Ущелье

Турок бегал по двору, ловил курицу.
Курица истерично кудахтала, суетливо металась и, наконец, юркнула под навес, в кучу сена.
Турок выругался и достал спички.
Из хижины вышли еще два турка – молодые, веселые. Вынесли ворох одежды, посуду в мешке, скатанный коврик и бубен.
Из подожженного сена выскочили одновременно – курица с кудахтаньем и  кричащая от ужаса девушка. Девушка бросилась в хижину. Двое турок побросали наживу и с гиканьем кинулись за ней следом. Поджигатель проводил их завистливым взглядом и снова стал ловить курицу.
Азиз уже проскакал мимо плетня, отделявшего двор от горной дороги, когда увидел, как четверо мужчин из его отряда – с винтовками наперевес – гонят куда-то армян, взрослых и детей. Он спросил, куда это они. В конюшню, ответил тот, что был ближе к всаднику.
– Стойте, – сказал вдруг Азиз, – вон того, беспалого, отдайте мне.
Парни удивились его зоркости и спросили, зачем ему эта армянская свинья с подрубленным копытом.
– Я сам его убью, – сказал Азиз.      
Молодой турок подошел к армянину с окровавленным лицом и указал ружьем в сторону всадника на коне.
Мужчина не понял, что от него хотят. Тогда турок схватил его за шиворот и вышвырнул из потной скорбной толпы к копытам коня. Конь тронулся. Мужчина встал и покорно двинулся за ним.
Азиз не оборачивался. Направлял коня вправо от деревни, к ущелью. Остановился только возле пологого обрыва, склон которого порос колючим кустарником. Спешился.
– Ты меня помнишь? – спросил он жестами у армянина.
Тот глядел пустыми глазами сквозь Азиза, сквозь горы, сквозь всю свою жизнь.
Азиз указал плеткой на колено своей правой ноги.
– Смотри сюда. Помнишь?
Армянин молчал.
– Точно не помнишь?
Армянин не пытался понять турка. Хотел только одного – чтобы все поскорей закончилось.

Два месяца назад при охоте на армян внизу, в предгорье, Азиз отстал от отряда. Заблудился. Сначала спокойно шагал от холма к холму. Но когда стало темнеть, холодать и вдалеке послышался волчий вой, он запаниковал: его теплая одежда и винтовка остались на одной из подвод. Сабля против стаи волков – плохая помощница.
В ту ночь он почти не сомкнул глаз. То ложился, пристраиваясь под какими-то кустами, то вскакивал от холода. К утру его трясло, знобило. Он шел, спотыкаясь, не понимая, куда надо идти. В какой-то момент наступил на что-то мягкое. Нога поехала. Он упал и ощутил острую боль над коленом. Машинально провел рукой по тому месту и смахнул с ноги змею.
Прошло какое-то время. Азиз, прислонившийся спиной к валуну, услышал блеяние овец и какие-то голоса.
Армяне!..
Попытался рывком вскочить с земли и потерял сознание.

Когда Азиз снова очнулся, то ощутил запах кислой овчины, табака и свежего хлеба.
Пошевелил руками: не связаны. Странно…
Приоткрыл глаза. Увидел армянина с ножом.
Застонал, зажмурился, вспоминая начало молитвы. Опять впал в беспамятство.

