Сиреневая женщина Главы 4-8

Глава 4
Так ни разу и, не предъявив паспорта, Антон добрался до Челябинска, оставалось еще несколько километров до пункта назначения. На вокзале он выяснил, что электрички в Уфалей теперь не ходят, и вообще никакой транспорт туда не ходит, а добраться  можно только Бла Бла Каром, но телефона-то не было. Антон зашел в привокзальное кафе. За время своего вынужденного путешествия он выяснил, что есть можно не только в респектабельных едальнях, но что и на вокзалах прилично и недорого кормят. Свободных столиков не было, и он решил подсесть к крупному белобрысому парню в дешевом костюме. Костюм надевался явно только по праздникам, в кармане Антон заметил скомканный галстук, но открытое лобастое лицо было симпатичным, и каким-то очень настоящим, в Москве теперь таких лиц мало. Парень оказался словоохотливым, сначала посоветовал Антону взять рыбу, которая оказалась на удивление свежей и вкусной, потом они разговорились, и, о чудо, Алексей направлялся сейчас, как раз в Уфалей, и согласился подвезти замученного странника.
За два часа пути Антон узнал, что большой никелевый комбинат на котором трудилось почти все население уральского городка закрыт, а у его спутника, Алексея, небольшая фирма, строит бревенчатые дома и бани. Проблем ворох, и главная - некому работать. Все рукастые и сообразительные мужики подались на заработки, кто в Москву и Питер, кто на вахту, на севера, а кто просто спился. Теперь у него работают в основном пенсионеры, и те, кто временами выныривает из запоя. Вот теперь подбирается и новая беда, «цифровизация всей страны», теперь ни купить, ни продать, ни налоги заплатить без компьютера невозможно, и срочно нужно добывать нормальных компьютерщиков в захолоустье, где и интернет-то не везде есть и зарплата пятнадцать тысяч. Антон слушал этот очередной стон, «что у нас песней зовется», и думал, как же далек он был от своего народа, когда жил не только в пентхаусе, но и в затрапезной «хрущевке». За время своего путешествия он насмотрелся и наслушался всякого. Сначала его поражали подростки селфящиеся у водоразборных колонок и туалетов типа сортир, а потом он в полной мере осознал, что Москва – не Россия. Мужики жаловались на жизнь, зло матерились, но тут же смеялись над собой, над дураками начальниками, которых они  обводили вокруг пальца при любой представившейся возможности, и Антон видел, что все как-то приспосабливаются, живут в жутком всеобщем вранье, но играют свадьбы, рожают детей и надеются на лучшее. Выплакавшись, Алексей стал задавать вопросы Антону. Узнав, что тот едет к бабушке, Ольге Семеновне Князевой, он помрачнел, и рассказал, что старушка умерла в начале лета, не мучилась, добрая была. Соседи похоронили, все честь по чести, даже крест на могиле поставили, деньги бабушка на похороны скопила. Антону стало не то что стыдно, но как-то неловко, он не счел нужным объяснять чужому человеку все свои семейные перипетии, но задумался, а что же теперь ему делать в этом забытом Богом месте?  Но тут Алексей сказал, что бабушкина квартир в «хрущевке» стоит опечатанная, и Антон вполне еще успевает вступить в права наследства. «Вступить без паспорта, держи карман шире», - размышлял Слуцкий. А Алексей тем временем задал давно занимавший его вопрос о том, чем занимается Антон по жизни, и зачем он предпринял такое далекое путешествие? Антон на автомате ответил, что он немного разбирается в компьютерах, а приехал, потому что безумно устал от столичной суетливой жизни, и хотел годик другой передохнуть. Алексей поглубже спрятал свои подозрения, он был тертый калач, и спросил: «Ну, а, скажем, можешь ты зарегистрировать меня, то есть фирму мою, на торговых площадках, в налоговой, в госуслугах?». «Не знаю, никогда этим не занимался, но можно попытаться», - ответил попутчик. «Так, давай, ко мне! Платить много не смогу, но и грузить сильно не буду!».  «А что мне еще остается? Нужно где-то осесть хотя бы на время. Раз так легко предлагается возможность, грех ею не воспользоваться. Парень вроде не дурак, можно поговорить с ним напрямую, будь что будет, все равно вариантов нет». «Попробовать, конечно, можно, - сказал Антон, - но тут такое дело… Документы у меня все украли». «Да понял я уже, из столицы просто так не бегут. Говно вопрос, в ментовке свои ребята! Ты поможешь мне, я тебе. Не боись, у нас беглых еще при Демидове прятали», - хохотнул Алексей, подвозя Антона к довольно уродливой пятиэтажке, как перст, торчащий среди одноэтажной застройки. «Второй подъезд, второй этаж. Ключи у соседки напротив, Люсей зовут. А завтра приходи, спросишь, где лесопилка Лехи Сотникова, каждый покажет. Ну, пока!» – и он унесся по разбитому асфальту, скрывавшемуся за покосившимися избушками.
