Нихао!

 «Не дай вам Бог  жить в эпоху перемен!». Кажется, так говорили то ли китайские то ли японские мудрецы,  даже не подозревая о том, насколько актуально это будет звучать для человека двадцать первого столетия! Меня угораздило попасть в тюрьму, когда в нашей стране стартовала большая, десятилетняя реформа уголовно-исполнительной системы. Она преследовала решение целого ряда задач, одной из которых было приведение в соответствие с принятыми в Евросоюзе нормами содержания под стражей пенитенциарных учреждений нашей Родины. От Владивостока до столицы зашумели стройки, новые тюрьмы стали расти как грибы после дождя. Новосибирский следственный изолятор номер один, одним из первых почувствовал на себе влияние новых преобразовательных веяний. Сибирскому централу на тот момент было около 80-ти лет. И хотя это был не самый рекордный возраст среди застенков России матушки, хозяйственных проблем хватало. Бригада РСУ, которая обслуживала здания и сооружения, работала без выходных  и праздников в любую погоду.
 И вот, в конце лета 2010 года, выверенный годами хозяйственный уклад тюрьмы пошатнулся под оглушительный поросячий визг, так как первым под снос попал большой свинарник, краса и гордость сурового сизошного начальника. Он настолько неохотно выполнял распоряжения Управления ФСИН региона по подготовке стройплощадки, что его быстренько отправили на пенсию, назначили ВРИО, и через большие ворота промзоны, грохоча гусеницами, въехали первые экскаваторы. Свиней скоренько забили, старые, одноэтажные здания хозяйственных построек и боксов снесли, и пошло-поехало!
 Привыкшие к спокойному и тягучему течению времени зеки ошарашено глазели на вереницы техники, на деловито снующих туда-сюда прорабов с нивелирами и рейками в красно-белую полоску. Разинув рот и зазевавшись, фуфаечник нередко попадал под град ругательств от вышагивающего, под лебезящее кудахтанье местных сотрудников, грозного управского начальства. Нет-нет, да и наезжало столичное «воронье», и тогда уже лебезить приходилось управским. Разинул пасть огромный котлован, несмотря на первые заморозки, забухали сваебойки, и под рокот мощных дизельных моторов, полились в землю матушку реки бетона! 
  Всю зиму зеки мерзли на фундаментных работах первой очереди стройки. Прораб генерального подрядчика, Красноярского управления строительства ФСИН, просиживал  большую часть своего рабочего, командировочного времени  в нашей кандейке и резался с Вольфом в нарды. Он носил святое для моего и более старшего поколения имя-отчество  Владимир Ильич и, словно бы нарочно добавленную для диссонанса, фамилию Похабов!
Они были с Вольфом примерно одного возраста и комплекции и одинаково азартно гоняли зарики и фишки по вышарканным доскам.  Пока один, бросив кости, двигал кругляши, другой сгребал кубики и, не дожидаясь, бросал их с заправским подкручиванием. Едва они останавливались, другая жилистая рука смахивала их снова. Это была игра профессионалов! Ильич полжизни промотался по стройплощадкам Краслага. Вольф, до своего приезда в Россию, обживал казахстанские лагеря. Наверное, можно было бы сказать, что они прожили бок о бок, отличаясь друг от друга той самой графой в анкетах, которая разделяла  многих их сверстников.
  -Играем на мартышку, - прогудел Вольф, очередной раз закуривая сигарету и насыпая в кружку три ложки паршивого растворимого кофе. Он пытался завязать с чифиром, и поэтому пачки этой порошковой бурды из нашего магазина ему хватало  на пару дней.
- Идет! А ты чем ответишь?!
- А я вон те нарды с «бардаком» поставлю! В них фишки дубовые и инкрустация из бука.
-Поехали!
Через пять минут я уже убирал в наш железный инструментальный шкаф ручную дисковую электропилу, в простонародье называемую «мартышкой». Ильич привез с собой два строительных вагончика разнообразного инструмента и расходных материалов и, благодаря его страсти к настольным азартным играм, наша столярка разжилась почти всем необходимым.
-А что, Ильич, правда, полмиллиарда денег выделили на новую тюрьму?! – спросил я, чтобы отвлечь пригорюнившегося прораба от очередного проигрыша.
-Это только коробка, без отделки и коммуникаций столько встанет. И столько же на все остальное примерно.
