Время диско

               
   «Это Сан-Франциско,
   город в стиле диско…»
                Кар-Мэн.
            
            Сразу поясняю, к диско я не имел никакого отношения. То есть, почти никакого.  После службы в стройбате  судьба привела меня работать ассистентом на кафедру русской и зарубежной литературы родного пединститута.
      Кровь кипела в жилах.
      Молодость играла мускулами.
 
      Средний возраст сотрудников кафедры составлял семьдесят пять лет. При этом многие молодились. Всё было интересно и здорово. Но, через три месяца я начал заговариваться от трансцендентальной эстетики Ф.М. Достоевского вкупе с метафизикой духов инфернальных Н.В.Гоголя. После стройбата было «чижало». Вместе с духами инфернальными меня не устраивала зарплата.
     И движухи никакой.
 
     Как молодой начинающий карьерист, я пришёл к ректору честно и нахально попросился работать в комсомол - была вакансия в отделе пропаганды и агитации обкома. «Борман» (так называли за глаза нашего ректора  за внешнее сходство с артистом Броневым в «Семнадцати мгновениях весны»)  не противился и даже (!) не воспитывал. Мне же тогда мнилось, что комсомол, то самое место, то поприще, где  и развернутся во всей красе и силе мои недюжинные способности (как мне казалось) и таланты (тоже казалось).
     Почти так и получилось.

     А теперь к диско.
     Конечно, с моими  ровесниками я, будь  здоров как, отплясывал на танцах под это самое  «диско». И даже «лабая» («играя» муз. сленг)  в институтском ансамбле, мы делали пару – тройку вещей  диско, не представляя всех тлетворных последствий влияния этой музыки на наши целомудренные души. Тем более, что для диско были  «характерны яркие мелодии  с подчёркнуто танцевальными ритмическими оборотами, непритязательные тексты, музыкальный размер 4/4 с акцентом на каждую из долей и темп около 120 ударов в минуту».  А исполнители диско «выступали  в броских и ярких костюмах, под красочными световыми эффектами» (см. Эстрада России: XX век. Энциклопедия.). Конечно, устоять перед такой «музой» ( т.е. «музыкой» муз. сленг) было невозможно. И после запретов и гонений в начале семидесятых, партия предложила комсомолу возглавить  это движение  любителей диско, (имея ввиду «возглавить, значит похоронить»).
     Но не тут-то было.

     Диско пёрло, как дурная вода  в половодье, умножая ежечасно, ежедневно число поклонников и сторонников. К тому же, шестидесятые годы с догматическими разборками и поучениями, тотальным мелочным контролем художественной культуры и вечными партийными ЦУ навсегда «канули в лету». И меня, в 1981 году, тогда ещё инструктора по культурно-массовой работе отдела пропаганды и агитации обкома ВЛКСМ делегировали в один из городов Северного Кавказа, где Москва проводила Первый Всесоюзный фестиваль дискотек и дискотечных программ.
     Где председателем жюри была Алла Пугачёва!

     Делегировали  не просто так, а руководителем диско-команды, победителя областного конкурса из «закрытого» и «секретного», но известного всей стране городка, где пуляют в небо чем попадя. То есть, мне были представлены два лейтенанта: оператор и светотехник. Плюс данс-шоу-группа -  шесть девиц, «ноги от ушей», в каких-то умопомрачительных перьях, не прикрывающих, а наоборот, подчёркивающих наготу, и прости Господи, бесстыдство этих лейтенантских, старших лейтенантских и, даже, капитанских жён. Я переживал, что шоу начнётся прямо сейчас и было напомнил красавицам, что мы следуем на Кавказ, хоть и Северный, но Кавказ.
     Да где там!
 
     Девицы вырвавшиеся из тусклой гарнизонной жизни, были готовы к подвигам. Видел по глазам. Но в поезде вели себя смирно. Надо сказать, что сам уже реально представлял куда мы приезжаем (см. опус  «Согласно законам гостеприимства!») и поэтому провел соответствующую разъяснительную работу. Делал упор на «перья» и незыблемые устои советской семьи. Девчонки хихикали и прятали глазки.

     Ближе к полудню паровоз (шутка!) последний раз конвульсивно дёрнулся и замер у перрона вокзала самого солнечного города Северного Кавказа. Нас встретил водитель местного министерства культуры Георгий на коцаном («битом» муз. сленг) «ПАЗике» - («машина зверь, слушается!») и сообщил:
- через два часа у вас выступление на подшефном предприятии;
- Пугачёва не приедет;
- завтра утром в центральном  ресторане ваш конкурсный показ.
     Ну, ё-маё…
     Делать нечего, вперёд!

