Скрипка страдивари

«…А вы ноктюрн сыграть смогли бы
на флейте водосточных труб?...»

Владимир Маяковский



Примерно такой вопрос возник, когда я неожиданно оказался владельцем скрипки Страдивари. Если учесть то состояние, в котором она попала в мои руки, то формулировка «…владельцем скрипки Страдивари» звучит избыточно сильно. Не буду, однако, на этом заострять ваше внимание, а изложу эту историю в той последовательности, в которой она складывалась.
 
Лето 1943 года. День в день со сдачей последнего экзамена в 15-й Харьковской специальной артиллерийской школе в далеком городе Лениногорске, что в Восточном Казахстане, я был призван в Красную Армию и направлен для учебы в Рязанское артиллерийское училище. По специализации училище, наряду с огневиками и управленцами огнем, готовило топографов и звукометристов. На мою долю выпало стать фотограмметристом – выпускником фотограмметрического взвода, подготовившего единственный выпуск в течение четырех лет Великой Отечественной войны. По распределению попал на 4-й Украинский фронт, где был назначен начальником фотослужбы 3-го воздухоплавательного Свирского ордена Красной Звезды дивизиона аэростатов артиллерийского наблюдения. Работа оказалась совсем не такой, как я себе представлял. По молодости лет, конечно, суетился, старался что-то сделать для уже близкой Победы, но, к сожалению, мое умение работать с фотоснимком как с высокоинформативным документом в тех динамичных боевых условиях оказалось невостребованным. Единственный положительный балл мне был начислен за трофеи в виде очень нужных нам фотоматериалов – фотопленки и фотобумаги, которые я вместе с фотолаборантом  вынес во время пожара со склада в городе Ратибор. На мое счастье, в часть вернулся бывший начальник фотослужбы. Он был хорошим фотографом-портретистом и поэтому всюду оказывался нужным человеком. За полмесяца до окончания войны я с начальственной должности был назначен, как и положено, командиром аэростатного взвода, чему был несказанно рад, да еще и осчастливил засидевшегося на взводе старшего лейтенанта. Тут уж я вложил всю свою нерастраченную энергию в боевой клич: «Даешь Победу!» Как бы то ни было, но две фронтовые медали: «За боевые заслуги» и чехословацкая «За храбрость» – явились свидетельством неуемного желания внести свой вклад в дело Победы.

