Осташковские смотрины

    «Волны лижут песок,
    Набегая на берег
    Жизни нашей кусок
    Утонул в Селигере…»
                Гимн волшебного озера.

            «Дорога без конца, дорога без начала и конца…» звучало, где-то далеко в динамиках нашего, почти беззвучно несущегося брутала-внедорожника. Выдающийся плод западного автопрома послушно пожирал километр за километром трассы, проложенной через дремучие леса,  раскрашенные сегодня немыслимыми красками осени – в деревах, придорожных цветах и павших листьях,  уже покорно ложащихся под колёса.

      Рассматривая  карту Селигера,  начинаешь понимать, почему  его берега  остановили быструю иноходь  коней многоплемённых захватчиков. Даже железо вермахта не осилило эти бесконечные озерца, заводи,  болотца и болотищи. Отчаянно гугукнув напоследок, с проклятиями унеслись эти своры  – туда, к  чертям собачьим -  в небытие, в Лету, оставив нам только красоту. Почти триста квадратных километров водной глади и ста шестидесяти островов. Красоту, утопившую и похоронившую здесь, пусть только на время, страшные  грехи человеческие – ненависть и рознь.
 
     Долго ли, коротко ли, но, почти через четыреста километров въехали мы в древний город Осташков.
      Древний по определению.
      Казалось, что некоторые места городка - (нас  убеждали, что это касается исключительно пригородов) - только-только покинули завоеватели, оставив после себя руины и пепелища брошенных  старинных зданий и храмов. Но, ощущение было такое, что захватчики не ушли, а растворились среди местных и продолжают своё чёрное дело.
      Так мне показалось.
 
      Самое поразительное, что эта безлюдность, заброшенность и запустение, щедро присыпанные осенним разноцветьем создают какую-то особенную сюрреалистическую картину старого  города. Да и сама  осень – цветное на чёрном - органично вписывалась в этот контекст, напоминая  нам о краткости земного бытия, приготавливая всему живому долгий зимний сон...  В общем, сплошной декаданс.

       И всё же один храм, вернее его «руины» я собрался было посетить, но на мой вопрос работает ли церковь, продавщица в небольшом магазинчике Осташкова обиженно поджав губы ответила: «Какая церковь? Это наш музей!»   
     Ну да. С сорванными крестами, проломанными куполами, обшарпанными стенами и вывалившимися кирпичами могут быть только наши музеи…   Мог бы и сам догадаться.
     Не пошёл я в музей. Не смог. Увы, сколько я повидал  таких, «культурно-исторических» руин. Но какое колоссальное ощущение причастности к этой культуре, к её «корневой» системе, к «русским гробам» испытываешь в бесчисленных монастырях, храмах,  мемориальных кладбищах Костромы, Суздаля, Владимира. Переяславля, Рязани и теперь ещё и  Осташкова!
 
      Озеро между тем ждало.
      Как будто замерло, так хотело «показаться».
      В невероятную гладь - почище зеркальной - вовсю смотрелись- прихорашивались, ожидая припозднившихся туристов, и стройняшки-берёзки, и «так себе», но, по-своему нарядные осинки, и даже «дубы-красавцы», нет-нет и заглядывали в чёрные омуты, да светлые, на чистом кварце  песка меляки, поправляя непослушную листву  своих королевских причёсок.
 
     Камыши, как по команде, резким порывом ветра в пояс кланялись-приветствовали нас: ну, сколько можно ждать, подходите-приплывайте наконец…  Густые заросли орешника – коротконогие – иззавидовались   высоченным ёлочкам-сосёночкам, которые всегда «в курсах – что, где, когда». Потому что заглядывали далеко,  в самую середину проток,  прозрачной нитью связавшие восемь жемчужин-озёр или плёсов, как их называют местые: Осташковский, Полновский, Березовский, Волоховщинский, Кравотынский, Сосницкий, Весецкий, Селижаровский.
 
   Наш коттедж на небольшой турбазе прямо в городской черте – ступенями спускался прямо к воде. А там уже бились за место, скандалили и голосили вовсю, прикормленные отдыхающими – серенькие, невзрачные в окраске уточки (девчата) и в разноцветном уборе провинциальных щеголей – селезни (пацаны).
 
     Не ожидая «милостей от природы» старший Мишаня  (зять) договорился  с местными насчёт лодки  с мотором и на следующее утро, на зорьке молодая поросль нашего клана рванула  добывать свежей рыбки.
     К слову, зорьки эти, как и закаты Селигера отдельная, не написанная ещё песня. Замечу только, что первые и последние  огненные протуберанцы солнца такой плазмой энергии наполняют твоё сердце, что, кажется хватит на три жизни. Вот этим Озеро было готово щедро делиться с нами.
     Но не более.

