Как собака идеальный котёнок сценарий неосуществле

Сценарий неосуществленного комикса,сюжет этот есть в "Анимате. Рассеянные хроники"

Это я.
Это мой муж Алёша. Он появился в моей жизни, когда наша семья была уже почти укомплектована, уже были заняты нижняя крошково-кусочковая зона, диванная средняя, начально-средняя человеческая и пристенно-аквариумная. Так как у него рост два метра, а у нас гораздо меньше, мы потеснились немного в начально-средней человеческой зоне, и он занял свободную подпотолчную зону. В моём рассказе он то будет присутствовать, то не будет, потому что мы тогда либо были уже знакомы, либо нет. «Мы» – в начале изложения – это я и Женя, потом я и Соня, а потом я и Алёша.
Поехали!
Это моя дочка Женя.
Когда-то она была маленькая.
И ей нужна была няня. Вернее — мне, так как я хоть и работала дома, но не могла уделять Жене должного внимания.
Так у нас появилась Алла Ивановна.

 Алла Ивановна почти не обратила на меня внимание. Будто не я решаю, годится ли она нам в няни. Они переговаривались через меня. Общались без посредника. 
– Пойдём гулять? – предложила Алла Ивановна
– Да!
– Ну может завтра... – вяло пыталась я влиять на события.
– Цветочки маме насобираем? – няня будто не слышала моё вялое предположение.
–  Да!
– Ну хорошо... – смирилась я.
Они подружились. Я ни разу не видела такой живой интерес в общем-то постороннего человека к ребёнку, да ещё и в ущерб своему позвоночнику. Рост Жени был едва выше 70 см, и с ней можно было разговаривать и гулять только согнувшись в три погибели, ну или на коляске, что было не популярно у Аллы Ивановны, потому что так разговаривать трудно.
Ни слышу! Ала-Вана, что вы сказали?
Девочка, что ты сказала?
Ничего ни слышу!!!
Она приходила к нам почти каждый день.
– Уличных кошек не гладить — у них паразиты; голубей (этих летающих крыс) не кормить – у них птичий грипп; осоку не рвать – я однажды в детстве чуть не отрезала ею палец; малину и яблоки в парке не рвать – Москва очень грязный город; мороженое не есть – им можно уляпаться; если пойдёт дождь – быстро домой!

Однажды она бежала к нам...
– Мяу! Мяу! – услышала она печальные вопли какого-то котёнка на дереве.
– Сиди тихо, вечером я тебя сниму, когда пойду домой, и дам молочка! – пообещала она.
Спустя тридцать минут, гуляя с Женей неподалку от того места, она увидела, что котёнок мяуканьем собрал разнообразную публику, желающую снять котёнка с дерева. И Алла Ивановна заволновалась за котёнка – снять-то снимут, а вот что с ним дальше будет...
Они с Женей подошли к тому дереву, и няня кинула в котёнка кофту... Он свалился от страха в кусты.
– Филька какой...
Имя «Филька» он получил, пока летел.

Конечно, они отнесли его домой к Алле Ивановне. Дали молочка и кошачьего корма (у Аллы Ивановны жили две старенькие кошки).
Я даже не знала, что пока Алла Ивановна была у нас няней, она спасла не только Фильку, но и  орла, ворону, голубя, двух котят и ещё одного белого кота Вову...
Жене очень нравилось атмосфера дома Аллы Ивановны – кошки, всякие несчастные найдёныши, любовь, забота о них.
Женя однажды даже попробовала кошачьего корма из миски (призналась спустя много лет).

Алла Ивановна годами кормила окрестных кошек, их котят, детей этих котят, лечила их, спасала от хулиганов, злых людей, жары и мороза.
А однажды она приютила девочку. Было это так: вечером Алла Ивановна вышла из дома с мисками еды для подвальных кошек и их подпольных детей вечер. На лавочке около подъезда сидела скучающая девочка лет тринадцати-четырнадцати.
– Девочка, ты тут сидишь уже три часа, ты не из нашего дома – ждёшь кого-то?
– Неа..
 Девочка оказалась ничейная, из интерната, у неё в Алтуфьево живёт бабушка. Девочка часто убегала из интерната и ночевала у бабушки или в каком-нибудь подвале. А в этом доме у неё знакомый парень, но сейчас его почему-то нет дома.
– Пойдём ко мне ночевать! Я тебя покормлю!
Алла Ивановна накормила её, напоила, спать уложила. А утром сказала: «Приходи ещё, если что!»
Подруги потом ругали Аллу Ивановну: «А если б она тебя обворовала? А если б она была клофелинщица? А если б они с приятелем убили тебя?» Вот такая у нас Алла Ивановна. Добрая. И бесстрашная.
­
Работы у меня становилось всё больше, и встал вопрос о второй няне. Я развесила объявления по округе, и приходили разные претендентки. Были и такие, которые не моют руки после туалета, были профессиональные воспитатели детского сада, разговаривающие только криком. Мне опять повезло – нашлась ещё одна хорошая няня в нашем районе.
Марина Сергеевна. Телефонные номера у них с Аллой Ивановной отличались на одну цифру. У Аллы Ивановны «25», а у Марины Сергеевны «26». Жили они на разных, хоть и соседних, улицах, почему так совпали их судьбы и телефоны – мистика.

Женя была окружена любовью со всех сторон. Думаю, поэтому ей хотелось о ком-то заботиться, любить кого-то ещё меньшего, чем она.
Конечно, у неё было полно игрушек и книжек. Сначала это срабатывало – я уходила от темы «животное в дом». Потом всё же пришлось аргументировано объяснять Жене, почему я не хочу животное в дом.

Женя хотела кошечку. А у меня был печальный опыт содержания кошечки – тогда ничего кроме отрицательных эмоций мы с кошкой друг к другу не испытывали.
– Кошечку – нет! Собачку – может быть! Они как кошечки, только лучше! Кошечки дерут диваны, писают в тапочки, бросаются со шкафов на людей, царапаются, линяют – шерсть на посуде и кухонных полотенцах! Собачки всё это не делают, они друзья людей и детей!
– Угу... – соглашалась Женя.
Но кошечку всё равно хотела.
А собачку не хотела, особенно после того как две болонки её хотели съесть.
Они не кусаются! – помню, кричала старушка, хозяйка болонок.

Однажды летом мы были в одном маленьком балтийском городе в бывшей Пруссии в санатории. И поехали на экскурсию к волшебным камням древних пруссов.
Прошедший между камнями загадывал желание, которое должно сбыться в скором времени.
Все нормальные люди загадывали богатство или здоровье, а Женя заказала кошечку, да не простую. Но я об этом не знала, потому что не допытывалась, не хотела влезать в её личное детское пространство. 
Сразу после этого загадывания начался ураган. Мы три дня безвылазно просидели в номере. В столовую ходила одна я, приносила еду ребёнку. Одна — это не правильное слово, так как мы, санаторские, парами ходили в столовую, чтоб не унесло — держались друг за друга.
А дождь был какой! Он проникал в щели окна, вода собиралась под линолеумом. Линолеум качался, как водяной матрас.
И я заподозрила, что посещение прусских камней имеет какое-то отношение к урагану:
– Деточка! Что ты загадала?!
– Кошечку, котёнка...
– ???
Чтоб не писал в тапочки, не бросался со шкафа, чтоб не линял шерстью... Как ты любишь, мамочка, – хорошего, как собака, – сказала она. И немного помявшись добавила: И чтоб ещё умел разговаривать по-английски и по-японски...
Пауза, статика.
В процессе урагана я поняла, что котёнок – это серьёзно для нашего здоровья. Котёнок — меньшее зло, чем хотение котёнка. И я сломалась. Я согласилась купить котёнка. В тот же день, как мы приехали домой в Москву, мы поехали на Птичий рынок.
Но нам никто из котят не понравился. Ни к кому из заключённых на рынке не лежала душа. Не происходило «вот он!»
Унылые, мы случайно вышли на собачий участок рынка.
Завтра с утра поехать что ли... – думала я. О чём думала Женя, я боялась думать.

На собачьей территории я вспомнила, что всю жизнь хотела мопса. Стала уговаривать Женю на мопса.
– Ну... – отводила глаза Женя.
– А сколько он будет весить во взрослом виде? – спросила я у продавщицы.
– Девять кило.
– Ой, нет! Хочу наручную собачку...
– Да, мопса не потаскаешь.
В те годы становились популярны йоркширские терьеры – но мне они не нравились из-за бород и усов, причем с детства (видела их на заграничных открытках), даже щенки мне были не приятны: «Ёршики для чистки бутылок...»
Потом на мои глаза попалась мама с печальной девочкой, которые продавали своего длинношёрстного полугодовалого чихуахуа: «Он очень хороший, возьмите!» – говорила девочка. Но я не хотела полугодовалого пёсика, который будет меня воспитывать, я хотела маленького щеночка, чтобы я его воспитывала.
А потом мы подошли к аквариуму, где тусовались разные щенки.
Один щенок лаял — противно, безостановочно, другой – бегал кругами, кто-то кого-то с ненавистью грыз, рыча смешным тоненьким голосом.
И только одна собачка нежного палевого цвета сидела по середине и внимательно на всё это смотрела.
Мне она понравилась: «Спокойная, как Женя».
– Это чихуахуа, – сказала мне продавщица, видя мой интерес к щеночку.
– А можно взять её на ручки?
Как только я взяла её на руки, я поняла, что это то, что мне надо. Я не смогла её отдать обратно в аквариум. Так у нас появилась Соня.

Соню тоже сразу назвали Соней. Женя сказала, что однажды, когда они гуляли с Мариной Сергеевной к ним подбежала собачка, и хозяйка строго сказала: «Соня, нельзя!» И собачка послушалась и не лаяла, виляла хвостиком и смотрела в глаза незнакомой девочке с няней. И тогда Женя поняла, что она свою собаку тоже будет звать: «Соня, нельзя!». Ну, то есть Соней.
Тут, надо сказать, смешная параллель – у Жени в том же году появилась подруга – девочка Соня. И спустя какое-то время у подруги появилась собака Жужа. А Жужей я называла Женю, когда она
совсем младенцем была.

Соня привыкла к большой собачьей семье, к шумной компании. Мы заменили ей собачью семью на человечью – были плюсы и минусы общения с нами. Безусловный плюс был в том, что у нас постоянно что-нибудь падало из тарелки или проливалось. И тогда задействовали специальный «пылесос» для еды: мы подносили Соню к упавшему/вылившемуся, и Соня это всё всасывала.  Это было, правда, удобнее тряпок или салфеток. Минус нашей компании был в том, что мы несравненно больше Сони, и часто её не замечали, наступали нечаянно на лапки. Соня вопила страшно, я пугалась, вопила тоже, осматривала лапки, уклоняясь от беспрерывного кусания, но с лапками всё всегда было хорошо. С сониной стороны это были вопли на всякий случай. Маленькая собачка должна всё время вопить, чтоб её не затоптали.

