Я вспоминаю Миигаик

         
Смотрю назад сквозь призму лет прошедших.
Живущих вспоминаю и ушедших…
Так много прожито.… Но мне не надоело
Шагать по жизни радостно и смело.
Я всех благодарю, кто встретился в пути:
И тех, кто помогал учиться и расти,
И тех, кто преподал суровые уроки.
Всё к лучшему. Всему приходят сроки.
Наверное, пора мне камни собирать.
Чтоб не забыто было, написать
О том, что помню, что происходило,
О тех, кого любила, не любила…
И растревоженную память успокоить,
О чём-то рассказать, а что-то позабыть.
Лишь светлое разумно долго помнить –
Другое следует осмыслить и простить.

Девчонка юная (Случайно? Не бывает
Случайного на Матушке Земле)
Пришла давно когда-то в МИИГАиК
И дом второй приобрела себе.
Училась, а потом сама учила…
Два раза я на годы уходила,
Но возвращалась с радостью опять.
И это было надо, чтоб понять
Своё предназначенье и судьбу –
Родней, чем МИИГАиК не найду
Я места на Земле для творческой работы.
И нету для меня важней заботы –
Студентам юным знания дарить
И видеть в их глазах (конечно не у всех)
Свет понимания…. Вот и успех…

Благодарю я от души за счастье
          Друзей, коллег – без вас могла пропасть я.


                СТУДЕНТКА  МИИГАиК

        1954 год.   Я окончила  среднюю  школу  № 1  в городе Солнечногорске.
Тогда  я была не Ириной Александровной Артамоновой, а Ирой Кузнецовой.
Почти  все  отличники  из  нашей  школы обычно дружно поступали  в МЭИ.
Я была там весной на дне открытых дверей. Хороший институт. Мне многое
там понравилось, но хотелось чего-то другого.
        Я  подала  документы  в  МИФИ.  В  каждом институте свои порядки.  В МИФИ собеседование для медалистов было практически экзаменом.
        Мне в приёмной комиссии сказали –  придите через два дня и подготовьтесь сразу по математике и физике. В день собеседования я обнаружила свою фамилию в списке, отвечающих по физике. Вместе с большой группой таких же, как я абитуриентов, вошла в мрачноватую аудиторию. Строгая, стройная женщина средних лет раздала нам вопросы и минут через 30 стала по списку вызывать отвечать. Я получила три балла. Впрочем, ни одна из девочек, а их было мало, не получила больше.  Расстроилась, забрала свои документы и поехала домой.
          Дома я стала листать справочник для поступающих в ВУЗы. И, о чудо, я нашла нечто необыкновенное – МИИГАиК, факультет Аэрофотогеодезии.
Это вам не МЭИ. АЭРО! Мы, наверное, будем летать? И от Ленинградского вокзала близко…
         На другой день я приехала в МИИГАиК. Мне очень понравилось красивое старинное здание, широкая лестница с красным ковром (он тогда там лежал), актовый зал с колоннами, высокими окнами, лепниной на потолке и т.д. В приёмной комиссии сказали – приходите на собеседование завтра. А что готовить? Да ничего. Я обрадовалась.
        Пришла на собеседование. Нас, абитуриентов, по одному приглашали войти в большую красивую комнату. (Сейчас там наш музей). Я вошла…
В комнате за длинным столом сидели седые солидные мужчина, но лица у них были добрые. Мне предложили сесть, спросили: кто у меня папа, кто мама, куда я уже подавала документы, не убегу ли я из института? Я ответила на все вопросы. Мне сказали – подождите час, вам выдадут справку о зачислении. Я погуляла по близлежащим улицам, по саду им. Баумана, посидела в скверике у полуразрушенной (тогда) церкви. Вернулась в институт и получила документ о зачислении в МИИГАиК.
         Я никогда не пожалела о том, что связала свою жизнь с моим родным институтом (теперь – университетом).
         1-ое сентября 1954-го года – первый день моей студенческой жизни. Всё так не похоже на школу: лекции и практические занятия отдельно. Самая первая лекция была у нас по геодезии, которую читал нам на 1-ом курсе сам Александр Степанович Чеботарев. Нам, семнадцатилетним, он казался очень стареньким (ему, думаю, было тогда меньше лет, чем мне сейчас). Среднего роста, подвижный, он быстро писал на доске формулы, давал к ним чёткие пояснения. Это было в 9-том кабинете. Я в школе любила математику и, в том числе, геометрию. Мне понравилась лекция, было всё интересно и понятно. В дальнейшем и геодезия и другие предметы, связанные с математикой, мне давались очень легко.
          Высшую математику на 1-ом и на 2-ом курсах нам читал Николай Владимирович Андриевский, невысокий, полноватый, круглолицый – он был просто влюблён в свою науку.
          Не помню, два семестра первого курса или только второй семестр,   Владимир Владимирович Пиотровский  читал нам курс геоморфологии. Очень интересная наука. Потом, летом, была ещё более интересная практика.
          В те времена в институте проводились удивительные вечера отдыха, на которых обычно присутствовали и студенты и преподаватели. Эти вечера славились по всей Москве и студенты других ВУЗов, особенно соседних, старались попасть к нам на вечер. Кроме праздничных вечеров (новогодний, ноябрьский, первомайский), раз в год каждый факультет, их было четыре, организовывал свой вечер, на который приглашались все. Всегда была прекрасная самодеятельность, капустники – МИИГАиК всегда славился талантами. Был у нас один из лучших в Москве студенческий джаз. А какие    были танцы! Вечера проходили в нашем актовом зале (сейчас там читальный зал). Актовый зал был проходной, в полутора метрах от закрытой теперь двери была сцена с занавесом и кулисами – всё, как полагается. Читальный зал был тогда на первом этаже, где сейчас книгохранилище и библиотека. Уродливого прохода на первом этаже не было – была открытая арка и из неё второй вход в институт. Вместо 102-ой аудитории бала раздевалка.      
         С 2-го по 4-ый курс я занималась в хореографическом кружке два раза
в неделю по два часа. Руководила кружком пожилая, как нам тогда казалось, балерина (ей было лет 40, и она была очень симпатичной). Занятия проходили в правом подвале старого корпуса (других корпусов ещё не было). Там потом сделали компаратор и несколько аудиторий. Тогда только начали приводить  подвал в порядок, ремонтировать. В первой же  отделанной комнате оборудовали танцкласс, поставили рояль, сделали балетный станок. Мы делали разминку у станка, а потом разучивали танцы и классические, и народные. На вечерах, на институтской сцене, мы с удовольствием и с большим успехом демонстрировали свои достижения. Нам брали на прокат красивые костюмы для танцев. Переодевались мы в комнате комитета комсомола (там сейчас одна из комнат кафедры геодезии). Переодеваться приходилось по много раз, но мы успевали и побаловаться  –  звонили по телефону куда надо и не надо, домашний телефон был тогда не у каждого.