-Вот это деньжищи! Ну и ты маленько хап…ну в смысле заработаешь, ага?!
-А то! Чего бы я свою старую жопу по съемным квартирам да по вашим кандейкам таскал бы!? У меня знаешь в Крае, какой дом?! А тут угол за червонец снимаю, как студентик, да сухомяткой давлюсь уже три месяца.
-А строить наши будут?
-Да ты че?! Какие наши! Времени в обрез. Мне к концу 13-го года ее сдать надо, а наши на одной кладке три года просидят! Китайцев пригоним на стены, корейцев на отделку, тогда может и уложимся.
-Ну, китайцев, так китайцев! – Вольф вдавил мощным пальцем окурок в пепельницу и одним глотком допил черную, горькую жижу из своей пол-литровой кружки. Давай, Ильич, выдергу «штурмовскую» против трубки моей, идет?!

  К маю цоколь был готов. Мы каждый день ходили через бывший теперь уже котлован по новеньким плитам перекрытия, вдоль которых сноровистые и умелые ребята в красивой спецодежде со светоотражающими полосами, укладывали рельсы для двух башенных кранов. КАМАЗы с длинными полуприцепами везли и везли поддоны с кирпичом, и скоро ими был заставлен каждый свободный метр нашей, до неузнаваемости изменившейся, промки. После майских праздников, на утреннем разводе, первый заместитель начальника или, проще говоря, БИОР, майор Кобан, привычно заряжал нас негативом в присущей ему презрительно-матерной манере.
- С сегодняшнего дня на нашем строительном объекте начнут работать каменщики из дружественной нам Китайской Демократической Республики. Если хоть одна ****ь сунется к ним со всякой ***ней или с****ит у них, хоть один кирпич, раскатаю булки и закрою  в карцер на месяц! Они один хер по-русски не понимают, так что базарить с вами не смогут, а наебать их мы вам не дадим! Вопросы? Проводите развод!
 
  В молодости я увлекался историей Востока. Сказочная Индия, загадочная Япония, древний и мудрый Китай! Одна из первых великих цивилизаций, со времен полумифической  страны Шань-Инь  до современного «экономического чуда» нашего времени, китайская цивилизация всегда была для меня неповторимо привлекательной и интересной! Читая о Китае, я погружался с головой в экзотические эскизы его истории, восторженно вникал в подробности развития китайской научной мысли, шла ли речь о порохе или шелке, примерял на наше современное общество стройную и гармоничную систему государственного и политического устройства мудрого Кун-цзы, пытался постичь вместе с даосами непостижимое Дао. Когда отменили уголовную статью за пропаганду восточных боевых искусств и в России буйным цветом расцвели секции по единоборствам, я выбрал для себя именно китайские стили и даже хотел обрить голову наголо, подражая монахам загадочного Шао-Линя! Осваивая технику боевой гимнастики «ушу», я был уверен, что приобщаюсь к чему то непреходящему.  Повзрослев, с большим интересом читал  и слушал все, что касалось китайского строительного искусства, будь то Великая стена или Великий канал, вдохновлялся тонким изяществом чайных и кулинарных традиций! Китай вдохновлял, поэтому первые живые китайцы, которых я увидел, меня разочаровали.
 Они были очень, ну очень простые! Лохматые, одетые в какие-то безразмерные спецовки, эти ребята беспрестанно курили свои вонючие сигареты, плевались, громко разговаривали на свистяще-шипящем языке и работали. Нет, не так..  И пахали! Потому что в нашем представлении, «работать», это значит делать что-то, по возможности хорошо, чтобы тебе за это платили деньги. Но ни за какие деньги я бы не работал так, как они!
 В половине восьмого утра эти чудо люди уже заходили в нашу зону и сразу, не почесав в затылке или в пояснице, не поболтав друг с другом «о том о сем», они врубались в работу. Как муравьи начинали таскать кирпичи, тюкать своими мастерками с такой скоростью, что казалось, они соревнуются между собой. И  в таком темпе эти ребята работали до двух часов по полудню. Потом все смолкало на полчаса. И пока они ели свой рис с неизменными тушеными баклажанами сидя прямо на земле, мы наслаждались тишиной. Потом все начиналось сызнова. К восьми вечера они заканчивали работу,  и уже  через десять минут на стройке  никого не было!