Войну наша часть закончила на дальних подступах к Праге, но в Чехословакии мы долго не задержались. Уже в начале июля прибыли к месту постоянной дислокации в небольшой западно-украинский городок Трембовля. Местность эта с давних пор называлась Галицией. Именно в этих краях произошел знаменитый Брусиловский прорыв во время Первой мировой войны. Небольшой речкой Гнезна Трембовля делится примерно на две равные части. Наш военный городок был размещен в левобережной части недалеко от костела. Казарма – сильно разрушенное трехэтажное здание. Потребовалось приложить много усилий, чтобы обеспечить  нормальные условия размещения в этом здании личного состава и управления части.  Солдаты, истосковавшиеся по мирному труду за время войны, быстро справились со всем ремонтом. В одном крыле здания сохранилась небольшая квартира, в которой проживали две сестры: младшая – смешливая, привлекательная щебетунья лет тридцати, и старшая – замкнутая и по виду несколько суровая женщина неопределенного возраста. На долю моего взвода выпало задание переселить эту семью в небольшой отдельный домик, расположенный недалеко от нашего военного городка. Как оказалось впоследствии, эти две сестры вместе со мной стали главными действующими лицами истории со скрипкой Страдивари.
Возведя крышу над головой, приступили к заселению помещений, в том числе к размещению ценного имущества, требующего для его сохранности поддержания постоянства температуры хранения. Вот тут-то очередь и дошла до трофейных фотоматериалов. В горячке пожара мы брали все, что имело маркировку, относящуюся к фотографии. В спокойной обстановке выяснилось: примерно две трети имеют срок годности близкий к истечению или просроченный. Кроме того, часть материалов предназначалась для использования в рентгенографии. Тот же заместитель командира по вооружению и на этот раз принял простое, но мудрое решение. Все трофейные фотоматериалы с истекающим и истекшим сроком хранения «деприватизировать» и возвратить тому, кто их добыл. Снова приличная гора этих материалов дополнительным грузом повисла на мне. Фотоматериалы, относящиеся к рентгенографии, мгновенно, с большой благодарностью и обещанием лечить нас от любых хвороб, забрали медики городской поликлиники. Часть проблемы успешно решена. Что делать с остальными материалами? Я знал, что в городе есть фотоателье. Заглянул туда и, о диво! Заведующая фотоателье – наша знакомая, младшая из сестер-«новоселок». Зовут ее Фрима. Я предложил ей безвозмездно взять у меня фотоматериалы. Радости Фримы не было предела. За свою бескорыстную услугу был приглашен в дом на чай. Чаевничание в милой женской компании мне понравилось. Впоследствии я несколько раз заглядывал к сестрам на огонек. Из общения в домашней обстановке узнал некоторые подробности их личной жизни. Фрима до войны имела небольшой фотосалон, сестра ее Наташа – профессиональный музыкант – скрипачка театрального оркестра в Тернополе. Во время войны Фрима кое-как перебивалась случайными заработками и сама толком не может объяснить, как выжила в той сложной жизненной обстановке. Наташа была в эвакуации в Новосибирске. Сейчас они заняты оформлением документов на отъезд в Польшу, где живут близкие родственники. Процедура эта длительная и хлопотная, но они люди терпеливые. Во время моего пребывания у них они музицировали. Оказывается, Фрима тоже хорошо владеет инструментом. Их дуэт был сыгранным и очень красиво звучал.

