de omnibus dubitandum 105. 116

ЧАСТЬ СТО ПЯТАЯ (1884-1886)

Глава 105.116. И НЕ ПРОКЛЯНЕТЕ МЕНЯ ЗА ГРЯДУЩИЕ МУКИ…

    Она нашла Ариадну Тыркову растрепанной, неодетой, в растерзанном виде, с завязанной щекой.
   
    Подруги с радостным криком упали в объятия друг друга.
   
    - Надюшка, душка моя, моя бедная маленькая пленница! Наконец-то я снова вижу тебя! - сияя всем своим безобразным лицом воскликнула чуть не плача от радости Ани.
   
    - Сбежала... Сбежала, понимаешь, - не менее взволнованная лепетала Надежда. - Но что с тобою, Аничка, ты больна! У тебя болят зубы? Да, милая?
   
    - Ничуть не бывало, цыпка. Здорова, как никогда. С чего ты это... Ах, да, - моя повязанная щека! Ну, да это проклятый наездник виноват...
   
    - То есть? - изумилась Надежда.
   
    - Проклятый циркач, я тебе повторяю... Ты помнишь, надеюсь, Бени, моего последнего?.. Эта связь длилась продолжительнее остальных. Он мне здорово нравился. От него всегда так божественно пахло чем-то экзотическим, от его смуглой кожи. Но потом он надоел мне, как износившаяся перчатка, моя милая... Захотелось чего-нибудь новенького. А ты Гришу Горленко помнишь? Ну так вот, я выбрала его. Прелестный малец, и не без темперамента. И притом чист и девственен, как небо его Малороссии. Ну вот... ради него-то я прогнала Бени, а этот негодяй подкараулил меня как-то и вытянул по лицу своим идиотским хлыстом. Мерзавец. Он привык так обращаться со своими кобылами. Ну, да мы еще с ним сочтемся. К несчастью, он уже уехал; цирковой сезон кончился... Но это безразлично: поколотить его всегда смогут и после... Ну, а теперь, цыпка, рассказывай, я слушаю тебя.
   
    Исповедью полились чистосердечные признания Наденьки. О, она не может дольше терпеть этой жизни-каторги. Дом матери - это тюрьма. Она ненавидит всеми силами души своего дракона, своего Цербера. Но с одной этой ненавистью далеко не уйдешь. Что делать? Кажется она, Надежда, уже начинает сходить с ума... Сказать, например, до чего ее довело это состояние: после беседы с полубезумной Христиной ее потянуло в монастырь.
   
    - Ха, ха, ха! - неожиданно раскатилась безудержным смехом Ани, - ха, ха, ха! Нет, ты положительно великолепна, цыпка! Ты - монахиня. Христова невеста! Ха, ха, ха! С этой рыжей шевелюрой парижской кокотки, с этими кошачьими глазками дьяволенка! Но, дитя мое, довольно шутить... - внезапно сделавшись серьезной, важно произнесла Ариадна, - молчи и слушай. Герман сделал тебе предложение, ты говоришь?
   
    - Да.
   
    - Ты его примешь!..
   
    - Но, Ани...
   
    - Ты его примешь, говорю тебе, если не хочешь быть окончательной дурой. Несколько раз, я помню, раньше Герман говорил мне еще до того нашего вечера: "Я отдал бы жизнь, Ариадна Владимировна, за миг обладания Надей". Ну вот, пусть отдаст не жизнь, нет, а свое имя только за одну ночь обладания тобой.
   
    - Но...
   
    - Молчи! Одну ночь, повторяю, дурочка. Ради счастья с любимым можно, кажется, пойти на этот маленький компромисс.
   
    - Но Дикс, простит ли он мне это, если узнает!
   
    - Твой Дикс такой же подлец, как и все остальные. Что он сделал, скажи мне на милость, твой Дикс, для твоего спасения? Ничего ровно. Он только умел срывать цветы наслаждения, а всю черную работу мук, страданий и сомнений взвалил на твои хрупкие плечики. Да и незачем знать твоему Диксу всего. Твоя мать сказала, что ты не иначе, как замуж, и непременно за хорошего человека, выйдешь из ее дома. Ну вот, такой человек есть, и ты будешь женой Германа на сутки, на одну ночь. Слышишь! Предоставь устроить все это мне. Сейчас я иду к телефону - вызвать БОриса. Я буду сама говорить с ним... А ты скройся на время за этой портьерой и будь нема, как рыба, пока я тебя не позову.
   
    И Ариадна бросилась к аппарату.
   
    А через четверть часа в ее экзотическую гостиную, смущаясь от одного воспоминания о том вечере, уже входил Герман.
   
    Ариадна - любезная хозяйка - угостила его сигарой, усадила на маленький диванчик и, дымя пахитоской, начала безо всяких обиняков.
   
    - Monsieur БОрис, вы по-прежнему любите маленькую Наденьку Крупскую? -- огорошила она с порога своего собеседника.
   
    Борис смутился: "Зачем нужно этой особе знать о его любви?". Он даже хотел дать отпор Ариадне, но природная скромность помещала ему сделать это.
   
