Клоунесса

В детском саду она отказалась быть снежинкой. Заявила:
– Я буду клоуном!
Мать пыталась засунуть ее в белое платьице. Говорила, что все девочки в этом году – снежинки. Да и где его взять, этот клоунский костюм? Шурочка вырвалась. Спряталась под кровать.
Когда мать вышла в магазин, Шурочка выкинула белое платье в окно. Достала в шкафу цветастую шелковую блузку матери. Вырезала в ней ножницами большую дыру. Просунула в эту дыру голову. Надела отцовскую шляпу. Размалевала красной помадой рот и щеки.
– Ну, вот, – сказала она вернувшейся матери, – смотри! Правда, смешно?! 
Кем она могла стать? Конечно, актрисой. Ею и стала.
И вдруг.
Ни мамы, ни театра. Ни взлетов, ни падений. Ни ролей, ни простоев.
Она, шестидесятидвухлетняя, стоит на балконе пятого этажа в Израиле с бокалом вина в руках. Седой муж Миша умоляет ее закрыть окно, не петь на всю улицу: у нас столько соседей хасидов. А она, назло ему и хасидам, выкрикивает с вызовом: «Не падайте духом, поручик Голицын! Корнет Оболенский! Налейте вина!».
Миша снова умоляет ее.
Шурочка замолкает лишь для того, чтобы сделать еще пару глотков. И кричит из окна, что чихать ей на хасидов, что она свободный человек  и что её песни только взбадривают всех этих ребят, вносят разнообразие в их скучную жизнь.
В какой-то момент Шурочка замирает, задумывается: никак не может понять, как она оказалась на этом балконе. В который раз спрашивает себя: «Может, прыгнуть уже?»
Смотрит, щурясь, на дальний светофор слева от дома.
Там все по-прежнему – три цвета. Красный, желтый,  зеленый. Но красный, как ей кажется, горит дольше.
– Куплю! Сейчас пойду и куплю пистолет!.. Этот красный на светофоре, он бесит меня! Просто сводит с ума!
– Детка, от этого не будет гореть только зеленый.
– Заткнись! У тебя всегда желтый, блин!..
В начале жизни ей долго светил зеленый, счастливый. А потом началось! Смешение цветов, нестабильность, недокомплект счастья. И что ей было делать с ее привычкой непрерывно мчать на зеленый?
– Нет, ну, ты смотри: красный горит в два раза дольше! Я засекла! Уродский город! Дебильная страна!.. Какого черта ты меня сюда притащил?!
Покладистый Миша молчит. Вспоминает, как они встретились десять лет назад.
 В то время в ташкентский театр, где Шурочка сидела без дела и спивалась, пришёл настоящий режиссёр. Поставил яркий, весёлый спектакль по комедии Мольера. Он не стал слушать доброжелателей, стращавших его бурной Шурочкиной биографией, её аморальным обликом. Дал ей главную роль. Как же она блистала в ней, как упивалась ею! Как была счастлива!
Именно в тот светлый период они c Мишей и познакомились.
На улице Навои недалеко от театра была забегаловка – сосисочная «Попугайчик». Своё название она получила из-за медной чеканки, висевшей зачем-то над входом: на ней был изображен попугай на жердочке. Чеканка во время одного из ремонтов исчезла, а название так и осталось в памяти народной.   
«Попугайчик» был забегаловкой культурной. В него заглядывали работники ближайших заведений – сотрудники телецентра, инженеры, актёры, архитекторы. Пьяных разборок не было. Ненормативная лексика употреблялась со вкусом, к месту и не громко.
Там, в «Попугайчике», за одной из высоких стоек, среди лепёшек, пива, сухого вина, сосисок с зелёным горошком и баклажанной икрой, Шурочка и познакомилась с седеющим элегантным архитектором Мишей.
Он не был красавцем. Он красиво ухаживал. Даже спорил с ней ласково, без раздражения, как с балованным, любимым ребёнком. И Шурочка сдалась. Надоело быть одинокой: взрослый сын в Германии, бывший муж в Прибалтике. Захотелось хоть одного человека рядом.
Миша немного шепелявил, и Шурочка шутливо называла его «мой Мифенька».
Однажды, незадолго до регистрации, Шурочка привела Мишу в свою каморку в актерском общежитии. Решилась открыть ему свою главную тайну.
Когда Миша разлил шампанское по стаканам и один из них протянул Шурочке, она сказала: 
– Смотри мне в глаза. Слушай внимательно. Это очень важно!
Она так нервничала, что, повертев стакан в руке, поставила его на стол, Взяла сигарету. Зажигалка не слушалась ее. Миша пришел на помощь. Смотрел, как она затягивается. Ждал.
– Знаешь, что я люблю сильно-сильно, больше всего на свете? – спросила Шурочка с вызовом.
– Играть? – предположил Миша.
–Это само собой. Нет! Больше всего на свете я люблю… Только не смейся, а то убью.
Шурочка встала. В ее глазах влажно вспыхнул восторг. Она широко раскинула руки.
– Наряжать ёлку! Вот что. – Шурочка зажмурилась. – О-бо-жа-ю! Вот мое счастье! Самое главное, Мифенька!.. Веришь? Понимаешь? Только не ври!
Миша встал. Ответил серьезно:
– Понимаю.
– Уф!.. Ответ правильный… Давай выпьем за ёлку!
Шурочка подняла стакан вверх, приветствуя миниатюрную елочку с малюсенькими игрушками, стоящую на шкафу. Они чокнулись, выпили. Сели.
– Один раз – давно, в Вильнюсе – я в очередной раз загуляла, сорвалась с катушек. В декабре это было. И Вита разозлился. И знаешь что сделал? Запретил мне наряжать елку! Представляешь?! Знал, гад, как мне будет больно! И запретил!.. Заперся от меня в зале и – сам, один! – наряжает. А я стою под дверью, скребусь, скулю, как последняя сука, умоляю его: «Вита, миленький! Ну, прости! Я больше не буду! Езус Мария! Клянусь! Ну, можно, хоть сосульку на макушке?!»
Шурочка отерла слезы.
– Миша! Я дрянь! Я столько крови ему попила… У меня и любовники были, и перед гебистами он из-за моей пьяной дури столько раз унижался… Я такое могу! О-у!.. Ну, это все у тебя впереди… И все равно! Нельзя ему было так! Нельзя! Он же знал!..
Она помотала головой, отгоняя эти воспоминания. Посмотрела Мише в глаза. Потребовала серьезно.
– Поклянись, что никогда, никогда так не сделаешь.
– Никогда, – пообещал Миша, – даю слово.
Они снова выпили.
– А что это за клоун рядом с портретом сына? – спросил Миша.
– Это не клоун, – отмахнулась Шурочка, – клоунесса.
– Хорошее фото. Постой… Так это ты? 
– Да. Хорошее. Только не фартовое. Фотопроба к фильму Вайды. Про польскую клоунессу.
– Правда? Того самого? Анджея?
– Да. Его ассистентка специально приезжала к нам в театр, в Вильнюс. Потом позвонила и сказала, что я по возрасту не подхожу: слишком молода…
Шурочка хмыкнула, закинула ногу на ногу и отвернулась к окну, всем своим видом показывая, что тот случай теперь совсем не волнует ее.
Миша молча смотрел на Шурочку. Представлял, какой это был шанс. Его величество шанс. Быть может, самый главный в её актёрской судьбе.
– Ты потом видела этот фильм?
– Нет. И не видела, и не слышала. Все, хватит об этом! Наливай!..   