Я жил недалеко от сестер в частном доме пожилой польской пары. Однажды дождливым осенним вечером хозяева пригласили меня, как выразилась хозяйка, «повечерять» с ними. По разнообразию еды на столе и поведению хозяев понял, что они заранее готовились к этой встрече. После того, как были оценены кулинарные достоинства приготовленной хозяйкой еды, приступили к деловой части нашей встречи. Они рассказали мне, что у них в доме, на протяжении двух последних лет войны и до настоящего времени, хранится очень ценная скрипка Страдивари. Инструмент до войны являлся собственностью оперного театра города Львова. Люди, ответственные за сохранность этой скрипки, сделали все возможное, чтобы она не попала в Германию. Скрипка долго переходила из рук в руки. Уже только одно подозрение, что у человека может храниться эта скрипка, грозило ему путевкой в концентрационный лагерь. К хозяевам дома она попала совершенно случайно. Человек, отдавший ее, погиб. Хранение скрипки представляло большие трудности и держало их в постоянном нервном и физическом напряжении. В доме у них часто квартировали немецкие офицеры, которые бесцеремонно, как собственную, брали любую приглянувшуюся им вещь. Попадись офицерам на глаза эта скрипка – и ее хранителям обеспечена прямая дорога в газовую камеру. Пришлось хранить скрипку в мешке и прятать ее на чердаке вместе с отжившими свой век вещами и утварью. Эта скрипка предназначалась их единственному сыну. Во время войны сын служил в Войске Польском и погиб близко к ее окончанию. Они больше не хотят связывать свою судьбу с этой скрипкой. В нашей стране их ничто не удерживает. Все близкие  люди живут в Польше. Пользуясь предоставленной возможностью, они оформляют документы на отъезд туда. Просто так выбросить скрипку на свалку им не хочется: уж очень много сил и здоровья отняло у них ее хранение. Увезти ее с собой тоже нельзя: на границе заработаешь столько хлопот, что не разберешься до конца жизни. Они знают, что я бываю в гостях у их соседки скрипачки, и, посоветовавшись, решили подарить мне эту скрипку. Считают, что, при желании, я смогу восстановить ее звучание и научиться на ней играть. Вот уж недаром говорят, что добрыми намерениями вымощена дорога в ад. Я с благодарностью принял их подарок и пообещал, что постараюсь сделать все от меня зависящее, чтобы выполнить их пожелания. В своей комнате внимательно рассмотрел полученный мною дар. Скрипка не имела футляра, а была помещена в мешок из плотной ткани типа плащевки. Когда я извлек из мешка все детали, принадлежащие этой скрипке, мой энтузиазм в части возможности восстановления ее звучания упал до нулевой отметки. Годы подпольной жизни печальным образом отразились на этом хрупком произведении гениального человеческого творчества. Она буквально рассыпалась на составные части. Даже ее «душа» не удержалась на своем месте. Общее впечатление от вида этой скрипки в моем сознании не ассоциировалось с той большой ценностью, которую, по словам моих хозяев, она представляла. В то же время ее принадлежность к высокородному  семейству скрипок Страдивари подтверждалась знаком на внутренней поверхности нижней деки.
На очередной встрече с Фримой и Наташей я показал им подарок и рассказал все подробности этого события. Сестры подтвердили высокое происхождение этой скрипки и ее большую ценность в исправном состоянии. Одновременно обе выразили сомнение в возможности восстановления ее звучания. Непредсказуемое влияние на возможное звучание скрипки могли оказать трещинки на ее нижней деке. После долгого обсуждения неожиданно возникших моих  проблем они все же решили привести полученный мною подарок в рабочее состояние. Наметили нечто вроде плана работ и обеспечения их необходимыми материалами.
Молодой офицер в звании младший лейтенант и по должности командир взвода воинской части – далеко не та фигура, которой можно без ущерба для службы заниматься делами искусства. Высокое искусство требует сосредоточения на нем всех творческих сил и большого расхода времени. Такими возможностями я не располагал. Так, вскоре после получения подарка со взводом я был отправлен на лесозаготовки. Много времени отняла командировка по обеспечению выборов в Верховный Совет СССР в феврале 1946 года. И все же медленно, с перерывами и остановками, с разочарованиями и надеждами, работа по восстановлению скрипки продолжалась. Сестры в нашей команде были прорабами и поставщиками нужных материалов. С большой настойчивостью и увлеченностью они вовлекали меня в работу со скрипкой даже тогда, когда дело у меня шло медленно, а служба требовала моего присутствия в части. Иногда хотелось бросить все, но данное обещание вернуть скрипке звучание удерживало меня от такого крайнего шага. В середине апреля все намеченные работы были закончены. Наташа отрегулировала натяжение струн и в качестве ее совместного с Фримой сюрприза вручила мне смычок. В подаренной мне скрипке такого предмета не было. Провел смычком по струнам – и у меня перехватило дыхание. С удивлением посмотрел на сестер! Возможно ли это – скрипка звучит! Радостное возбуждение, слезы на глазах сопровождали извлеченные из нее звуки. После взаимных поздравлений я попросил сестер что-нибудь исполнить дуэтом с привлечением нашей общей скрипки, что они с удовольствием и сделали. На «нашей» скрипке играла Наташа. Через полгода после вручения мне скрипки Страдивари уже я пригласил своих квартирных хозяев отметить восстановление ее звучания и «повечерять» с творцами этого чуда. Это был замечательный вечер! В словах и в музыке звучали печаль и боль о войне и невосполнимых  потерях, о торжестве мужества и славе победителей, о надеждах на будущее. Первая часть обещания – восстановить звучание скрипки – была выполнена. Наступила очередь реализовать вторую часть этого обещания – попытаться научиться на ней играть.