    - Что значит моя любовь для Надежды Константиновны, - произнес он с горечью помимо собственной воли, - она не любит меня и не хочет быть моею женою.
   
    - Она будет ею, Герман, - уверенно произнесла Ариадна, в упор глядя своими черными глазами.
   
    - Что... Что вы говорите! - снова с надеждой и страхом вырвалось у него...
   
    - Да, Наденька согласна принадлежать вам, monsieur БОрис. Помните, вы говорили не раз в минуту откровенности, что готовы отдать всю жизнь за миг обладания Надин. Жизни от вас не потребуется, а... Впрочем, пусть она сама скажет все, что найдет нужным сказать вам. Наденька, душка моя, выходи! Твой час пробил, - смеясь, крикнула Ариадна по направлению тяжелой портьеры, а сама поспешно скрылась в противоположную дверь.
   
    - Наденька! Родная моя! Неужели это правда? - так и рванулся навстречу молодой Крупской Герман.
   
    - Это правда, БОрис.
   
    - И вы будете моей? Моей Надин?
   
    - Да, БОрис. Если вы этого непременно хотите... Если вы согласны за миг обладания мною простить мне те муки, которые вас ждут там, впереди...
   
    - О, моя прелесть! Заранее прощаю вам все... все прощаю... Вы не можете быть дурною... Вы не обманете меня. Ведь вы же хорошо и честно рассказали мне, помните, ваше прошлое... И я верю вам слепо.
   
    - Напрасно, БОрис... Я дурная... Но...
   
    - Дорогая! Крошка, любовь моя, я весь ваш, верный раб... готовый на все ради вашего блага.
   
    - И не проклянете меня за грядущие муки?
   
    - Полно. Разве есть место проклятью там, где царит такая любовь, как моя!
   
    - Спасибо, БОрис. Тогда еще одна просьба. Назначьте свадьбу возможно скорее... Завтра, послезавтра, если можно.
   
    - Когда пожелаешь, любимая, я весь в твоем распоряжении. Приказывай. Каждое твое слово - закон, - произнес он, со страстной горячностью целуя ее маленькие ручки. Надежда отвернулась. На глаза ее навернулись слезы. Эта неподкупная любовь трогала даже ее эгоистичное сердце.
   
    Невольно напросилось сравнение с чувством того, другого. Что было бы, если бы дядя Дикс любил ее так же?..
   
    Прямо от Ариадны в закрытом моторе Германа Надежда возвратилась домой. Слова упреков и гнева замерли на губах Елизаветы Васильевны, когда она увидела беглянку, входящую под руку с Германом в свою гостиную. Надежда опередила ее вопрос.
   
    - Вот мой жених, мамА. Я дала слово БОрису... И, пожалуйста, поторопите свадьбой. Мы должны обвенчаться через три дня, - произнесла девушка своим обычным равнодушным голосом, каким всегда теперь говорила с матерью.
   
    С легким радостным криком Елизавета Васильевна обняла дочь.
 
   * * *

    Они венчались тихо, безо всякой помпы, где-то на окраине столицы в присутствии четырех необходимых свидетелей. Перед отъездом в церковь Елизавета Васильевна, рыдая, благословила дочь, осыпая ее поцелуями. Но Надежда холодно приняла материнские ласки.
   
    - Поздно теперь плакать, maman, - сказал она. - Ты сама этого хотела... Ты добилась своего. Я люблю другого... Я люблю желанного, а выхожу за БОриса. И если я не выдержу... Если я вернусь к тому, кого люблю, да падет мой грех на твою голову, maman, - звенел еще долго-долго потом в ушах Елизаветы Васильевны странно чужой и в то же время близкий, дорогой голос.
   
    Позднее утро... Лучи сентябрьского солнца с трудом проникают через палевые шторы в изящную карельской березы спальню молодых Герман.
   
    Борис сладко спит, убаюканный ласками своей девочки-жены, об обладании которой он так страстно мечтал все эти долгие месяцы. Да, она сумела дать ему, не любя, прекрасную иллюзию, дивную сказку любви. Маленькая вакханка - она блестяще оправдала свое прозвание. Борис вновь во сне переживает все свершившееся с ним в эту блаженную ночь...
   
    Но его молодая девочка-жена не сомкнула глаз ни на минуту. С трудом дождавшись десяти часов утра, Надежда быстро одевается, наскоро причесывается... зашнуровывает ботинки.
   
    Свершилось... Купля состоялась... Ценою одной брачной ночи она приобрела свое счастье, свое вымученное счастье с Евгением. Сейчас она уйдет отсюда тайком навсегда. В изголовьях постели на подушке уже лежит приготовленная ею заранее записка:
   
    "Прости, Борис... Спасибо за все... Помни наше условие: отдать жизнь за миг обладания мною. Не ищи же меня и забудь. Надежда".
   
    Теперь остается только докончить туалет... Дикс уже ждет ее у себя дома... Она вчера еще переговорила обо всем по телефону. Скорей же, скорей - к нему. И она лихорадочными движениями застегивает кнопки... Прикалывает шляпу... Накидывает манто...