      В те времена занятия в МИИГАиК проходили чётко в две смены. В 8-00 звенел первый звонок, и начиналась первая пара (два раза по 50 минут с 10-ти минутным перерывом). Вторая пара начиналась в 10-00, третья – в 12-00 и т.д. Последняя пара заканчивалась в 21-50. Первые, вторые и третьи курсы занимались в первую смену – с 08-00 до 13-50, старшие курсы – во вторую, с 14-00 и порой до 21-50.
     На первом курсе у нас все шесть дней учебной недели было по три пары. Большинство студентов младших курсов после занятий оставались до вечера в институте (до 19 – 20 ч.). Мы обедали в столовой, она была тогда там, где сейчас «Репрография». Стандартный обед стоил 3 – 4 рубля (стипендия на первом курсе была 220 рублей), когда было очень туго с деньгами – брали две порции винегрета и компот, хлеб стоял на столах. После обеда шли или в чертёжный зал (первокурсники), или в девятый кабинет.  У большинства из нас не было чертёжных инструментов и приспособлений необходимого качества для выполнения заданий по топографическому черчению, да и тушь требовалась не покупная, а особая, натёртая из китайских палочек в особых стеклянных тушницах на воде. Всё это нам давали под залог студенческого билета. С 14-00 часть чертёжного зала предоставлялась первокурсникам, т.к. во вторую смену там занимались только студенты картфака. Кроме того, всегда можно было проконсультироваться у преподавателя. 9-ый кабинет с 14-00 и до 20-00 всегда был полностью предоставлен для выполнения самостоятельных (домашних) вычислительных работ. По геодезии нам приходилось очень много считать. Тогда ещё не было компьютеров.  Все расчёты делались с помощью деревянных счёт (знают ли теперь молодые люди, что это такое?), арифмометров «Феликс» (это механическое, весом 3 – 4 кг, устройство, которое позволяло умножать и делить многозначные числа). и 7 – 8-значных таблиц значений тригонометрических функций и таблиц логарифмов (толстые книги большого формата). Всё это, также, выдавалось студентам под залог билета. Насколько я помню, в девятом кабинете был обычно вечером дежурный преподаватель, у которого можно было что-то и спросить. В девятый кабинет приходили заниматься студенты с 1-го по 3-ий курс. Иногда не хватало места и вместе с «Феликсом» уходили в актовый зал. Устав от вычислений, студенты порой дурачились – соревновались, кто быстрее крутит ручку бедного «Феликса». Вот уж грохот стоял – на весь институт.       
     Я успешно окончила 1-ый курс. Единственным моим огорчением было то, что я так и не сумела сдать на 5-ку дифференцированный зачёт по черчению (топографическому). Все остальные предметы мне давались очень легко
     После 1-го курса была наша первая летняя, полевая, учебная практика. Эта  практика проводилась в Чеховском районе Московской области. Полигон (база практик) находился в 30 – 40-ка минутах ходьбы по лесной тропинке от платформы Луч рядом с деревней Манушкино. Он и сейчас там. На полигоне 
из-за его не большого размера невозможно было разместить всех студентов,
ведь одновременно учебную практику проходили почти все студенты 1-го,  2-го и 3-го курсов. Нас селили в окрестных деревнях в радиусе около 7-ми километров от полигона. Обычно в одной деревне жили студенты одной группы (иногда – двух). Для каждой бригады институт снимал маленькую комнатку в деревенском доме. Смешанных бригад на 1-ых и 2-ых курсах не было – или мальчики, или девочка. Моя бригада состояла из 5-ти человек: Женя Поварухина (бригадир), Ира Торопкина, Наташа Блиндерова, я и Рая 
Диденко. Нашу группу (АФ-1-2) поселили в деревне Крюково, которая располагалась на двух берегах речки Лопасня, (мы в ней потом купались)  в 3-х км от платформы Луч, по другую от полигона сторону железной дороги. Там же жила группа студентов 2-го курса ГФ.
     Через речку был очень интересный пешеходный мост – он как-то висел, на тросах и его можно было раскачивать, как качели (что мы и делали). Нам привезли на грузовой машине с полигона геодезические инструменты и ватные матрасы (постельное бельё и, кажется, подушки были из дома). Эти матрасы, когда мы их на ночь расстилали рядком на полу, занимали почти всю нашу комнатку; на день мы их складывали стопочкой, покрывали одеялом и получался диванчик, на котором сидели. Кроме матрасов, в нашей комнате  стоял в углу не большой стол, на котором можно было (с трудом) чертить, и один стул; на одной из стен были вбиты гвоздики, на которые мы вешали свою одежду. В соответствии с договором, хозяйка дома вечером и утром ставила нам на стол кипящий самовар, кроме того за небольшую плату она варила к обеду из наших продуктов нам кашу и щи или борщ ( тогда они продавались в стеклянных банках готовые, надо было только добавить воду и прокипятить). Мы по субботам после 4-х часов дня (старались сбежать и раньше) уезжали домой, а возвращались рано утром в понедельник, шли по лесу 3-и км с тяжёлыми рюкзаками. Везли мы продукты на неделю: щи-борщи в банках, икру «заморскую» кабачковую и баклажанную, чай, сахар, брикеты сухого киселя; везли майонез, он был только одного сорта в баночках по 200г, сливочное масло в полулитровых банках (что бы можно было залить водой из колодца и спустить в подпол – холодильников в деревне не было, да и в Москве не у всех они были), крупы. Хлеб мы покупали в деревенском магазине. На завтрак и ужин чаще всего каждая из нас заваривала в своей кружке кисель; мазали на хлеб сливочное масло, а на него икру. После еды пили чай. В первый день после первого приёма пищи бригадир предложила, что бы у нас каждый день был дежурный, который  бы мыл за всеми посуду и подметал пол. Но никто не захотел дежурить и от этой идеи нам пришлось отказалась. После каждой еды мы дружно выходили на крылечко и каждый мыл свою кружечку и мисочку. Пол подметали, когда приспичит, но сильно грязью не зарастали.   Если мы уходили в поле на целый день (иногда было надо), брали с собой буханку чёрного хлеба и банку майонеза, а воду пили из колодцев. Спартанский образ жизни и простая пища нам, очевидно, шли на пользу. Никто не болел. Работали много, но иногда выбирались вечерком на прогулку, а то и на деревенские танцы.      
     Практика по геодезии начиналась в середине июня, сразу после экзаменов, заканчивалась в первых числах августа и делилась на два этапа. Первая часть включала в себя теодолитный ход длиной два километра (точность – 1:2000), тахеометрическую съёмку в масштабе 1:2000 с точек теодолитного хода и нивелирные работы: ход технического нивелирования с разбивкой пикетажа, поперечников и кривых, а так же отдельное задание по детальной разбивке кривой каким то сложным методом.  Я уже забыла, как он назывался, но помню, что мы с этим заданием мучались целый день – с утра и до темноты.
Вторым этапом практики была мензульная съёмка в масштабе 1: 10000 на чистой основе с подготовкой аналитическим методом высотно-плановой опоры. Площадь съёмки 1,5 кв.км. – на плане это прямоугольник 10 ; 15 см, а на местности – 1000 ; 15000 метров. 