В народе говорят: попытка не пытка. Это действительно так, если к ней психологически готов. В моем случае было больше сомнений, чем уверенности. И вот теперь, когда скрипка обрела голос, встал вопрос, используя добрую волю моих милых дам, попробовать реализовать вторую часть данного обещания – научиться играть на инструменте. Соблазн был велик, но я понимал, что это только соблазн. Совсем скоро, буквально через несколько месяцев, моя богемная жизнь в высоком искусстве кончится так же внезапно, как и началась. А пока я с благодарностью согласился быть послушным и исключительно хорошим учеником игры на скрипке у  старшей из сестер – Наташи. Учеба была трудной и нерегулярной. Я не был прилежным учеником, каким обещал быть. Причин тому было много, и главная из них – мой ненормированный по времени рабочий день. Моя воинская часть была частью постоянной высокой боевой готовности. Прошедшее увольнение из армии солдат старших возрастов и пополнение подразделений молодыми бойцами, не подготовленными к выполнению служебных обязанностей, требовало от меня дополнительного расхода сил и времени на их обучение. Свободного времени оставалось очень мало. В начале июня убыли в Польшу дарители скрипки. Мне пришлось искать новое место жительства. Помогли товарищи. Как ни странно, но и в этих крайне неблагоприятных условиях мое обучение понемногу продвигалось вперед. Мой музыкальный репертуар был очень скромным – вальс «Дунайские волны». Я все увереннее и увереннее исполнял его. Почему для первого исполнения был выбран вальс «Дунайские волны», сказать не могу. В моей памяти это осталось белым пятном. Подошло время отъезда моих дорогих товарищей по восстановлению голоса скрипки и учителей игры на ней. Это было грустное расставание – навсегда. Наши добрые сочувственные и уважительные отношения теперь оставались лишь достоянием нашей души и памяти.

После окончания войны прошло уже больше года. Остались лишь единичные офицеры, не побывавшие в отпуске. В их  числе был и я. Что делать со скрипкой? С отъездом дарителей обрубились концы ее связей с прежними владельцами. Моя богемная жизнь в Трембовле пока не заинтересовала сотрудников «СмерШ», но это не исключалось. Лучшим выходом из создавшегося положения было увезти скрипку в родительский дом. Пусть она там отлежится. Мысль хорошая, но в то же время сложность поездки с несколькими пересадками с высокой долей вероятности гарантировала, что я привезу домой одни щепки от этого хрупкого создания. Хороший скрипач, заслуживший доверие играть на скрипке Страдивари, обращается с ней примерно так, как сказано у Владимира Маяковского в «Стихах о советском паспорте»: «берет – как бомбу, берет – как ежа, как бритву обоюдоострую, берет, как гремучую, в двадцать жал змею двухметроворостую». А теперь представьте меня, мечущегося в бушующей толпе и кричащего:
– Пропустите, у меня в мешке гремучая, в двадцать жал, змея двухметроворостая!
А мне презрительно:
– Да пошел ты!..
И это не в агоре или в концертном зале, а на Тернопольском пересадочном вокзале. А что будет в Киеве? Этот вариант отпадает, равно как и вариант – оставить кому-нибудь из сослуживцев на хранение. Не хочу никого подводить. В сопровождении двух ассистентов москвичей – метеорологов: старшего лейтенанта Александра Соколова (впоследствии  физика-атомщика) и младшего лейтенанта Юрия Белоусова (впоследствии полковника, доктора военных наук) торжественно несу дорогую мою, бесценную скрипку Страдивари в комиссионный магазин. Через пять минут она уже на витрине, а еще через небольшой промежуток времени, в сопровождении тех же ассистентов, получаю приличную по тем временам сумму. Так решительно и бесповоротно закончился очередной этап жизни одной из скрипок Страдивари, законным владельцем которой я был девять месяцев.