Глава 5
Прошло два тоскливых осенних месяца. Антон пытался приноровиться к провинциальной жизни, получалось плохо. Его раздражало все, начиная с бабкиной квартиры, заканчивая задачками, которые ставил перед ним Алексей. Впрочем, с ними он разобрался быстро, поражаясь кондовости предлагаемых продуктов. Выполнил свои обязательства и Леха. Теперь Антон Георгиевич Слуцкий, стал Антоном Георгиевичем Князевым, что было логично, ведь это была фамилия его отца, но довольно опасно ввиду возможного всероссийского розыска. Однако выбора не было, и Антон очень надеялся на бестолковость системы, в которой кто-нибудь, что-нибудь перепутает, потеряет, поленится проверить.
Уральская природа суровая и грозная его не впечатляла, он был сугубо городской житель, слегка примиряла его с действительностью горнолыжная трасса, куда вытащила его соседка Люся. Женщины, буквально открывшие охоту на москвича, приводили Антона в неописуемый ужас, их длинные нарощенные ногти, коровьи ресницы и бесконечное «чоканье» не один раз были предметом его ночных кошмаров. Люся была другой. Ей было под сорок, жила она одна, вернее, с огромным рыжим котом и старой облезлой собакой. Была  невероятно смешлива и иронична, в ее янтарных глазах будто плясали чертенята, движения были точны, и все у нее спорилось. Она помогла Антону привести жилище в божеский вид, иногда подкармливала его домашней едой и не давала уходить в длительные запои. Иногда мужчина думал, что Люся пытается его приручить, и все его существо яростно сопротивлялось, но, ее звонкий командный голос, прямой взгляд, без всякого намека на кокетство, неизменно убеждал его, что соседка – хороший товарищ, свой парень, и он позволял себе немного, совсем чуть-чуть открыться. Так она узнала сначала о Ваське, потом о Насте, потом он научил ее зарабатывать в Интернете. Деньги были небольшие, но совместный бизнес сближал. По выходным они ездили в горы, Люся довольно лихо управлялась со старым джипчиком, и она говорила, что эти поездки необходимы ей, как глоток воздуха. Антон почти ничего не знал о ней, за исключением того, что она работает в маленьком краеведческом музее. Он не спрашивал, а она ничего не рассказывала о себе, казалось, все всех вполне устраивает. Но Антона безумно тянуло в большой город, несколько раз он ездил в Екатеринбург, и  наслаждался, бродя по огромным торговым центрам и ночным клубам, эта была его стихия, его жизнь, но Люся, съездив с ним один раз, от других поездок воздерживалась. Так что из всех доступных развлечений, чаще всего Антон катался на лыжах, да попивал вискарик, впрочем, в разумных пределах из-за сильно проявлявшегося инстинкта самосохранения. Выпив свои сто пятьдесят, он освобождался от всегдашнего чувства тревоги, преследовавшего его все последние годы, начинал размышлять здраво, как ему казалось, о себе и о жизни. Он ясно видел все противоречия своей натуры, понимал, что, не распутав их, ни о каких жизненных перспективах не стоит и задумываться. В то же время он жил с ощущением краха цивилизации, частью которой он был, а, значит, и его гибель была неизбежна, так стоило ли заморачиваться своими внутренними проблемами. Вот он, Антон Слуцкий, казалось бы, самый безобидный из людей, больше всего на свете ценивший легкость бытия, посвятивший себя созданию развлекательного контента, вдруг стал одним из авторов разрушительной машины. Те, кто создавал атомное оружие, по крайней мере, понимали, что они делают, они руководствовались идеей о ядерном паритете, которая, как выяснилось, была