Собачка Соня не лаяла первый месяц, я даже думала, что она не умеет лаять. Она вела себя как котёнок: любила спать на коленках, пила молочко, поддерживала всякую игру, где нужно что-то ловить – голубей на балконе, мячик или руку под диваном. А потом я придумала игру в дракона, вначале это была моя игра с Женей – я была дракон и исторгала пламя. Пламя из пасти изображалось руками и поддерживалось страшным рычаще-пузырчатым звуком. Во время этих наших совместных игр Соня и начала лаять. Мы тогда с Женей изучали драконов по фильмам о волшебниках. Игра заключалась в том, что дракон испепеляет, а остальные боятся. Дракон испепелял всех, Женя пряталась и визжала, а Соня носилась кругами со страшной скоростью как сумасшедшая и тоненько злобно лаяла.   Потом, когда Женя выросла и ей стало не интересно бояться дракона, Соня стала бояться за неё – пряталась под диван, рычала и лаяла оттуда.

В детстве Соня кусалась страшно! У неё были очень острые щенячьи зубки, и она не понимала, что нельзя всё время ими кусаться. Протянешь к ней руку, чтобы погладить, а в тебя впиваются мелкими щучьими зубами. Поэтому у них с Женей не заладились дружеские отношения.
Я покупала Соне специальные лакомства для угрызения – бараньи уши и куриные лапы. Чтобы она «чесала » зубки об них, а не об ножки стульев или тапочки, на что жалуются многие хозяева собак.
Однажды Соня пришла ко мне, забилась под рабочий стол. Рот её не закрывался, в глазах был ужас и мольба о помощи.
Я испугалась – Соня сломала челюсть? Или зуб? Я посмотрела ей в горло – поперёк горла стояла куриная косточка, которая не позволяла закрыться рту. Я вынула кость и куриные лапки больше не покупала.

Иногда Соня грызла... пол. Это была её странная привычка. Причём только в одном месте – паркет перед кухней. Не знаю, может, потому что на кухне всё время чем-нибудь вкусно пахло?
Надо сказать, позже я заметила, что Соня иногда ест то, что «рядом лежало». Например, если на одном столе, но на разных тарелках, рядом с жареной курицей, лежал какой-нибудь ломтик помидора и вдруг упал на пол, то Соня его съест, причмокивая с удовольствием, хотя помидоры она не любит. Потому что «рядом лежало».

В первую ночь после покупки Сони на Птичьем рынке, она спала в своём новом мягком домике. Только зашло солнце, Соня пошла копать уютную ямку в домике и петь смешную ритмичную собачью колыбельную: «Уху! Уху! У-ху-ху! Уху! Уху! У-ху-ху!»
Все остальные ночи, пока Соня была ещё ребёнком, мы спали вместе. Ну а как было не взять в кровать такое маленькое и беззащитное существо, если ей это очень-очень надо?
Когда Соня повзрослела и стала линять, я нашла в себе силы сказать Соне «нет!»:
– Соня, у тебя есть своё собачье место! Я же не прошусь к тебе спать в домик! Место, Соня! Нет! Нельзя!
Когда гроза, или фейерверки, или кто-то сверлит стены, Соня всё равно забирается на диван. Боится очень.

«Гуляла» Соня на специальную непромокаемую пелёнку, когда захочется.
Это было очень демократично. Мне не нужно было по нескольку раз в день гулять с собачкой, приучая её к улице. Гуляли мы по настроению, а не необходимости.
При виде собак на горизонте, я брала Соню на ручки – я боялась блох и собачьих вирусов. Так что собак Соня особо и не видела.
Потом наступила зима, когда плохая собака хозяина на улицу не выгонит. И мы сидели дома, смотрели на мир по телевизору.
(из телевизора): «Аф! Аф!»

Казалось, что Соня забыла, что она собака, что она ждёт, когда она станет настоящим человеком, а пока она личинка.
– Остаёшься за старшую!   (мы уходим)
Тогда она тоже сможет пользоваться ключом от двери.
Ей выдадут одежду, и она научится говорить по-человечески:
– Пойду погуляю вокруг дома. Ведите себя хорошо.
Выдадут секрет открывания холодильника.

Однажды ко мне приехала моя подруга Марина. Из Австралии. Она выслушала, что Соня тоже человек, что у неё есть даже свой туалет, что мы уважаем её. Удивилась нашей демократичности и пожаловалась, что у неё был боксёр (пёс такой породы), который её кусал. Что пришлось вызывать дрессировщика для его воспитания. Дрессировщик объяснил, что боксёр думает, что он главный в их стае. Далее Марина показывала всё на Соне, доверчиво прислонившейся к ней.
Дрессировщик сказал, что надо взять пса за шкирку и прижать к земле. И держать, пока он пытается вырваться. Я это сделала, хоть он вырывался и даже укусил меня, но пёс перестал набрасываться и стал слушаться!
После такого тренинга – хватания за шею и прижимание к полу – Соня убежала под диван и три дня там просидела обдумывая, что это было, кто главнее и почему.

Соня однажды меня укусила. За нос. Не до крови, но неожиданно. Мы играли с ней, я делала вид, что хочу схватить её то за нос, то за хвостик.
Она пыталась угадать, куда – вертелась, рычала, взлаивала.
Потом внезапно вскочила, посмотрела мне в глаза и сказала на своём собачьем языке (хотя, может, она думала, что на человеческом): – Иа-уа! Ххх! Ррр!
Она явно ждала от меня ответа! Я не знала, что ей ответить: «Аф! Аф!»? Глупо как-то. И я ей ответила тем же: «Иа-уа! Ххх! Ррр!»
Думаю, я повторила не правильно, и на собачьем языке это значило что-то обидное. Такое обидное, что ей пришлось кусать меня за нос. А может, я сама попросила её укусить меня за нос?
Соня пытается освоить человеческий язык. Она знает не только своё имя, но и слова «нос», «хвостик», «собака». «гулять», «животик», «когти», «сыр», «сосиска», «паштет», «собачья еда», «пойдём», «водичка», «кто там», «дай лапу», «иди ко мне на ручки», «подожди» и много чего ещё. А команды мы какие-то освоили – типа «стоять!» или «сидеть!», но мы не разговариваем командами. Мы просто разговариваем, иногда и на улице (все думают, что я сумасшедшая): «Как ты думаешь, Соня, не сварить ли нам на ужин пельменей?»

Почти полгода Соня просидела дома, ожидая тепла, получая витамин D через окно.
– Загораешь?
И вот наступил март и солнечные дни, запахло весною. Соня стала с любопытством нюхать воздух из открытого окна.
– Скоро пойдём.
На Соню надели Женин гетр — пузико-то у Сони нежное, розовое, почти без шерсти, а на улице ещё лежал снег.
Я перенесла Соню в парк через дорогу, посыпанную реагентами от снега – собачьим лапкам они очень вредны.
В парке было чисто, бело. Холодный снег хоть и щипал Соню за лапки, но ей это явно нравилось: бегала вокруг нас с лаем.
– Гуляй, Соня! Бегай! Бегай!
У Сони ещё не было ни поводка, ни шлейки, она отбежала подальше от меня... и остановилась как вкопанная – она увидела СОБАКУ, таксу. Я не стала пугать ни Соню, ни таксу криками типа «Соня, нельзя! Иди ко мне! Нельзя!». Я не знала реакции Сони на собаку и собаки на Соню. Но я знала, что если Соня испугается и побежит, то такса кинется на неё, такая реакция у собак на бегущих. Но они просто понюхали друг друга и разошлись.
Наверняка, такса впервые видела собачку в гетре. А Соня впервые видела собаку. Не маму-собаку, не щенят в аквариуме, а взрослую, серьёзную собаку. Думаю, для Сони это был шок – она встретила такую же как она, по-настоящему «одной крови».
Думаю, тогда она поняла, что никогда не будет человеком, поэтому неделю была нелюдима – ограничила общение с нами до минимума (во время еды). А вообще старалась вести себя как собака – грызла бараньи уши и чесалась задней ногой за ухом.

 Наступила Сонина первая весна, мы часто гуляли, после зимы очень хотелось гулять.
Соня даже терпела, старалась дома не «гулять» на пелёночку, а нести всё на улицу. Я поняла – это такой собачий интернет.
Соня была женского пола, «девочка», но метки на столбиках она оставляла как «мальчик», задирая лапку. Дома-то она всегда была «как девочка», а улице по настроению.
Если за нами шла какая-нибудь собака, оставляя свои пометки поверх Сониных, то обратно идя домой той же дорожкой, Соня «читала», что та написала, и исправляла, оставляя свои комментарии.
Мы купили шлейку и поводок. Соня теперь всегда гуляет на поводке. Это спасло её несколько раз от велосипеда. Я вовремя выдергивала её из-под колёс какого-нибудь начинающего велосипедиста.
И много раз спасала Соню от агрессивных собак, с разбегу несущихся на Соню. Не все хозяева гуляют с собаками на поводке.
И всегда на коротком поводке переходим улицу.
В лифт тоже — на коротком поводке, шагаем в него одновременно. Эту страничку я пишу для тех, кто собирается взять в дом маленькую собачку. Маленькая собачка — это всё равно большая ответственность.

С Соней гуляю только я, с остальными она упирается лапами и не хочет гулять.
Гуляем мы с ней везде – в магазин, в парк, на тренажёрную площадку, в школу, на почту, в банк. Соня нравится не только детям, очень часто взрослые спрашивают – а что это за порода, а как зовут, а сколько лет.
Однажды немолодой уже мужчина на спортивной площадке сказал, что ему нравятся лайки, а маленькие собачки не нравятся. Сказал, что Соня – исключение, так как она очень похожа на лайку.
Часто нам с Соней говорят, что она похожа на фенька – пустынного лиса.
На Соню бывает и неожиданная реакция. Однажды на улице компания молодых людей стала смеяться над нами – Соня им напомнила саблезубую белку из мультфильма «Ледниковый период». Соня, кстати, обожает разгрызать орехи и жёлуди.
Однажды мы стояли с ней в очереди в банке.  Стоящий за нами молодой человек в чёрном кожаном пальто смотрел-смотрел на Соню и говорит, задумчиво покачивая головою: «Это ж надо, что люди из волков сделали!».
Однажды мы стояли с Соней у магазина и ждали Алёшу – к нам подошёл какой-то парень. Его девушка не стала к нам почему-то подходить, стояла в стороне.
– Кусается?
– Не очень.
– А если позлить?
– Укусит.
– А можно?
– Попробуйте.
Он позлил, издавая какие-то нечеловеческие звуки, то протягивая к Соне руку, то отдёргивая, будто он боится, что Соня укусит. Соня укусила. Не до крови, просто показала, что она это умеет делать. Парень с девушкой были счастливы – она, потому что подтвердилось её предположение, что он дурак, а он, вероятно, потому, что действительно дурак.

