладывал. На крыльце появился Митяй:

     - Иван, Тихон Петрович проснуться изволили и попросили, чтобы ты к ним подошёл. Ты иди, а я тут пока поработаю.

     Иван объяснил Митяю по какому принципу он начал разгружать подводу, попросил без него короба не трогать и направился в дом. Тихон по-прежнему то ли полусидел, то ли полулежал на скамье. Под спиной у него виднелась какая-то деревянная конструкция, к которой была прикреплена большая подушка. Вот он на всё это и опирался, чувствовалось, что ему удобно было. За три дня, что Иван отсутствовал, внешний вид Тихона немного изменился в лучшую сторону. Прежде всего, у него правый глаз открылся. Пусть не полностью, но отёк немного спал и глаз через образовавшуюся щёлочку стал виден. Вроде бы перекошенность лица слегка уменьшилась, а может это из-за полуоткрывшегося глаза так казаться стало – Иван так и не понял. Но, что точно улучшилось, так это работа рук – левая спокойно поднялась и Тихон ей призывно к себе Ивана поманил, а правая пусть и с напрягом, но на свою коленку сама взгромоздилась. Вот с речью явных улучшений Иван не почувствовал, как говорил тот не совсем внятно и очень медленно, так и продолжал.

     - Ну, что друже, - обратился он к Ивану, - я понял, что ты полгубернии объехал и кучу вопросов, если не решил, то наметил? Или всё время в Лапино провёл?

     - Дядя Тихон, - откликнулся Иван, - полгубернии или не пол не знаю, но кое-где мы с Митяем действительно успели побывать. О Лапино расскажу, как Авдотья с Настёной придут. А прежде с тобой надо многие вопросы обсудить. Не знаю прав ли я был, но наобещал много всего. Вот теперь каяться пришёл, чтобы ты рассудил меня, - и он как-то непривычно потеряно на Тихона посмотрел.

     Дядя Никита отпил холодной воды из большой, красивой, шоколадного цвета глиняной кружки, которую нам кто-то подарил, да она без дела стояла на одной из навесных полок на кухне, и только собрался свой рассказ продолжить, как в детскую Люба заглянула:

     - Дорогие мои, пойдёмте пообедаем, да вам уже и на процедуры ехать пора будет.

     В тот день она по моей просьбе приготовила очень простой суп, называемый в нашей семье "бабушкиной лапшичкой". Первый раз я его попробовал в детстве, когда мы переехали в Москву и поселились у маминых родителей. В магазинах с продуктами в то послевоенное время было ещё очень плохо, выручал огород и небольшое подсобное хозяйство. Когда мы переехали, семья продолжала ещё держать кур, поэтому с яйцами никаких проблем не было, куры неслись несмотря на войну. Вот, бабушка, Александра Илларионовна, и приладилась варить в обычной воде лапшу домашнего приготовления, добавлять к ней мелко порубленное варёное куриное яйцо, солить, и слегка сдобрив полученное варево сливочным маслом, ставить его на стол. Муку "выбрасывали" в магазинах несколько раз в год. Всегда к праздникам: Первомайским и Октябрьским, а также к Новому году, ну и иногда просто так безо всякой на то причины. Как только мы узнавали, что завтра в магазине, называемом "Девятка", который был ближе всего к нашему дому, будет продаваться мука, вся семья становилась в очередь. Народа нас было много, муку отпускали по два килограмма в одни руки, вот мы и закупали её порядка двадцати килограмм. Так что ежевоскресные пироги, на которые приезжали бабушкины братья с сестрами и своими семьями, а также её дети, всегда были в достаточном количестве, да и на изготовление домашней лапши муки тоже хватало. Мне хотелось понять, вспомнит ли мой папа этот суп, и знали ли его братья о таком кушанье.

     - О, "бабушкина лапшичка", - улыбнулся мой папа, глядя в тарелку, - признаться, почти полсотни лет я этого супа не едал.

     Дядя Фима тоже его вспомнил:

     - Как же, как же, помню я такой супец. Пару раз я его в доме твоего деда, Петра Никандровича, - обратился он ко мне, - едал. Удивительно простое, но в тоже время достаточно питательное блюдо. Жаль, что сейчас уже мало кто помнит такие вот простые крестьянские кушанья, которыми наш народ питался, после более или менее сытных осени и зимы.

      Дядя Никита оказался с подобным кушаньем не знаком, но с удовольствием съел полную тарелку и попросил даже добавки:

     - Любопытно, и надо сказать вкусно. Спасибо, получил удовольствие, - дополнил он.

