Соседи

- Когда ты наконец  выпрямишься Прасковья?
- А вот тогда, когда ты усы свои сбреешь, - грозит соседу с огорода деревянной тростью Прасковья.
- Сбрею когда ты  гектары устанешь полоть,- отвечает старик с усмешкой, довольно поглаживая  длинные седые усы.
  Павел Васильевич любит подшучивать над своей соседкой. Добрая непосредственная Прасковья воспринимала все всерьез.
  По утрам Павел Васильевич, выходя в огород, проводил рукой по своим  запорожским усам, глядя в сторону дома Прасковьи. Старушка, увидев соседа в окно, не спешила показываться во дворе , хорошо зная его характер. Немного постояв,старик со скучающим видом шел пасти на луг гусей.
  Восьмидесятилетний старик был вдовцом. Невысокого роста, с длинными седыми усами Павел Васильевич слыл в деревне человеком образованным. Обе его дочери жили с ним в одном селе. Старшая, Нина Павловна работала учителем в сельской школе.
  Участок земли, наделенный нам  сельским советом, был на самой меже с огородом Павел Васильевича. К нему  приходилось ходить не меньше двух километров. Моя мама не то что не любила огород, она просто боялась его. Её охватывал жуткий страх, когда она смотрела в даль  длинного  участка, конец которого виднелся на горизонте. Чтобы преодолеть этот страх она начинала полоть с самой середины . Совсем немного прополов, мы уходили домой.
- Картошку выпололи Катюша? - спрашивал маму  отец, возвращаясь вечером с работы.
- Конца не видно.
Зная мамину нелюбовь к земле, отец брал сапу и шёл полоть огород в свой выходной.
  Павел Васильевич, ещё издали увидев отца, идущего с тяпкой, вытягивался в струнку, демонстрируя военную выправку.
- Как дела Павел Васильевич?
- Отлично,Самсонович, живой еще.
- А как Прасковья?
- Ещё не выпрямилась.
- Так это же вы Павел Васильевич виноваты.
- Это  почему же?
- Да потому что вы ласковые слова ей не говорите.
  Ласковые слова Прасковья слышала последний раз от своего Григория тридцать лет назад, когда он уходил на фронт. Прожили они перед войной восемь лет, да бог детей не дал. С тех пор жила Прасковья одна в старом саманном доме с единственной комнатушкой и кухней. Всю жизнь проработала она в полевой бригаде, пропалывая гектары свёклы, потому и не могла к старости разогнуться.
  Добрая старушка в сильную жару  приглашала нас в дом передохнуть. В саманном доме было чисто и прохладно. Мы сидели на старых добротных стульях, рассматривая  фотографии в рамках, обрамленные рушниками. На самой большой Прасковья с Григорием, совсем ещё молодые. На столе в простом граненом стакане букет свежих полевых цветов. Большая печь с лежанкой, занимающая половину кухни. Глиняные полы , густо покрытые чистой соломкой. На высокой кровати гора белоснежных вышитых подушек. По углам в рушниках образа. В хате стоял запах глины смешанный с запахом цветов и соломы. Прасковья сидела на стуле, положив свои натруженные руки на колени. Её загорелое лицо было покрыто сеткой из мелких морщинок. Она смотрела на нас выцветшими, когда-то голубыми как васильки, добрыми глазами совершенно счастливого человека.