de omnibus dubitandum 105. 86

ЧАСТЬ СТО ПЯТАЯ (1884-1886)

  Глава 105.86. Я НИЧЕГО НЕ ЗАБЫВАЮ И НИЧЕГО НЕ ПРОЩАЮ…

    Была душная, грозовая июльская ночь. Огромный город, казалось, задыхался под тяжестью своих махин-зданий, словно накаленных скопившимся электричеством. Черные тучи бороздили небо... Отдаленно и грозно рокотали, приближаясь с каждой минутой, громовые раскаты... Огненные стрельчатые зигзаги молнии то и дело перечеркивали низко спустившуюся над землею черную пелену грозового неба.
   
    Елизавета Васильевна чутко и тревожно спала в эту ночь на своей широкой двуспальной постели. Кошмары преследовали ее. Какое-то жуткое, бесформенное чудовище, покрытое серой слизью, с маленькой сплющенной головой змеи, гонялось за нею по комнатам незнакомого пустого дома, кажется, еще мгновение и...

    Со стоном открыла она глаза и сразу села в постели. Ослепительным светом осветила молния комнату, страшным ударом раскатился в эту минуту за окнами гром...
 
    Елизавете Васильевне показалось, что она умирает. Холодный пот выступил у нее на лбу. Сердце забилось тревожными жуткими перебоями. Едва найдя в себе силы дотянуться рукой до электрического звонка, Крупская позвонила. Прошло добрых пять минут - никто не шел. Она позвонила еще и еще раз. Горничная не появлялась. Наконец, после четвертого звонка на пороге появилась растрепанная, заспанная Нюша.
   
    - Что с вами? Почему вы не шли? Неужели не слышали звонка? - накинулась на нее Елизавета Васильевна... - вы видите, мне нехорошо... Дайте мне воды... капель, я задыхаюсь...
   
    - Я слышала ваш звонок, барыня, - наливая воду и отсчитывая из пузырька в стакан капли против сердцебиения, к которым последнее время часто прибегала хозяйка, - я слышала ваш звонок, но думала, что здесь Евгений Исаакович, и войти побоялась.
   
    - Почему Евгений Исаакович?.. Ведь он же уехал перед ужином, как всегда.
   
    - Так точно уехали... А потом вернулись снова. Я слышала, как они открывали дверь своим ключом, - пряча хитрую улыбку, невинным тоном докладывала Нюша...
   
    - Что такое? Что вы путаете? Евгений Исаакович здесь... Какой вздор! Вам, верно, это показалось спросонья.
   
    - Ничуть не показалось, - дерзко огрызнулась девушка... - Ничуть даже не показалось вовсе. Слава Богу, не пьяная. Своими глазами видала, как они крались по коридору...
   
    - Довольно! Ступайте! Вы дерзкая. Мне больше ничего не надо... - внезапно упавшим голосом прошептала Крупская. И счастливая улыбка тронула ее губы.
   
    "Он здесь... Мой милый здесь. Он все-таки пришел ко мне. Он все-таки вернулся. Он меня любит, любит", - вихрем проносилось в голове женщины и, едва дав Нюше скрыться за дверью, она, забыв все свои недомогания, быстро поднялась с постели, сунула голые ноги в шитые серебром туфельки и, накинув пеньюар, со стремительностью молоденькой девушки выскользнула из спальни.
   
    Что-то говорило ей - Дикс ждет ее в черной молельне. Он уже однажды сделал ей такой сюрприз. Пришел неожиданно ночью и, пройдя туда, послал за нею Нюшу.
   
    И сейчас, конечно, он, ее милый, желанный, уже там. Никогда, никогда, казалось, она не любила сильнее. Это сгустившееся в воздухе электричество, эта сухая удушливая атмосфера, эти знойные разряды молнии среди туч и зловещие, буйные раскаты грома, все это усугубляло ее и без того приподнятое настроение. Скользя длинным коридором, поминутно освещаемым вспышками молний, она уже рисовала себе блаженные минуты наслаждений, усиленные, обостренные этой грозовой непогодой.
   
    Внезапно у комнаты дочери она остановилась. Было около двух часов ночи, а из-под двери спальни Надин пробивалась чуть заметная полоса света.
   
    - Бедная девочка! Она тоже не спит. Боится грозы, вероятно... - подумала Крупская и, внезапно поддавшись охватившей ее волне нежности к дочери, решила успокоить, приласкать Наденьку. Счастливая предстоящим ей свиданием с любимым человеком, Елизавета Васильевна хотела пролить избыток нежности на свою хорошенькую девочку.
   