…Миша переводит взгляд с Шурочки, поющей на балконе, в угол комнаты.
Там уже третий год стоит двухметровая наряженная елка.
Когда наступает декабрь, Шурочка меняет на ней часть игрушек, мишуры и искусственная елка продолжает свою вечную жизнь. Шурочке нужен праздник, который всегда с ней. Пусть искусственный, но праздник. И сегодня, седьмого июля, и восьмого, и девятого… Каждый божий день.
«Она похожа на провинившуюся девочку, поставленную в угол», – устало думает о елке Миша.
– Иди сюда, – зовет его Шурочка, – что это там за тетка? Что ей надо?
Миша подходит к ней. Смотрит из окна. Метрах в пятидесяти справа от дома у пешеходного перехода стоит пожилая женщина с каким-то круглым транспарантом на палке. Он удивляется, как это Шурочка раньше не видела ее. Объясняет: у них в Кирьят-Оно многие пенсионеры так подрабатывают. По утрам на пешеходных переходах, где нет светофора,  помогают переводить через дорогу детей, идущих в школу. А потом ещё и  днем, когда ребята возвращаются из школы домой. У перехода собирается пара-тройка ребятишек. Пенсионер останавливает движение. И дети переходят дорогу.
– Видишь, у нее светящийся жилет? Чтобы водители видели издалека.
– А что там у нее на знаке нарисовано?
– Поднятая рука. Стоп, значит.
– Стоп, говоришь?..
Шурочка долила вина в бокал.
– Нет, Мифенька. Это не стоп. Это – полный вперед!

Через несколько дней на соседней улице возле пешеходного перехода люди увидели маленького клоуна в рыжем парике, в ярком красно-белом костюме со знаком «стоп» - нарисованной поднятой рукой. Клоун был обвешан свистками, дудками и губными гармошками. На залитой солнцем разноцветной брусчатке он собирал вокруг себя детей, сигналил своими дуделками и свистелками водителям, пританцовывал и строил рожи. А так как все это он проделывал смешно и с удовольствием, водители, дети и прохожие улыбались и аплодировали ему. 
Прошел без малого год.
В один из дней у того самого пешеходного перехода появилась высокая пожилая женщина в сарафане салатного цвета. Она подняла над головой знак с нарисованной поднятой рукой. Машины затормозили. Женщина зашагала по переходу. На середине дороги оглянулась. Трое детей с ранцами не шли за ней следом. Они стояли на брусчатке. Вертели головами. Искали кого-то.
Шурочка не вышла на работу по уважительной причине.
Ее пригласили участвовать в большом клоунском параде-алле в райских кущах.