День восьмой. Хайроллер

 Хайроллер (от англ. High Roller) — игрок,
делающий большие ставки в игре.



– Я пью до дна! За тех, кто в море! За тех, кого любит волна!

– Петров… Ты пьян?

Я оглянулась на Виткин возглас и застыла. Петров шел посреди улицы и орал во всю свою, натренированную годами глотку. Из-под распахнутого пальто выглядывала явно не сегодня надетая рубашка, к тому же тоже расстёгнутая, да и заправленная в джинсы кое-как.

– Ты… Что с тобой, Глеб? – сорвалось у меня с языка и я даже качнулась в его сторону, но рука Андрея поймала, не дав сделать шаг.

– Со мной? – Он расхохотался и вдруг подпрыгнул вверх, уже в прыжке завопив, вторя Кипелову, - Я свободен!

Его отросшие за лето волосы, рассыпанные по плечам, явно давно не мытой гривой взвились вверх, вместе с руками, полами пальто и на миг показалось, что мы будем свидетельствовать о чуде вознесения, но взмах ресниц отсчитал срок чудес и Петров опустился на землю, разбрызгивая питерскую грязь.

– Однако… - Андрей отпустил мой локоть и кивнул Вовке. – Пойдем, поможем Глебушке обрести себя. Дамы, ваши билеты. Не стоит вам светиться рядом с этим свободным недоразумением. Встретимся в фойе.

Мужчины ушли, а мы отошли в сторону и закурили.

– Никогда не видела его таким. За двадцать лет ни разу. От чего он свободен? С Кирой он уже давно расстался… Ты? Ты дала ему отворот? И себе? Я же слышала тогда у нас. Он сказал, что больше не отпустит. А ты ушла. Одна ушла. Что за кошкин кардебалет? Поясни, я не понимаю.

– Не знаю, Вит. Не зна-ю. Не видела его с тех пор. Не видела. Не говорила. Не встречала. Я даже не мечтала больше о нем. Потому, что мечты – это подлый обман. Мечты. Надежды… Краплёные карты судьбы. Я на какой-то миг даже поверила, нет, я допустила возможность собственного счастья с ним. И даже этот допуск сделал меня счастливой на какое-то время. Это было здорово! И спасибо ему за возможность такого допуска.  Это было… - я споткнулась на слове, никак не сумев подобрать его на ходу, потом брякнула первое попавшееся, - забавно стать для кого-то самым важным на время. Или интересным? Да, пожалуй, вызвать в человеке такой интерес, что он отложил на время всё остальное. А время? Это тот промежуток пока тебя рассматривают в лупу, определяя и чем же ты отличаешься от других особей? А чтобы ты не ерзла под стеклом и не сбивала фокус тебя лучше усыпить. Словами. Лаской. Заботой. Чем еще? А влюбить в себя… - я сделала последнюю затяжку, втягивая ароматный дым в легкие и глядя, как тлеет сигарета в ускоренном режиме. Отщелкнула бычок и повернулась к подруге. – А потом демарш «Я свободен!». Объект исследования сметается с предметного столика и заменяется другим… объектом. Меня и так долго рассматривали в увеличительное стекло. – Я засмеялась. - Видимо отличия были не прогнозируемые. И опыты не давали стабильных результатов.

– Боже, что она несёт? Откуда столько слов заумных? Ах, ну да, ну да! Два верхних образования. Вумная она у нас. Дура. Петров кажется просто с ума сходит. Взяла бы и пожалела мужика… и себя, дуру заумную, за одно тоже. Пойдём что ли? А то сейчас назад припрутся и будет нам концерт, да не тот.


В фойе нас ждали. Явно издевающиеся над Петровым наши мужья и сам герой, приведенный в божеский вид. Под Вовкиным «по коньячку?» подвела жирную черту фыркнувшая Вита и мы ушли в партер искать свои места.  Свет плавно перешёл в тьму и на сцену вышли те, кого я давно уже считала друзьями. Макаревич толкнул короткую речёвку и понеслось. Мы остались с ним наедине. Я наклонилась вперед, оперев локти о спинку кресла, сидящего передо мной, совершенно не задумываясь о том, не причиняю ли я ему неудобства. Андрюха пел, картонные крылья любви кружили надо мной, творя ведомое только им. Я давно уже откинулась в кресле, закрыла глаза и слушала, как Андрей с друзьями поет обо мне, рассказывая мою историю просто и честно.  И кошка, мотнув хвостом напоследок ушла гулять сама по себе, а никто не заметил, как плачет ночами та, что идет по жизни смеясь… И я уже побыла той женщиной, что похожа на всех, которых ты когда-то любил…Маргулис вдруг прошептал мне прямо в душу «Одинокая птица, как могла ты среди них родиться?.. Не плачь обо мне. Я не стану прощаться» и что-то лопнуло во мне. «Так просто соврать, сказав что вернусь… Прости и прощай…. Прости и прощай… прости и прощай». Что-то ткнулось мне в руку, приводя в себя. Я открыла глаза и увидела пузатый коньячный бокал, настойчиво толкающий мою ладонь. Я разжала  пальцы и взяла его.

– Пей, Лиз, это тебе сейчас доктор прописал.

Я кивнула и сделала пару глотков, а Петров жестом фокусника, вытащил из рукава белую розу, а потом из кармана – конфетку. Развернул её и повторил:

– Пей, Лиз, пей. А теперь рот открой. – Он вложил мне в рот конфетку.

Удовлетворенно кивнул, - и начал стирать мокрые дорожки с моего лица, а потом перегнулся через меня и протянул почти пустой бокал Андрею и ухмыльнулся:

– Подержи, друг.

Андрей машинально взял бокал и качнул его в луче мечущегося по залу прожектора:

– Коньяк? С ума сошел? У неё аллергия!

– Не лечите, доктор, это виски. Лиза, ты готова?

Я кивнула, а потом всё-таки решила уточнить:

¬ К чему?

– Ко всему. Потанцуем?

И не дав мне ни секунды на размышления, поднял меня и вывел в проход, раскрутил  и пропустил под рукой. Андрей запел «Дай мне руку, душа моя». Глеб повел. Я снова поняла, что Макаревич опять как-то смог подслушать то, что в моей душе. Мои ноги писали восьмерки и обманные шаги. Я уткнулась взглядом в точку на груди Глеба, но он взял меня за подбородок, подняв голову и заставляя смотреть в глаза. «У меня хватит сил на двоих»... Музыка закончилась. Танец тоже. Макаревич явственно хмыкнул и сказал:

– Браво.

«Машина» играла «Ветер над городом». Глеб взял меня за руку и вывел из зала. Для нас концерт закончился.