Стены росли как на дрожжах! Через пару недель новая тюрьма уже раскрыла свои глаза-окна на первых двух этажах. Китайцы не гоняли чаи, не травили байки, в их движениях напрочь отсутствовала та неторопливая ленца, по которой всегда безошибочно можно узнать нашего русского трудягу. В наскоро сколоченной хибаре шустренький повар варил рис в огромных пароварках, тут же пекся их китайский рисовый хлеб и тушились кабачки с баклажанами. Всего за пару часов был вырыт и огорожен полевой туалет на несколько персон и вскоре по промке пополз « нерусский дух».
  Время шло потихоньку. Мы привыкали к ним, а они к нам.  Вскоре я уже мог в этой толпе «на одно лицо» отделять хмурых от бойких, деловитых от любознательных, веселых от важных. Напротив моей столярки расположились два молодых сварщика, которые готовили конструкции из арматуры для межэтажных перекрытий. Зеки окрестили их «Сяо-Ляо» и начали налаживать контакт.
  Кобан глубоко заблуждался, думая, что мы не сможем общаться  с нашими новыми соседями. Как это не удивительно, но при полном незнании языка, мы очень скоро нашли способ понимать друг друга. Им пришелся по душе наш русский мат, и зеки с большим воодушевлением стали обучать узкоглазых великому и могучему матерному языку.  Оказалось, что при небольшой фонетической обработке китайское приветствие «Нихао»  легко превращается в наше «***ня», и теперь один из сварщиков всегда приветствовал нас именно так. Второй оказался очень веселым парнем и на любой вопрос орал во всю глотку «Заебись», поэтому с полным на то основанием носил это прозвище. Скоро завязался первый бартер. Их пресный рисовый хлеб настолько пришелся мне по вкусу, что я начал предлагать им свои тюремные деликатесы в обмен. Но вместо сахара, чая и кофе они выбрали наши тюремные пайковые галеты, по вкусу напоминающие картон. От местного хлеба, который в своей румяной корочке  с пропеченной мякотью по  нашим понятиям был очень хорош, они отказались наотрез. Он был слишком соленым и жирным для их рисовых глоток. Несмотря на мои успехи в области натурального обмена, эта практика показалась нашим зекам излишне суетливой, и тогда китайцы познакомились с еще одной традиционно русской чертой, с воровством!
  Вот представьте себе. Садят нашего Ваньку в тюрьму за кражи в соответствии со 158-й статьей Уголовного Кодекса РФ якобы для «исправления». Горбатого, как известно, могила исправит, но воровать в тюрьме опасно для здоровья. Мается наш крадун от безделья, мучится и скучает по ремеслу! И вдруг, такая удача, стройка! Воровать у государства – святое дело, почитаемое преступными традициями. Да еще и неруси-строители у нашего родного, вечно пьяного каменщика хлеб отбирают! Наказать! И понеслось..
 Поначалу китайцы просто жаловались нашему начальнику.  Кобан на разводах орал до багрового цвета своей и без того красной от пьянки морды. Ребятушки за такое «стукачество» наказывали восточных простофиль еще строже. Китайцы начали делать двери и вешать замки. Ха! Да ведь так только интересней! Настоящему профессионалу просто брать то, что лежит, почти стыдно, а тут замки! На раз-два ваши запоры, господа хорошие! Запрут китайцы свои пожитки да инструмент с вечера, утром придут, замки целехонькие, а добра нет! Они давай прятать. Но кто потягается с зеком в искусстве прятать, а потом находить! Если бы они знали, какие курки и кабуры, схроны и притырки умеют делать камерные арестанты, то, наверное, и не пытались бы что-то утаить. Победа была безоговорочной и желтолицые стали увозить свои пожитки с собой.
  Они вообще были какими то слишком наивными. Работали, ели рис, опять работали. Их зарплата зависела от коллективной выработки. В конце месяца закрывались наряды на всю их артель, но самих денег они не видели вообще. Здесь их снабжали всем необходимым для жизни и работы, а разницу они получали только по возвращении  на родину через свою профсоюзную организацию. Скучна и скудна была жизнь у этих людей, чего уж там говорить. 