не так уж и плоха, раз человечество столько лет прожило без серьезных войн. А он писал и рисовал игрушки, и дорисовался… «Но с другой стороны, - размышлял он, - сейчас ведь речь не идет о полном истреблении человечества. Я ведь не знаю точных целей создания агрегата. Ну да, вмешательство в мозги, незаметное манипулирование, но ведь не убийство же. В сущности, что плохого, в том, что каждый будет сидеть в своей виртуальной, комфортной для него реальности? Ну, будут жрать какую-нибудь химозу, которую обзовут наилучшим экологически чистым питанием, зато не будут истощать планету. Ну, размножаться будут как-нибудь из пробирок и в строго регламентированном количестве. Разве это плохо? Мы – продукты старой цивилизации постепенно очистим пространство от себя, а у новых людей не будет наших заморочек, они будут жить уже по другим правилам. И все, цивилизационный слом пройдет мягко, без большой крови. Но, блин!», - и тут все его существо взрывалось от негодования и возмущения, что вот лично ему, и таким как он уже не будет места в новой реальности, что все ценности его поколения и многих предыдущих поколений уйдут в небытие за ненадобностью. Вот это было обидней всего. Все что нарабатывалось столетиями, весь опыт, приобретенный кровью и потом огромного числа людей, будет просто выброшен на помойку. Тут он принимал очередные сто пятьдесят и начинал издеваться над собой: «Что ж Антоша, раз ты такой правильный, сбежал-то? Надо было остаться, да и машинку-то как-нибудь загубить. А ты трусливо отсиживаешься на задворках Империи, да вискарь жрешь. Не орел ты, Антоша, не орел!». На этом его размышления, обычно, заканчивались, и он погружался в тяжелое забытье, не приносившее ни отдыха, ни спокойствия.
Глава 6
Шли новогодние каникулы, тягучие и какие-то бессмысленные. Антону, казалось, что весь городок залег возле телевизоров, и смотрит «Битву экстрасенсов», доедая салаты и прочую снедь, заготовленную в невероятных количествах перед праздниками. Сам он уже лет пятнадцать как не приближался к «зомбоящику», но теперь от нечего делать, иногда включал его и поражался, что за эти годы там ничего не изменилось. Все те же фильмы, все те же лица, которые уже давно должны бы выйти в тираж. Он подозревал, что может быть, и здесь не обошлось без технологий, к которым он имел непосредственное отношение. По крайней мере, про пару - тройку медийных личностей по Москве уже давно ходили слухи, что транслируются их проекции ввиду их физической немощи, а может даже и смерти. Раньше он никогда не придавал этому значения, но теперь, видя, что целые города и села живут телевизионной жвачкой, он стал иногда смотреть федеральные каналы и приходил к выводу, что слухи далеко не беспочвенны. Тем противнее ему было находиться дома, и он решил поехать на Вишневые горы и освоить давно запримеченный им спуск. Люся неоднократно предупреждала его, что кажущийся пологим и безопасным горный склон весь усеян скрытыми под снегом валунами. Но Антон, считавший себя неплохим спортсменом, видел, как лихо по нему спускаются некоторые особо отчаянные, и думал, что у него получится не хуже. Поэтому, попросив у Люси, устроившей рождественский девичник, джип, он отправился прямо к опасной вершине. Трасса была не особо оборудованной, в начале возле бугельного подъемника стоял небольшой досчатый вагончик, где его и запускал каждый, кто хотел рискнуть. В этот день, несмотря на хорошую погоду, на горе никого не было. «Ну и хорошо!»,- подумал Антон. Он включил рубильник и медленно потянулся на вершину. Снег искрился под ярким солнцем, вековые лиственницы и сосны слегка покачивались от несильного ветра, настроение было на удивление хорошим.  