    Она быстро, неслышно подошла к двери... Бесшумно открыла ее. Откинула портьеру и с внезапным криком ужаса отпрянула назад...
   
    Наденька лежала в объятиях Евгения.
   
    Прошла томительная минута, показавшаяся для этих троих людей бесконечностью, пока Крупская-старшая нашла в себе силы, глядя горящими глазами в лицо Утевского, выдавить из своего горла:
   
    - Вон! Сию же минуту вон из моего дома. Негодяй! - шипящим беззвучным шепотом произнесли ее губы, и она упала, лишившись чувств, в близ стоявшее кресло.
   
    Очнувшись, она увидела Наденьку, подававшую ей в стакане воду.
   
    Глаза дочери без тени смущения смотрели на мать. Казалось, девушка совсем не чувствовала своей вины. Крупская с трудом привстала и оглядела комнату. Евгения уже здесь не было. Он малодушно скрылся, предоставив разбираться в этой мучительной истории одним женщинам.
   
    - Надин, - прошептала, окончательно приходя в себя, Елизавета Васильевна, - Надя, скажи мне, что это был сон, что мне пригрезился, померещился весь этот ужас...
   
    Рыженькая девушка гордо запрокинула головку,
   
    - Ничуть не бывало, мамА, - произнесла она вполне твердым голосом, - ничуть не бывало! Дядя Дикс действительно находился со мною здесь, потому что он любит меня... потому что мы любим друг друга, и вот уже месяц как я стала его любовницей, - с какою-то циничной прямотою закончила она.
   
    Сердце Елизаветы Васильевны сжалось. Это открытие было настолько ужасным, что совершенно лишало ее энергии и воли.
   
    - Что же нам теперь делать? - прошептала она, совершенно сраженная.
   
    - Что делать? - усмехнулась Наденька. - Очень просто, мама: отдать меня ему. Ну да, отдать меня ему, повторяю. Ты его только что выгнала вон, а он слишком горд, чтобы снова вернуться. Я же не могу жить без него... Слышишь? Мы любим друг друга. Отдай меня ему, maman!
   
    - Разве... разве... он хочет жениться на тебе?.. Он делал тебе предложение? - снова вырвалось беззвучно из груди женщины.
   
    - При чем тут предложение? Я полюбила его, он меня... И нет таких уз, которые бы связали нас сильнее нашего свободного союза... Я еще слишком молода для того, чтобы думать о закрепощении себя в собственность, посредством законного брака, мужчины. У меня более крепкие узы, нежели брачный венец. Я молода, свежа, хороша собою. Дикс не может не оценить эти мои качества, а раз оценив их, уже постарается сохранить их для себя, - нанося одну рану за другой в сердце матери, спокойно говорила Надежда.
   
    - Но он развратил тебя. Он - негодяй! Пойми! - с отчаянием и мукой почти выкрикнула последняя.
   
    - Чем же он негодяй, мама? Тем, что он любил тебя прежде? А потом разлюбил и полюбил меня! Но разве сердцу можно заказать любить насильно? Ты умная женщина и поймешь, что силою ты не могла удержать подле себя дядю Дикса. А когда твои чары...
   
    - Довольно! - неожиданно гневно воскликнула Крупская с приливом вдруг налетевшего на нее бешенства... - Довольно, говорят тебе, замолчи! Ты мерзкая, безнравственная девчонка, и я сумею переломить, обуздать тебя... Помни, я запрещаю тебе видеться с этим господином! Ты будешь теперь постоянно под моим надзором и шагу не сделаешь без меня... Я буду следить за тобою неотступно... и из моего дома ты не выйдешь иначе, как замуж, и не за этого негодяя, конечно, а за достойного и порядочного человека. Ты хорошо, надеюсь, поняла меня? - едва владея собою от бешенства, шептала внезапно охрипшим голосом Крупская-мать.
   
    Крупская-дочь побледнела. Ее кошачьи глаза сверкнули угрозой и непримиримою ненавистью.
   
    - Слышала... поняла... - произнесла она веско и тихо, - и приняла к сведению твои слова... Теперь и ты постарайся понять меня, maman. Видишь ли, я ничего не забываю и ничего не прощаю, да... И не постою ни перед чем в случае, если ты будешь разлучать меня с Диксом. О, я сумею отомстить за себя, мамА, берегись!