     Бригада наша работала дружно. Бригадир (Женя Поварухина) пришла в МИИГАиК после топотехникума, да и я легко всё схватывала. Когда мы закончили измерение углов на точках теодолитного хода и подсчитали угловую невязку, оказалось, что она значительно больше допуска. Мы огорчились и испугались, а что, если только  у нас не получилось, и над нами будут подсмеиваться, тем более что бригада Вити Лаврухина утром уже хвалилась, что у них всё сошлось. На другой день, рано утром, что бы никто не видел, мы побежали перемерять углы. Каково же было наше удивление (и, даже, радость), когда мы обнаружили, что хвастуны тоже перемеряют углы. Кстати, мы не нашли ошибок в своих измерениях, мы просто в первый раз ошиблись в подсчётах.
     Теодолитный ход мы прокладывали (в большей его части) вдоль большого оврага и пересекал его. Закончив прокладку хода, увязав его и вычислив координаты всех точек хода, мы приступили к тахеометрической съёмке. Ох и намучились мы с нашим оврагом и в поле, и в камералке –  при накладке точек и рисовке горизонталей! Мне он даже снился! Этот овраг снимали все  пять бригад нашей второй группы. Каждая бригада прокладывала свой ход, но съёмочные точки располагались на расстоянии нескольких метров друг от друга. И при нивелировании мы тоже пересекали этот овраг. Когда мы со всем этим, наконец, справились и получили одобрение преподавателя (нами руководил почасовик, и я его потом, кажется, не встречала), мы всей группой
устроили на поле у оврага танцы под патефон при луне (прихватив с собой, конечно, кое-что из еды и несколько бутылок вина).   
     Вторая половина геодезической практики (мензульная съёмка) была, мне кажется, спокойней. Возможно, мы просто втянулись в работу. Одевались мы на практике очень просто. В основном носили сатиновые шаровары (длинные или короткие – по погоде), майки, клетчатые ковбойки с длинным рукавом, кеды, сандалии. Наверное, у нас были и тёплые вещи, но я, почему-то, не запомнила плохой погоды. В то лето вошли в моду ситцевые сарафаны и открытые платья. Наташа Блиндерова умела шить и щеголяла  в своих ситцевых нарядах на зависть всем девочкам.
       Наш преподаватель очень пугал нас зачётом. На зачёт мы всей группой, со всеми своими материалами и во главе с руководителем пошли куда-то в другую деревню к строгому старшему преподавателю. Боялись ужасно. Но всё оказалось не так уж и страшно. По крайней мере, материалы нашей бригады были оценены на хорошо и всем членам бригады, мне кажется,
поставили по четвёрке. Мы вернулись довольные в свою деревню. Надо было ждать несколько часов, пока приедет с полигона машина за инструментами и матрасами. Мы дружно загрузили в авоськи стеклянные (грязные) банки из под борщей, икры, масла и побежали на речку их мыть. Сдав чистые банки, мы на полученные деньги купили в том же магазина печенье, конфеты, бутылку вина и в тесном кругу, бригадой, отметили успешное окончание своей самой первой практики.
       В августе была полевая практика по геоморфологии сразу у всех групп Аэрофака (их было три). Руководил практикой Пиотровский. Сначала мы на три дня поехали на речку Волгушу. Ехали на пригородном поезде до станции Турист, потом шли пешком примерно пять километров до деревни Парамоново. На краю деревни стоял огромный сарай для сена. В середине сарая были большие ворота, туда, наверное, трактор въезжал, когда привозил сено. Слева и справа было сложено сено значительно выше человеческого роста. Крыша была выше сена более, чем на полтора метра – я могла стоять там не пригибаясь. Вот на этом сене, конечно не раздеваясь, завернувшись в привезённые из дома тоненькие байковые одеяла (другие тяжело нести), и положив голову на рюкзак, мы и спали две ночи. Девочки налево, мальчики направо, а, может быть, наоборот – не помню. Умывались мы по утрам  у колодца. Хозяйка ближайшего дома два – три раза в день кипятила нам для чая воду, кажется, мы что то варили на костре, вечером пекли картошку.  Речка Волгуша промыла себе очень большую и глубокую долину.  Местами берега её были почти отвесны и, кое-где, хорошо  видны слои различных пород (обнажения). Вот мы два с половиной дня и ходили по этой долине, описывали её строение в разных местах, делали описания и даже зарисовки обнажений, определяли породы, что-то замеряли рулеткой. Места там удивительно красивые…    
        При возвращении в Москву у нас случилась маленькая неприятность. Почему-то преподавателей с нами уже не было. Перед приходом поезда, если я не ошибаюсь, там тогда ещё ходили поезда на паровозной тяге, возник спор – брать или не брать билеты. У кого-то не было денег, кто-то просто не хотел брать билет. В результате победили сторонники безбилетного проезда для всех (казалось стыдным не подчиниться решению большинства). Сели в поезд, заняли два вагона. Ехали весело: шутили, разговаривали, пели песни. Не за долго до прибытия в Москву пошли контролеры. Билетов ни у кого нет, штраф платить не хотим. Контролёры вызвали свою милицию и на вокзале наши вагоны оцепили. Многие мальчишки повыскакивали в окна и сумели убежать (но не все). Всех остальных под охраной милиции отвели в какой-то маленький дворик и заперли. Через какое-то время с нас стали требовать штраф. На полный штраф денег ни у кого не было. Тогда стали спрашивать телефоны родителей – мол, будем звонить, пусть приезжают, платят штраф и забирают своих чад. Домашние телефоны были лишь не у многих. Кое-кто  вообще жил в общежитии. Дело затягивалось. Тогда стали нам предлагать заплатить один штраф на двоих. Все мы уже очень устали. Темнело.  У кого были хоть какие деньги, начали соглашаться. И мы с Шурой Бурмистровой наскребли на этот штраф и с облегчением поехали домой. Говорили, что потом брали штраф один на троих, ну а тех, у кого совсем не было денег, в конце концов, тоже отпустили. Правда, в институт всё-таки нажаловались, и осенью нам декан выговаривал по отцовски.
       Все годы моего студенчества деканом Аэрофака был Александр Иванович Сухов – удивительно хороший, добрый человек, он любил нас – студентов как своих детей. Я писала под его руководством диплом. Позднее, в конце 1966 года я пришла к нему в аспирантки. Александр Иванович заведовал кафедрой организации и планирования картографо-геодезического производства с момента её создания в 1951-ом  году и до осени 1967 года. К сожалению, в начале осени 1967 года он тяжело заболел, и вскоре его не стало. Ему было тогда всего 60 лет. Спасибо Вам, Александр Иванович, за то, что Вы встретились мне на моём жизненном пути.
       Уже без ночёвок мы ездили осматривать Подольские карьера, что-то изучали в Горках Ленинских и осматривали долину Москва реки, кажется, в Коломенском. Вообще, все эти поездки были очень интересны и полезны: налюбовались красотой подмосковной природы, сдружились всем курсом.
        На 2-ом курсе уже не было топографического черчения, физики, химии, начертательной и проективной геометрии. Зато появились новые предметы: фотограмметрия, аэрофотография, аэрофотосъёмка с аэронавигацией, способ наименьших квадратов.