     Второе, которое Люба успела приготовить, было по сравнению с первым царским блюдом – хорошо прожаренные куски в меру жирной свинины, покрытые сверху вначале томлёным луком, оставшимся от тушёного кролика, затем жареными грибами, а уж потом накрытого пластинками плавленого сыра для бутербродов, напоследок продержанными на сковородке с плотно накрытой крышкой до тех пор, пока сыр почти полностью не облепил всю свинину. На гарнир Люба соорудила жареную картошку на ароматном подсолнечным масле и солёном свином сале. С маринованными грибочками, дяди Фиминого производства, это было нечто.

     - Думал в Москве похудею, - вздохнул дядя Никита, - была бы Маруся жива, она бы опять ворчать принялась, что живот у меня чуть не до земли отрос, и что дома на диету придётся сесть, но…, - и он голову опустил и загрустил.
 
     После обеда мы отправились в клинику. На этот раз они там долго просидели, поскольку очередь оказалась большой, да к тому же Маргариту Семёновну к главному врачу на минутку вызвали. Правда минутка эта, как обычно бывает, чуть ли не на полчаса растянулась, но всё это время очередь терпеливо ждала, привычного ворчания, которое обычно в таких случаях начинается, слышно не было. Так мне папа доложил, когда они вернулись, да оправдываться принялись, что заставили меня долго ждать. 

     Пришлось объяснить, что эта их задержка мне очень даже кстати пришлась. Я четвёртую главу до ума довёл, в дипломат убрал и какое-то время, кстати совсем и недолго, без дела сидел, передыхал, да головой крутил. Вернулись мы домой, и сразу же на кухню поспешили, где чайку с вареньем, дядей Фимой сваренным, с большим удовольствием попили, а уж затем снова в детскую переместились, и дядя Никита своё повествование продолжил: 
       
     - Ну, коли пришёл каяться, так кайся, чего ждёшь то, - улыбнулся ему Тихон. Улыбка кривой вышла, скорее даже не улыбка, а гримаса какая-то получилась. Рот совсем Тихона не слушался, правый угол всё к земле стремился, а левый вверх залезть пытался, губы никак сомкнуться не желали, всё дырку на месте выпавшего зуба показывали. Но то, что это у него улыбкой было, точно – глаза добрыми стали.
 
     - Не знаю даже с чего и начать? – растеряно пробормотал Иван, а затем махнул рукой и заговорил:

     - Я перед отъездом сказал, что мы прежде всего в Горшково желаем отправиться. Но как её обойти, ежели она прямо на пути находится, я о деревне Крутицы говорю. А в ней, как ты сам знаешь, Тихон Сидорович проживает с дочкой-мастерицей Анастасией Тихоновной.  Вот я с расчётом на Анастасию и набрал у Тренина Ивана Гавриловича разных тканей, да покрасивей и подороже. Не тех, что мы в прошлые годы у него брали – полегче, да подешевше, а всяких разных, на сюртуки да кафтаны пригодные, да на женскую одёжу, которую осенью и весной барыни носят. В общем всего много. Мы с Митяем четыре самых больших короба, доверху наполненных, к ним в избу по одному еле доволокли. И ты знаешь, угадал я. Анастасия в избе Тихона Сидоровича целую мастерскую со своими подружками устроила. Она даже батюшку своего просила, чтобы тот им отдельную избу поставил, где они своим шитьём заниматься смогут. Она у нас всё, что в этих коробах лежало, без остатку и забрала. Тихон Сидорович мне деньгами заплатил, сорок один рубль. Вот они, - и Иван из котомки, которую в руках своих держал и ни на минутку из вида не теряя, достал тряпицу чистую, с горстью денег, в неё завернутой, -  остальное, ровно столько же он мне будет отдавать по пять рублей каждый месяц, ну а в конце шесть последних отдаст.
 
     - Постой, постой, так ты Тихону Сидоровичу тканей на восемьдесят с лишком рублей продал? И он взял? Я ему никогда больше чем на пять-семь рублей ничего всучить не мог, он же прижимистый очень, а тут восемьдесят рублей, - и Тихон только голову туда-обратно повернул, - поверить в это не могу, - прошептал он в конце и так и замер.

     - Ну, поверить в это серебро с золотом тебя заставят, - засмеялся Иван, - а Тихона Сидоровича с деньгами расстаться дочка с женой понудили. Я думаю, что через пару-тройку месяцев они ещё больше тканей наберут, ежели Анастасия нигде ошибок не наделает. К ней заказчицы денежные со всей округи едут. А нам придётся на Введенской опять у Тренина ткани покупать, а может лучше мне во Владимир к нему наведаться. Там у него большая лавка находится, это он мне сам говорил, вот я и хочу посмотреть, как она выглядит.

