И по-прежнему, люблю кофе, роман, глава 40

40.
А в Аргентине снова сияло утро. Солнце недавно взошло, но поднялось невысоко, так что жары пока не было. Как всегда, без приглашения я вторгся в чужую спальню и увидел обнаженных и мирно почивавших в одной постели Надежду и Педро.
Интересно, в очередной раз задался я вопросом, кто же станет моим отцом, субтильный и белокожий Педро или мускулистый и смуглый Алекс, интересно, а как зовут его по-русски – Александр, Алексей? Каково будет мое отчество и, хотя отчества здесь не в ходу, буду я, скорее всего Педровичем или, что-то похожее. Но это не так важно, важнее другое, на кого я буду похож, каким вырасту? Субтильным или атлетичным и как на это посмотрит папа Педро?
Хотя все это мои домыслы, мы предполагаем а Он ….и вовсе не уверен я , что матушка моя до такой степени безнравственна, чтобы имея мужа-аристократа рожать от официанта, как гласит старая сказка – было у отца два сына, один умный, а другой официант. И этим все сказано.
Меня конечно не спросят - и фигура у Алекса красивая и челюсть, но Педро - это Педро. Все-таки он богат и аристократичен, а Алекс, прямо скажем, кроме силы и фигуры ничем более не блещет. Не сказать, что мне очень хотелось родится аристократом, но почему бы не попробовать, помнится, особо голубых кровей и моем анамнезе не числилось.
Тратить время на просмотр утреннего пробуждения, моциона и завтрака мне не было интересно, все это я уже видел, для меня важным было удостоверится в том, что мамуля моя ночи все ж таки проводит с мужем, а не кабы с кем. 
Вечер, вновь заканчивался в который раз в одиночестве, а сколько надежд было на успешные свидания. Ну что же, зато есть возможность лечь пораньше и поразмыслить, хотя чтобы размышлять постель не обязательна. Дойти до кровати я не успел, надеждам на отдых и раздумья не суждено было сбыться, зуммер назойливо позвал меня к экрану, на котором появился пьяненький и веселый Дорогушин.
- «Палысь, Палысь», -заорал он мне в лицо и на миг показалось что брызги слюны сейчас долетят до меня.
- «Плиходи, сколее, мы здесь отвальную плазднуем. Забилают меня», - он протянул руки и зарыдал в голос.
- «Забилааают».
- «Иду» - а что мог я ответить на последнюю просьбу друга, только согласием.
 Едва успев раздеться, пришлось вновь влезать в комбинезон. Себе отметил - надо, надо обзавестись костюмом, покуда я еще тут.
Вечер, как, впрочем, и всегда был тихим и звездным, в траве звенели цикады, воздух был мягким, как бы бархатным, тени не страшными, фонари не слепили. Тихо, только где-то далеко, наверное, в Райском саду опять играли на рояле.
Меланхоличное мое настроение совсем не вязалось с диким разгулом творившемся в домике Дорогушина.
Музыку из восьмидесятых годов двадцатого века слышно было далеко, как и выкрики гостей, пытавшихся переорать певцов. Помещение было полно народом и дымом, несмотря на открытые настежь окна. В центре на перевернутом картофельном ящике, тоже раритет, восседал «отваливаемый» в разорванном до пупа тельнике с гитарой о трех струнах на которой играть он не умел. Пол был усыпан сеном, гости сидели на ящиках возле импровизированного стола, сооруженного из таких же ящиков и застеленного газетой «Правда». На нем вперемежку стояли алюминиевые миски с квашенной капустой и солеными огурцами откупоренные с зазубренными краями банки с тушенкой и килькой в томатном соусе из некоторых криво торчали воткнутые алюминиевые ложки.   В центре, на сложенной газетке была порезана поперек, толстыми ломтями не чищенная с кожей, кишками и головой подозрительно ржавого цвета селедка. В центре чугунок с отбитым краем полный вареной в мундире картошкой.
Поголовно все курили какие-то экзотические, давно вышедшие из обихода болгарские сигареты «Опал» и «Родопи», а особо рисковые папиросы «Север» и сигареты «Памир», известные среди советских курильщиков под названием «Нищий в горах». Вместо пепельниц пользовались порожними консервными банками на дне которых плавились остатки жира от тушенки, что дополняло атмосферу чадом горелого сала.
