1. 8 Первые чувства

Ведьмы гиблого леса

Часть I Кровь жертвы

Глава 8 Первые чувства

Холли, пятнадцатилетняя девушка, худенькая, бледная, почти воздушная, с жиденькими рыжими волосами, почтительно появилась в покоях Эрнестины с серебряным чеканным подносом в руках. На нем возвышался изящный белоснежный чайничек китайского фарфора, из носика которого устремлялся вверх едва заметный парок. Рядом мелодично дребезжала расписная чашка в предвкушении горячего ароматного напитка.

Эрнестина оторвала заплаканное лицо от пуховых подушек и села, закутавшись в облако одеяла.

Холли поставила поднос на ночной столик и принялась наливать чай. Пахнуло успокаивающими травами. Тут же, на блюдце, аппетитно расположились воздушные пирожные, радующие глаз шоколадной крошкой и цукатами, и заставляющие глотать слюнки от одного только соблазнительного аромата.

Во всем чувствовалась искренняя забота кузины Стеллы, и Эрнестина даже немного улыбнулась. Но, к сожалению, маленькие радости уже ничего не могли изменить к лучшему в ее, ей самой не принадлежащей, жизни. Она велела оставить ее одну, и служанка, еле слышно ступая, тихо затворила двери в покои, скрывшись из виду.
Исполнив повеление леди Стеллы, и обрадовавшись, что Эрнестина быстро ее отпустила, Холли бегом бросилась в главную залу замка, пышно украшенную для сегодняшнего торжества, которая теперь грустно пустовала, и даже музыканты разошлись. Но из нее открывался вид на подъездную аллею, графский сад, зеленеющий свежей листвой, и распахнутые парадные ворота. Уезжал сэр Генри Райт.
Холли приникла к решетчатому окну как раз в тот момент, когда он энергично сбегал по ступеням замка к своей черной карете. Похоже, он был сильно раздражен, потому что все его движения были резкими и поспешными. За ним спускался старый граф, Чарльз Олдингтон, опираясь на позолоченную трость, инкрустированную драгоценными камнями. У кареты молодой мужчина обернулся, желая, видимо, высказать отцу невесты на прощание все, что не успел сказать, вскинул голову и мельком увидел в окне Холли, которая, вспыхнув, тут же спряталась за тяжелой портьерой. Но, собравшись с духом, она снова, осторожно, посмотрела в окно, и невольно подслушала краткий разговор, потому что оба лорда говорили на повышенных тонах.

--- Дай ей год, Генри! – вздыхая, увещевал Чарльз. – Она просто переволновалась.
--- Нужно пресекать такие детские выходки избалованных девчонок! – гневно выкрикнул Генри Райт. – Это оскорбление! И не только личное! Это оскорбление моего имени, нашей фамильной чести!
--- Не стоит сгущать краски, мой молодой друг, - продолжал уговаривать граф. – Все устроится. Вы – красивая пара, всем это известно. Такие близкие, понимающие друг друга люди… Она испугалась…
--- В нашей семье такого быть не может! – возмущался брошенный жених. – Это пощечина! Это – плевок в лицо! Как я теперь покажусь в обществе?! Маленькая капризная гордячка! Я еще заставлю ее себя уважать!
--- Прости, Генри, - уже чуть не плакал Чарльз Олдингтон. – Конечно, Эрнестина гордая, но… Наши честные, доверительные отношения с твоим отцом куда важнее… Общие дела… И никто не станет презирать тебя или его, даже не думай! Это все детские капризы… Это всем понятно… Я ведь сказал, что заплачу сверх…
--- Хорошо, даю год! – кричал Генри Райт. – Но, если Эрнестина так и не станет моей женой, я клянусь, папаша разорвет с Вами, мой дорогой Чарльз, все эти честные доверительные отношения, все общие дела, вот увидите!
Граф всплеснул руками.
--- Делайте с ней, что хотите, - продолжал указывать молодой лорд, - но через год она должна стать моей женой, либо ничьей! Упечете в монастырь – вот будет ей наука! – он сел в карету. – Я буду писать! – и хлопнул дверью.
--- Да что ж это такое! – вздохнул Чарльз. – Ну, хоть писать будет, уже есть надежда…

Остальные гости тоже прощались, но Холли влюбленно-восхищенным взглядом проводила только карету, в которой уехал Генри Райт.