     Нас разместили за городом в мотеле «Дарьял», - почти на скале, окружённой приличной пропастью, и  после коротких сборов мы тронулись на первый свой «показ». Выступление на подшефном предприятии меня не впечатлило, но прошло «на ура». Может быть потому, что «предприятие перерабатывающей промышленности» остановили на час и всех  работников согнали в актовый зал. Ещё здесь я обратил внимание на  коротконогого с брюшком,  бликующего лысиной в лучах наших софитов  и  сильно припотевшего кабальеро в пижонском белом смокинге (у какого станка он работает?) с щёткой чёрной ниточки усов-соплеуловителей под носом, расположенных в пространстве строго параллельно чёрной же «бабочке». Нахальные лупатые глаза, истекающая жиром морда лица и лаковые туфли дополняли пейзаж.

      Нет, всё-таки интересно в каком цеху он работает, чтобы вырядиться так в  рабочий день? Лупатый, вожделея  гладких тел конкурсанток, прям таки,  пожирал глазами  данс-шоу-девиц, раздевая гиперболоидом жарких очей всех  вообще и   каждую в отдельности. Девицы  дымились под его взглядом и вовсю кокетничали. Под гром аплодисментов трудового коллектива кабальеро выполз на сцену и, картинно упав на колени «от себе лишно» преподнёс букет завядших цветов. На мой немой вопрос Георгию откуда  хлыщ, тот только раздражённо взмахнул орлиными крыльями бровей над крутым отрогом носа и отвернулся.

     После концерта, «согласно законам» нас повели на лёгкий фуршет, где с руководством предприятия, парторгом, профоргом и активистами мы опробовали роскошные сыры и брынзу, зелень и овощи, и «усугубили» съеденное  замечательным вином местного производства. Затем, медленно поднимая градус, «отглянцевали» выпитое коньячком под фрукты тоже местного производства. Лупатый мелькал среди «перьев». Нас благодарили, я отвечал, произносили цветастые тосты, я - парировал как мог, и не мог отказаться ни от одной рюмки.
     Смэртельная обида!

     Изловчившись, хватанул приличный кусок сливочного масла, чтобы не потерять ориентации в пространстве. Что напрягало: наш водитель Георгий тоже не пропустил ни одной рюмки! Вяло попытался протестовать – пассаж с бровями повторился.  Программа на сегодня была исчерпана, и нас повезли в горный ресторан с банкетными залами в пещерах и родовых  башнях аборигенов.
 
      Как оказалось, фуршет был передышкой перед генеральным сражением.
      По дороге я «разговорил» Георгия и он признался, что…  контрабандист. Возит на своём задрипанном автобусе с форсированным движком черную икру и красную рыбу из Астрахани, и уходит не то, что от милицейских машин, но и от вертолётов. Судя по всему был он  не простым водителем: я видел как с ним разговаривали местные аксакалы – чуть ли не с поклоном подходя к нему. Я опять задал вопрос про назойливого кабальеро, -  директор винзавода, с презрением было отвечено.
 
     Между тем, выехав за город, мы остановились прямо у поста ГАИ, где мирно паслось аппетитное стадо парнокопытных. Среди всеобщего бебеканья и мемеканья Георгий, не выходя из «Полариса» («популярная  в то время американская ядерная ракета» не муз. сленг)   коротко переговорил с пастухами в милицейской форме, бурками на плечах и неуставными резиновыми калошами на ногах.  Двое самых шустрых из них, путаясь в тесёмках казённых кальсон, торчащих из-под синих галифе,  бодро приволокли  барашка с печальным лицом и было забросили в автобус, но девицы в перьях, предполагая страшную его судьбу, страшно же разволновались. Брови Георгия удивлённо поползли к высокому пику кучерявого лба, и расторопные слуги закона приволокли другого невесёлого, но уже разделанного барана. Я, почему-то представил, что у адских врат за мной придут и потащат на сковороду такие же расторопные в бурках…
     Не знаю почему представил.
     Был почти трезвый.