Дети иногда даже не спрашивают разрешения погладить Соню.
Соня не сопротивляется. Однажды человек пять детей её гладили одновременно.
Конечно, она даёт им лапу по их просьбе.
С одной девочкой она даже погуляла вокруг меня. Она понимает, что это дети, что с ними надо играть и терпеть.

Однажды к нам обратилась с вопросом какая-то старушка. Она была с самодельной клюкой из лыжной палки и с сумкой на колёсиках. От неё ужасно пахло – как-будто она живёт на помойке. Но глаза у неё были добрые-добрые, и вопросы у неё были про Соню.
– Почему я вас раньше не видела? – заглядывая в глаза спросила она.
– Мы всю зиму просидели дома.
– Вы не обижаете свою собачку? Не бьёте? – ещё пристальнее присматривалась ко мне старушка.
– Нет, что вы, не бью! Она очень хорошая! Её не за что наказывать! Мы дружим с ней! Она – мой друг!
– А то я шла тут недалеко, смотрю – один хозяин бьёт свою собаку. Я сзади подкралась и кирпичом в него бросила! Я с собой всегда ношу кирпич на верёвке – такие жестокие люди вокруг...
Мы мило распрощались со старушкой, и впредь её обходим стороной.

Этой же первой весной Соня чуть не умерла. Её тошнило и, возможно, болел живот. Когда у собак что-то болит, они не плачут, они молча лежат и молча страдают.
Я принесла грустную молчаливую Соню в ветеринарную клинику около нашего дома. Доктор  осмотрел Соню.
За стенкой кто-то заскулил, и Соня начала бояться.
Доктор осмотрел Соню и сказал, что у неё очень опасная для собак болезнь, и надо поделать несколько внутривенных капельниц с лекарством. Соня боялась, но лежала послушно и терпела, верила, что так надо. Она мне доверяет.
– Молодец, хорошая собачка, – приговаривала я. Соне нравится, когда её хвалят.
Так же на руках я её донесла домой. Через день мы сделали ещё одну капельницу, и Соня повеселела.
Доктор сказал мне: «Вы вовремя пришли, ещё чуть-чуть и капельницы бы не помогли. Вы хорошая хозяйка, внимательная.»
Конечно, мы с Соней гордимся друг другом.

Когда Соне исполнилось два года, я решила её женить. Я очень хотела щенков. У меня в детстве не было щенков. «Пусть в Женином детстве будут щенки! Тем более щенки полезны для здоровья Сони, пусть у неё будет полноценная собачья жизнь, а не жизнь игрушки!» – думала я.
Я позвонила в питомник, откуда была родом Сонина мама, и нас согласились женить на их медалисте и звезде международных выставок.
– Ух ты, Литл Фон Шампиньон!
– А ничего, что мы весим не полтора килограмма, как муж, а два с половиной? И мы крупнее в холке. А ничего, что мы писаем, подняв лапу?
– Нет-нет, это всё нормально! Соня ваша вполне хороший производитель! Собака должна быть крупной, чтобы выносить, родить и выкормить щенков. А за половую её принадлежность не беспокойтесь –  у вас же в родословной не написано «кобель»? – успокоила меня хозяйка питомника.      
– Ура! Соня, мы женимся! Фон Дер Шампиньон!
Я не предполагала, как мы будем «жениться». Нам сказали адрес, куда ехать. Я купила розу жениху.
Думала нас пригласят в дом пить чай и есть конфеты. Разговаривать про их собачье будущее.
Розу у нас взяли. И сказали подождать за дверью. Из квартиры доносился лай множества мелких собачат. Дверь закрылась.
Потом открылась, и внесли мужа.

Протирая мужа тряпочкой, хозяйка сказала: «Извините, я только что с дачи! Они тут неделю жили сами в загоне. Поэтому он такой грязный.»
– А что у него с глазом? – спросила я, так как после протирания стало ясно, что у него нету одного глаза.
– Подрался в прошлом году.
Собаки поженились на тумбочке у входной двери.
Мне показалось, что у них возникли какие-то теплые чувства: Соня лизнула мужа в нос, а он на неё нежно посмотрел.

Сначала у Сони не было заметно брюшко, я даже подумала, что у нас не будет щенят, но потом оно стало огромное и ромбовидной формы. Соне нравилось, когда его гладили. Наверняка нравилось и щенятам. Мне казалось, там штук десять щенков, и я продумывала, как мы их будем докармливать из соски.
Я на всякий случай сходила с Соней на УЗИ в ветклинику, посчитать, сколько же в ней живёт народу. Нам сказали: «Четыре! Крупные щенки, не мелкие».
Собаки рожают своих детей не больно. Но нервничают так же, как и человеческие мамы. И вот в один прекрасный день по взволнованному лицу Сони я поняла, что мы рожаем!
Доктор, кстати, ошибся! Щенков оказалось ТРОЕ.
Хорошо, что для щенков не нужно покупать детские кроватки.
Специально для Сони с щенятами у меня был заранее сделан домик из большой картонной коробки. Полдомика было «под крышей», полдомика - «двор» для игр щенков. А чтобы Соня могла легко выбираться из коробки, в стенке был прорезан выход, но так, чтобы щенкам порог был высок, чтобы они не расползались и не терялись, пока маленькие.

Сначала родился Черныш – он был не чёрный, скорее коричневый, но он был самый тёмный из всех и самый лохматый. Чёрная маска на мордочке, чёрные ушки. На лбу у него было белое пятнышко в виде пёрышка, кончик морды белый, и белые носочки на чёрных лапах, белый кончик хвостика.
Потом родился Сен. Он был похож на сенбернара окрасом и выражением лица. Поэтому так назвали. На голове между глаз – узкая белая полоска, белые носочки. Думаю, он потом стал цвета «молочный шоколад».
И третьей родилась беленькая девочка — Белоснежка – с розовым носом и белыми ноготками. Она была не совсем белая, а светло-светло-палевого цвета, светлее Сони.
Надо сказать, что у меня была договорённость с ветклиникой и с хозяйкой питомника, что они мне помогут, если что-то пойдёт не так во время родов. Но всё было прекрасно! Соня справилась сама.
Соня ими гордилась — это было видно по её лицу.
Через десять дней у детей стали открываться глаза. По очереди, по мере рождения – сначала у Черныша, потом у Сена, потом у Белоснежки. Причём сначала правые глаза, потом левые. Так что самым последним открылся левый глаз у Белоснежки. Глаза у детей были фиолетовые!
По мере открытия глаз у них стали темнеть носы, носы стали: чёрный у Черныша, коричневый у Сена и серо-коричневый у Белоснежки.
Сначала щенята ползали в коробке. Потом они встали на лапки, и им стало тесно в коробке, я прорезала выход пониже, огородила полкомнаты им для гуляний.
Соня за ними ухаживала: вылизывала их и кормила собачьим молоком.
Мне кажется, Жене нравилось жить среди щенков – просыпаться в собачьем царстве, делать уроки под рычание и засыпать под шубуршание щенков в коробке. Собачьи дети были такие смешные и нежные, и так вкусно по-щенячьи пахли.
Соне тоже нравилось жить в щенячьем царстве, она обожала валяться на своих детях – они смешно рычали, а Соня пела им ворчливую песенку: «У-ху! У-ху! У-ху-ху! У-ху! У-ху! У-ху-ху!»

Щенята были очень умные. Когда им было три недели, они уже знали, что надо ходить «гулять» на пелёнку. Я очень удивилась, когда увидела это в первый раз. Сначала к пелёнке подошёл Черныш, покачиваясь на своих детских лохматых ножках, понюхал деловито, оставил сообщение. Сразу за ним — Сен, сразу за ним – Белоснежка. Погуляли. Смешные дрессированные дети.
Я понимаю тех людей, которые не отдают щенков и котят, родившихся от их питомцев – живут потом одной большой стаей по двадцать кошечек или собачат. Это очень трудно – отдать того, кого любишь. Но у нас не было бы Сони, если б мы её не купили на рынке.  Наверняка, её мама-собака тоже очень грустила о маленькой палевой дочке. И хозяйка мамы. Спасибо вам за Соню!
Ну, да, прошло полтора месяца, и настала пора отдавать детей в питомник в ожидании новых хозяев, новой семьи. Я договорилась в питомнике (откуда муж), что послезавтра их привезу.
Я хотела, чтобы расставание с щенятами произошло наименее болезненно для Сони. Приближался Новый год... Женя всё ещё мечтала о котёнке, и я решила сделать ей  усатый-полосатый подарок в надежде, что и Соню это отвлечёт от печали.
Я долго выбирала породу кошки – я хотела спокойную (как Женя) кошку или кота. Остановилась на шотландских кошках. Потом выбрала питомник – на квартире, домашняя обстановка.
Мы поехали с Женей за подарком, причём я ей не сказала, что это за подарок. Она думала – точилка или радио – так она поняла по тому, как я ей намекала: «Отгадай! Такая типа ручка торчит с одной стороны и антены с другой».
Она до последнего не верила своему счастью, даже когда мы приехали в питомник шотландских кошек и оказались среди наверное пятидесяти кошек и котов разных мастей и возрастов.
Нам вынесли двух самых прекрасных вислоухих котят, девчонок, пузом вперёд. Пуза у них были в горошек. Одну из кошечек мы и взяли.
Котёнка временно поселили на кухне.
Мне не хотелось знакомить собак с котёнком, чтобы они не выцарапали друг другу глаза, и чтобы у Сони завтра произошёл сюрприз.

Назавтра я взяла щенков и на такси увезла их в питомник. Сен и Белоснежка спали в переноске, Черныш смотрел на меня вопросительно и осуждающе.
У вас у каждого будет свой хозяин или, скорее всего, хозяйка. Так все щенки живут. Даже ваша мама.
Когда я приехала обратно без щенков, Соня бросилась нюхать пустую переноску, недоумевала, где дети.
Бегала за мной в ожидании, что я их выну откуда-нибудь. Я спрятала переноску на антресоли, разобрала щенячий домик.
– Соня, не грусти, пожалуйста. С ними всё хорошо. Вот посмотри, тут тоже ребёнок. Кошачий, правда, – выпустила я кошечку из кухни.
Звери не удивились – они прекрасно чувствовали запахи друг друга и через закрытую дверь.
Соня понимала, что это кошка, котёнок, чей-то ребёнок. А вот Фиша (так мы её назвали), как мне кажется, думала, что это просто такая странная кошка. Собак она до этого не видела. Фиша щурилась, когда обнюхивала Соню, как-будто у неё глаза щиплет.
Если б она умела говорить, то наверняка сказала бы: «Фуууу!!! Вы что, не моетесь, что ли? Вас что, не научили мордочку лапками мыть, а шёрстку язычком?»
Да, Фиша, Соня не умеет так умываться, потому что она СОБАКА. И не пахнет она, не выдумывай.
На следующее утро, убирая свою постель, я с ужасом заметила мокрое пятно на моём одеяле.