     И это, несмотря на то, что мы «гости дорогие», что в доску свои – с Волги, да к тому же с волшебной картой на которой корявым пальцем местный боцманюга с турбазы пометил «рыбные» места: «значить сразу у  Слободы, ловится огуль.  И, значить там же,  – плотва. И, значить – никому ни-ни, - не говори, там же и лещ берёт …».

      Интересный, колоритный тип, хотя  давно уже дед – всегда «под газом». В старом «тельнике» и мятой «боцманке-фураньке» - порождение «развитого» капитализма Осташковского розлива. Что не попроси – 100 рублей. Причём так, - лодка на целый день 2.500 р. Бензин отдельно. Мотор отдельно. Дальше  по прейскуранту:
- весла                -100 р.
- якорь                - 100 р.
- сидушка теплая               
- садок                - 100 р.
- подсачник                - 100 р.
- веревка длинная               
- верёвка короткая               
- ведро оцинкованное - всё по 100 р.               
- сланцы старые драные, кем-то забытые (не надо?)  - 100 р.

     Вот за все эти экзерсисы  над нашей психикой дед получил позывной - «Стольник». Но «убила» нас карта, которую втюхал молодёжи дед. Она находилась в небольшой книжице «В.Б.Озерянский Озеро Селигер. Библиотечка туриста-водника». – 32 с. Издательство «Физкультура и спорт» - 1987 г.
- «Карту верните», - напутствовал дед рыбаков.
- «Базару нет» - нашёлся Мишаня, - «сто рублей!»
 
      Как свидетельствовала молодежь - рыба в Озере есть. Лично видели. Я тоже читал, в вышеназванном справочнике, что её здесь – завались!
      Более  тридцати видов.
      Дочка с мужем сказывали, что наблюдали воочию, как водили хороводы и пели-булькали пузырями, дурачась вовсю над рыбаками постные плотва да уклейка.  Особенно старались «колхоз Мария Ивановна» - всякая шантрапень -  снетки да пескари.  Ершей  вообще в круг не пускали – вечно датая эта молодёжь набузит, нахамит фигуры перепутает – беда. За порядком следили пританцовывая, лещи, судаки да щуки.  Окуни - разбойники, как всегда «на подхвате». Подай – принеси. Уведи – приведи.
        С ними не забалуешь.

        Чуть выбился из круга и…  уже несёт одинокую чешуйку неспешным течением  в жуткую темень дна.
       И суд у  жирных,  огромных  лаптей-лещей короткий, -  чуть что не так и ты уже в цугундере, а там – здрасьте – сом Палач Палачыч…
     Только залетная троица язь, линь и карась игнорировали местных  «силовиков», им и московские не указ!

     Редкие гости в местных водах щёголи - сиг, голавль, жерех и чехонь – вот на кого бросается местная, прости господи, пелядь,  и такой же низкой социальной ответственности густера. И не дай вам Бог столкнуться с угрями. Вот уж у кого гибкий хребет – и вашим, и нашим. Окрутят, замутят и всё, ты уже на крючке…
     Вот на что можно насмотреться  на прозрачном, как «скло»  Селигере, даже не приняв «на грудь» традиционные  «пол банки»!

     Дети привезли улов –  одного окушка размером с пальчиковую батарейку и выпученными, безумными  очами, в которых навечно застыл вопрос: «Шо, съели?»

      Рядом на берегу крутился  боцман «Стольник» и, видимо желая как-то компенсировать рыбацкую нашу непруху, предложил угоститься  всемирно известной, местной «золотой» рыбкой – копчёной ряпушкой.
      Шестью  особями.
      По 100 р. штука, естественно.
      Рыбка и правда была хороша!

      Между тем, осень грела и радовала нас последним теплом почти целый день. Но вдруг, как будто за какую-то нашу провинность, резко всё изменилось. На бликующую солнцем, светом и теплом озёрную гладь нанесло влажной хмари и колючего, зябкого тумана, рвануло ледяным ветром, поднявшим приличную волну и озеро явило нам редкую, природно-неприглядную свою сторону.
     Вот уж, кто в пути – берегись.
     Но, как же хорошо, как уютно,  тепло и покойно было нам в арендованном домике, не на песке построенном, а на каменьях…