Прошло три года. Часть, в которой я служил, была передислоцирована из Прикарпатского военного округа в Закавказский. Я подал рапорт и необходимые документы для поступления в военную академию. Летом 1948 года был вызван в Тбилиси на сборы для сдачи вступительных экзаменов. Первый экзамен – сочинение – сдан. От остальных был освобожден как окончивший среднюю школу с отличием. Со своей группой прохожу медицинскую комиссию. Время, когда группа занята учебными делами, у меня свободно. Большую часть этого времени я провожу в читальном зале библиотеки окружного дома офицеров. В журнале «Огонек» разгадываю кроссворд. Напротив меня – крупный, интеллигентного вида мужчина, примерно лет пятидесяти. Спрашивает:
– Любите разгадывать кроссворды?
– Люблю.
– Такое-то слово разгадали?
– Да.
Спрашиваю несколько слов у него. Разговорились. Мой собеседник – Илья Ильич Арбатов, главный режиссер московской оперетты, гастролирующей в настоящее время в Тбилиси. К фамилии и должности пристраивается длинный перечень титулов – с первого раза не усвоить. Соответственно рассказываю о себе, о своем желании поступить в военную академию. Его очень удивило название моей воинской части – воздухоплавательная. Впервые слышит такое. Ввожу в курс дела. Рассказываю, как попал на фронт и конкретно в эту часть, о службе в Западной Украине, о передислокации части в Закавказский военный округ, о наших мытарствах по военным гарнизонам Закавказья. Между прочим, рассказал о том, как стал владельцем скрипки Страдивари и как нерачительно распорядился этим сокровищем. Илья Ильич был удивлен, что скрипка обрела голос после столь разрушительной для такого инструмента подпольной жизни. Увлекшись разговором, он чуть не опоздал на репетицию. Попросил меня сопровождать его. Посмотрев немного театральную кухню, я понял, что мешаю, и решил уйти. Илья Ильич пригласил меня вечером прийти посмотреть «Веселую вдову» Легара. Это был прекрасный, незабываемый вечер, тем более, что число посещений театра в моей жизни исчислялось величиной в пределах счета пальцев одной руки. На следующий день, во время нашей новой встречи, Илья Ильич предложил мне пойти в гости к его другу Вано Мурадели.
– Кстати, – заметил он, – там будет наш общий друг – Арам Хачатурян.
Уже одно перечисление этих имен, внесших заметный вклад в мировую музыкальную культуру, у простого человека вызывает душевный трепет. В нынешнее время таких людей принято называть национальным достоянием. Тогда же все было проще: известный всей стране такой-то композитор или писатель. От предложения Ильи Ильича не отказываюсь, робею, но иду. Хозяин радушно нас встретил. И Мурадели, и Хачатурян уже наслышаны о чудаковатом лейтенанте-воздухоплавателе. Начались расспросы. Повторяю вчерашний  рассказ  о том,  как  попал   в эту необычную воинскую часть, о службе в ней во время войны и после ее окончания. Попросили подробно рассказать, как в мои руки попала скрипка Страдивари и все, что касалось ее дальнейшей судьбы. Их, как и Илью Ильича, очень удивило, что скрипка обрела голос после столь неблагоприятных условий хранения. Рассказывая о своей богемной жизни, я как-то незаметно для себя лишился той робости, с которой пришел в этот дом, и постепенно стал «раздуваться» от величия своих музыкальных успехов. Потеряв всякую скромность, я по-есенински… «одуревши в доску» неудержимо покатился в музыкальную пропасть, спев этим выдающимся деятелям культуры сначала арию Индийского гостя, а потом и Варяжского. Бедный Римский-Корсаков! Если бы он знал, что я сделал с этими уважаемыми людьми! Помню, когда я только начал свое пение, мой тезка Вано Мурадели решил подыграть мне. Куда там! Его способностей не хватило, чтобы сопровождать мою интерпретацию арии. Он в беспомощности опустил свои руки, сначала задумчиво слушал, а потом разразился неудержимым смехом. Остальные слушатели тоже были «восхищены» моей трактовкой этих арий. Я совершенно потерял контроль над своими действиями. Как будто какое-то наваждение толкало меня от одного безумия к другому. На прощание мне сказали, что в жизни никогда так от души не смеялись, как в этот день, слушая мое пение. На следующий день моя командировка кончилась. Я тепло простился с Ильей Ильичом Арбатовым. Прощаясь с ним, я прощался и со своими воспоминаниями о печальной судьбе одной из скрипок Страдивари, временным владельцем которой на ее жизненном пути оказался я.
И.П.Пинцов, январь 2014 год.