        Фотограмметрию мы изучали четыре семестра (2-ой и 3-ий курсы).  Читал нам её Николай Яковлевич Бобир. Практические занятия вели в разное время: Михаил Иванович Буров, Геннадий Дмитриевич Федорук, Пётр Павлович Гончаров – они были тогда совсем молодыми. После 3-его курса была полевая учебная практика по фотограмметрии.
        Лекции по аэрофотографии читал Виктор Яковлевич Михайлов. На практических занятиях мы занимались сенситометрией, но больше всего нам нравилась практическая фотография. Нам на несколько человек выдавали фотоаппарат, мы бегали по институту (и, даже, надев пальто, по двору института) и фотографировали друг друга и что вздумается. Потом мы сами проявляли плёнки и печатали снимки, сколько хотели. Было интересно и весело.   
        Аэрофотосъёмку и аэронавигацию нам читали с начала 2-го до конца
4-го курса, сначала Александр Игнатьевич Шершень, а когда его неожиданно не стало – Ян Львович Зиман. 
        Способ наименьших квадратов (теория математической обработки геодезических измерений) – сложная дисциплина. Читал нам её Василий Дмитриевич Большаков. Приходилось выполнять огромные объёмы вычислений только с помощью тех же счёт и «Феликс», что и по геодезии и в том же девятом кабинете. Для записи вычислений такого типа использовали тогда специальную вычислительную бумагу – листы размером примерно 55;40 см, разлинованные в особую, удлиненную клетку. Я не знаю, есть ли сейчас такая бумага? Наверное, нет, т.к. технология уравнивания теперь совсем другая. Но в 1963 году с начала года по апрель я работала руководителем группы топографов в зимней гравиметрической партии, в Прибалтике, которая выполняла полумиллигальную съёмку уклонений силы тяжести. Район работ был заболочен, поэтому работали по снегу и льду. В моём подчинении было шесть техников-топографов (рабочие и две грузовые машины), которые ежедневно выезжали на объект выполняли по 5 – 10 км нивелирования гравиметрического профиля. Густота съёмочных точек была – две точки на 1 кв.км. за топографами шли наблюдатели гравиметристы.   
В мои обязанности входило: проектирование и рекогносцировка сети технического нивелирования, организация топоработ и, главное, увязка, т.е. уравнивание всей сети. Я склеивала в длинные полотна по пять и более листов вычислительной бумаги и с помощью счёт и арифмометра, вручную производила уравнивание. Это было что-то! Но Большакова я вспоминала с благодарностью – у меня всё получалось.
       Геодезию на 2-ом курсе нам читала Валерия Георгиевна Селиханович. Она была строгим преподавателем, но очень, как-то по матерински, любила студентов. И мы её любили.
       Учиться в МИИГАиКе было интересно. Каждый год появлялись новые предметы, каждое лето новые практики.
        На 4-ом – 5-ом курсах читал нам стереофотограмметрию Алексей Степанович Скиридов – уникальная личность, талантливейший учёный и преподаватель. Читал он лекции великолепно, были у него свои приёмы. Например: Скиридов мог во время лекции вызвать к доске невнимательного студента и довольно сурово доказать тому, что он напрасно отвлекается на посторонние вещи. Очень любил Алексей Степанович называть латинские буквы ласковыми именами, так со вкусом говорил: «Каппочка», «Альфочка». Он был артистичен и похож на гордого орла, я им восхищалась.
        Училась я очень легко и с удовольствием. Но были и огорчения.
        На 4-ом курсе учились во вторую смену, с 2-ух часов дня. А мне было жалко бросать занятия хореографией. И так получилось, что я, как та стрекоза, проплясала почти все лекции Зимана. По чужим лекциям я не сумела достаточно хорошо подготовиться и отвечала на экзамене так себе. Мне показалось, что Ян Львович поставил мне в зачётку «хор», ну большего я и не заслуживала. Следующим был экзамен по стереофотограмметрии.  Я подготовилась и хорошо отвечала на все основные и дополнительные вопросы. Мне опять показалось, что мне ставят «хор». Я огорчилась, но Скиридов, это Скиридов, он не щедр на оценки. Выхожу из аудитории с открытой зачёткой. «Что поставил?» –  «хор». Кто-то заглянул через моё плечо в зачётку и удивился: «Ты зачем врёшь, у тебя же отлично?». Смотрю, и правда – «отл», а выше – «удочка». Вот так. Мама иногда позволяла себе заглянуть потихоньку в мою зачётку. Потом говорила: «Я думала, что ты соврала». Ну, пошла я к Яну Львовичу, договорилась о пересдаче и после сессии перездала на 5, посидев перед этим пару дней за учебниками.
        Высшую геодезию нам читал Багратуни и хорошо читал. Я хорошо подготовилась к экзамену. За редким исключением, я всегда хорошо готовилась и никогда не пользовалась шпаргалками – и стыдно было и необходимости не было, легко запоминала тексты с формулами и их выводами. Отвечала хорошо и была очень удивлена, когда мне поставили «хор», а отвечавшему передо мной мальчику – «отл», хотя он, знаю, пользовался шпаргалкой и отвечал с запинками. Потом мне сказали, что Багратуни девочкам пятёрок не ставит. Но я была очень огорчена и обижена, и не скоро поняла, что это глупо и по детски – каждый имеет право на маленькие (и большие) слабости.
     Вторая учебная практика…. Она проводилась в те же сроки, что и первая. Группе АФ-2-2 выпало жить и проходить практику в деревне Сенино.
       Эта деревня находилась в 8-ми км от пл. Луч. Надо было пройти через деревню Кулаково, перейти Симферопольское шоссе и ещё 4-е км. По субботам мы выходили на шоссе, бесстрашно голосовали и ехали в Москву на попутке, это стоило тогда 5 рублей с человека. Руководил нами преподаватель кафедры геодезии Теймурлы (забыла его имя и отчество). В нашей бригаде на этот раз было четыре человека: Женя Поварухина (бригадир), Ира Торопкина, Шура Бурмистрова и я. Так же, как и на 1-ом курсе, мы жили в крошечной комнатке и спали на таких же матрасах. У хозяйки дома был маленький ребёнок и больной, пьющий муж. Она отказалась нам готовить обеды и мы, как умели, готовили сами. Иногда ходили за грибами и варили грибной суп. Хозяин был контужен на фронте, у него была глубокая вмятина на виске. Когда он напивался, было страшно. Он брал топор и гонялся за женой – та хватала ребёнка и пряталась. Не редко это происходило  ночью. Хозяин с топором ни один раз врывался к нам и считал нас – нет ли лишней, т.е. его жены. Мы звонили в милицию, но там сказали, что он ещё никого не убил, вот, если убьёт, милиция приедет. Мы пожаловались ребятам из нашей группы. Как-то, когда наш хозяин опять буянил, пришли Витя Лаврухин, Дима Соболев и еще человек пять. Они велели нам уйти подальше от дома. Уж что там было, нам так и не сказали, но больше по ночам нас ни кто не считал. 