Возле каждого стоял граненый стакан с напитком, выбор которых изумлял людей с хорошей памятью к коим я себя относил – водка, которая среди интеллигентной группы потребителей носившая гордое название «Андроповка», по имени правящего генсека в чьи времена появилась в продаже, также известная в кругах работяг под именем «Коленвал», поскольку буквы на этикетке располагались не прямо, а вразнобой.
Портвейны, это гордое имя носили плодово- ягодные производные по вкусу и качеству, как утверждали люди знающие хуже самого дрянного «Порто», носившие звучные имена – «Агдам», «Хирса». «Аргвета» или просто номера - №13, №33, №72, №777, среди портвейнов стояло несколько бутылок с напитками под названием «Южное», Вермут красный и Красное крепкое, игнорировавшиеся в свое время даже завзятыми алкашами, как питье совершенно неудобоваримое и при значительном потреблении сбивающее с ног и отшибающее память. Удивительно, но эти бутылки тоже были початы, значит нашлись любители и у этого изыска.
Заметив, сквозь чад меня Дорогушин, бросив ненужный инструмент вскочил и бросился мне на шею, сбивчиво объясняя, что, в последний день решил вспомнить свою комсомольскую юность, поездки в колхоз «на картошку» и создал, как витиевато он выразился имитацию полевого стана, где вечерами, после трудового дня молодежь проводила досуг.
- «Ну что же» - пробормотал я.
- «Досуг удался на славу».
- «Я знал сто тебе понлавится» - искренне произнес провожаемый.
- «Смотли, здесь все свои» - широким жестом хозяин обвел присутствующих.
И действительно, многих присутствующих я, шапочно, но знал, хотя и не всех ожидал здесь увидеть, например, Сашу в костюме-тройке или Христофора. Само-собой среди присутствующих был Дорогушин младший с подругой Резедой, простивший отца и теперь искренне сопереживавший папаше, не желающему возвращаться в мир земной. На почетном ящике сидела соратница Толяна по здешней жизни, известная под именем Колобочек вкупе со своей сестрой близнецом, обе разомлевшие и покрасневшие от духоты и выпитого, но зорко поглядывающие по сторонам и не забывающие одергивать короткие юбки так и норовившие подняться на недопустимую высоту. Было еще несколько субьектов, хорошо знавших Толяна, но незнакомых мне по прошлой жизни, хотя, возможно, я просто их не узнал.
Веселье было в разгаре. Трезвых не было. Для того, чтобы влиться в дружный споенный коллектив, требовалось «догнать» присутствующих в плане потребленного. Однако, вливать в себя то, что в изобилии предлагалось совсем не хотелось и, даже понимая, что здоровье беречь здесь не для кого, привычки прошлого не оставляли.
- «Послушай, Толян» - произнес я хозяину на ухо, дабы не обидеть гостей со вкусом вкушавших предлагаемый ассортимент.
- «Нет ли у тебя чего попроще, не из настолько далекого прошлого, коньяк, виски»?
Дорогушин не обиделся, а повел меня в кухню, где показал стоящую в шкафчике початую, но заботливо заткнутую пластиковой пробочкой бутылку армянского коньяка с тремя звездочками на кольяретке.
- «Вот, Колобосек у меня любит, юмашку плопустить» - и смахнул набежавшую слезу.
Дабы не провоцировать гостей на вопросы, я налил себе в граненый стакан граммов сто пятьдесят крепкого напитка, надеясь, что присутствующие не разберут в полумраке подмены портвейна на коньяк и не осудят меня.
В комнате, едва мы появились зазвучали тосты с пожеланиями Дорогушину в новой реинкарнации счастья и успехов, стаканы сдвинулись в едином порыве, я присоединился и отпив из емкости половину закусил соленым огурчиком. Несмотря на то, что закуска не была подходящей огурец оказался вкусным и мягко протолкнул дубоватый коньячок в пищевод.