Ему снилась мечеть. Он видел, как его старый отец молится о его здоровье. И все время повторяет почему-то одно и то же слово: глаза.
Очнувшись, услышал голос, говоривший на каком-то тюркском языке, похожем на турецкий:
– Глаза. Человек. Глаза. Нукер, гез. Открой глаза, человек.
Азиз разомкнул глаза. Спросил:
– Ты кто? 
Старик со слезящимися глазами, говорящий на тюркском языке, кое-как объяснил, что он сосед хозяина хижины, пастуха. Пастух спас Азиза, привез сюда на лошади. Азиз возразил: пастух хотел зарезать его, но почему-то раздумал. Хочет продать? Сделать рабом? Нет, возразил старик, он лечил тебя. Ножом делал надрез на твоей ноге, там, где укусила змея.
Азиз не поверил. Спросил:
– Ты мусульманин?
Старик кивнул.
– Тогда помоги мне бежать.
– Не надо бежать, – ответил старик, – окрепнешь немного, уйдешь…
Все следующие дни Азиз тревожно следил за происходящим в хижине. Ждал для себя чего-то плохого, страшного.
Но жизнь вокруг текла тихо, однообразно.
Женщина в темной одежде давала ему поесть. Прибегали и убегали дети. Появлялись какие-то люди. С боязливым любопытством разглядывали его. Сам хозяин подходил к нему редко. По вечерам. Говорил о чем-то с женщиной, указывая в сторону Азиза правой рукой, на которой не было указательного пальца.
И вот наступило утро, когда снова пришел старик-мусульманин и сказал Азизу: пора. Объяснил, в каком направлении надо спускаться в долину. Женщина робко сунула ему завернутые в тряпицу хлеб и кусок овечьего сыра.

Азиз спускался по узкой горной тропе и все время оглядывался. Ему не верилось, что армяне отпустили его. Напряженно, тоскливо ждал, что вот-вот прозвучит выстрел, и он скатится вниз, в пропасть.
Но он шел все дальше и дальше, а выстрела не было.
Вместо того, чтобы успокоится окончательно, он вдруг разозлился.
«Зачем, зачем он лечил меня, врага?! Почему отпустил? Если бы он валялся на дороге, я бы добил, зарубил его! Клянусь аллахом! Да меня бы засмеяли, стали презирать, если бы я притащил неверного к себе, да еще и лечить его вздумал! Меня бы могли  самого за такое убить!.. Он ненормальный, этот пастух» 
Так думал Азиз два месяца назад, когда шел к своему отряду, в долину.
Вот и сейчас, стоя на краю ущелья, напротив пастуха, он смотрел ему в заплывшие глаза и снова спрашивал себя:
«Почему этот неверный не убил меня? Почему?»
– Ты меня что, совсем не помнишь? – последний раз спросил он армянина.
Тот молчал. 
«Наверное, молится своему богу», – подумал Азиз.
– Смотри, – он поднял ружье стволом к небу и стал жестами объяснять, – сейчас я выстрелю вверх. Ты прыгнешь вниз. Вон туда, с обрыва. Останешься жив – беги дальше, в заросли…
Азиз махнул рукой в сторону дальней рощи.
– Ты меня понял?
Не дождавшись ответа, турок поднял ружье, нажал на курок. 
Пастух вздрогнул от выстрела. Попятился к обрыву. Прошептав что-то, прыгнул вниз.
Азиз быстро сел на коня, ударил его плетью.

Когда он снова въезжал в деревню, увидел зарево: горела конюшня.
Подъехал к ней.
Сельский дурачок-армянин – в подштанниках, разорванной рубахе, с цветком подсолнуха в руке – плясал, окруженный людьми в фесках. Они хохотали, улюлюкали. Заметив всадника на коне, дурачок подбежал к нему. Ласково мыча что-то непонятное, стал совать цветок. Турки захохотали еще громче.
Азиза это взбесило.
Ему вдруг показалось, что дурачок знает все про него и вот так, по-дурацки, благодарит за спасение неверного. И скоро, совсем скоро всем станет ясно, что он, Азиз, воин Аллаха, – трус, предатель!.. Скрывая нахлынувший стыд, он отпихнул дурачка ногой.
Тот упал. Но подумал, что всадник хочет поиграть с ним. Засмеялся. Поднял оброненный подсолнух. Встал. Одной рукой схватился за стремя, а другой стал снова совать Азизу цветок.
Неожиданно для всех и себя самого Азиз выхватил саблю и взмахнул ею.
Рука с подсолнухом упала в пыль. 
Брызнувшая во все стороны кровь тут же скаталась в серые шарики.
Азиз выдохнул. И успокоился.