Путь в ничто

Выйдя на посадочную платформу, она осторожно прощупала свой карман. Билет был при ней. Надя вздохнула с облегчением. Ей казалось, что именно этот маленький листок бумаги ее последняя надежда. Надежда на жизнь. До отправления поезда оставалось всего 20 минут. На улице шел дождь с раскатами грома. Свет молнии был виден где-то там, далеко. Однако гроза абсолютно ее не волновала. Казалось, если что-то и беспокоит её, так это её собственные мысли. И ни раскаты грома, ни вода стекающая, по уже полностью промокшим прядям волос, совершенно не занимали девушку.

Сами собой в её голове всплывали детские воспоминания. До 7 лет она жила с мамой в небольшом городке далеко за Уралом. Папу своего она никогда не видела. Он ушел от мамы, когда Надя ещё и родиться не успела.

Зато очень хорошо помнила бабушку. Эту тихую женщину, которая так ласково гладила ее по волосам, укладывая спать. Которая так тщательно расчесывала её волосы каждое утро, напевая песенки своей молодости.

И сейчас, больше всего на свете, Надя хотела увидеть ее. Она даже не знала, жива ли ещё ее бабушка. Они не общались с того момента, как её мама сильно поссорилась с бабушкой. Какая была причина, она не знает. Мама отказалась говорить с ней тогда на эту тему, и после никогда не упоминала.

После ссоры мама запретила ей общаться с бабушкой, а затем собрала вещи, и они уехали. Начали свою новую жизнь в Москве. И теперь, уезжая уже из Москвы, Надежда даже не попрощалась со своей мамой. Простит ли она ее? Это больше не имело значения.

Надежда задумчиво посмотрела на свою руку. Там было красное пятно, очень похожее на ожог. Сильный ожог. Только она знала, что все те многочисленные пятна, которыми было покрыто ее тело - это не ожоги. С ними врачи боролись уже второй год. Но рак кожи не хотел отступать.

Сегодня утром, врач наконец сообщила ей то, во что сама не хотела верить долгое время:

— Надежда Валерьевна, боюсь, медицина не в силах остановить прогрессирование заболевания. Мне очень жаль. Мы уже ничем не можем вам помочь…

Вспомнив об этом, у нее на глазах от злости и отчаяния снова появились слезы. Надя не могла смириться с тем, что сделать ничего нельзя.

Она вытерла мокрые щеки тыльной стороной ладони. Подъезжал поезд. Было время уезжать.

Надежда села на свое место. Путь был долгим. Ей бы лечь спать, но вот только сна не было совсем. Чтобы как-то отвлечься, она взяла в руки том Лермонтова. Его стихи всегда успокаивали ее.

— Вы так бледны. Вам плохо?

Только сейчас Надежда заметила, сидящего напротив мужчину. Он был не молод, наверное, ему где-то под пятьдесят. Усы и борода, уже почти полностью седые, были аккуратно подстрижены, видно, что за ними старательно ухаживают. Надежда вдруг подумала, что такой опрятный вид обычно у женатых мужчин.

— Нет, все в порядке, правда. Просто, наверное, я немного устала.

— Тогда, думаю, вам стоит прилечь. Далеко едете?

— До Иркутска.

— У вас там кто-нибудь живет?

— Да, родственники.

Она солгала, в Иркутске у нее никто не жил. Она лишь пересаживалась там. Куда она ехала? Она буквально сбежала с больницы на вокзал, не захватив с собой ничего. И теперь все, что у нее есть — это немного денег наличными, пробитый билет, паспорт и глупая надежда, что если она вернется туда, где ничего не знала о смерти, смерть и правда ее оставит.

Любой человек подумал бы, что это глупо. Любой, кто не знаком со страхом умереть. Почему-то она думала, что, если увидит бабушку, если она еще жива, рак уйдет от нее, уйдет насовсем.

— Возможно, я лезу не в свое дело, но три года назад у меня умерла жена. У нее был рак кожи. Мы с ней боролись до последнего, но… Это пятно, на вашей руке. Боюсь, я знаю, что оно значит. Мы с женой так не и смогли его преодолеть.— Тут он прервался, его лицо стало напряженным, а глаза странно заблестели. Мужчина посмотрел себе под ноги и, помолчав немного, продолжил — Она так старательно ухаживала за цветами на нашей даче, тогда я не понимал ее. А теперь я тоже их полюбил. Даже в последние дни, когда была очень слаба, не забывала про свои клумбы. Говорила, что это приносит краски в ее жизнь... Теперь я развожу цветы на нашей даче. — сказал, он, рассеянно проводя рукой по своей бороде — Возможно, это прозвучит глупо, но мне кажется, что так я чту ее память. — Его лицо растянулось во что-то, смутно напоминающее улыбку. — Когда она умерла я тоже сел в поезд. Сел, чтобы уехать. Как будто я бежал, бежал от смерти, что забрала мою жену. Я понимаю, почему вы едете. Просто так легче. Люди почему-то считают, что, когда бежишь, больше шансов спастись.

— Вы считаете, я поступаю безумно?

— Нет, я считаю, что вы поступаете так, как должны. Ведь самое главное для человека, это не терять свой огонек, надежду. Когда потеряна она, вы уже мертвец. А так… Так остается шанс пожить еще немного.