       В программе практики были следующие работы: комбинированная мензульная съёмка – 1,5 кв. дм на плане, но в масштабе 1:25000,  2 км нивелирования 3-го класса и 2 км полигонометрии 3-его класса, если не ошибаюсь. Со съёмкой и нивелированием мы довольно легко справились, а вот с полигонометрией намучились, и не потому, что трудно, а потому, что приходилось переносить неподъёмные тяжести – линии мерили тогда инварными проволоками, натягивали их 10-ти килограммовыми гирями, да еще подставляли под них какие-то штативчики с подушечками, штук пять. Все это и еще теодолит, нивелир, два штатива, две рейки и зонт надо было нести четырём совсем не  высоким и не очень спортивным девочкам. Я  не понимаю, как мы все это смогли?  И ещё хватало сил по вечерам на танцы в клуб бегать.
       После 3-его курса учебные практики были очень разнообразны и интересны: по высшей геодезии, по астрономии, по фотограмметрии и по аэрофотосъёмке – самая интересная. Несколько дней мы, бригада девочек, та же, что и на 2-ом курсе, жили в маленькой палатке рядом с высоким (25-30 м) сигналом, который стоял посреди поля (не помню название сигнала). Там мы выполняли программы триангуляционных наблюдений 2-го и 3-его классов. После того как руководитель принял нашу работу, мы перебрались на полигон. За одно утро наша теперь уже смешанная и большая бригада (8 человек) успешно справилась с нивелирным ходом 11-го класса. Коля Сурков наблюдал, я вела журнал, реечники, мерщики расстояний с лентой, ответственные за костыли (или башмаки?) бегали бегом. Посчитали и обрадовались – всё в допуске. Потом два дня отдыхали, домой съездили. Практика по астрономии тоже проходила на полигоне. Мы что-то наблюдали днём, что-то ночью, слушали какие-то сигнала (Аэрофак!) и каким-то образом, всё-таки, сдали зачёт. Потом, на производстве, мне однажды пришлось определять азимут по солнышку (иначе я не могла задать направление профиля)  –  получилось!   
        На практике по фотограмметрии мы жили в Новосёлках. Справились с дешифрированием аэроснимков, а вот с фототеодолитной съёмкой не заладилось. Что-то мы со съёмочными точками напутали, попробовали подогнать, но Михаил Иванович Буров вывел нас на чистую воду. В конце концов, всё обошлось и, в целом за практику, мы получили  «хор».
        Конечно, самой замечательной практикой на аэрофаке была практика по аэрофотосъёмке.  По очереди каждая из 3-х групп уезжала на 20-ать дней на Украину в г. Сумы. Мы летали! У нас были штурманские полёты, когда мы сами прокладывали заданный курс в небе; полеты, когда мы сами, от начала до конца делали аэросъёмку – сами проектировали, делали все необходимые расчёты, сами выполняли съёмку, сами проявляли, печатали снимки, делали (монтировали) фотопланы. Правда, в первый раз у нас получились вместо плана «великолепные штаны», как сказал нам Евгений Петрович Аржанов.
         Город Сумы очень красивый. Через город протекал Псёл – дивная река. Вечерами луна купалась в реке, днём в её водах отражались зелёные берега, живые тогда, не закованные в бетон. Ходили гулять берегом Псёла, купались и катались на лодках.
         Все девочки группы: Лена Соловьёва, Оля Киселёва, Ира Якунина, Ира Торопкина, Женя Поварухина, Наташа Блиндерова, Шура Бурмистрова и я жили вместе у одной хозяйки в светлой комнате большого частного дома за глухим забором. При доме был сад. Хозяйка часто угощала нас яблоками, сливами – мы ели очень много фруктов, т.к. и на рынке их покупали, они там стоили дёшево. Единственно, что омрачало нашу жизнь – злой хозяйский петух, т.к. удобства были во дворе.   
         Великолепная была практика. Единственно о чём мы сожалели, что для нашей группы время этой практики совпало с тем временем, когда в Москве проходил Всемирный Фестиваль молодёжи и студентов – шёл 1957 год.
        Весной 1958 года, на 4-ом курсе, нас распределяли на производственную
практику. Мне хотелось поехать подальше – посмотреть мир. В заявках сибирских предприятий было оговорено, что им нужны только мужчины. Самым дальним местом практики, где не было этой досадной оговорки, был Самарканд (база топоотряда Ташкентского предприятия). Я записалась туда.
И вот, в первой половине июня  пять девочек: я, Женя Поварухина, Ира Торопкина и Таня Русланова с Ниной Миловидовой из другой группы сели в плацкартный вагон и отправились в Самарканд. Ехали около четырёх суток. Было весело и интересно. Вместе с попутчиками, такими же, как и мы, студентами, пели песни, смотрели в окна на бескрайние леса и степи, разговаривали.
      Начальник Самаркандского топоотряда (тогда отрядами называли экспедиции) пришёл в ужас, когда увидел пять девиц из Москвы – все его полевые партии работали в пустыне или в высокогорье Тянь-Шаня. В конце концов, он решил, что в горах нам будет лучше. А пока руководство думало, мы два дня гуляли по древнему городу, любовались его красотами: посетили медресе Улугбека, храм Бибиханум, усыпальницу Тамерлана и т.д.
      Нас всех направили  в топографическую партию, база которой была в горном населённом пункте Янгибазар. Мы добирались туда почти двое суток. Вечером сели в поезд до Андижана. Ехали в «общем» вагоне (других билетов не достали) почти сутки. В восемь часов вечера вышли на вокзальную площадь Андижана. Надо было теперь ехать в Джалал-Абад, но оказалось, что последний автобус ушёл ещё два часа назад, следующий - утром. Не долго думая, на вокзальной площади мы договорились с водителем грузовой машины и вместе с тремя попутчицами забрались в кузов. Ехали ночью по горной дороге. Светила луна. Мы пели новую песню «Подмосковные вечера». Нам и в голову не приходило бояться. Где-то в три – четыре часа ночи водитель высадил нас около маленького аэровокзала на окраине Джалал-Абада, т.к. дальше нам 
предстояло лететь около часа на маленьком десятиместном самолёте в Янгибазар. Самолет летал один раз в сутки в середине дня. Мы со своими рюкзаками зашли в зал ожидания и улеглись на продавленные диваны, но буквально, через несколько минут, явился сторож с ружьём и выгнал нас на улицу, сказав, что до шести утра зал ожидания закрыт. На узенькой садовой
скамеечке, прижавшись, друг к другу – мы находились ночью в горах – скоротали время до утра, и все-таки улеглись спать на эти диваны. В час дня сели в самолёт и полетели. Самолёт сел на травяном поле в двух километрах от населённого пункта, между гор, в долине реки Чаткал. Нас встречали на машине. Привезли на базу, напоили чаем со свежим хлебом и сгущенкой, дали раскладушки и спальные мешки, мы счастливые легли среди дня спать 
и проспали до следующего утра.
         Янгибазар – большой киргизский кишлак, районный центр с почтой, магазином, клубом, чайханой, расположен менее, чем в ста километрах от Ташкента, но дороги на Ташкент нет, есть только дорога на Наманган.