     Наконец мы въехали в ресторанные райские кущи. У самых ворот, у миленького фонтанчика, энурезно журчащего хрустальной струёй, нас встретили двое местных в национальной одежде с барабаном и флейтой. Под аккомпанемент зажигательной мелодии сопроводили  в одну из беседок, где уже был накрыт стол. Нескромное и громкое появление нашего цветастого, немного потрёпанного табора привлекло внимание завсегдатаев ресторана, обильно высыпавших на крылечки своих саклей, родовых башен и пещер-беседок. Разноцветье лиц, костюмов и приветственные возгласы приятно волновали душу.
     Хотелось всех расцеловать.

     При очередном прояснении сознания до меня дошло, что неудержимая радость встречи касалась  исключительно Георгия, а не нас. И в нашу саклю длинной чередой потекли  официанты с подношениями от «желающих оставаться неизвестными», но судя по всему, очень щедрыми и добрыми людьми. Мне даже показалось, что я увидел мелькнувшую где-то рядом рожу лупатого. Тем не менее, на каждое подношение Георгий вставал, церемониально кланялся и вместе с нами поднимал заздравные бокалы. И тут же отправлял чудесным незнакомцам свои дары – похлеще чем принятые.
     И мы общались.
     Как мы общались!!

      Уже солнце закатилось за соседнюю то ли родовую, то ли боевую башню, а мы всё общались и общались…  Тут я встал и сказал:
- Дорогие мои…
- Вика, Люда и Сонька пропали!!! - заорала мне прямо в ухо рыжая из бла- бла-данс-шоу.
- Вашу дивизию…  как пропали?
Григорий открыл глаза.
- ?

     Оказывается, исчезнувших  искали давно, уже пол часа по всем саклям и весям, но, боясь моего гнева, не информировали. В чужом городе… среди незнакомых людей… Сознание начало возвращаться  ко мне и даже обретать хрустальную ясность в части апокалиптических  видений и ужасающих картин  того, что могло бы произойти с пропавшими девушками. Забегали официанты и другие служители греха (обжорство) и порока (женолюбие). Через пятнадцать минут доложили – отъехали «ваши бабы» с кабальеро! на его!! «Волге»!!!
 
     Я попытался сказать что-то невразумительное об обращении в милицию, но Георгий резко оборвал меня: нарушен закон гор, украдены (увезены без спроса) его гости, тем более женщины, и это теперь его личное дело.
     В милицию всегда успеешь. 
     Пока мы отвозили оставшихся девиц и офицеров (какие они офицеры – пацаны ещё!) в гостиницу лихой водитель нашего «ПАЗика» рассказал мне, что человек этот, - директор винзавода, с сильно подмоченной репутацией. Особенно в «этом самом» не самом страшном для кавказцев амплуа. Ну всё, подумал я, конец. Если что случилось – лучше мне не жить.
 
      И мы рванули.
      По всем  ресторанам города.
      Георгий был трезв и сосредоточен.
      Поджарый, накаченный, тугой пружиной «на взводе», он готов был в любую секунду  страшно распрямиться, взорваться, разорвать в клочья любого…  Спускаясь серпантином с горы он так гнал свой «Поларис», что камни  щебёнки секли придорожные кусты пулемётными очередями. Дикий азарт погони захватил и меня. Высунувшись на половину из окна автобуса, я в каком-то «гибельном восторге» орал и размахивал руками, как ненормальный, пугая овечек с добрыми  мордами и аборигенов.
     Давай Жора!
     Давай!!
     Но Жора о гибели не думал.

     Он был переполнен ненавистью к этому прыщу и жаждал мщения.
Вечер густел чернильной синевой. Включили фонари. Ни в одной из городских забегаловок девчонок не нашли. Осталась последняя – у канатной дороги. Если их там нет, молвил Георгий, значит укатили по военно-грузинскому тракту, и мы их не нагоним, ведь столько времени потеряли.
     Я скис.
     В клубах пыли  автобус резко тормознул у самых дверей популярного ресторана  «У канатки». Двери кабака тут же  распахнулись, как будто только нас и ждали, и оттуда… выпали наши пропавшие! Зарёванные, в чёрных подтёках «фирменной» краски для ресниц и тут же, через предусмотрительно распахнутую дверь,  шмыганули на заднее сиденье «ПАЗика».