Ее голубые глаза сияли, румянец пылал на щеках, усыпанных веснушками, маленький рот и узкие губы цвели очаровательной улыбкой, миленький вздернутый носик добавлял обаяния, но она знала, что никто не считал ее красивой, разве только ее душу. Совсем еще детское личико девушки было так взволнованно и сосредоточенно-мечтательно… Во взгляде, когда она смотрела на объект своего восхищения, и в обхождении с этим молодым человеком было столько нежности, мягкости и привлекательности, что пробуждавшейся в ней женственности могла бы позавидовать даже такая записная красавица, как Стелла Блэксток, ибо баронесса давно разочаровалась в мужчинах и жизни, а здесь и сейчас зарождались мечты и надежды со всей силой души и страсти.

Холли отошла от окна и осторожно присела на край диванчика с позолоченными подлокотниками, расшитого крупными цветами по синему бархату, старательно оправив складки своего невзрачного серенького платьица и белого передника вспотевшими ладошками, так, как она много раз видела делали это леди. В свадебной гостиной никого, кроме нее не было, а тишину нарушал стук лошадиных копыт по аллее за окнами и приглушенные голоса покидавших замок гостей. Девушка обвела глазами праздничную залу.

Повсюду в восточных вазах благоухали цветы из графской оранжереи, и были перенесены в больших кадках с землей редкие, зеленеющие круглый год в зимнем саду, растения: фикусы, монстеры, пальмы… Через всю гостиную тянулся длинный стол, богато сервированный и ломившийся от изобилия изысканных кушаний.

Холли встала с диванчика и пошла вдоль стола, проводя пальчиком по резным спинкам стульев. Белоснежные тончайшие скатерти, ленты, кружева, начищенное столовое серебро… Девушка, оглянувшись на двери, - нет ли кого, - взяла ягодку клюквы с блюда с зажаренным поросенком. Ах, сколько же здесь было сытной еды! Запеченные с яблоками утки; жирные, тушеные с овощами гуси; голуби, перепела, тетерева под разны-ми соусами; нежное мясо кроликов, цыплят и телят. Лучшее вино из графских погребов играло в глиняных кувшинах, а на столике, подальше от камина и солнца, жаждали быть поданными на стол десерты: пастила, марципаны, взбитые сливки, шоколад, орехи в сахаре и кокосовой стружке…

У Холли, все детство питавшейся на кухне объедками с хозяйского стола, вместе с прочей прислугой, от аппетитных запахов, наполнявших залу, почти кружилась голова, хотя она вовсе не была голодна. Ее сводило с ума окружающее великолепие.

Столько трудов, столько приготовлений, волнений, бессонных ночей!.. Какое потрясающее торжество было сорвано! Дай, Боже, чтобы граф, по своему милосердию, теперь накормил бедных… Не имеет смысла устраивать званый обед свиньям…

Она заглянула в соседнюю итальянскую залу с начищенным паркетом для бала, так и не зажженными свечами. Отблески заката ложились на античные статуи, ионические колонны, потолочные фрески…

--- Несказанные сокровища! – восхитилась девушка. – Искусство!

«Ох, Генри Райт! - подумала она. – Все-таки интересно, о чем вы теперь станете писать в Ваших любовных письмах этой «капризной гордячке»?.. Как точно Вы умеете подбирать слова! Я открою Вам секрет, что давно хочу тайком прочитать одно из них, если бы только мне когда-нибудь доверили его передать!»