     Иван замолчал и о чём-то задумался, а Тихон смотрел на него и тоже думал, но о своём:

     "Ну, и мальчика на побегушках я себе взял. Смотри-ка как вырос, скоро я сам бы у него на побегушках мог оказаться, если бы ноги, конечно, здоровыми были".

      Но вместо этого он поторопил Ивана:

     - Давай рассказывай, что там дальше было.

     - Дальше мы в Горшкове оказались. Луку Фроловича на фабрике застали и принялся он мне жаловаться на купца, что у него товар берёт. Ты его знаешь, наверное. Горев Яков Савельевич. Его лавка третья с того края на ярманке на соседней улице находится. Да мы с тобой в первый день там мимо шли и видели, как крючники воз с горшками разгружали. Помнишь? – и он на Тихона вопросительно посмотрел. Убедился, что тот помнит, как это было, и продолжил, - оказалось, что этот Горев дело покойного двоюродного дяди Евдокии Кузьминичны перенял. Он у него старшим приказчиком служил. Когда-то дядя ссудил Луку деньгами, чтобы тот смог производство своё затеять.  Лука с дядей уже расплатиться давно сумел, так Горев всё одно, ссылаясь на старый договор, решил почти задаром у него горшки да плошки забирать, да на ярманке ими с большой для себя лихвой торговать. Всё бы ничего, у Луки и другие покупатели имелись, но Горев начал настаивать, что он ещё денег даст и пусть Лука новые печи для обжига на них купит, а весь товар, который в этих печах будет производиться, только ему отдавать станет. Решил Лука Фролович с ним договор кабальный расторгнуть, и от этого предложения наотрез отказаться. Ну, тут я и влез со своими мыслями, что мы мол после Нового года лавку на ярманке откроем и его товаром начнём заниматься. Он ухватился за меня, и мы отправили Митяя к купцу тому, чтобы сказать ему, мол приболел немного Лука Фролович, сам приехать не смог, а попросил Митяя, который у него в гостях был, мимо проехать и передать, что Лука Фролович от предложения о расширении фабрики за его счет отказывается.

     Тихон слушал внимательно, не перебивая, а лишь моргал чаще чем обычно. Так Ивану показалось, и он никак не мог понять, одобряет Тихон его действия или ругать потом примется. Поэтому он замолчал и голову вниз опустил.

     - Что замолчал-то? – раздался голос Тихона, - давай, давай, рассказывай, что дальше было.

     - А дальше я вообще сосвоевольничал, - Иван голову ещё ниже опустил и почти шёпотом рассказывать стал, как они с Митяем к Петру Васильевичу заехали, да подбили того на постоялый двор отправиться, а там он предложил хозяину двора постоялого открыть прямо внутри территории лавку для торговли товаром, который путникам в дороге может понадобиться. Он всё рассказал и как двор тот выглядит, и куда лавку ту вместить можно, а самое главное, что они эту лавку сами строить будут, а хозяин только часть прибыли от торговли в свой карман получать станет. Рассказал даже, как графиню Прохину, что в карты туда играть приехала, от падения уберёг, когда та из кареты вылезать стала. На Тихона даже смотреть не смел, совсем забоялся его гнева. Рассказал всё и замолчал, ожидая, что Тихон его ругать примется. А тот неожиданно такое сказал, что Иван сразу голову приподнял и на него с удивлением уставился:

     - Слушай, - начал Тихон, - мне бы такое даже в голову не могло прийти? А ведь действительно, люди там толкутся, зачастую, не зная куда себя деть, да многие из них при деньгах немалых. Там такие дела можно творить, - он от возбуждения даже сесть попытался и ноги вниз свесить, но у него ничего не получилось, так поворочался немного и всё, - так и до чего вы договорились?

     - Я пообещался через седмицу приехать, чтобы узнать его решение, и, если он согласен, позднее вернуться, на этот раз с человеком, который сделает прожект лавки, и только после согласования прожекта с хозяином, мы строительство затеем. Поскольку по бумагам лавка должна принадлежать хозяину постоялого двора, мы обязаны платить за её наём мзду. Я ему уже объяснил, что договор мы так составим, что вначале мзда совсем небольшой будет, поскольку за её счёт будут погашаться расходы, понесённые нами при строительстве, а вот как мы свои деньги, как бы назад получим, реальную мзду платить примемся, - Иван так долго говорил на одном дыхании, что задохнулся, и сделал небольшой перерыв. 
 
     - Ну, это здорово, - Тихон даже глаза прикрыл мечтательно, так ему понравилась эта идея, - езжай и вопрос этот доведи до конца.

     Он вновь передохнул немного и добавил:

     - Только ты туда уже с готовым договором езжай. К Филарету Ивановичу обратись, пусть он этот договор составит, как положено, чтобы в управе потом его безо всяческих нареканий приняли, - помолчал чуток, но почти тут же к Ивану с вопросом обратился:

     - Ты как думаешь, согласится хозяин или нет?