Отваливаемый вновь прослезился и подхватил зазвучавшие из допотопного кассетного магнитофона слова песни из юности – «Любовь, комсомол и весна», утер нос рукавом тельника и подойдя ко мне тихонько сказал,
- «Палысь, ты уж не блосай Колобоська, она без меня плопадет» -взглянув на него я осознал, что говорит он искренне и, конечно пообещал ему присмотреть за подругой. Зачем разочаровывать человека, очевидно он считает, что без него она будет страдать и убиваться. Ну-ну как же, и остановил себя – а что ты о ней знаешь? Может быть и в самом деле будет страдать.
- «Присмотрю» - сказал я Толяну вполне серьезно и допил коньяк.
Внутри потеплело, лица присутствующих стали видится более четко. Пошел на кухню в шкафчик за новой порцией, отметив себе – надо спросить хозяина или лучше хозяйку нет ли где еще бутылочки, поняв, что этим не кончится.
Песни сменились танцами, меня выбрала сестра-близнец Колобочка имени которой никак не мог вспомнить, что-то нетрадиционное – Рената, Илона – Валерия, осенило меня. Стало легче, неловко как-то спрашивать имя девушки, с которой тебя недавно познакомили.
В медленно-томном танце под мелодию щемяще знакомую и такую же древнюю как я сам, но по счастью неопределяемую памятью, партнерша прижималась ко мне, было приятно. Пахла она чем-то неожиданно пряным, но не горьким и не резким от тела исходило жаркое тепло, но запаха пота, который мог испортить все впечатление не ощущалось. Тело под руками, ощущаемое сквозь тонкую ткань было упругим, горячим и сухим. На вид она казалась довольно рыхлой, а на ощупь, что удивительно нет. Сначала меня взволновал только запах исходящий от нее, а потом, когда я ощутил его тактильно и тело, столь близкое и горячее. По привычке, аккуратно стал ощупывать тело пытаясь угадать какое белье носит и носит ли вообще что-либо под одеждой девушка по имени Валерия. Белье было, но немного и присутствовало оно лишь фрагментарно. На спине ощущалась полоска лифчика, узкая и без застежки, значит застегивается впереди, отметил я себе от трусиков поясок и только, значит стринги, понял я.
Мелодия все тянулась и тянулась, я все возбуждался и возбуждался. Что-то меня звало к ней, очевидно те самые феромоны, которые манят мужиков и выбивают из них остатки разума. Я, некстати вспомнил ее с еще не исчезнувшими следами недавнего оргазма на лице, когда Боря выводил ее из кустов в «Райский сад», а Боря, несмотря на свою Би-сущность, знал толк и в женщинах тоже.
Ко мне или к ней, лихорадочно перебирал я немногочисленные варианты или прямо здесь, но здесь, похоже негде. Пусть сама решает.
- «Валерия» - сдавленно прошептал я в самое ухо. Она, понятливо провела мне по спине рукой и прихлопнула, как припечатала.
- «Валерия – моя сестра, а я Света» - как я мог так облажаться, перепутать имена, теперь все пропало, опять вечер впустую.
Но Света, нисколько не смутившись продолжила,
- «Нас часто путают, я привыкла. Ты что-то хотел предложить»?
- «Да-да» - начал я заикаясь.
- «Может прогуляемся»? – что-то более глупое трудно было придумать.
Девушка, понимающе усмехнулась и ответила, как будто умела читать мысли.
- «К тебе или ко мне»? – Как школьник, потупив глаза и даже, кажется покраснев шепнул.
- «К тебе» - сам не знаю почему выбрал я чужой дом, наверное, не мог себе представить такую девушку в своей, практически, холостяцкой квартире.
Я подошел к хозяину и тихонько сказал, что отойду на время, он, посмотрев на мою спутницу поднял глаза вверх и со вздохом и пониманием кивнул.
Взявшись за руки, мы вышли в ночь. Звуки рояля вдалеке стихли или, скорее не были слышны, погоду делали звуки, исходящие из распахнутых окон дома Дорогушина. Светлана шла молча, небыстро, опустив голову и чему-то слегка улыбаясь, чему-то своему.
Я далек был от мысли, что улыбается она в предвкушении близкого со мной общения.