«Началось что ли?» – подумала самое плохое я про котёночка.
– Кто это сделал????
– Это не я! – сказала Женя.
Остальные молчали. Соня спряталась в своём домике, как обычно, когда я начинаю ругаться.
А Фиша мирно спала на кресле. Алёши с нами ещё не было.
Я хотела посмотреть на реакцию кошечки на преступление, чтобы понять, её рук дело или нет: «Фиша, извините, это Вы надули на одеяло?»
Но Фиша явно оскорбилась моим предположением, что это она сделала такую глупость. Это было написано на её лице, и мне стало стыдно.
Тогда я вытащила из домика Соню, поставила её на  место преступления и задала тот же вопрос.
Соня ничего не сказала, но вид у неё был, как у виновной.  Я объяснила Соне, что не надо метить свою территорию, как свою, что нас тут много теперь живёт народу. Я не сердилась на Соню, я понимала, что у собаки инстинкты сильнее благоразумия.
– Соня, не делай больше так!
Прошло три года, прежде чем я узнала, что это сделала не Соня. У Сони всегда  виноватый вид, когда что-то идёт не так – сгорели котлеты или прорвало батарею.

На следующий день Фиша вдруг исчезла. Женя её не видела, Соня её не видела.
Фишина еда исчезала, но я думала, что это Соня её ест.
Я три раза (три!) посмотрела под креслом.
Я три раза (три!) посмотрела под ванной.
Я поискала кошку на балконе.
Я посмотрела, нету ли кошки под балконом (вдруг она упала, несчастная).
Я спросила у соседей, не приходила ли к ним по балконному поручню кошечка.
Однажды, много лет назад, ко мне в квартиру приходила кошечка по балконным поручням из соседнего подъезда.

Я обошла весь подъезд, ища её, испуганную, где-нибудь в углу между этажами. Вдруг она незаметно выскочила из квартиры, и пошла искать свою маму-кошку, потому что мама-собака ей не понравилась?
Я повесила объявление о пропаже на двери в подъезде.
И даже спросила у дворника, не видел ли он красивую кошечку около дома.
Я позвонила всем друзьям и хозяину питомника. Жаловалась на пропажу, грешила на соседей, которые нашли кошечку, но присвоили себе.
Но хозяин питомника сказал, что у него в питомнике часто пропадают кошки. Приходят покупатели, а кошки все попрятались.
– Скорее всего, она в квартире! – сказал он.
Я опять полезла под кресло... Хмурая кошка была там, пряталась за коробкой!

У Фиши было всё время хмурое лицо.
Мне даже пришлось помыть Соню – вдруг и правда у Фиши глаза щипет от не очень часто мытой Сони.
Фиша, пока я мыла Соню, сидела в коридоре и смотрела, хорошо ли я мою свою собачку. Казалось, она сейчас скажет что -то типа: «За левым ухом хорошо помылила? А зубы, вы что, вообще не чистите?!»
Щипет глаза у Фиши от всех запахов, не только от Сони.
Как-то у меня стоял большущий букет хризантем. Каждое утро Фиша его нюхала, морщилась, и её передёргивало от отвращения. И она убегала от ужаса, что она опять его понюхала!
Она всегда приходит проверить, когда мы что-то едим. Даже может протянуть лапу и сказать скрипучее «Мяя...», тогда даёшь ей на пробу кусочек на блюдечке (она не ест с рук), она нюхает очень внимательно и иногда морщится. Тогда это точно можно отдать Соне. А иногда, понюхав, она довольная уходит, делает круг по квартире, приходит и кушает. Хотя бывало и так, что брезгливо понюхав Сонину еду, «закапывает» лапой её, давая понять, что это вообще не еда, но спустя несколько часов незаметно от всех может быть застигнута за поеданием её же.
 
У меня часто спрашивают, не дерутся ли звери. С Фишей нельзя драться – у неё КОГТИ. Соня это знает.
Ближе к ночи Фиша просыпается и выходит на охоту – подстерегает Соню за дверями. И, как только Соня хочет пройти в дверь, пугает её дикими прыжками около носа и победными криками.
Соня тоже пугает Фишу. Иногда Фиша бежит куда-то по квартире со своими индейскимми воплями, и тогда Соня обязательно её сопровождает с яростным лаем – Фиша боится или делает вид, что боится,  думаю, погоня входит в её план пробега.
У собак так: кто убегает, тот проиграл. Поэтому Соня думает, что она победила, а Фиша радуется, что хорошо побегала.
Если совсем глубокая ночь, и все спят, и охотиться не на кого, то Фиша скидывает со стола на пол какой-нибудь небольшой предмет типа ластика, и гоняет его. С топотом, пробежкой по дивану, с криками «Мra-mor!»
Окрас, кстати, у неё называется «мрамор на серебре» – красивые черные разводы на серебристом сером, гороховое пузо входит в этот фирменный окрас.
Если ластики все спрятаны, Фиша развлекается с дверью шкафа – пытается её открыть. Причём, у неё ни разу это не получалось – дверь тяжёлая, деревянная, высотой в два с половиной метра, но как тренажёр кошачьих мышц и наших нервов — отличный!

 
Весною я их вычёсываю. Да-да, собачки так же линяют, как и кошечки. Но мне нужно было тогда, когда Женя хотела котёнка, набрать побольше аргументов о невозможности кошечки в нашей квартире.
После зимы за один раз из Сони вычёсывается шерсть размером с щенка, а из Фиши – с двух котят. Через неделю из Сони вычёсывается только полщенка, из Фиши – один котёнок, затем счёт идёт не в щенках и котятах, а в мышах и даже в мышатах. А потом забываем вычёсываться, потому что лето.
Вычёсываю их по-очереди. Одну – чешу, другая – ждёт в сторонке.
Только одна отойдёт хоть на шаг, другая уже ластится, подставляет спину для вычёсывания. Первая сидит, поджидает, когда той надоест вычёсывание.
А иногда Фише уже не хочется вычёсываться, но и Соне уступать место неохота. Она отсаживается от меня подальше, так, чтобы я не дотянулась до неё щёткой. Я зову причёсываться Соню, чтобы не тратить время на выжидание настроения кошки. Соня появляется в коридоре, а Фиша делает ход конём – пересаживается в проём двери, преграждая путь собачке. Сидит, смотрит на Соню, нервно крутит хвостом. Соня обиженно моргает и уходит на своё место. По лицу-то не хочется получить когтистой лапой.
У Сони тоже есть когти. И я ей иногда их стригу.
Стричь когти надо специальными ножницами для когтей. Как только Соня видит, что я вытаскиваю их – она сразу прячется, идёт под диван.
 
Тогда я вытаскиваю из холодильника сыр, отрезаю ломтик и мелко режу.
Зову Соню. У Сони отличный нюх и слух, она понимает, что сыр уже лежит на столе. Но помнит, что там же лежат и ножницы. Соня появляется в безопасном отдалении от меня.
– Соня, ну тогда я Фише буду стричь когти!
– Фиша! Фиша!
Появляется Фиша. Ей никогда не стригли когти, поэтому она не боится стрижки когтей. Ей любопытно, что происходит, пропустить что-нибудь интересное ей не хочется.
– На, Фиша сыр! Мням! Мням! – Фиша не любит сыр, но нюхает, а я чавкаю за неё, Соня подходит ещё ближе.
– Давай, Фиша, когти стричь! Дай, Фиша, лапу! На, Фиша, сыр! Молодец! Хорошая кошечка!
Иногда приходится делать вид, что стригу ей когти. Фиша смотрит на нас, как на идиотов.
– Фиша – хорошая собачка!... тьфу! ...кошечка!
 
Потом Соня подходит ещё ближе, и я ей даю кусочек сыра за храбрость, хоть Соня дико боится и косится на дверь.
Потом ещё, ещё и ещё кусочек, чтобы она позволила взять себя на руки.
Потом Соню надо перевернуть брюхом кверху,
и крепко держать, быстро обстригая когти.
– Уф, всё! – говорю я, Соня переворачивается в прыжке, убегая с колен.
– Молодец! Соня – молодец!
Соне нравится, когда её хвалят, а если ещё и сыр дают...
Так они и живут – как умные и воспитанные кошка с собакой – толерантно.
 
Когда я насыпаю им корм в миски, то сначала кошечке, а потом собачке. Соня терпеливо ждёт.
Она же девочка! – как-то раз сказала я и подумала: «Соня же тоже девочка!»
Но Соня для меня не «девочка», Соня – друг!
Соня не любит кушать в одиночестве. Приносит за щеками из кухни к нам в комнату корм, кладёт его на пол, и, не торопясь, хрумкает им.
Когда мы кушаем, Соня занимает стратегически самую выгодную позицию — между столом и едоком. Ведь часто что-нибудь вкусное падает с вилки.
Однажды Фиша хотела понюхать сонину еду: Соня ела из своей миски, хрустя и чавкая. Запах собачьей еды заинтересовал Фишу – её кошачий корм пах не так (они часто незаметно, втайне завидуя, поедают корм друг у друга). Фиша подошла сзади и понюхала Соне хвост, вероятно, рассчитывая, что Соня от страха убежит. А возможно это было сделано, как бывает в очереди у людей: «Вы последняя?» Соня не любит, когда её нюхают со спины, но она хотела докушать, поэтому сказала грозное «Рррр!», не переставая есть. Тогда Фиша села за спиной Сони и с хмурым лицом стала наблюдать за процессом еды. Соня поняла, что кошечка никуда не уйдёт, что поесть спокойно ей не удастся. Тогда она набрала в пасть побольше корма и унесла его на своё собачье место в коридоре, там выплюнула его и догрызла. Фиша, оказавшись один-на-один с сониной миской, есть собачий корм не стала, понюхала его и поморщилась, – ей просто надо было удостовериться, что он ей не понравится!

А ещё Соня обладает даром внушения. Когда я ем, а Соня на меня смотрит, я понимаю: 1) надо худеть 2) есть вредную еду вредно 3)собакам полезна вредная еда 4) салат и редиска – лучшие друзья девушки
Я у зеркала:
– Не, я не жирная! Соня, ты правда так думаешь, или тебе просто котлеты хотелось?
            Соня радостно молчит, переваривая полкотлеты..
ВСЕГДА знаю, что это собачий гипноз, но ВСЕГДА я даю ей из своей тарелки что-нибудь.
А однажды мы с Соней пошли в гости к Ане и Серёже, моим друзьям. У них свой дом,
лужайка и два волкодава.
 