На вершине Антон осмотрелся, невероятные просторы с лесами, озерами, маленькими домиками поселков, наполнили его душу какой-то необъяснимой гордостью, он почувствовал свою причастность к этому краю, радость от того, что он может видеть такую красоту. Он уже давно не испытывал таких чувств. «Может быть, начинаю приживаться или старею», - подумал он, и лихо покатился по склону. Абсолютный восторг охватил его, когда он затормозил в конце трассы. Немедленно прицепившись к подъемнику, он снова поднялся на вершину, и снова в ушах засвистел ветер, а к горлу подкатился крик радости, но тут же он ощутил удар лыжи о невидимую преграду и, полетев вверх тормашками , погрузился в полную темноту. 
Когда тьма рассеялась, Антон обнаружил себя между двух не то каменных, не то глиняных стен, под ногами была мощенная булыжником, узкая дорога, в конце улицы высился минарет. Было тепло, солнце клонилось к горизонту, по ощущениям, он очутился где-то в Средней Азии, хотя он там никогда не был, но именно так ее себе представлял. Раздался цокающий звук, и из-за угла показался ослик, верхом на котором сидела женщина, закутанная в какие-то одеяния различных оттенков сиреневого. Казалось, женщина не видит Антона, а он так растерялся, что вжался в стену, и постарался не привлекать к себе внимания. Но когда ослик приблизился к нему вплотную, женщина поглядела Антону в глаза, и он понял, что давно ее знает. Знает ее зеленый бархатный взгляд, помнит шелест ее одежд и запах благовоний, исходящий от нее. Ослик просеменил мимо, а Антон, опомнившись, побрел за ним, нужно же было что-то предпринять, к тому же в нем внезапно возникла уверенность, что только Сиреневая Женщина сможет ему помочь или хотя бы что-то объяснить.
Через несколько кварталов, состоявших из глинобитных строений, переходящих из одного в другое, он потерял Сиреневую из вида, он бросился бежать по извилистым пустынным улочкам, и когда ужас, готов уже был охватить все его существо, он попал на шумный праздник, позднее оказавшийся свадьбой. Антона окружили улыбчивые люди, они несли блюда с пловом, с фруктами, с толстыми воздушными лепешками. И ему стало так спокойно, даже весело, он почувствовал как будто в воздухе, пахнущем чем-то пряным, разлита любовь. Это было так необычно, так здорово, к тому же у забора он увидел знакомого ослика и решил, что Сиреневая Женщина здесь, поэтому он с удовольствием остался. Посидев немного за достарханом, он решил ее поискать. Он тихо поднялся, и, отвечая на улыбки и дружеские похлопывания, углубился вглубь двора. Уже почти дойдя до двери в дом, Антон был остановлен сгорбленным старичком, который, улыбаясь, преградил ему путь. Антон пытался объяснить, что ищет женщину в сиреневом, что это очень важно для него, но старик только качал головой. Он уже и не знал, хочет ли он что-то выяснять, а главное, хочет ли уходить отсюда, поэтому он присел на низенькую скамеечку под каким-то искривленным деревцем, и будто бы задремал. Его сердце колотилось радостно и чуть взволнованно, как в первые дни влюбленности, когда думается только о хорошем и не существует никаких запретов и проблем. Он не понял во сне или наяву Сиреневая наклонилась над ним, провела прохладной рукой по глазам, и Антон очнулся. Он лежал в больничной палате, от его тела тянулись какие-то трубки, рядом с кроватью, сидя на стуле, дремала Люся.         
