de omnibus dubitandum 105. 98

ЧАСТЬ СТО ПЯТАЯ (1884-1886)

  Глава 105.98. ВОТ В КОМ МОЖЕТ БЫТЬ СПАСЕНИЕ ДЛЯ БЕДНЯЖКИ…

    Знойная июльская жара спала, и приятная теневая прохлада воцарилась в широких аллеях Елагина острова. Наемный экипаж Крупских катился по главной аллее, ведущей к Стрелке. Мать и дочь сидели в нем, молчаливые, равнодушные, апатичные, далекие всему этому веселящемуся миру.
   
    Солнце зашло. Со взморья потянуло прохладой. Снова зашуршали шинами в песке нарядные собственные экипажи, ландо, коляски и пролетки. Заметались с нудно пронзительными гудками автомобили, зазвенели звонки велосипедистов.
   
    - Мне холодно, - пожаловалась Наденька, - прикажите ехать домой.
   
    Она теперь неизменно говорила матери "вы", заставляя этим несказанно страдать Елизавету Васильевну.

    Крупская-мать, заставив себя подавить свое безумное влечение к негодяю, как она называла теперь Утевского, по-прежнему прилагала все свои усилия к тому, чтобы Наденька не попала как-нибудь в его руки.
   
    Несколько дней тому назад она получила телеграмму от своего бывшего возлюбленного. Всего две строчки, заставившие ее всю облиться холодным потом:
   "Отдайте мне Надин. Не препятствуйте нашему соединению, или я не постою ни перед чем. Предупреждаю, что известный вам вексель в моих руках. Утевский".
   
    Она задрожала. Телеграмма выпала у нее из рук. Но то было лишь минутное смятение.
   
    Никогда, никогда не решится Утевский скомпрометировать заодно с нею и Наденьку, которою, очевидно, еще не успела пресытиться его капризная страсть. Нет, это, конечно, одни только угрозы, и ей нечего беспокоиться на этот счет.
   
    И она перестала думать об этом, поглощенная вся заботами о Наденьке, которая с каждым днем все больше и больше беспокоила ее.
   
    Было слишком утомительно держать под постоянным неослабным надзором проснувшуюся женщину.
   
    Между тем подступал август... Надо было подумать и о своих делах, о предстоящих ей в будущем заботах, о своей надвигающейся службе в гимназии.
   
    Да она и не может быть постоянным стражем своей дочери. А Наденька ни на минуту нельзя оставить одну. Она спит и видит во сне, как бы убежать к Утевскому.
   
    Эти мысли так глубоко захватили женщину, что она как будто перестала замечать происходившее кругом.
   
    - Вам кланяется Герман, - услышала она холодный, словно чужой голосок Надежды, сухо прозвучавший у ее уха.
   
    - Ах... вот он, да... Здравствуйте, БОрис... Заезжайте к нам, что вы нас забыли! - крикнула она с подчеркнутой живостью, когда автомобиль молодого богача поравнялся с их остановившейся наемной коляской.
   
    А в голове мелькнула острая, как жало, мысль.
   
    - Герма-ан! Вот кто! Вот в ком может быть спасение для бедняжки Надин.
   
    Она даже в лице изменилась под влиянием этой новой возможности, представившейся ей так внезапно.
   
    Зоркими глазами следила она за молодым человеком, вышедшим из автомобиля и разговаривавшим с Надеждой. От напряженного внимания Елизаветы Васильевны не мог укрыться яркий румянец, выступивший на его скулах, румянец радости, зажженный этой неожиданной встречей с ними.
   
    Да, он еще любит ее. Вынужденная разлука нимало не повлияла на его чувство, - с удовольствием отметила Крупская. - Прекрасно, прекрасно! Все выходит куда лучше, нежели я предполагала. О, если бы их можно было бы поженить до начала нового учебного года! Если можно было бы в конце августа устроить свадьбу и передать мои материнские заботы о бедняжке в руки любящего и неиспорченного мужчины, который сумеет оградить малютку от происков этого негодяя.
   
    И она удвоила свою любезность к Герману, настойчиво приглашая его бывать у них часто, как прежде...
   
    Молодой мужчина расцвел. Крупская угадала, что он любил ее дочь первой, долго не забывающейся любовью.
   