        Три дня мы жили на базе партии. Прошли инструктаж по технике безопасности; нас учили печь хлеб в земляной печке (на всякий случай), учили ездить верхом (производственная необходимость). Когда меня первый раз посадили на лошадь, и она пошла, мне стало очень страшно. Я ехала по кишлаку и думала, только бы никто не напугал лошадь, что бы она не перешла на рысь, но, к счастью, всё обошлось. Потом я научилась скакать на лошади и рысью (очень трясёт), и галопом, если позволяла тропа. Хорошо.   
        Партия, на базу которой мы приехали, выполняла высотно-плановую привязку аэрофотоснимков для создания карты стереофотограмметрическим методом. Нам выдали спальные мешки, вкладыши в них и спецодежду: брезентовые костюмы, рабочие ботинки, телогрейки и распределили нас по бригадам. Кстати, у меня возникла сложность с ботинками – я носила обувь 34-го размера, а  ботинки были не меньше 38-го. Мне приходилось надевать ботинки на портянки и, в первый день поля я так стёрла ноги (все ступни в кровь), что больше недели практически не могла ходить. К тому времени, когда я встала на ноги, где-то  все-таки нашли и привезли мне ботинки 36-го размера. Я надевала их на два толстых носка. В горах было очень много змей и в московских кедах ходить было опасно.
       Таня и Нина поехали в бригады, которые расположены ниже по течению реки Чаткал, остальные – выше по течению. Мы выехали верхом небольшой группой во главе с начальником партии, с нами были и вьючные лошади – везли в бригады продукты и овес для лошадей. Ира и Женя остались в бригадах, палатки которых стояли маленьким лагерем в десяти (примерно) километрах от базы, там, где Чаткал имел широкую долину и растекался на несколько проток разной величины. Потом девочки научились ловить в ближайшей протоке на перемёт рыбу – «Маринку», которая похожа на форель, и угощали нас, когда мы останавливались у них, приезжая по делам на базу.
       Я, начальник партии и рабочий с вьючной лошадью проехали долиной  ещё километров 10 – 12 и свернули на горную тропу после  маленького кишлака, расположенного на разных берегах реки. Тропа поднималась вверх зигзагами. Через некоторое время мы выехали на пологое, заросшее высокой травой плато. Кое-где были видны группы деревьев. Потом я узнала, что это яблоневые рощицы. Подъехали к горному ручью, который протекал среди больших камней в густых зарослях кустов и низких деревьев. Ехали вдоль ручья с пол часа и спешились у большой, 10-ти местной солдатской палатки. Здесь я прожила почти до конца сентября.
       В бригаде, кроме меня, было ещё четыре человека: бригадир Гена, недавний выпускник семипалатинского техникума, Юра – практикант того же техникума, бородатый рабочий Зураб – узбек, лет 35-ти и повар, лет 50-ти, как его звали – не помню. Для меня поставили на самом берегу ручья привезённую начальником партии крошечную одноместную палатку. У неё было дно и двойная застежка входа. В палатку поставили раскладушку, рядом с которой я положила свой рюкзак – ничего больше в ней поместиться не могло. У меня был привезённый из дома маленький механический фонарь – жужжалка и небольшая финка, не помню, откуда (может, начальник партии дал). И то, и другое я, укладываясь спать, клала рядом с собой в спальный мешок. Ручей громко журчал, и в этих звуках мерещилась угроза – с ножом было спокойней. Гена с Юрой всё просились ко мне в палатку, пугали, что меня киргизы украдут. Я показала им нож, они отстали. У нас установились добрые товарищеские отношения.
       С другого берега ручья, я перебиралась туда, прыгая с камня на камень, было хорошо видно поднимавшиеся в нескольких километрах от нас горы, на вершинах которых лежал снег. В ущелье между двумя ближними горами был ледник, именно из-под него вытекал наш ручей. Я по утрам мылась ледяной водой из ручья, спрятавшись за кусты, а когда была возможность, грела на костре ведро воды и мыла волосы, у меня тогда были толстые косы до пояса.   
      В начале у бригады была только одна лошадь. Мы отправились пешком на привязку; теодолит и  штатив положили на вьючное седло. Вот тогда у меня и получилась неприятность с ногами. Уже на подходе к первому опознаку мне было больно идти. Когда мы поднялись на гору, где был второй опознак, я села на камень, сняла ботинки, увидела окровавленные портянки, носки и сказала, что дальше не пойду. Увидев мои ступни, ребята испугались, из аптечки достали бинт, как-то замотали мне ноги бинтами, окровавленными портянками, взгромоздили меня на вьючное седло, инструменты оставили на ОП и все двинулись к палаткам.
       Тогда же я поняла, что пить воду из каждого ручья на маршруте в жару нельзя, чем больше пьёшь, тем сильнее мучает жажда и тяжелей идти. Надо в завтрак выпить пару кружек горячего чая, перетерпеть первое желание пить и дальше всё будет хорошо и легко. Мне пригодилось это потом.
       Ноги, на удивление быстро, зажили, лошадей нам добавили, ботинки  поменьше привезли. Всё наладилось, пошла работа. Время от времени ребята уезжали наблюдать дальние ОП на два-три дня. Ночевали без палатки, Гена с Юрой в одном мешке, Зураб, завернувшись в край кошмы. Меня не брали в такие маршруты. Я оставалась с поваром. Гуляла по горам. Иногда за 7 км ходила в гости в соседнюю бригаду, там была повариха Нина, чуть старше меня, и я с ней немного дружила. Гена с удовольствием использовал эти мои прогулки для обмена нужной информацией со своим коллегой – бригадиром соседей. Их палатки стояли на другом берегу Чаткала, рядом с кишлаком, мимо которого проходила тропа в Янгибазар. Река Чаткал не широкая (20-30м), но очень бурная. Между двумя частями  кишлака была сооружена переправа через реку. Метрах в пяти от крутых берегов были забетонированы в скалы металлические опоры, на которых закрепили металлический трос. На тросе, на мощных подшипниках закрепили доску на цепях, как детские качели. Садились два человека и до середины реки ехали под тяжестью своего веса, а потом, до берега руками,  перехватывая трос, подтягивали себя. 
        К концу июля стали поспевать дикие яблоки и вишни, а вдоль ручьёв, в зарослях – чёрная смородина. Маленькие вишенки, они зрели на кустиках высокой 20 – 30 см, я собирала в кружку как землянику. Однажды мимо моей руки, в нескольких сантиметрах, как молния, пролетела змейка – жёлтая стрелка. Она упала на камень не далеко от меня, я наступила на змею ногой и убила её…. Через много лет я поняла, что не следовало делать этого.