Глава 7
Неизъяснимая тоска охватила Антона. Он попытался снова впасть в забытье, чтобы снова очутиться в том мире, теплом и приветливом, а главное, наполненном любовью, но сон больше не приходил. Он почувствовал боль, которая поразила, кажется, каждую клеточку его организма, к горлу подкатывала тошнота, ему было очень плохо. Очнулась Люся, стала говорить что-то бодрым голосом, но он не вслушивался, потом в ход пошли влажные салфетки, краем сознания он испытывал чувство неловкости, но по-настоящему он мог думать только об утерянном им  рае. Еще  неделю он пытался преувеличить тяжесть своего состояния, чтобы ему кололи сильнодействующие лекарства, надеясь вернуть свои видения, но все было напрасно. Ни разу ему не привиделась ни Сиреневая, ни даже ее ослик. Люся и Алексей приходили каждый день, приносили домашнюю еду. Из их рассказов Антон узнал, что обнаружил его на трассе Алексей, поехавший на охоту. У неудачливого спортсмена была сломана нога, ребра, и имелась серьезная травма головы. По мнению Люси, Антон мог быть уже мертвым, если бы Леша тут же, не дожидаясь мнения местного фельдшера (больницы в городе уже не было), не отвез его в областной центр, где нейрохирургом работал его одноклассник. И Андрей Львович сделал ему операцию, как «своему», и обеспечил соответствующий уход, поэтому, несмотря на яростное сопротивление Антонова организма и его огромное желание покинуть этот мир, мужчина пошел на поправку. К концу второй недели сознательной болезни Антона, в палату вошел Андрей Львович, и, не церемонясь, с обильным применением ненормативной лексики, высказал все, что о нем думает. Начиная от своего непонимания того факта, что некоторые особи лезут на рожон, спускаясь в одиночестве на совершенно неприспособленных трассах, заканчивая своим мнением о том, что эти особи плюют на труд медперсонала и совсем не прилагают усилий, чтобы вылечиться. «Ты хоть знаешь, во сколько встает твое пребывание здесь твоим друзьям?», - орал он.   Потом, успокоившись, он прикрыл усталые, серые с красными прожилками глаза и тихо сказал: «Через три дня я тебя вышвырну отсюда, хочешь на коляске убирайся, а хочешь, встань и иди!». И Антон встал. Вернувшись домой, он впал в глубочайшее уныние. «Что я здесь делаю? Зачем пытаюсь сохранить свою никчемную жизнь? Мне сорок лет. Я не стал ни нормальным мужем, ни нормальным отцом. Нарисовал пару мультиков, и принял участие в античеловеческом проекте. Все. Итог. Что я смогу рассказать там, в том мире, куда меня, пожалуй, и не пустят?». Послонявшись несколько дней по квартире, он все-таки решил, что надо отдать долги Люсе и Алексею, как-никак, а они вытащили его с того света, хоть и против его воли. Он поискал ноутбук, и не нашел его. Он позвонил Люсе, оказалось, что комп у нее на работе, ведь ей сейчас приходилось трудиться и за себя и за Антона. Он решил прогуляться до музея, впервые выйдя на улицу после своего эпического спуска с горы. Был еще только конец февраля, но почему-то пахло весной,  в прозрачно синем воздухе,  на весь город звенели разговоры синиц. «Что ж этот мир тоже не так уж плох!», - подумал Антон, входя в небольшое деревянное здание, где располагался музей. Он и раньше бывал здесь пару раз, но никогда не интересовался экспозицией. Ну, стояли у стен прялки и самовары, висели вышитые древними мастерицами рушники и рубашки, была витрина с уральскими минералами, все это было не его миром. Вдруг он увидел на стене старую фотографию, с нее на него смотрела Сиреневая. На черно-белой карточке была изображена молодая женщина с косами и в тюбетейке, но это без сомнения была она. Надпись под фотографией гласила: «Фирюза Шакирова – комсорг комбината».