Серёжа был ещё на работе, и мы с Аней пили чай без него.
Соня охраняла меня. Она всегда на страже.
И тут приехал Серёжа.
– Буф! – сказала Соня басом.
Серёжа не испугался, он же дома! Он вообще не обратил внимание на Сонину работу охранника и стал готовить шашлык.
– Баф!
Мы с Аней ему объяснили, что Соне нельзя жаренное и острое, потому что её еле спасли от смерти, и теперь она всю жизнь на диете.
– Хорошо! Я понял.
– Буф!
– Соня обладает даром внушения – не поддавайся, пожалуйста! Если тебе покажется, что ты хочешь ей дать кусочек шашлыка — это Сонино внушение. Не давай! – сказали мы с Аней.
– Хорошо. Я понял-понял!
Меня чуть кондратья не хватила, когда я увидела, что Серёжа скармливает Соне кусочки шашлыка!
– ?!
– Я же просила! Я же предупреждала!!!
– Да ладно, чё такого? Она лаяла – я с ней подружиться хотел!
– Баф!
Когда мы вечером шли из гостей домой, Соня вдруг потянулась к какому-то кусочку, возможно, съедобному, лежащему на асфальте.
–  Нельзя! – оттянула я её.
Соня не была голодна – она всё же поела шашлыков, она просто начала баловаться, не слушаться и валять дурака; мне пришлось взять её на совсем короткий поводок, потому что она кидалась как оголодавшая на ВСЁ, что валялось на асфальте: на банановые шкурки, окурки сигарет, выплюнутые жвачки, автобусные билетики.
– Ай! Нет! Нельзя!
– Соня!!! Нельзя!
– Фу-фу! Нет! Нельзя!
Бороться с её баловством было невозможно, она замечала «еду» быстрее, чем я успевала реагировать. Мне пришлось смириться — пусть ест жвачки и билетики! Как только она поняла, что это можно делать, что я больше не визжу и не ужасаюсь, ей сразу стало не интересно хватать всякую ерунду в рот. Ей была важна моя реакция.
 
Соня, конечно, красавица, вечно к нам пристают прохожие. Мне даже одно время казалось, когда Жене было лет пять, что Женю это раздражает – теперь на улице все с умилением смотрят на собачку, а ведь раньше смотрели на неё – маленькую хорошенькую девочку... И гости все сразу бросаются гладить собачку, спрашивают о её характере, что она любит, где спит. Пытаются ей дать конфету, поиграть с ней.
Потом, когда мы взяли Фишу, то все стали кидаться на Фишу. «О! Какой тут кот!» – удивляются впервые посетившие нашу квартиру. У Фиши  помимо волшебного рисунка («Руны!» – сказала Женина бабушка, когда впервые увидела Фишу), ещё и необыкновенно мягкая шерсть. К нам даже одно время ходили экскурсии из Жениного класса детей и их мам, погладить и посмотреть.
Если бы кошечка знала хотя бы родной шотландский язык, это была бы та самая идеальная кошечка, которую прусские боги не смогли воспроизвести и подарить Жене.
Кошечка не дерёт мебель. Она не писает в тапочки. Она не кидается со шкафов.
Но Фиша так и не приучилась сидеть на руках.
– Иди сюда! – периодически зову я её посидеть у меня на коленках.
Хмурое лицо в ответ: «Знаю-знаю я вас».
Её можно гладить сколько угодно, она мурчит и жмурится.
Она любит, когда ей чешут лоб, брови.
Бабушка приучила её даже подпрыгивать к руке, чтобы погладиться (бабушкам ведь не очень комфортно нагибаться).
Но вот на руки – нет! Причём, я припоминаю, что, когда в питомнике нам вынесли её и сестрёнку, они были хмуры уже тогда, и не долго тогда провисели на руках пузами вперёд. Выкручивались и противились, были поставлены на пол и незамедлительно испарились. Одну из них потом поймали и вручили нам.
На руки – нет!!! Женя иногда отлавливает кошечку, уносит в свою комнату и гладит.
– Спасиииите! Маааау! Помогиииите! – умоляюще кричит кошечка, когда это происходит.
Поэтому Фиша, если не спит, опасливо наблюдает за проходами Жени по коридору. Вообще, думаю, Жене обидно, конечно – взяли кошечку за красоту и мягкость шёрстки, чтобы гладить, а тут «Спасите!».

Иногда ночью, когда я пытаюсь заснуть, ворочаюсь, а Фиша только проснулась и набегалась уже сама с собою, она приходит к дивану, усаживается и смотрит на меня. Если ей кажется, что я прикидываюсь спящей, что я не сплю на самом деле, то она протягивает свою лапу и цепляет когтем простыню – «Цынь!» – и ждёт моей реакции.
Обычно я вытаскиваю руку из-под одеяла, и или она сама об неё гладится, или я её глажу, если нащупаю в темноте.
Однажды я долго засыпала и долго гладила Фишу.
Только я убрала руку под одеяло — лапа «цынь!». Типа она тут ещё, гладь её! Замучила меня. И так раз  десять.
– Фиша! Иди спать! Иди отсюда! Брысь! – десять раз ругалась я.
Ничего не помогало. Я спряталась под одеяло.
И тут я вспомнила кошку, которая у меня была ещё в прошлом веке. Кошка была бешеная. Её вообще нельзя было гладить. Забиралась с разбегу с пола на шкаф, где у меня лежали иллюстрации и картины. Иногда писала на них. Когда я пыталась снять её со шкафа, то она шипела, «плевалась» и махала когтистой лапой.
Шипела она буквой «Хэ»: х-х-х-х-х-х!!! А «плевалась» – издавала короткий отрывистый звук «К! К! К!».
И вот я, когда опять Фишина лапа цепляет мою простыню, как выскочу из-под одеяла! Как зашиплю: «Х-х-х-х-х-х!!!» А потом: «К! К! К!» И рукою, как когтистой лапой, машу!
Фиша подпрыгнула от неожиданности и дала дёру от меня в коридор. Потом вернулась, села на безопасном расстоянии и удивлённо смотрела – откуда я знаю такие слова?
Я не могу сказать, что это отучило её от ночных глажек, она приходит иногда под диван, но очень чутко реагирует на моё желание или нежелание гладить. Чувствует моё настроение. Теперь мне не надо махать руками и «плеваться», она понимает и без слов, хочу я гладить кошечку или нет. Так Фиша поняла, что я не игрушка для глажки.

Первые два года Фиша любила «лечить».
Заметила я это так: каждую ночь Фиша спала на подлокотниках дивана, такая привычка была. И нигде больше. Однажды у меня сильно заболела нога (перетренировалась на спортивной площадке), и Фиша вдруг изменила своей привычке спать в изголовье, легла, прислонившись к больному колену.
«Ух ты! Ну и ну!» – подумала я – «Лекарственная кошка!».
А однажды мне удалили зуб. Ночью я легла спать и подумала: «А вот как кошка будет теперь лечить? Ляжет на лицо?»
Кошка походила, походила через меня, помрявкала и легла рядом с головой, прислонившись к больному месту!
Сейчас такое «лечение» у нас происходит редко, может потому, что серьёзно не болит ничего, а может потому, что кошка считает, что она меня научила самой справляться – переключаться с боли на мурчание. Не скажу, что болеть сразу перестаёт, нет, но переключаешься и... Болит, но не страдаешь.
 
Когда Фише  было почти три года, я решила её «женить», руководствуясь всё тем же – какое детство без котят, и что у кошки должны быть котята!
Я позвонила хозяину питомника и спросила, нет ли у него подходящего «мужа» для Фиши. «Муж» нам нужен был не вислоухий, как Фиша, а прямоухий – так полагается для поддержания породы (у кошек шотладской породы рождаются и прямоухие котята, и вислоухие – это входит в стандарты породы).
Он сказал, что есть такой, что может мне его одолжить на неделю. Зовут его Ванбастен.
Я съездила в питомник и привезла его к нам.
Соня его восприняла хорошо – повиляла хвостом и больше не обращала внимания.
А Фиша дико испугалась! Она не ожидала, что из собачьей переноски выйдет такое – серое, усатое, хвостатое и очень вальяжное. Убежала на подоконник, роняя горшки с кактусами.
Ванбастен был красивый, общительный  и очень приятный на ощупь. С прекрасными янтарными глазами. Мне он очень понравился. Я потом спустя несколько месяцев хотела его выкупить из питомника в нашу семью, но его и еще двух шотландцев уже продали в большой загородный дом. Думаю, у них там прекрасная жизнь – сидеть у камина, гулять по залам.
Днём «супруги» не общались – спали, да и шумно у нас – собаки бегают, дети носятся, няни приходят-уходят, все едят, говорят, на кларнете дудят, на дигитл-пьяно играют!
А вот ночью... Я сидела рисовала, работу сдавала, и краем уха слышала, уголочком глаза видела некое общение.
– Маааао! – нечеловеческим голосом иногда говорил кто-то из них.

Неделя прошла, я упаковала Ванбастена в переноску, и он уехал в питомник.
Спустя какое-то время Фиша стала толстой. И это не Соня ей внушила, а на самом деле она стала толстой, потому что внутри у Фиши появились котята.
Я приготовила для Фиши и котят такой же картонный домик, какой был у Сони.
Мне рассказывали, что кошки любят родить своих детей в шкафу, поэтому я старалась сделать домик лучше, чем шкаф.
Но Фиша родила в СОНИНОМ ДОМИКЕ! Не в том домике, который был специально сделан для котят, а в личном сонином домике, собачьем, который был куплен на Птичьем рынке в тот день и час, когда мы купили маленькую Соню.
Это значило только одно: сонин домик – самое защищённое и секретное место. То есть, что Фиша доверяет Соне.
Секретное – потому что кошку потеряли, я искала её в шкафу, под ванной и под креслом. И только по тому,  что собака неотрывно смотрела внутрь своего домика, насторожив уши, мы поняли, что там происходит самое главное. Вернее, уже произошло.
Котят было трое – две серые кошечки и полосатый черно-рыжий котик.
Щенков собаки вынашивают шестьдесят пять дней, а кошки только шестьдесят. Поэтому щенки более «доделанные». Так я подумала, глядя на новорожденных котят.
Из них смешно торчали когтистые ручки, сморщенные мордочки были совершенно неопределённого вида зверей. Но мы их всё равно полюбили, ведь это были наши дети.