         Мы собирали яблоки, повар варил для нас вкусный компот и жарил на хлопковом масле пирожки, которые я лепила вместе с ним. Однажды в гостях Нина меня уговорила пойти собирать дикую смородину. Мы взяли вёдра и пошли. Ягод было много. Вдруг мы услышали какой то треск. Оглянулись и остолбенели – в нескольких метрах от нас чёрный, не очень большой Мишка лакомится  ягодами, обгладывая ветки. Мы попятились потихоньку, но, отойдя немного, припустились бегом. Медведь не погнался за нами, не захотел, наверное, прерывать свою вкусную трапезу. Ну и мы, хоть очень перепугались, ведёрки свои не бросили и, что успели собрать, принесли. Нина сварила варенье, и я принесла банку варенья в свою бригаду. Там же я попробовала медвежье мясо. Мне не понравилось – оно жёсткое и плохо пахнет. 
        Однажды, я несколько километров проехала верхом на корове, сидя сзади аксакала – чабана. Не далеко от наших палаток было летнее пастбище. Мы познакомились с чабаном – он сам пришёл к нам. Потом он иногда пил с нами чай, а мы ходили к нему пить айран – киргизский кисломолочный напиток. Айран был вкусный, а наливал нам его чабан из кожаного мешка. Как-то, я возвращалась из гостей и у переправы встретила деда. Он мне обрадовался. Пока ждали люльку с другого берега –  кому-то надо было захотеть переправиться –  дед показывал мне большую красивую книгу, «Манас», киргизский эпос. Я смотрела великолепные иллюстрации, слушала перевод. Когда мы оказались на своём берегу, дед спросил, есть ли у меня лошадь, а, когда узнал, что нет – предложил ехать с ним. Не долго думая, я согласилась. Ехали не спеша. Дед пел свои песни, а потом стал о чём-то рассказывать и сказал русское не цензурное слово. Я возмутилась, спросила, зачем он говорит такое плохое слово. Дед, в свою очередь удивился – как плохое? Начальник всегда так говорит, и все его слушают. Я засмеялась. Не доезжая с километр до палаток, я сделала вид, что нечаянно съехала с коровы – не хотела, что бы ребята увидели и стали смеяться. Сказала деду спасибо и побежала по тропе к своей палатке. 
        Горы Тянь-Шаня не такие лесистые, как на Кавказе, но ни как не менее красивые и величественные. Однажды начальник партии заехал к нам по пути, направляясь к самым дальним бригадам – ехал  с проверкой и кое-что вёз им на вьючной лошади. Он предложил мне поехать с ним. Я с радостью согласилась. Пообедали, попили на дорожку чаю, перевьючили лошадь, добавив мой спальный мешок, и отправились в путь. Ехали верхом часа четыре по горным тропам, где потихоньку, шагом, где рысью, а иногда и галопом. Налюбовалась я вволю красотами гор – и зелёное плато пересекли, и по узкой тропе осторожно шли, ведя лошадей наповоду, т.к. с одной стороны вверх поднимались отвесные скалы, а с другой было глубокое ущелье – в этом месте Чаткал бежал в теснине. Мне не приходилось раньше видеть такое великолепие.
      К вечеру, перед самым заходом солнца, увидели, наконец, заимку пасечника. Надо сказать, что мы уже спешили –  опасно оставаться на горной тропе после захода солнца, темнеет почти мгновенно. Пасечник, пожилой выходец с Украины, встретил нас очень приветливо, и его собаки тоже. Уже при свете керосиновой лампы поужинали, не помню что ели, но помню, что было очень вкусно, напились чаю с ароматным мёдом (мужчины, мне кажется, выпили по немного чего-то покрепче). Улеглись спать. Я спала, как убитая, а даже снов не видела. Утром позавтракали, подготовили к дороге лошадей и продолжили путь.
      К обеду мы были на месте. Чаткал и здесь протекал в широкой, заросшей фруктовыми деревьями и ягодными кустарниками долине. Там было много ежевики, но она ещё не поспела. Палатки стояли в густой тени раскидистых деревьев, напротив, на другой стороне долины возвышалась величественная гора с белой шапкой вечных снегов, чуть ниже, в средине горы, ясно был виден вход в таинственную пещеру. Ребята вечером у костра рассказали, что оттуда иногда доносятся какие-то звуки и, что они пытались подняться к пещере, но не смогли. Начальник партии их отругал и запретил повторять такие опасные подвиги.
     На этом участке проходили практику, самостоятельно работали, две бригады картографов МИИГАиК. Почти все они пришли в институт после окончания топотехникума и, даже имели опыт полевых работ. Пообедали и приступили к контрольным наблюдениям. Начальник партии наблюдал, я записывала в журнал. Всё у ребят оказалось хорошо. Ужинали у костра в темноте. Высоко взлетали искры. Шумел Чаткал, какие-то неясные звуки со стороны пещеры время от времени слышались сквозь шум воды….Я думаю, это ветер свистел, используя вход в пещеру, как свисток. Спала я в палатке с девочками – две  девочки работали в одной из бригад. Утром отправились в обратный путь – начальник партии хотел к вечеру быть на базе. Мне очень жаль, что я не помню, как звали нашего начальника партии. Я очень ему благодарна и за эту замечательную поездку и за его очень добрую заботу о нас, молоденьких практикантках.
       Уезжали мы с практики во второй половине сентября, без приключений. Правда, Таня Русланова,  тонюсенькая девочка, которая всегда огорчала свою маму плохим аппетитом, на свежем горном воздухе аппетит приобрела, поправилась так, что не смогла влезть ни в одно своё платьице – пришлось ей воспользоваться одним из моих, я всегда была средней упитанности, и мой вес очень долго практически не менялся. И ещё –  ожидая в Джалал-Абаде автобус, мы отправились на базар и  были поражены его южным, осенним изобилием. Конечно, накупили фруктов, ели их немытыми и потом у всех заболели животы. К счастью, всё обошлось мелкими неудобствами и быстро прошло.      
       Пятый курс. Это серьёзно. Мы все за лето очень повзрослели. Отгуляв каникулы, с первого ноября приступили к учёбе. Нам предстояло в феврале сдать экзамены за последний учебный  семестр, в марте – мае написать дипломную работу, защитить её в июне и – отгуляв последние каникулы – на взрослую работу. Распределение должно было пройти в начале года.
        Заканчивался 1958 год. В середине семестра, неожиданно, нам объявили, что с этого учебного года обучение студентов в МИИГАиК на АФ, ГФ, и КФ будет продолжаться не пять лет, а на полгода больше. Нам добавили  ещё две производственные практики: камеральную в – марте, и полевую – с начала апреля до конца сентября, т.е. целый полевой сезон. В октябре – каникулы. Подготовка дипломной работы – ноябрь, декабрь, январь. Защита дипломной работы – февраль. Распределение на работу – сразу после сдачи экзаменов за девятый семестр, на производственную практику следует ехать по месту будущей работы.  Вот так. Однако более половины студентов мужского пола распределили по специальности офицерами в ракетные войска и на 25 лет, надели погоны. Половину оставшихся молодых людей распределили в те же войска вольнонаёмными специалистами на три года. Всем им не надо было проходить дополнительные производственные практики – они весной написали дипломные работы и защитили их в июне, а потом направились на спецучёбу. Все остальные, в основном девушки, были распределены на камеральную практику в московские организации, а так же на три года на работу (и на производственную практику туда же). У меня была причина распределиться в Алма-Ату.