    Нарядный автомобиль Германа останавливается на Кирочной у подъезда Крупских. Из него с неизменным букетом роз, завернутым в бумагу, выходит Борис Герман. А несколькими минутами позднее он выходит снова из подъезда, ведя под руку Наденьку. С балкона зорким напряженным взглядом следит за ними Елизавета Васильевна.
   
    - Смотрите же, monsieur БОрис, привезите мне ее вовремя к чаю, вы за нее мне отвечаете головой, - кричит она вниз молодой паре с деланною веселостью.
   
    Герман любезно поднимает шляпу, Надежда небрежно кивает рыжей головкой, и они уносятся вихрем по направлению островов.
   
    Молодая Крупская с первого же дня с восторгом ухватилась за эту поездку...

    Во-первых, она хоть на час, на два исчезала из-под ненавистной ей опеки матери. Во-вторых, сам Герман был добрый приятель и не докучал ей расспросами. А она теперь так научилась ценить это молчание ее спутника. К тому же где-то далеко в глубине сердца жила слабая надежда увидеть хоть издали Утевского. Обменяться с ним поклоном, взглядом. Ах, она так измучилась в разлуке с ним!
   
    Но эта встреча, как нарочно, не происходила. А произошло нечто, чего совсем не ожидала девушка.
   
    Был чудный августовский вечер. На Каменноостровском уже вспыхнуло электричество, когда, быстро промчавшись по нему, автомобиль Германа, миновав целый ряд мостов, пронесся под темные своды Удельнинского парка. Золотые звезды, яркие и рельефные на черном бархате неба, то и дело падали, оставляя за собою на миг сверкающий след. Таинственные кущи дерев по краям дороги значительно и красиво молчали в осенней темноте.

    Герман, уже давно наблюдавший похудевшее бледное личико сидевшей подле него Наденьки, постоянно грустное и серьезное все последнее время, вдруг уловил на ее грешных губах блуждающую улыбку.
   
    - Ну, наконец-то! Наконец-то вы прежняя, mademoiselle Надин... Наконец-то вы улыбнулись, - произнес с неподдельной радостью молодой человек.
   
    Наденька подняла на своего спутника внимательные глаза.
   
    - Чему вы радуетесь, Герман? Или вы уж так сильно любите меня?
   
    - Вы угадали: люблю вас безумно, Надежда Константиновна, люблю насмерть... И если бы вы пожелали только...
   
    - То вы бы положили к моим ногам руку и сердце и папашины прииски, как это водится, - усмехнулась девушка.
   
    - Да... не смейтесь надо мною!.. Это так... Я готов отдать самую жизнь за обладание вами... Я был бы счастливейшим из смертных, если бы вы пожелали стать моей женой.
   
    - Увы, вам я этого не пожелаю, Борис Владимирович! Я симпатизирую вам... но - не могу... не в силах. Ведь я люблю другого...
   
    - Это ничего, - вырвалось у него с горячностью. - Я постараюсь заслужить вашу любовь.
   
    - Но я принадлежала другому... Я знала его ласки... Я была его любовницей, - беспощадно раскрывала она ему свою тайну.
   
    - И это вздор... Я же люблю вас, Наденька, и забуду ваше прошлое, как дурной сон, - выдавил из себя он после минутной паузы, весь бледный, потрясенный ее признанием.
   
    - Благодарю!.. Вы истинный друг. И я этого вам никогда не забуду. Не сердитесь же на меня. Право, я так несчастна! - едва нашла в себе силы договорить девушка и заплакала совсем бессильными детскими слезами.
   
    - Вы знаете, Борис Владимирович сделал мне предложение сегодня, - сказала она матери, проводив их гостя, ледяным тоном.
   
    - Ну и что же?.. Ты согласилась, конечно? Такая партия, и теперь особенно, для тебя находка, - произнесла с замирающим сердцем Елизавета Васильевна, впиваясь в лицо дочери разом загоревшимися глазами.
   
    - Я ему отказала, потому что люблю другого... И вы знаете это. К чему же подобная комедия! - отчеканила каждое слово Надежда, с откровенной враждебностью глядя на мать.
   
    У Елизаветы Васильевны подкосились ноги... Последняя надежда на спасение дочери исчезла из ее сердца.