В тот же день Соня стала няней котят – как-только Фиша вышла из домика, Соня влезла  к котятам и облизала их.
Я боялась, что Фише будут противны облизанные Соней котята. Еле вызволила Соню из её домика.
Пришла Фиша, понюхала их, и «причесала» в «нужную» сторону.
Я думала у Сони будут болеть от напряжения уши и лоб – она безотрывно следила за домиком, она готова была прийти на помощь Фише в любую секунду, я еле сдерживала её.
Но и тогда, когда я переложила котят в их специальный индивидуальный дом, Соня часами сидела перед входом, наблюдала, прислушивалась к писку.
Через две недели котята повзрослели, стали похожи на миленьких котят с открыток. У них открылись глаза, и уши стали явно висячие у кошечек и явно прямостоящие у котика.
Кошечек мы назвали Хурма и Айва. Котика – Тигр.
Девчонки хоть и были серые, но был виден муар на их шёрстке – у Хурмы широкие полоски, а у Айвы мелкие пятнышки. «Это муар», – как мне пояснил хозяин питомника, когда мы определяли цвет котят, – «с возрастом он исчезает, и кошечки будут ровного серого цвета».
Хурма была самая длинношёрстная и самая вислоухая, самая «мордастая».
Айва смотрелась изящней, миниатюрней.
Тигр, конечно, был всех прекрасней. Он был исписан такими же замысловатыми «рунами», как и его мама, но всё это было не на сером, как у мамы, а на рыжем. «Мрамор на золоте» – назывался его окрас.

Котята не похожи на щенят, поняла я, когда они подросли, и я их выпускала побегать везде. Щенки бегали под кроватями. А котята легко забирались на кровати и бегали там, иногда оставляя круглые пятнышки от быстро впитывающихся в постель лужиц.
Первое время, пока они не научились пользоваться лотком, приходилось застилать кровати непромокаемыми пелёнками и плёнками. К двум месяцам котята поняли, где можно и нужно оставлять лужицы, и мне было не стыдно за их воспитание, когда я их   отдавала в новые семьи. Серебристые девчонки «ушли» первые.
Я позвонила спустя несколько дней одной из хозяек, чтобы узнать, как кошечка себя чувствует, и как себя чувствуют новые хозяева.
Хозяйка была очень довольна кошечкой, все в семье были в восторге от нашего ребёнка. Сказала только, что первым же утром было обнаружено странное мокрое пятно на одной кровати, на одеяле, что, скорее всего, это кошечка написала на кровать.
– Мы ей всё простили! Мы её полюбили! Вся семья в умилении!
И тогда я поняла, кто три года назад написал мне на одеяло.
Я утешила хозяйку, что у нас тоже такое было с маленькой Фишей в первое утро, и что это было только один раз.
– Соня! Прости меня, пожалуйста! Я плохо о тебе тогда подумала!

Тигр задержался дольше всех. Он по-мальчиковому начал изучать нашу квартиру. Любил наблюдать за капающей сантехникой.
Он был очень общителен – любил сидеть со мной за компьютером и смотрел на мышь.
Любил с нами поесть вегетарианского борща.
Я уже решила, что мы будем жить вместе, когда раздался звонок.
Можно ли приехать посмотреть котика и взять, если понравится? (разговор по телефону). У мамы недавно умер кот, она очень переживает, ей нужно отвлечься новым котом.
 Тигр понравился, и его увезли.
Через месяц я позвонила спросить, как кот. Я скучала по маленькому полосатому ребёнку...
– Ну как там наш Тигр?
– О, вы знаете... я не знаю, как сказать... с чего начать...
– ?!
– У меня же умер предыдущий кот, после него остались игрушки, миски, подушечка... Я думала, что могу использовать их... И когда на второй день, как мы взяли вашего Тигра, я заметила те же признаки болезни, что и у умершего, и я вызвала врача.
– ?!
– Он сделал нам капельницу с лекарством, потом приезжал ещё два раза... и Тигр был спасён!
– Так что у него было? Инфекция? Энтерит?
– Ну как-то так...
– Да, это заразно! Хорошо, что всё закончилось хорошо! Передавайте привет Тигру! – и мы немного поговорили о коте.
Спустя полгода я ещё раз позвонила хозяйке Тигра, она мне рассказала, что летом они с Тигром жили на даче, что он пленил весь посёлок, что его прозвали там «Арбузом». Все восхищены его важностью, степенностью и харизмой.
И выяснила я, что он так же, как Фиша, не любит, когда его берут на руки.
Он так же, как и Фиша, не любит лазать и карабкаться – по принципу «умный в гору не пойдёт, умный гору обойдёт». Везде ходит пешком, поэтому его все знают.

Мы переехали на новую квартиру. Она была больше, и в ней было два санузла.
Поэтому один санузел мы отдали под «звериный туалет».
Фише очень понравилось жить на новом месте – коробки, шкафы – всё вперемешку, как в джунглях.
А Соне не понравилось – коробки, шкафы – всё вперемешку, как в джунгях.
В любой момент из-за угла мог выскочить какой-нибудь опасный полосатый хищник!
Фиша редко злоупотребляла  своей хищностью – ей было достаточно, что все боятся, и не только её, а просто БОЯТСЯ.
Район был новый, и с собачкой было негде гулять – везде строительные заборы и лужи грязи, гуляли вокруг дома по бордюру.
Потом около нашего дома убрали заборы и сделали сквер с лавочками и с табличками «Выгул собак запрещён!».
Сквер странный. Птичье пение несётся из спрятанных в листву громкоговорителей.
Чтобы пенье не заглушалось шумом проезжавших мимо машин – ОНО ГРОМКОЕ.
Я не люблю, когда Соня забирается мне «на ручки» – у неё всегда грязные лапы, они оставляют собачьи следы на моей одежде.
Я пользуюсь иногда Сониной методикой внушения:
– Соня, ты же собака! Собаки не сидят на лавочках! Я же не прошусь к тебе на руки, когда ты сидишь на своём месте!
Но у меня её методика не срабатывает, Соня всё равно сидит у меня «на ручках», то есть на коленях, то есть на моих чёрных штанах.
«Потому что ей холодно и одиноко. И маленьким собачкам можно сидеть на ручках», думаю я... или не я.
Иногда мы ходим гулять по «собачьей аллее» между забором и ещё одним забором.
Это, пожалуй, единственное место для выгула собак.
Правда, больше одной собаки там не умещается, и мы часто стоим ждём очереди, когда мы сможем пройти и всё понюхать.
Это как общественный туалет. Там ужасный запах.
Но мы умеем убирать за собой, и поэтому можем гулять, где хочется, не только в «собачьих аллеях», но хоть на Красной площади.


Обычно мы по полгода не гуляем на улице, потому что зима: на асфальте лёд, вода, ядовитые реагенты ото льда, дует холодный ветер, морозы трещат. А у Сони коротенькие лапки, она быстро охлаждается. Пару раз за зиму я пыталась с ней погулять вокруг дома, но Сони хватало только на то, чтобы бодро сбежать по лестнице и понюхать ближайший заборчик... Дальше она начинает отставать, запинаться и умоляюще  смотреть, не желая признаваться в своём оледенении, но на руки не просится.
«Замёрзла? Домой пойдём! Дойдёшь? Или на ручки взять?»
Но Соня хочет дойти сама – успеть понюхать хоть что-нибудь, хоть свои же собственные записи, хоть сорок секунд улицы, вдруг какое-то приключение случится. Дома ничего кроме котлеты или кошкиной беготни не происходит.
Полгода, уходя на улицу, я строго говорю Соне, которая ждёт, что её возьмут погулять. «Нет, Соня, ты остаёшься. Там очень холодно! Нет! Иди на место...». Но Соня всё равно просится пойти с нами на улицу. Вдруг уже тепло?
Через полгода домашнего заключения мы выходим на улицу, Соня очень радуется, что тут, оказывается, происходит прекрасная жизнь, она же это помнит! Так и  должно быть: тепло, светит солнце, все гуляют со своими собаками, растёт трава, на деревьях листочки трепещут. Можно есть траву, можно мяту, можно незабудки, можно нюхать заборы и столбики, можно сидеть «на ручках» на лавочке и незаметно наблюдать за проходящими мимо собаками.

На новой квартире после разборки коробок у нас оказалось много места. У Жени даже появилась своя комната. И можно было осуществить мою древнюю мечту – обзавестись рыбами. Астронотусами.
Я давно слышала какие-то небывалые вещи про них – что они уничтожают в квартире мышей, мух и комаров, что они живут долго, как слоны, что они умеют разговаривать и много чего ещё.
Как-то, когда Женя была совсем маленькая, мы с ней зашли в одно кафе. Там в аквариуме плавали астронотусы. Они плевались камнями в стенки аквариума и что-то говорили нам, но через стекло было не разобрать. Музыку выключили и стало слышно:
– Девочка, как тебя зовут?
– Зеня.
– А ты ела сегодня кашу?
– Дя!
– А ты маму слушаешься?
– Дя, в общем-то.
Я поняла, что что когда-нибудь у меня будут такие рыбы!

И вот я в Зоомагазине.
Я взяла три малька астронотусов. Я хотела двух – мальчика и девочку. Но мне сказали «Берите трёх-четырёх, один-два выживет. Они дохнут, прежде чем вырастают.»
– А как определить пол?
Никак. Пока маленькие — не понятно. Потом в год или два будет понятнее – у мальчиков форма головы другая, они более лобастые.
Ну давайте три.
Мы подошли к аквариуму со множеством мелких астронотусов, чёрно-оранжевых, полосатых, длиной сантиметров пять.
Какого? – продавец засунул сачок в аквариум.
В аквариуме была сущая неразбериха. Но всё же я присмотрелась... Один астронотус гонял всю стаю: «Мачо, альфа-самец», – поняла я. Другой сидел в потоке пузырьков воздуха от аэратора: «Странный какой». И ещё был худой астрнотус: «О  – девушка, наверное! Стройная!»
Их-то я и взяла.
Ещё я хотела сомов.
В интернете я долго читала, каких сомов можно выращивать с астронотусами, и лучший вариант – игольчатые или кольчужные сомы. Они  вырастают небольшого размера, прекрасно чистят ил со стёкол аквариума. Эту породу сомов астронотусы не едят, потому что они жёсткие на вкус, колючие. К тому же, если сомы и астронотусы будут жить вместе с детства, то уж точно никто не пострадает, потому что, типа, друзья (как в зоопарке вместе растут собаки, тигры и козы).
Игольчатых сомов купила двух. В магазине они жили в аквариуме с водорослями. Купила и водоросли.