-Кто это? - спросил слегка оглушенный Антон у подошедшей подруги.
-О, Фирюза – эта мощь! Кстати, без нее ты мог бы и не появиться на свет, она твоего прадеда в тридцать седьмом году из НКВД вытащила.
-Как это?
- Да так. В начале тридцатых он дом для семьи построил хороший, просторный, все-таки трое детей у него было. Но тогда люди бедно жили непритязательно, вот он и стал его на лето одной семье из Челябинска сдавать, чтобы подзаработать. Сами все на летней кухне ютились, а из города в начале лета один адвокат  свою семью привозил, вместе с домработницей, собакой и всем необходимым скарбом, на грузовике приезжали. Ну, а сосед его позавидовал и заработку, и дому, и написал куда следует, дескать, Князев – кулак и мироед, тут его и загребли. А Фирюза, считай, комсорг большого предприятия, вот она за него поручилась, да и адвокат сильно хлопотал, ну и выпустили его, потом уж твой дед родился.
-А разве в те времена адвокаты были? Я всегда считал, что тогда всех без суда и следствия…
-Выходит, были. Я думаю, что во все времена власть нами манипулирует. Вот была задача дискредитировать Сталина, и пожалуйста. Из всех утюгов кричат о репрессиях, о невинно убиенных… Только ведь доносы-то писал не Сталин. И если все было так плохо, разве в сорок первом выстраивались бы очереди в военкоматы, чтобы на войну пойти?
-Ну, ведь все думали, что победа будет быстрой и легкой.
-Хорошо, но что-то не так много за четыре года было случаев массового дезертирства.
-А с заградотрядами не очень-то дезертируешь.
-Но только с заградотрядами войну бы не выиграли. И знаешь, в моей семье тоже были репрессированные, и на войне погибшие, но почему-то 9 Мая, первую рюмку за Сталина поднимали. И в детстве я слышала, как старики о войне рассказывали, не пафосно, так, случаи из жизни . И только теперь я понимаю, как там было страшно, но я думаю, что было именно так, как они говорили, врать им незачем в таких разговорах было. И теперь, когда я слышу, что фашистов американцы победили, а еще лучше, хохлы, у меня, честно сказать, шерсть дыбом встает и кулаки чешутся, врезать бы им по зубам.
-Что ты так близко к сердцу это принимаешь. Это дела уже давно минувших дней.
-Может быть для тебя да,  а мне за Россию обидно, - с металлом в голосе воскликнула Люся, и тут же осеклась, стыдясь своей горячности,- знаешь, в самые мои черные дни, мне помогали только люди, пережившие войну, и я это не вправе забыть.
Антон понимал, что по-человечески правильно было бы сейчас расспросить Люсю об ее жизни, но ему было не то, что стыдно, но как-то неловко за то, что он ничего не знает о своей семье, пусть не он в этом виноват, но все же… К тому же у него не шла из головы комсорг Фирюза Шакирова – Сиреневая Женщина. Ему надо было переварить информацию, и он побрел домой, удивляясь тому, как в жизни все может быть взаимосвязано. Его сны и давно прошедшая реальность, коснувшаяся его семьи.
