Василий свободный

/Юродивые ХХ века, гл.26/.


Эта порода ретива узнавать про чужую жизнь и ленива исправлять свою.
Св. Августин.

Разумеется, великий человек заметил возникновение мятежей от сытости не для того, чтобы начать умерщвлять собственную плоть. Она у него наоборот взыграла, поскольку многие пастыри наши издревле любят сребро и злато и украшение келейное, к подвластным зверообразны являются и сами в веселых домах и гостят и обнощевают, упивающися и объядающися, бесом вожделенным пьянством с женами пирующе… Не составлял исключения и ВВ. Попав в «царство осуществленной свободы», он переместился в театре жизни из последних рядов  (Оторван был половой мученик от гущи событий, словно Чернышевский в Вилюйске!), откуда "из-за непомерной дороговизны билетов" вынужден был созерцать выступление заморской плясуньи, в первые. Кто был ничем, тот стал всем. Ибо когда речь идет не о подвигах в животноводстве, люди этой породы предпочитают быть в первых рядах. Для этого ему пришлось продраться "сквозь бившуюся у кассы толпу" "плосковатых лиц", потомков монгольского нашествия. Бились они, естественно, не за то, чтобы сдать деньги побыстрее в помощь голодающим Поволжья.
Справедливости ради отметим, что, хотя ВВ и посетил выступления "два раза кряду", ему так и не удалось подобраться к приличной женщине ближе третьего ряда. Но и отсюда ему удалось разглядеть, что плясунья отрешилась от такого предрассудка, как нижнее белье, в чем раньше он не мог удостовериться, поскольку был подслеповат не только в политическом отношении. Плясунья была настолько скудно одета, что даже прижимистый ВВ не удержался, чтобы не помочь ей своим нетрудовым сребреником, причем даже не одним, а семью (треть месячного заработка служащего), и сразу же присвоил выступлению название "пляски невинности". Хотя обычно их именуют пляски плодородия.
Впершись в первые ряды, ВВ описывал увиденное для тех, кто продраться не смог, с добросовестностью, которую не каждый лазутчик проявляет при описании состояния войск противника. Прежде всего, ВВ отметил, что "вовсе не виделось тех дряхлых старичков с брюшком и отвисшей нижней губой, каких видишь на зрелищах с ожидающимся "обнажением". Кроме самого ВВ, естественно. В давке затоптали, наверное.
ВВ добросовестно доложил в Центр, что у плясуньи "лицо некрасивое", а «ноги и совсем нехороши" – "узловатые, худые". (С такими ногами только в КП путь). Только в отличие от журналистки из КП она "не скрыла некрасивости своих ног", поскольку умела заработать на их некрасивости больше, чем другие на красивости. ВВ пришел в восторг от того, что "может увидеть не только всю полную грудь ее, в полном очерке, но и темнеющий сквозь ткань сосок". Ибо при полном отсутствии, словно продовольствия у голодающих в Вятке, нижнего белья плясунья одевала еще и прозрачный "хитон, давая видеть всю красоту вообще".  Даже наш извращенный старикашка удивлялся извращенности положений тела плясуньи.
На примере Василия Васильевича ясно виден прогресс человечества: теперь человеку нет необходимости покупать неимоверно дорогие билеты, поскольку темнеющий сквозь ткань сосок можно увидеть на улице совершенно бесплатно.
Вообще говоря, Святое Писание требует вырвать глаз, если он соблазняет. Причем не ближнему, а себе. Василий Богослов готов был вооружить этот глаз подзорной трубой, чтобы лучше был виден соблазн. Увы! Человек этой породы способен вырвать себе глаз только для того, чтобы не видеть, чего не хочет видеть начальство.
При виде ВВ и лампы, изображавшей Солнце, плясунья приходит в такой восторг, "что начинает скакать навстречу лучам, … вскидывая высоко ноги, точно и ими хочет захватить луч в самое существо свое…", словно журналистка указание главного редактора. "И бедра, очень красивые, обнажались во всю полноту свою почти до крупа". Еще большее впечатление произвело данное событие на самого ВВ. Он, правда, не воскликнул вслед за Суворовым: "Господа офицеры, какой восторг!" Тем более что Александр Васильевич сказал это по другому поводу. И не начал скакать, но зато у него случилось очередное литературно-философское прозрение, которое трудно отличить от литературно-философского затемнения. Он счел свержение одежды равноапостольным свержению "к чертовой матери всех этих Чернышевских и Добролюбовых".
Наш консерватор начал мыслить весьма революционно, открывая эпоху безопасного секса и безопасных революций: "… того, что можно назвать великой революцией, движущейся от Китая до Пиренеев…," – восторгался ВВ, революцией мобилизованный и призванный. Той самой революцией, которая может «мертвых сражаться поднять», не говоря уже про все остальное. (Как учит КП, "свобода приходит нагая", поскольку с населения последние портки сняли). Столь сильное впечатление, произведенное на ВВ, можно понять: дело происходило в те давнопрошедшие времена, когда женщина была скрыта от нескромных взоров корсетами и платьями до полу. Которые, правда, приносили ту пользу обществу, что позволяли развить воображение. Хотя, как показывает печальный пример ВВ, не всегда в нужном направлении.

/Продолжение следует/.