Дома мы надолго прилипли к аквариуму. Пока что все рыбы были примерно одного размера. «Мачо» пытался гонять всех, кто оказался в его распоряжении. Его не очень слушались — пузырчатый прятался в пузырьках, сомы заползли в щель между стеклом и фильтром... а «девушка» умерла. Она была не стройная рыба, а просто больная.
Похоронили её в пруду – положили на жёлтый кленовый лист и отпустили в последний путь...
Росли рыбы быстро. Уже можно было разглядеть «кольчугу» сомиков, хотьони всё так же прятались за фильтр.
С водорослями было непонятно – рыбы их всё время выкапывали и терзали на мелкие кусочки. Я купила пластмассовые водоросли, их не объедали, но выкапывали и переставляли в разные места.
Однажды к нам пришла бабушка, когда я кормила рыб. Бабушка была в шоке: рыбки скрипели зубами! Хрумкали корм, как Соня!
Потом у нас исчезли сомы.
Их съели. Поняла я, после того, как вытащила всё из аквариума — фильтры, аэратор, нагреватель воды — сомов нигде не было ни в каком виде, ни чешуйки, ни косточки. Исчезли, будто их и не было.
Так у нас осталось две рыбы из пяти. Аквариум становился всё более пустым, голым. Останки живых водорослей съелись. Я убрала синтетические водоросли, потому что они были всё время выкопанные, как я ни старалась придавить основание тяжёлыми камушками. Это не было похоже на моё представление об «уголке природы». Тогда я купила для украшения аквариума красивых улиток. Снаряжённых прекрасным жёлтым панцирем!!!
– Они жёсткие? – опасливо спросила я продавца зоотовара.
– Ну да, жёлтые... – закивал он, с удивлением посматривая на меня.
– Нет, ЖЁСТКИЕ?
– ???
– Ну, твёрдые, да? – поясняла я.
– Ну да... – Не знаю, что он подумал, но он был в шоке.
Улитки просуществовали у нас в аквариуме недели две — пока у астронотусов не подрос рот.
Красивые жёлтые улитки – съелись.

Но мне нравились эти маленькие зубастики.
Я застелила им пол чёрными камнями, чтобы они себя уютнее чувствовали – они ведь тоже чёрные. И заметила, что с новыми камнями они стали ещё ярче.
Рыбы подрастали и начали кидаться камнями и пытаться разговаривать с нами. Про еду, в основном.
Мам, нам мням-мням! Ням!
Кстати, я им иногда кидала кусочки сырого мяса (им рекомендованы такие деликатесы). Кусочек — Фише. Кусочек – Соне. И два маленьких кусочка – астронотусам. Я стала замечать, что Мачо норовит съесть оба кусочка, поэтому приходилось их кормить мясом в разных углах аквариума, чтобы один другому не мешал есть. Обычный корм они тоже стали есть не по-братски. Мачо быстро наедался, пожирая практически всё. А Впузырьках уже ел то, что оставалось. Конечно, я его докармливала отдельно, незаметно от Мачо.
Через год рыбы ещё подросли, стали длиной сантиметров десять, и им был куплен больший аквариум, посередине него на дно был поставлен пластиковый полый внутри пень.
Изучая фотографии астронотусов в интернете, я поняла, что это действительно два самца. Так как они выросли вместе, то жили почти что мирно, типа, друзья.
Прошёл ещё год, и мальчики поделили территорию аквариума «по-братски»: Мачо плавал где хотел, Впузырьках поселился в пне. Думаю, он страдал от того, что покупаться в пузырьках теперь не получалось. В пне ему было уже тесно, и он там еле умещался по диагонали, под углом. Так мы его стали звать: Под-углом.
Как-то летом мы — я, Алёша, Женя и Соня – поехали на море, оставив Фишу и рыб на бабушку.
И вот уже под конец нашего отпуска, ночью, Фиша и бабушка спали, когда раздался страшный грохот и плеск воды.
Бабушка бросилась к аквариуму — она была уверена, что аквариум лопнул!
Но он не лопнул. В взбаламученной воде она увидела агрессивно колыхающего плавниками Мачо и израненного Под-углом.
Это было за сутки до нашего возвращения с моря. Когда мы вернулись, я переселила Под-углом отдельно, в индивидуальное ведро, снарядила ведро нагревателем воды, освещением и пузырьками и каждые два дня меняла воду. И думала, что делать.
Мачо был прекрасен. Чёрный с оранжево-красными полосами, толстый, большой. Такой уверенный в себе индивид.
Под-углом был жалок. Маленький, блеклый, кривой. С рваной головой, с ранами на теле.
Ясно было одно — их надо расселять, вдвоём им не жить. Даже если б мы решились на содержание двух аквариумов, два столитровых аквариума было невозможно разместить в квартире, один из рыб оказался бы в худших условиях — у окна  или у плиты.
Мы с Алёшей пошли в «рыбный» магазин, в зоомагазин, то есть, и спросили – а можно ли нам сдать им рыбу, большую, астронотуса, для продажи новым хозяевам.
– Можно, только бесплатно, – сказали нам, – мы продаём, но вам ничего не должны будем.
Это был тоже выход.
Мы стали подлечивать Под-углом – хотели его отдать. Но он как-то плохо выздоравливал. Мне казалось, он вообще не ел. Я кидала ему корм, но ему как-то было не до этого, весь корм так и оставался в ведре.
Мачо в это время прям раздувался от собственной прекрасности. Плавал гордо по аквариуму и «строил» своё отражение, разевая рот, тараща глаза и желтея от ненависти.
А давайте отдадим большого? – предложила Женя.

И мы отнесли большого Мачо в магазин. Его поселили вначале отдельно в собственный, наверное, двухсотлитровый аквариум. За стенкой плавала астронотусиха. Невзрачного цвета.
Мы переселили Под-углом из ведра в аквариум, ставший его личной собственностью. Я убрала пенёк, символ репрессий, напоминание о дискриминации. Он ещё долго криво плавал, был какой-то не вертикальный, но раны заросли, кушать он стал отлично.
Мы с Алёшей ездили пару раз проведать Мачо. Его пересадили к той блеклой барышне, он сразу поделил территорию на зоны влияния – она сидела в углу, нервно кривя рот, а он пузырём висел посередине аквариума, строя злобные морды, жёлтый и яростный.
Через неделю мы ещё приехали к нему в гости, но его у же не было!
Купили! В большой трёхсотлитровый аквариум со всякими рыбами. Хозяин приезжал рассказывал: ваш там всех съел! Но хозяин счастлив! Говорит, надо было сразу астронотусов заводить, а не всю эту рыбную ерунду! Астронотус — особая рыба! Лучшая! Умная! (– продавец)
Блеклая девушка грустно посмотрела на нас.

Жизнь и вестибулярный аппарат Под-угом наладились, и после завершения периода страданий он стал называться Нострадамусом.
Теперь он один ест мясо за двоих. Соня и Фиша негодуют, зачем я кидаю мясные кусочки в ёмкость с водой.
Я подносила зверей к аквариуму – показать рыбу, но они его не замечают. Хотя часто Ностродамус плещется в своём аквариуме, и вода иногда выплёскивается прямо на Соню, спящую  на своём месте, расположенном недалеко от аквариума. Соня удивлённо просыпается и сонно идёт ко мне жаловаться на беспокойный сон, но то, что это не сон, она не понимает.
Фиша никогда не любопытствовала, что там происходит в аквариуме. Фиша странная кошка – по шкафам не лазает, на ручки не идёт. Никогда ей не было интересно содержимое аквариума.
 
У Сони нет собачьих друзей. Она не любит собак. Но некоторых она терпит.
Терпит-терпит. А потом кааак скажет что-нибудь – они и убегают в ужасе.
Я понимаю, почему она не любит собак – часто они нападают с разбегу, неожиданно вырулив из-за угла. Хорошо, что я успеваю за поводок со шлейкой выдернуть Соню из-под собакоеда.
Чтобы обезопаситься от таких собак, которые бегают без поводка и иногда хотят съесть Соню, я придумала издали кричать хозяйке/хозяину: «Мы болеем! Уберите свою собаку!»
Пусть думает, кто из нас больной и чем, и на сколько это смертельно может быть для них.
Однажды у нас была страшная история. Это было ещё на старой квартире, которая около леса. Я и Соня гуляли ночью вокруг дома.
Вдруг из темноты появляется здоровенная бойцовая собака.
Эта собака бездомная. Как и её хозяин. Он – разорившийся предприниматель, сошёл с ума и жил в лесу в землянке, оставшейся с Великой Отечественной войны.
Иногда я встречала его роющегося в помойке. Собака была всегда рядом.
А иногда собака гуляла сама в лесу. Реакция хозяев других собак и собачек на неё была странная: они орали, визжали, взывали о справедливости. А собака стояла, слушала и не уходила.
Тогда мне была не понятна истерика хозяев.
Собака подошла к нам ровным ходом иноходца. Я взяла Соню на руки.
– Иди-иди отсюда!
Но собака поняла, что на неё реагируют, значит её видят, и не уходила, а подошла ещё ближе. Я поставила лающую без остановки Соню на крышу машины.
По глазам собаки было не понятно, что она хочет. Она молча подступала. Соня орала с крыши. Я приготовилась биться и умереть за Соню. Включила в себе всю ярость, какая у меня была и проорала, что-то типа «ПОШЛА ВОН!» Собака дооолго посмотрела на меня... повернулась и ушла обратно в темноту.
Может, она просто выпрашивала еду у довольных «домашних» хозяев. И недоумевала, откуда такая ненависть. А может она действительно хотела нас съесть с Соней. Тайна.
Собаки очень понимают интонации и эмоции. Причём издали. Поэтому поддаваться страху при виде страшной собаки — значит проиграть.
У меня однажды была встреча со стаей собак. Все собаки стаи были чем-то заняты – спали, чесались, нюхали друг друга, грызли что-то, а две-три шныряли вокруг и сканировали проходящих.
Я почему-то не испугалась. Я искренне пожалела, что у меня нет ничего вкусного, даже невкусного. Пообещала им в следующий раз принести. Они меня пропустили.
Но в следующий раз я опять была без лакомства и пошла другой дорогой, чтобы не испытывать доброту собак.
А однажды я сама удивилась своей и собачьей реакции. Я шла домой, навстречу мне вдалеке шла женщина с собакой.
Почему-то мне эта собака показалась очень милой и даже смешной. Я еле сдерживала улыбку, так и хотелось собаку погладить, потискать.
Собака меня заметила, недоумённо стала разглядывать, и нерешительно вильнула  хвостом: «Я не могу вспомнить, но мы знакомы?»
Пёс не мог понять, почему ему хочется мне вилять хвостом, но я поняла – всё дело в эмоциях.

Соня приходит меня будить каждое утро.
Поставит лапы на диван и ждёт мою реакцию. Если я сердито говорю «Иди спать!», то она уходит, ссутулившись и шаркая тапочками (шучу).
Стоит только допустить мысль о том, не пора ли просыпаться, и Соня уже не уходит,  прыгает на задних лапах у кровати «Ура! Ура!»
Стоит протянуть к ней руку, она падает на земь, переворачивается – чешите ей брюшко.
Брюшко у Сони всё в шрамах – два года назад мы перенесли три операции – убирали раковую опухоль.
Теперь каждое утро у нас начинается с приёма лекарств, сдобренных всякими полезными и не очень полезными лакомствами.
Да, мы чуть не потеряли Соню. Ведь она уже была старенькая, больное сердце, могла не выдержать операции. На человеческий возраст ей было 70 лет!