  Как -то раз, в аккурат во время их обеда, в промку зашла машина со мороженой свининой для тюрьмы и встала под разгрузку рядом со стройплощадкой. Зеки выстроились в цепочку и стали передавать друг другу заиндевевшие, бело-розовые полутуши. Китайцы, забыв про обед, окружили машину и с открытыми ртами стали смотреть на растущую гору мяса у входа в подземное хранилище. Их челюсти, натурально, отвисли, а в глазах стояло такое удивление, как будто бы они увидели воскресшего Мао Дзедуна!
-Чего, косоглазые, свинушек никогда не видели что ли?!
-Да они на своей беспонтовой пайке  все нутро скоро оставят в ихнем сортире!
Запах переработанных китайскими потрохами баклажанов густым, едким смрадом висел над зоной.
Я взял свою рассекуху и начал срезать с крайней туши подтаявшее, розовое мясо для своих кошек. Кладовщица, Галина Сергеевна, была моей доброй приятельницей, поэтому я мог позволить себе делать это не оглядываясь по сторонам, а спокойно и деловито. Ко мне подошел паренек сварщик, с черными очками на вихрастом лбу.
-Заебись! – он показал пальцем на кусок мяса в моей руке и широко улыбнулся, обнажая желтые, прокуренные зубы.
-А то! Конечно заебись! Хао!
-О! Хао! Хао! – он  изобразил одной рукой кругляшок «окей», а на другой оттопырил большой палец.
 Я бросил мясо под ноги, где извивалась в ожидании лакомства Люсьен. Китаец разинул рот и воскликнул что-то вроде «А це шо?!».
-Кошка, ням-ням, хао!
-Мао бухао, мао бухао! – заверещал парень.
«Бухао» по их значило «плохо». Я понял, что он не в восторге от изысканного рациона моей любимицы. Моя «мао», то есть кошка, смотрела на него с явным презрением.
- Мао заебись! А баклажаны ваши, ***ня! – я зажал нос, показывая на их туалет. Он как бы извиняющееся улыбнулся в ответ и протянул ко мне свою маленькую, темную ладошку, покрытую мелкими трещинками и мозолями. Жест был настолько неподдельно просящим, что я, не раздумывая, отрезал еще один кусок от свиного бока  и положил ему в руку.
-О,бля! Сырым штоли  жрать будет?!
-Они «хе» знаешь какое вкусное делают!
-«Хе» корейцы маринуют, с морковкой и луком, а эти китайцы!
-Да один хер! Ты вот их по рожам отличишь?! Нет? Вот и не базлай почем зря!
Пока зеки вслух оценивали ситуацию, я отрезал еще пару кусков и китайчонок шуганул  в сторону своей полевой кухни. Ко мне тут же выстроилась очередь его соплеменников с ладошками наготове.
-Э, э, вы че ребятки?! Это не богодельня, а я не Христос! Вы хлопцы, того! Это ж казенное мясо! У вас свой харч, у тюряги свой.. – начал, было, я и замолчал. На меня смотрело четыре десятка пар абсолютно голодных глаз. В мою сторону простые работяги, пахари протягивали руки в жесте, который понимают все люди на этой планете! Я растеряно посмотрел на Галину Сергеевну. С ее лица уже почти сошла улыбка, и в глазах этой доброй женщины уже поблескивало сострадание.
-Отрежь им заднюю ногу, на всех, Седой. И повару отнеси, пусть сварит.
-Верно, Галя! И то, правда, пускай хоть раз в жизни наедятся от пуза, черти косоглазые! – разом одобрительно загалдели зеки, позабыв в этот душевный момент о том, что обобрали этих трудяг как липку за прошедшие полтора месяца.
 Я сходил за топором, оттяпал ногу и понес ее к полевой кухне в окружении улыбающейся, черноголовой «охраны». Маленький повар по- настоящему напугался и отступил  назад , когда я протянул ему здоровенный мороженый окорок. Но его собратья что-то ему быстро просвистели, и он осторожно, как ребенка, взял ногу и положил на дощатый стол.
  К вечеру, когда я уже собирался на проверку и проходился щеткой по своему лепню перед маленьким зеркалом, в кандейку осторожно постучали. Я открыл дверь. На пороге стоял паренек сварщик и держал на вытянутых руках миску с белоснежным рисом, поверх которого были выложены аккуратные, аппетитные кусочки тушеного мяса, а с краю примостился большой ломоть сдобного рисового хлеба. Парень весело рассмеялся и, показав глазами на миску, пожелал мне приятного аппетита на нашем тюремно-китайско-русском языке:
- Се-се! Хао! Заебись!