     - Думаю согласится. Он при этом ничего не теряет. Кусок двора, на котором мне хочется эту лавку поставить, всё одно без дела находится. Самая большая проблема, как мне кажется, - сказал Иван, - где деньги на строительство взять. У меня есть, конечно, небольшая надежда на Феофана Селивановича. Может удастся его уговорить, чтобы он нам и эту лавку в рассрочку построил, но мы ему уже за новый дом со двором должны, а тут ещё лавка.

     Сказал и замолчал, ждать принялся, что Тихон на всё это скажет. А тот молчал, никак реагировать не стал, как будто Иван ему о том рассказывал, что денег не хватило на платок расписной, чтобы Настёне подарить.

     Делать нечего, подождал Иван немного и свой рассказ продолжил:

     - Мы ещё к Гладышеву Петру Петровичу заехали и договорились, что можем через него сделать заказ на посуду чугунную, железную и медную, которую его бывший завод производит. Ему привезут, а мы будем по мере продаж забирать и платить.

     - Хорошо, если так выйдет, - только и смог сказать Тихон, который прекрасно понимал, что парень, сидевший перед ним, давно уже обогнал его в своих мыслях и, что несчастье, с ним приключившееся, открыло перед Иваном ворота и его теперь, пожалуй, остановить будет невозможно. Вожжи он крепко в своих руках держать будет и вряд ли кому добровольно отдаст.

     - Но это ещё не всё, - продолжал Иван, - а главное, то, что Пётр Петрович такие красивые книги, все в кожу одетые, да с картинками чудными издавать принялся, что грех ими в той лавке не торговать. Мне кажется спрос там будет и не малый. И ещё интересное дело может быть. Один знакомый Петра Петровича, по его совету и при его участии, в городе Тула организовал производство самоваров. Наделал много разных видов, а они у них совсем не продаются. Я договорился, что наше Товарищество, называемое "Тихон Жилин и сын" будет единственным продавцом этих самоваров. Я Петру Петровичу пообещал через седмицу заказ на них сделать. Мне кажется, что ежели в трактире на постоялом дворе на каждый стол по самовару поставить, чтобы все чай именно из них пили, то о них быстро слух пойдёт. А желающие смогут их купить ещё пока даже лавки нет.
 
     Он на Тихона посмотрел с улыбкой:

     - Тихон Петрович, подожди немного, меня попросили тебя небольшой дар передать. Я сейчас во двор сбегаю и принесу. Вот ты удивишься, да порадуешься.

      Он сорвался с места и почти бегом на улицу отправился. Вернулся быстро. В руках держал что-то большое в рогожу закутанное. Тихон даже на руки опёрся и слегка приподняться постарался, чтобы увидеть, что принёс Иван.

     - Ой, это же самовар, - прошептал он, - Гладышев, что ли расщедрился? Вот спасибо ему передай. Порадовал, - руки его подломились, и он буквально рухнул на лавку.

     - Ваня, а кто же его разжигать будет, - через какое-то время, придя в себя, спросил Тихон, - у нас же никто не умеет?

     - Не волнуйся, дядя Тихон. Мне Пётр Петрович всё объяснил и показал. Там ничего сложного нет. Я Настёну с тёткой Авдотьей научу. Вечерами чай из самовара пить будем.
   
      - Ну и самое последнее, дядя Тихон, - продолжил свой рассказ Иван, когда Тихон отдышался и ему головой кивнул, что он готов слушать, - Лука Фролович просит, чтобы мы от него из амбара три воза посуды глиняной к себе перевезли. Деньги потом платить будем. Надо с Пожарской быстрее вопрос о лавке решить, чтобы она уже к Введенской ярманке нашей была. Там амбар большой имеется, туда и посуду от Горшкова сложить можно будет, - и совсем замолчал.

     Тихон тоже молчал. Он смотрел на Ивана и продолжал думать, как же здорово всё получилось, что он тогда Ивана к себе в помощники взял. Вырос мальчик, возмужал и начал своими делами доказывать, что не ошибся Тихон, когда Авдотье сказал, что из Ивана настоящий купец получится. Сам Тихон торговлей мелочной занимался, поскольку обет такой дал, да семью Авдотьи кормить пришлось, когда Федот, её муж, утонул и, если бы не Тихон, померли бы они все с голоду. А вот Иван оказалось все задатки имел, чтобы в люди выйти, и Тихон лишь помог ему тот путь найти и с него не сбиться. "Вот ведь как бывает", - подумал Тихон и даже прослезился.

     Продолжение следует…