 - Евгений Евгеньевич… дорогой… как мы рады… как боялись…
     Обнимая дурёх, я испытывал к ним почти отеческие чувства. Мешали пышные девичьи формы и перья. Краем глаза увидел, как в распахнутые двери выкатился лоснящийся от сытости и кира («выпивка» муз. сленг) лупатый.
     С застывшей улыбкой на лице.
     Мы блокировали его с двух сторон: Георгий слева, я справа. Прижатый автобусом к двери,  неповоротливый ловелас  мог ретироваться только кормой назад.
     Не успел.
     Я стоял и, распираемый эмоциями, не знал, с чего начать.

     Георгий знал и начал хлестать улыбающуюся рожу открытой ладонью. Пощёчины, одна за другой, отскакивали от литых щёк, как от мяча. Мордатый молчал и только под ударами шофёрской длани кивал своей директорской башкой.  Ни один из официантов, завсегдатаев и «гостей города», сгрудившихся в дверном проёме ресторации, не открыли и  рта, наблюдая за воспитательным процессом. И тут Георгий сделал то, чего не забуду по гроб жизни: резко откинув полу длинного и модного сюртука, он выхватил…  кавказский  кинжал, висящий в ножнах на наборном пояске и вложил в мою руку: «Зарежь его!!».

     Тут я обрушился в столбняк, а кабальеро на колени. Пока я хлопал глазами, наш водитель махнул рукой, развернулся и полез в автобус. Я с кинжалом потянулся за ним. Единственное, что я мог сказать в своё оправдание, что не могу резать человека при свидетелях. Георгий с пониманием принял у меня холодное оружие и завёл мотор.
      У- фф.
      В заднее окно автобуса я наблюдал за удаляющимися фигурами почти из известной немой сцены «Ревизора» - персонаж  на коленях и массовка. Но это был ещё не конец.
      Пока  вытирал девицам краску, сопли и слёзы с щёк они поведали, что  не виноваты, что только хотели  посмотреть… только попробовать… только познакомиться…
      А кто деньги платил?
      Тот и девушек танцевал!   
     «Динамо» на Кавказе не проходит.

       Впрочем, разборки  накануне ответственного выступления я делать не стал. И без того хватит эмоций.
     Долго плутали в поисках заправки. Наконец разрешили и эту проблему. Почти через час автобус остановился у развилки, ведущий к мотелю.  Георгий высадил нас прямо в вечер, благоухающий ароматами невиданных, диковинных в наших краях цветов. Тут не далеко, сказал он, дойдёте сами. Устал я от вас… И мы потопали.
     А у «Дарьяла» нас уже ждали.

     Прямо у ажурного мостика через пропасть красивым ранжиром наискосок выстроились три белых «Волги». Экипажи машин, человек восемь - как на параде все в чёрном, картинно выстроились двумя рядами – то ли уже «мочить»  нас, то ли  ещё только придержать, А в центре композиции… угадайте кто?  Правильно!  Кабальеро… лупатый.
- Девчонок пропустите, попросил я и подумал: ну всё, Женёк.
      Всё.

     Однако,  убивать сразу не стали, а прямо под руки, с Дон-Жуаном  во главе процессии, провели в совершенно пустой ресторан к роскошному, ломившемуся от яств и пития, столу. 
- По какому случаю банкет, пытаясь преодолеть мандраж («жуткое волнение» обыкн. сленг) молвил я, прокашлявшись.
     Жуан только улыбнулся и хлопнул в ладоши. Из-за колон, напугав меня до смерти, вырвалась целая орда мужчин с кинжалами за поясом и женщин в шальварах  и закружилась-завертелась в диком танце. Закружилось-завертелось и у меня в голове, совершенно деморализованного ураганным развитием событий и от первого огромного бокала «под шампанское» всклень налитого коньяком. Мы просидели  почти до утра,  не сказав друг другу ни слова. Несколько моих попыток уйти блокировались амбалами из охраны. Вежливо, но настойчиво.
 
     Сидели.
     Он не оправдывался, я не срамил.
     Просмотрели номера  художественной самодеятельности коллективов большей части республики.
     Много пили.
     Мало ели.
    Спасла меня  «комсомольская школа», где, как мы шутили тогда,  работают как дети, а пьют, как взрослые.
     Всё же он «вылетел в астрал» раньше меня, и бравые молодцы (такие классные мужики!) отнесли его в машину. Затем, на полном автопилоте покинул ристалище и я.
     Самостоятельно.
     Георгия я больше не видел.
     Выступление нашей команды было так себе.
     Об инциденте начальству не докладывал.
     Мужьям-офицерам тоже.