Глава 8
Люся осталась одна. Ей было не по себе оттого, что она не сдержала эмоций, немного обидно за то, что Антон в очередной раз даже не поинтересовавшись, как и чем она живет, опять проявил полное равнодушие. Она не могла сказать, что была влюблена в него, ею уже давно было решено, что любовь и семья это не для нее, уж очень сильно избил ее опыт прошлой семейной жизни. Она вышла замуж будучи  совсем взрослой, ей уже отчетливо маячил «тридцатчик», но по нынешним временам все ею было сделано правильно. После окончания института ее без проблем взяли на никелевый комбинат, градообразующее и богатое предприятие. Там помнили ее родителей, бабушек, дедушек, и Люся стала достойным продолжателем династии. Трудилась она экономистом, была активной, жизнерадостной и совсем неконфликтной. Она с легкостью решала поставленные перед ней задачи, и начальница планового отдела видела ее своей преемницей.  Вскоре нашелся и подходящий жених. Роман был на несколько лет моложе, но никто не придавал этому значения. Они познакомились на Новогоднем корпоративе, где оба чувствовали себя неуютно. Роман был единственным мужчиной в юридическом отделе, и барышни недвусмысленно и активно вели за него бои. Люся, скучая, иронично наблюдала, чем все это закончится, не исключая настоящей потасовки, в конце вечера. Неожиданно парень подошел к ней и с каким-то извиняющимся видом пригласил танцевать. А потом у них уже не оставалось другого выхода кроме, как быстренько покинуть застолье, пока разгоряченные алкоголем юристки не пошли в рукопашную. Они бродили по заснеженным улочкам, Роман рассказывал про свою институтскую жизнь, смешил Люсю до слез, и, проводив ее до дома, пригласил покататься на лыжах на следующий день. Так началась их ничем не примечательная история. Они вместе съездили в Турцию, потом в Подмосковье к родителям Романа. Люсина мама перед своей внезапной и ранней смертью успела одобрить жениха дочери. Свадьбы как таковой не было, что вызвало неодобрение некоторых их коллег и приятелей, но им было все равно, они задумали купить новую квартиру и откладывали деньги на первоначальный взнос. К несчастью, их планам было не суждено сбыться. Люся забеременела, хоть это было не запланировано, но не огорчило молодую пару. Покупку квартиры на время отложили. Люся с упоением готовила приданое для дочки, беременность протекала легко, и ничто не предвещало беды. Рожать она должна была в областном центре, но почему-то схватки начались на две недели раньше, и Роман отвез жену в местную больничку. Тут-то все и случилось. То ли в результате врачебной ошибки, впрочем, так никем и не признанной, то ли по распоряжению судьбы, но Люся родила девочку с поражениями головного и спинного мозга. Как потом говорили злые языки «ни мышонка, ни лягушку, а неведому зверюшку». Впервые увидев дочь, Люся вскрикнула и лишилась чувств. В больнице ей сразу же предложили не забирать ребенка, и женщина уже была готова согласиться. Но вдруг она ощутила на себе вполне осмысленный, серьезный взгляд черных глаз-бусинок. Она прижала ребенка к себе и тихо зашептала: «Не отдам, ничего не бойся, мама с тобой». Она не знала, как это известие принял Роман, но встретил он их вполне достойно, поддержал Люсю, и даже стал брать на руки девочку, хотя жена видела, каких это ему стоило усилий. Потом дни закружились чехардой. Роман хватался за любую работу, чтобы добыть денег на дорогостоящие лекарства и врачей, а главным образом, чтобы не находиться дома. Люся крутилась как белка в колесе, пытаясь между кормлениями, массажами и визитами в поликлинику обеспечить хоть минимальную чистоту и еду. Вскоре выяснилось, что у Аленки еще и мышечная дистония, так называемый «синдром ласточки». Их ребенок мог спать только в вертикальном положении, и родители по очереди проводили с ней на руках ночи напролет. Потом Роман рассказывал отцу, как в очередную ночь своего дежурства, он держал на коленях почти бесформенный  комок мяса, бывший его дочерью, а она все махала и махала искривленными ручками, как будто пыталась взлететь. От жалости