Моей маме (Жениной бабушке) тоже семьдесят лет. Они пьют одинаковое лекарство, только в разной дозировке.
Три раза мы привозили Соню в ветклинику, три раза мы забирали её всю в шрамах, в зелёнке и специальной послеоперационной попонке.
Но живую!
Я помню, как её после первой операции, испуганную, принесли и поставили на пол в процедурной, где мы сидели с Алёшей в ожидании «пациентки».
Увидела нас — и было видно зарево радости над ней. Дома! Наконец, она дома!
Она шла, вся перепелёнутая, стянутая швами и попонкой, сдержанно переставляя лапки, пытаясь крутить еще не отошедшим от наркоза хвостом.
Она была счастлива. Как и мы.
Перед отъездом из клиники Соне сделали капельницу с лекарствами.
Она терпеливо лежала, иногда вставая, чтобы облизать меня.
К нам заходили медсёстры и врачи и рассказывали о дальнейшем лечении.
Медсестра сказала, что собачка у нас добренькая (вероятно, Соня ей позволяла делать какие-то процедуры), а врач сказала, что собачка у нас трусливая (вероятно потому, что врачу она не давалась).

После каждой операции в течении двух недель я обрабатывала Сонины швы спиртовым раствором, ранозаживляющей мазью, меняла ей попонку, давала лекарства.
Это всё мы делали на кухне, на кресле. Потом я пила там кофе, а Соня уютно спала рядышком.
И как-то раз я уснула после растворимого кофе. Засыпая, положила руку на Соню, чтобы почувствовать, если она вдруг захочет слезть с кресла, и чтобы ей не снились «больничные» сны про операции и боль.
Проснулись мы с Соней оттого, что пришёл Алёша из магазина.
И я запомнила уплывающие остатки сна.
Мне снилось, что я выгрызаю стельку из тапочка.
Это был Сонин сон! Мы вместе посмотрели её сон. Или, может, ей снилось, как она моет посуду?

Соня уже пять раз была на море.
Первые годы мы ездили на поезде.
Ела Соня в поезде только колбасу, курицу и варёные яйца. Собачий корм не ела.
Пила чай с сахаром из стаканов в подстаканниках, позвякивая ложечкой. Шучу.
Мы выходили подышать воздухом на остановках, но Соня не оставляла «сообщений» на вокзальных столбах и углах – вероятно, на них никто никогда не оставлял их, поэтому некому было написать «сам дурак».
А потом я познакомилась с Алёшей, и он стал моим мужем. Алёша очень длинный, «высоконький», как сказала какая-то незнакомая девочка на улице, рассматривая его снизу вверх.
Алёша не умещается в вагоне. Поэтому мы стали летать на море на самолёте.
Летали мы всё время в одно и то же место – туда, где Женя заказала прусским богам идеального котёнка – в Пруссию, в Калиниградскую область.
Там Балтийское море и дюны.
Соня прекрасно себя ведёт в самолёте. Переноску с ней я  держу на коленях, иногда разговариваю, иногда глажу, иногда даю кусочек самолётного обеда.

Но для Сони это всё равно стресс. Сутки она потом ничего не ест, только пьёт.
Потом её «отпускает», причём внезапно. Мы пошли все погулять, взяли с собой Соню. И вдруг, только мы вышли из подъезда, Соня останавливается, упирается и начинает есть траву.
Причём, не так как собаки едят траву, чтобы «лечиться» – выбирают, нюхают, щиплют верхушки. А так, как едят коровы – всё, что торчит из земли, под корень.
Я не могла сдвинуть Соню с места. На нас стали обращать внимание прохожие. Это правда было странно.
И я поняла: Соня хочет есть! Причём очень! Схватила Соню и мы помчались в уличное кафе – кушать! Для голодной собаки – хотдог! А нам слоеные пирожки с капустой.
На море мы с Алёшей всегда сидим с Соней в кафе. Иногда к нам присоединяется пришедшая с морей и песков Женя и заказывает пиццу. Показывает сколько янтаря она нашла у ветряков.
После Жени всегда остаётся что-нибудь – болгарский перец или корочка пиццы. В отличии от Жени, Соня любит болгарский перец.
В Москве я ей часто даю кусочек. Или сердцевину перца. Тогда наступает праздник свинства. Три дня потом я нахожу по всей квартире семечки перца.
98-99.
На море я поняла, что для меня море – это удовольствие и отдых, а для Сони – охранная работа.
Пока я делаю зарядку или загораю, она не спит, она настороже.
Хотя, колбаса – грех, конечно... Ради колбасы она может забыть всё!
А некоторым людям это забавно – был охранник, стал предатель.
Им бесполезно объяснять, что ей это вредно.
– Да-да! Конечно! – говорят они и продолжают кормить Соню... не знаю чем.
Конечно Соня их убеждает, что колбаса не вредна ей, не то, что им, жиртрестам, которым не то что худеть надо, а вообще не есть!
Поэтому на пляже я гуляю с Соней на поводке. Не потому что Соня опасна людям, а потому что люди опасны Соне.
Кстати, о собаках на море. Однажды я видела трёх беспризорных беспородных собак. Жутко всклокоченных, жутко линялого цвета, жутко бородатых, которые пили ИЗ МОРЯ!!!
– Мдаа, местные...

У местных кошек (и котов, конечно!) в этом балтийском городе настоящая свобода – я им завидую! Хочешь – сиди на дереве, хочешь – под лестницей в стиле модерн, хочешь – на каменной мостовой времён кайзера. Можно спать на коврике перед магазином, под лавочкой, под машиной; можно клянчить еду у посетителей кафе; можно пойти домой, наесться супом и сидеть на окошке, чтобы все завидовали твоей свободе.
Почему-то кошки в этом городе очень чистые. Я даже думаю, это потому что свежий  морской ветер выдувает с них всякую заразу. Или может они ходят по ночам купаться, поэтому потом сидят на деревьях и орут – сохнут на ветру.
В городе любят кошек. Часто у подъездов стоят мисочки с молоком.
В кафе живут кошачьи семьи с забавными малышами.
Соня всегда относится с уважением к этим зверям. Она же почти мама кошки, няня уж точно.
Кошки не знают, что Соня с ними «одной крови, ты и я». Иногда я боюсь за Соню, и беру её на руки, когда какое-нибудь кошачье семейство оказывается в опасной для собачки близости.
Тссс! Молчи, Соня!

Да, закаты там прекрасные... Мы почти каждый день ходим их смотреть на набережную. Многоэтажные облака и многослойное небо по разному освещаются каждую секунду, по мере того, как солнце садится. Мы знаем, что если дождь и тучи днём, то вечером, возможно, будет феерическое зрелище заката.
Однажды вечером мы шли после такого заката домой.
И во дворе одной гостиницы Соня вдруг как бросится с лаем
на кого-то! С такой ненавистью!
На льва!!!
Это была бронзовая скульптура льва.
Соня не боится львов. А лев, видимо, испугался Сони, потому что даже не рыкнул в ответ. Так и стоял, разинув рот в недоумении.
Поэтому, когда Соня встречает на улице большую собаку, она ей кричит издали: «...» (не буду повторять...) Ругается, короче страшными словами. Собаки её знают и боятся.
Ведь Соня – настоящий морской волк. Она даже умеет плавать! Но не любит, правда...
Соня, ты же перегреешься! Надо намочить брюшко! – опускаем мы её, сопротивляющуюся, в воду.
Алёша и Соня выходят со мной на море в любую погоду, даже когда дождь и ветер.
Когда сильный ветер становится ещё сильнее и больно колется песком, мы бежим домой. Вернее, мы с Алёшей бежим. А Соня сидит в рюкзаке у Алёши за плечами и прячет нос от песка.

Летом на море мы живём уже много лет в одном и том же доме.
В квартире на первом этаже.
Там вообще-то живёт наша знакомая художница Люда.
Когда мы приезжаем в этот маленький город на краю моря и земли, она уходит жить в мастерскую – в подвал под нами.
У неё тоже есть собака.
Аф! Аф!
Её зовут Пончик. Его. Он – мальчик. Джентльмен.
Соня считает эту квартиру своей. Пончик тоже считает квартиру своей.
Но они договорились о мире. Пончик попил воды из Сониной миски, а она поела его корма. Если бы они были настоящие индейцы, а не настоящие морские волки, то поменялись бы одеждой.

Мы даже гуляли несколько раз все вместе.
Соня на поводке, а Пончик — свободно.
Однажды мы гуляли поздно ночью, время было за полночь, народу – никого.
Вдруг из-за поворота выскочила со включёнными фарами машина.
Пончик испугался и побежал через дорогу наперерез машине к хозяйке.
Люда кричала что-то, машина слепила, мы с Соней замерли, не желая создавать дополнительную сумятицу..
Посреди улицы он остановился и лёг на землю, ожидая смерти.
Но машина тоже остановилась, водитель выскочил и ругался, хозяйка подхватила испуганного Пончика и унесла домой.
Так что свобода свободой, но мы лучше на поводке...

Соня везде ходит за мной. Когда я ухожу в ванную, она сидит под дверью. Когда я просыпаюсь она встречает меня радостнымми прыжками у дивана: «Ура! Ура!» Когда я иду на кухню пить чай, она тут как тут.
Два раза в день я даю ей четыре вида лекарств. Долго делю таблетки на прописанные дозы: 1\16, 1\4, 1\3, 1\2. Затем мешаю с водой и кусочком собачьего паштета. «Собачий» он не потому что сделан из собак, хоть на нём картинка йоркширского терьера, а потому то он создан как лакомство для собак.
От сердца, от печени, и ещё от сердца, и ещё от него же, – приговариваю я, всыпая я молотое лекарство в паштет. Сонин кардиолог назвала такое действие «лечим паштет», когда мы обсуждали, как такое количество лекарства скормить собачке.
Фиша приходит на шум открывающегося холодильника. Ей тоже даю кусочки чего-нибудь вкусного, но без лекарства.
Я помню Соню нежным палевым ребёнком с острыми зубками.
Я помню её взрослой красивой собакой.
Сейчас она бабушка – ворчит, бурчит, ходит враскорячку, ест лекарства, храпит, думает о котлетах, ругается на соседей.
Я её очень люблю, мне кажется, она у меня была всю жизнь.
Сейчас весна. Скоро полетим опять на море.
Весна холодная, поэтому мы сидим дома и делаем «йогу», кто как умеет.
Я сосредотачиваюсь на море и ветре.
А Соня на кусочке котлеты, который вчера завалился между плитой и столом.
Соня старенькая. Ей котлета интереснее.