Выгоды любовного треугольника для творческих людей

Любовный треугольник. Я понимаю - поэты. Писатели - понимаю. Художники, музыканты. Для них интимная геометрия - источник вдохновения. Охи, ахи, душевные терзания с криками «Как она могла!», «Как он посмел!» - это само собой. Но одновременно - творческий порыв и горение.

Скажем Блок, Белый и дама. Она - то к тому, то к другому, ушла вообще с третьим. В итоге что у первого, что у второго - восхитительные стихи, лирическая проза. Бездна романтики: ночные кабаки, туман, «девичий стан, шелками схваченный…».
Теперь, смотрите, обычные люди. Он, она, кто-то третий. Он, скажем, инженер или автослесарь. Она - мерчандайзер торговой сети. Третий не знаю кто, ну, пусть учитель географии.

И вот - всё вскрылось, тайное стало явным, у всех бледный вид и круги под глазами. Автослесарь то и дело роняет торцевой ключ. У неё такая выкладка, что покупатель шарахается от витрин. Географ глобус пропил.

В лучшем случае, накал страстей, подобно молнии, уйдёт в землю, обжегши души героев драмы, в худшем разразится мордобой и поножовщина, но культуру это не обогатит. Ни мировую, ни отечественную. Нечего и думать!

Да что мерчандайзер! Уж на что журналисты не чужды творчеству и, случается, впадают в грех, а и то на моей памяти - ни одного шедевра. Ничего такого, чтобы вошло бы в анналы и украсило хрестоматию. Одно паскудство, простите за образность.

Помню, одному коллеге в апофеозе треугольной войны расцарапали морду. И было всё, как у всех: бинты, вата, йод.

Не то у гениев. У гениев - иначе! Гений бы, даже не заглянув в аптечку, не промокнув морду в зелёнку, тут же бы сел за стол - чернильница, перо, бумаги лист, – и ну выводить: «Ещё и башмаков не износила». Или «Молилась ли ты на ночь, Дездемона?». И мысленно - за «яблочко» её, за «яблочко»…

Люди без изыска терпят напасти впустую. Переживают, тянутся к горькой, лечат инфаркты.

Творческий человек - в этом его преимущество - пускает эмоции в дело. Пишет, рисует, ваяет, рождает кантаты. Несчастная любовь, болезни, тюрьма, катаклизмы, предательство друга лишь подстёгивают, дают пищу творчеству.

Пушкин - солнце русской поэзии - три месяца скрывался от холеры в Болдино, и пожалуйста: десятки бессмертных стихотворений, статья об «Альфреде Мюссе» и предисловие к «Евгению Онегину».

А теперь, допустим, мы. Четыре месяца пандемии и что? То ли холера круче ковида, то ли творец пошёл жидковатый - где, спрашивается, шедевры, от которых просвещённая публика бегала бы с выпученными глазами и кричала: «Вот оно, вот! Наконец-то»? Нету-с.

Прежние как-то уж очень серьёзно доказывали Ницшеанскую мысль: «Что меня не убивает, то делает сильнее». Пример Гумилёва, по свидетельству Одоевцевой, увлекавшегося немецким философом, даже раздвинул границы, перешагнув грань смерти: его убийство лишь упрочило славу поэта… Но это, конечно, не дай Бог никому, хотя в России, как известно, любить умеют только мёртвых.

И наоборот: кипучая любовь при жизни часто оборачивается забвением. Вот уж Фёдора Кузьмича Сологуба настолько обожали поклонники, что тот искренне уверовал в своё бессмертие, но как только умер в 1927-ом, как отнесли его на Смоленское кладбище Петрограда, так, почитай, и забыли лет на семьдесят. Да и теперь больше помнят лишь по «Мелкому бесу». И слава его, при жизни стоявшая куда выше славы Гумилёва, теперь куда бледнее.

А к чему я, собственно, распалился? Чего это развожу сентенции по поводу страданий и пользы их господам сочинителям?

К тому, видимо, что сегодня закончился мой отпуск, и настали суровые будни. И радость от встречи с коллегами хоть и украсила это событие, но пока не ликвидировала дискомфорт от подчинения разленившегося организма трудовому процессу.

В отпуске захотел - поработал, захотел - полежал, захотел - в лес пошёл. А тут - ни-ни: дисциплина.

Но, как человек, беспричинно причисляющий свою персону к разряду творческих, я сказал себе: «Коля! Ты хоть ни разу не Пушкин, не Блок и не Гумилёв, но, ёрш твою за ногу, ты хотя бы столь малое огорчение, как выход в должность, сумей отметить по-человечески: сочини строчек сто связанного текста, чтобы его можно было прочесть без желания спустить автора с лестницы». Вот и сочинил. В ответ, так сказать, на переживаемое неудобство.

Оно, конечно, не Бог весть что - эта писулька. Просвещённая публика от неё глаза пучить не станет. И, наверное, моя творческая фантазия куда резвее заиграла бы от реальных напастей, как то любовная драма или риск прослыть заговорщиком и диссидентом.

Но, с другой стороны, ну её. Будет ли от переживаний толк - вопрос открытый. А здоровье не казённое. И сердечко тук-тук не то что тридцать лет назад.
И вообще - если уж за всю предыдущую жизнь, в коей немало разной ерунды случалось, не написал ни одного путного стихотворения, то где гарантия, что напишу его, попав в очередную передрягу? Или если даже влюблюсь?

В скверный анекдот, старый дурак, могу попасть. А в литературу - сомнительно.