Юлик

                Юлик

 Пока Юлик поднимался по лестнице, я успевал сбежать вниз и, разогнавшись, обгоняя самого себя,  три раза обежать дом. От бега весенний день сливался в полосатый зелено-голубой шум. Весна, восторг, ветер. Двор стремительно поднимался вверх. Расставив на повороте руки, я сам себе казался самолетом на вираже.

 Юлик был угрюм, лыс и от него несло старьем. Каждый раз, когда   беря приступом очередную ступеньку, он тщательно приноравливался, производя несообразно маленькими ножками в детских сандалиях что-то вроде велосипедных движений. – Сам, сам, сам, - сипел сквозь зубы Юлик, злобно толкаясь локтями при попытке ему помочь.
 Дома Юлик глубоко садился в кресло, издававшее натужный кряк и долго смотрел в свой любимый угол, туда, куда уходила в потолок труба отопления, пока   его кабаньи глазки не   наполнялись слезами. 
 Все же бывали времена, когда Юлика   обуревала страсть к перемещению он, кряхтя и отдуваясь, перемещался, шаркая по протертому до рогожки линолеуму от окна на кухню и обратно, каждый раз   забывая зачем он туда пришел, останавливаясь  в недоумении  оглядывая стол со всем что на него навалено, табуретку, кровать.

 За окном мотался каштан и все бегал и бегал мальчик в полосатой майке.
   
 Когда Юлик умер, его выносили на одеяле, прикрыв полосатой простыней. Гроб на площадке никак не разворачивался.
 Звали его Юлиан Клавдиевич.