Самовар на Дороге жизни

    Как-то не было принято в семье рассказывать о трудных военных блокадных годах. Вокруг нас все семьи были такие. Но для нас, мальчишек послевоенной поры, не в диковинку было уважение и поклонение хлебу. Каждый оставшийся кусочек бережно убирался со стола, покрывался салфеткой и в хлебницу. А, еще у всех блокадников была понятная привычка запасать продукты: муку, крупы, соль.
    (Совсем не в тему. В детстве Иван Андреевич Крылов - наш создатель басен, пережил осаду Оренбурга - и у него на всю жизнь остался синдром "блокадника". Собирал и хранил долго крупы, кусочки хлеба, соль и т.д.)
     Из моих ранних воспоминаний осталось немного того, что  моя мама - Надежда Федоровна, рассказывала о войне. Нам часто показывают кадры кинохроники – как собирают танки, вытачивают мины, делают гранаты. А про то, как шили шинели, кроили гимнастерки, тачали сапоги, никто не пишет и кино не снимает. Но ведь без военной формы так же нет солдата, как и танка без пушки.
     До войны  мама училась и работала на швейной фабрике «Комсомолка», которая находилась на Кронверкском проспекте, шили там детскую одежду. Когда началась война, то пришел на фабрику специальный заказ Рабоче-Крестьянской Красной Армии –  шить шинели, гимнастерки, галифе. Надежда шила сначала петлицы, потам погоны на шинели и гимнастерки.
     Так уж получилось, что "Комсомолка" сразу же стала жить по законам военного времени. Оказалось, что кто-то другой может шить погоны и обметывать петли на шинелях, а Надежду, решили послать на курсы водителей. Мужчины ушли на фронт. Девчонками их заменяли, повсюду, где можно и где нельзя.
      Совсем короткий курс обучения был. За полдня показали, на что нажимать, чем крутить, да куда чурбаки бросать, чтобы ездить. Правилам и искусству вождения учили на приданом фабрике "самоварном вездеходе" – газогенераторном автомобиле, который про бензин даже и не слыхал: толкал его пар, а топливом были дрова. Задания поначалу были простенькие – готовую продукцию отвезти, сукно доставить, станочек в ремонт передать. Не застаивалась машина на месте, все время была в деле. Передвигалась сначала по фабричному двору, а потом и в по городу, нужда выгнала
       Кольцо вокруг города сжималось все сильней, и с каждым днем положение города все осложнялось и осложнялось. Пришла зима. Продуктов становилось все  меньше, топлива также стало не хватать. Перестало поступать электричество, без него фабрика работала с перебоями.
     Тогда, «самовар» вместе с Надеждой мобилизовали на «Дорогу жизни». Машин не хватало, даже такие автомобильные недомерки, ставились в колонны. Правда, толку от нее было – чуть, одна треть кузова занимали дрова – топливо. За Ладожским озером были склады и резервы того, чего не хватало городу. Нам в кино показывали, как мужчины-водители везли на полуторках из города жителей на Большую землю, а обратно хлеб, мясо, продукты. Но в кино колонна идет по колее, а в первые рейсы колеи не было, просто по бесснежному гладкому льду.   
    Мне   особенно запомнился ее рассказ о первом рейсе до Кабоны и тамошних складов, сооруженных на скорую руку, за пределами блокадного города.   Более других историй о возвращение в одиночку с грузом.
    Так уж получилась, что загружали её не в первую очередь, потому что груз был не самый важный, после того, как мука, мясо и масло были отправлены на полуторках и ЗиСах. В ее машину положили с верхом какие-то мешки, ящики, пакеты, укрыли брезентом, составили накладные, а пока грузили и капошились последние машины колонны ушли и осталась она одна. Не задумываясь последствиях пустилась в обратный путь.
    Когда на восточный берег ехала, так ориентиром был борт впереди идущей машины, да тёмный не запорошенный лед под колёсами. По сторонам смотреть и запоминать редкие ориентиры не было нужды. А в обратную дорогу она пустилась одна. Через полчаса стемнело и упал мрак, да такой, что не было видно низги.
   Фары считай не работали, по законам светомаскировки были оставлены только щелки, толку от которых было чуть. Дороги, как таковой ещё не было. Дорога отмечалась редкими вешками, да еще более редкими палатками с регулировщиками в так называемых пунктах аварийной остановки.
   Вот так в темноте под завывание ветра в ледяной темноте и двигалась почти наощупь. Страшно было не выполнить задание, провалиться под лед в разводья после бомбежки, а то и наехать и раздавить эту самую палатку с регулировщиками.
   Но самое ужасное было сбиться с пути и заехать в плен к немцам, которые стояли на южном берегу в Петрокрепости, всего-то в нескольких километрах. Вокруг ни огонька, ни звезд, ни Луны. Тьма непроглядная, хоть глаз коли.
   Машина не отапливались холод и ветер были  ее попутчиками, потому как по инструкции следовало ехать с открытой дверью.  Ехала и плутала, практически всю ночь, до места добралась, когда ее уже и не ждали. Тогда в первые рейсы много автомашин пропадало. Потом уже, можно сказать привыкла, но боялась каждого рейса.
    «Вот едешь на машине, кончаются дрова в печке, свернешь в сторону, мотор - заглушишь, набросаешь полешки, раскочегаришь. И снова за руль. Да наверх поглядывай, как бы самолеты не расстреляли». 
     Так и жила на казарменном положении, домой некогда было заглянуть, летело время, а в феврале 1942 года, забежала домой на минутку, с хлебом, да опоздала, прямо на руках у нее, умерла от голода ее мама, моя бабушка. Надежда  сама на саночках отвезла ее на Серафимовское кладбище, где   нашлось место в братской могиле неподалеку от церкви...
     Потом снова на Ладогу, и так до тех пор, "самовар" не сгорел. Однажды они вместе, с ним попали под обстрел в городе. Мама уцелела, "самовар" погиб.
     Зима показала, что городу катастрофически не хватает топлива, а если организовать добычу торфа, то торфяными брикетами можно "разбудить" электростанции. Набрали большой отряд девчонок, дали лопаты, поселили в бараках и организовали торфоразработки, в поселках Назия, Рахья, Ириновка.
    Об этих трудовых отрядах мало писали. Никакой романтики, условия почти каторжные: голод,грязь, комары, вода сверху и снизу, работа от темна,  до темна, но девчата самоотверженно работали и согревали город.
Мамин труд после войны был оценен наградами, званиями и льготами. Правительство города обеспечило достойную пенсию, и в отличие от многих пенсионеров она не ворчала и не сетовала, достойно несла свой возраст.
Вот на такую жестокую пору выпала мамина юность и самые лучшие годы. И хоть не любила она вспоминать и рассказывать про блокаду, про войну, но самые почитаемые праздники в нашей семье, всегда были День снятия блокады и День Победы.
 
Надежда Федоровна ушла в возрасте 93 лет, в 2014 году.