к себе и к ней у мужчины помутился рассудок, он уставился на острый нож с наборной рукояткой, лежавший на кухонном столе. «Если сейчас я полосну ей по горлу, все закончится. Закончится весь этот кошмар и для нее, и для Люси, и для меня. Много не дадут, отсижу, и буду жить нормально. Буду жить!» - думал он. Роман схватил нож. И выбросил его в открытую форточку. Утром он собрал чемодан, встал на колени перед женой, выпалил: «Прости, Люська! Не могу больше!». И ушел. Ни тогда, ни после Люся не осуждала мужа. Она не знала, предлагали ли ему врачи отказаться от дочери, но она знала точно, что вот она лично приняла решение, не спрашивая его. И теперь это ее крест, и она понесет его насколько хватит сил. Сначала она растерялась, оставшись без единственной поддержки, но тут совершенно неожиданно на помощь пришли старушки соседки, Вера Петровна и Клавдия Макаровна. Обе уже были очень старенькие, заглядывающие по ту сторону жизни, и оттого они уже ничего не боялись и ничем не брезговали. Они спокойно оставались с Аленкой, пока Люся ходила учиться вождению, чтобы управлять оставленной мужем машиной. Она быстро освоила все премудрости и сдала на права с первого раза, у нее не было времени на страхи и неточности. На второй день после получения прав она повезла дочь в Екатеринбургскую клинику. Сколько же клиник, частнопрактикующих врачей, знахарей и знахарок объехала она за три года! Но все только разводили руками и желали мужества, при этом деньги брали исправно. Тех мизерных пособий и небольших сумм, которые переводил Роман, катастрофически не хватало, поэтому Люся взялась вести бухгалтерию нескольких предпринимателей. И те три-четыре часа в сутки, в которые женщина могла поспать дарили ей Вера Петровна и Клавдия Макаровна. Верунчик и Клаша, как они называли друг друга. Постепенно Люся свыклась с мыслью, что другой жизни для нее не заготовлено, нужно проживать эту, и искать в ней хоть какие-то светлые пятна. Она пыталась искать красоту и радость во всем. В графических узорах черных веток берез на розовом рассветном небе, которое иногда она видела в окно, в веселой перебранке птиц , которую она слышала по дороге из магазина или больницы, в звоне церковных колоколов. Благодаря соседкам, она сумела выкроить два-три часа в неделю и пела в церковном хоре. И само пение, и общение с батюшкой и прихожанами очень поддерживали ее. Ей стали помогать еще две женщины Женя и Таня, жизнь постепенно налаживалась. И когда Люся смирилась со своей судьбой, и уже была способна хотя бы нормально дышать, вдруг Аленка умерла. Люся растерялась, она не знала, как реагировать. «Вот и улетела моя ласточка!» - думала она, не унимая слез. Женщина понимала, что все случилось, так, как должно было случиться, но неужели все, что ей пришлось пережить напрасно? «Брось, - говорила она себе , - ты же знала, что с такими диагнозами долго не живут. А если бы ты умерла, что бы с ней стало? Так что, все к лучшему, к лучшему…». Но справиться с горем она не могла. Отец Михаил, возвращаясь с похорон и поддерживая Люсю под локоть, сказал: «Теперь она красавица, теперь она с ангелами. Вы, девочки, прошли свой урок. Живите теперь спокойно!». И женщина действительно успокоилась. Первые две недели она просто спала, а потом к ней пришло осознание, до какой степени она устала. Она решила отказаться от всех своих приработков, к этому времени освободилось место хранителя музея, и Люся с удовольствием погрузилась в мир прошлого. Она читала старинные письма и документы, разговаривала с экспонатами, начала составлять генеалогические деревья своих друзей. Жила тихо и закрыто, несмотря на боевой характер и зычный голос.
И тут появился Антон. Конечно, он был обаятелен и даже по столичному шикарен, но Люся видела в нем, прежде всего, растерянность и какую-то незащищенность, что и привлекало ее. Ей необходимо было о ком-то заботиться. И в то же время она боялась привязаться к нему даже просто по-дружески, ведь она понимала, что он в городе ненадолго, что это совсем не его мир и не его жизнь. Боялась, но привязывалась.