Далее ее внутренний монолог не имел прямого обращения к какому бы то ни было воображаемому собеседнику:
«Вы только посмотрите! Какая свадьба была сорвана одним только гордым словом «нет»! Вот дура! Она сейчас плачет… А ведь у нее столько нарядов, украшений, средств, чтобы подчеркнуть свою красоту… И даже Генри Райт, который ее любит. Да, да, любит! Ох, бабушка, тебе доверяют передавать переписку, а зря… Ты суешь свой нос в чужие дела… И меня учишь… Но сколько искренности и романтики в его сочинениях, о которых ты мне рассказывала! И ей этого мало… Почему так? А я… Все, что мне осталось – смотреть на него! И плакать по ночам на соломенном тюфяке. А вот прогонит она его совсем, он уедет навсегда, и никогда-никогда я его больше не увижу! Глупая безродная девчонка, на что ты только надеешься! Что мечтаешь изменить? Он – аристократ, ты – прислуга… Никто не властен выбирать свою судьбу… Но как же хочется большего! Родиться благородной, вырасти благовоспитанной, образованной, быть ему ровней… Как жалко, наверное, выглядит, когда я пытаюсь подражать умению себя держать, перенимаю манеры… Как была бы я счастлива одним лишь тем, если бы он просто… заметил меня… И просто уважал бы меня, как уважает этих холодных, надменных полубогинь этого замка. Если они вообще достойны уважения… Я бы полжизни отдала… Да! Согласилась бы умереть молодой, только бы танцевать с ним сегодня в этой зале в настоящем свадебном платье! Нет, даже не в свадебном, это совершенно невозможно, я понимаю… Об этом и мечтать так страшно, как будто грешно… Чтобы только быть ему помощницей, подругой жизни… Почему бы и нет? Хотя «подругой жизни» обычно как раз жен называют… Ах, если бы только возможно было хотя бы на один год поменяться с Вами, леди Эрнестина, местами! Я бы ни за что не выпустила из рук своего шанса! Я была бы счастлива, и сделала бы счастливым самого лучшего мужчину на свете! И мы не были бы богачами, про которых говорят, что они душу черту закладывают! На нашей свадьбе гуляли бы не только родственники, но и друзья из простолюдинов, которые день и ночь гнут спины, чтобы прокормить своих господ. Такое торжество, все это искусство и роскошь должны увидеть хоть раз все несчастные, загнанные в свои убогие углы! Хоть раз! Чтобы хоть один день провести счастливо! Танцевать, пировать и радоваться! Ах, Господи, прости мне мою сословную зависть и осуждение… Я – самая настоящая революционерка! Но ведь, правда, так жаль, что люди… богачи, у которых есть все, не умеют ценить ни того, что у них есть, ни самый дар жизни! Не умеют быть благодарными судьбе и Богу! О, Генри Райт, как ты прекрасен! Но я не так наивна, я давно не верю в сказки о волшебнике Мерлине, который, как раз и мог бы подарить мне шанс рядом с тобой. Но ты создан не для меня… Я понимаю это только умом, и мне так жаль себя, потому что сердцем, душою я с каждым днем все больше и больше влюбляюсь в тебя. Ох, если бы только заранее знать, что полюбишь так… неосторожно, так… безнадежно… Если бы кто-нибудь предупредил, уберег… Что же теперь? Что дальше? Зачем ты появился в моей судьбе? Зачем я так беспрекословно влюбилась в твою красоту и красоту Эрнестины, что даже не в силах ревновать?.. Красоту этого замка… Мимолетную и преходящую, как учит отец Говард…»

Она с грустью снова подошла к окну и посмотрела на аллею и в сад. Сгущались сумерки. Теплый ночной ветер ласкал и заставлял трепетать молодую листву, по небу, как бриллианты, рассыпались звезды. На глазах Холли выступили слезы, и она прошептала:
--- Но «сколько лучше их Господь, Виновник красоты, Который создал их…»