        Производственную камеральную практику я проходила в организации Министерства геологии, которая занималась фотограмметрическими работами и исследованиями для нужд геологии и геофизики. Ничего яркого и интересного там я как-то не запомнила.
        В первых числах апреля 1959-го года я приехала в Алма-Ату. Быстро  нашла АГП. Встретили меня приветливо, поселили вместе с молодыми специалистами – женщинами моего возраста и чуть старше, насколько помню, в частном секторе, и определили временно в вычислительный цех. Считали во вторую руку полевые журналы, считывали каталоги высот и координат и т.д. Работа была сдельная, но я довольно быстро научилась справляться с нормами. Ни с кем я там не подружилась, но жили мы вполне мирно, в свободное время гуляли по городу. Красивый город. Один раз даже были в оперном театре.
       В начале мая меня откомандировали в Караганду – там базировался геодезический отряд, где я должна была работать помощником наблюдателя пунктов триангуляции 2-го и 3-его классов. Начальником (или главным инженером) отряда был Киреев – не помню его имени и отчества. В отряде были партии наблюдателей и строителей знаков (с закладкой центров) и, по одной партии, нивелирования и рекогносцировки. Меня поселили опять в частном секторе вместе с практиканткой из техникума, которая раньше меня уехала в поле помощником в нивелирную бригаду. Наблюдатель, с которым я которым должна была работать, сломал ногу и лечился. Меня снова посадили за вычисления. Начальником вычислительной группу была строгая женщина лет 35-ти – жена Киреева, её звали Галина, отчества её не помню. Кстати, в этом отряде руководство требовало, чтобы все ИТР обязательно называли друг друга только по имени и отчеству, и меня тут же стали звать Ириной Александровной – с непривычки было смешно.
       Караганда была тогда совсем не большим, очень пыльным городом, в основном, застроенным частными домами. Только совсем маленький центр имел асфальтированные улицы и дома до 5-ти этажей. Почти в черте города находился аэропорт.
       В начале июня, наконец-то, приехал мой наблюдатель, Колотовкин Борис Константинович,  и мы с ним стали готовиться к выезду в поле. Прошли  инструктаж по технике безопасности, получили и поверили инструменты.     Далее шло получение журналов, карт, схем, каталогов. Потом получали и проверяли бочки для питьевой воды, палатки, инвентарь, продукты питания, спецодежду, спальные мешки и т.д.
       Выехали на объект в середине июня на грузовой, бортовой, до верха загруженной машине «Газ-63». Грузились почти целый день, заполнили шлангом бочки водой из уличной колонки, подготовили места для сиденья в кузове. В бригаде нас было четверо: наблюдатель и, в то же время, бригадир Борис Константинович, я, повариха (кажется, Валентина) и рабочий Саня.  Добирались мы до своего объекта три дня, ехали по степи часто без намёка на дорогу, один раз заехали в солончак и так застряли, что не смогли сами вытащить машину – пришлось идти за помощью  несколько километров, спасибо, не несколько десятков. 
        Работа была организована так, что одна машина обслуживала две бригады наблюдателей. Иногда мы ставили палатки около одного знака 2-го класса. Одна бригада работала на месте, другая наблюдала с ближайших пунктов 3-его класса. Чаще, каждая из бригад стояла на пункте 2-го класса, и мы договаривались, когда и где будет машина. Однажды машина сломалась, и не приехала к нам. Раций у нас не было. У нас совсем кончились продукты. Мы хотели съездить на машине в совхоз и купить еды на несколько дней, к нам должен был со дня на день приехать начальник партии с продуктами. Машины не было, до совхоза 50 километров, начальник партии задержался. Три дня мы пили чай из горько солёной воды, перед этим набрали воду из неудачного колодца, и работали. Я не помню, что бы уж очень хотелось есть, но вот слух обострился – ведь всё слушала, не едет ли машина.      
       Я отвлеклась. Приехали мы на свой объект, разгрузились на заранее намеченном пункте и, в тот же день приступили к работе. Первое время всё шло нормально. Я оказалась хорошим помощником наблюдателя, быстро записывала и успевала даже считать и предупреждать наблюдателя, если что- то не сходилось. Кстати, в те времена шариковых ручек не было, записи в полевом журнале на пунктах триангуляции делались чернилами с помощью 
школьной ручки и чертёжного пёрышка, чернильницу – непроливашку я убирала в карман куртки или телогрейки, когда поднималась на сигнал. На объекте на пунктах 2-го класса сигналы были деревянные, от 6-ти до 10-ти метров высотой до столика. Эти сигналы строили без внутренней лестницы. Мы на них поднимались по шпонкам, закреплённым на одном из его боковых столбов. На пунктах 3-го класса стояли 3-х метровые пирамиды (это до верха визирного цилиндра).
        Район работ представлял собой холмистую степь с пологими, заросшими травой, балками. К концу июля в этих балках созрела дикая клубника, крупная и очень вкусная, мы её собирали и ели, а повариха ещё и варенья для нас наварила.
       В начале июля жизнь начала преподносить нам сюрпризы. Приехали мы на очередной пункт 2-го класса. Разгрузились. Сигнал стоял на вершине большого холма. Лагерь решили разбивать у основания холма с его крутого бока, сигнал с этого места не был виден. Все занялись обустройством лагеря, а наблюдатель пошёл к сигналу. Вернулся он быстро, но мы уже успели поставить палатки. Наблюдателю не удалось в бинокль разглядеть соседние сигналы, он решил сделать это с помощью теодолита.
      У нас был триангуляционный теодолит с точностью измерения горизонтальных углов – 2-е секунды, вертикальных – 6-ть секунд (ТТ 2/6). Пожилые геодезисты помнят, что в упакованном виде это два больших ящика: один (подставка) куб примерно 80;80;80 см, другой (труба) – где-то 90;50;40см. Вес соответствующий. Мужчина понесли ящики к сигналу. Через какое-то время они вернулись. Наблюдатель обнаружил отсутствие видимости, надо на соседних пунктах наращивать (поднимать) визирные цилиндры. Сели мужчины на машину и уехали.
       Мы с поварихой занялись обедом – я иногда, когда у меня было время, помогала ей готовить обед. Пищу мы варили на примусах, благо бензин у нас всегда был. Прошло несколько часов. Обед остывал. Мы стали беспокоиться. Я решила подняться на холм, к сигналу. Наш наблюдатель сидел на нижней перекладине сигнала и курил с очень мрачным видом. Рядом на ящиках стоял «ТТ 2/6». Я спросила, в чём дело. Борис Константинович посмотрел на меня и послал в нехорошее место. Никогда, ни раньше, ни позднее от него я не слышала брани. Я возмутилась и ушла. Прошло ещё часа два.
       Повариха настояла, чтобы я ещё раз поднялась к сигналу. Я увидела ту же картину, но лицо у Бориса Константиновича было уже не мрачным. Он извинился и рассказал мне, что было.
       Мужчины благополучно нарастили цилиндры на трёх сигналах и, возвращаясь, решили сократить путь, подъехав к сигналу с другой стороны. Они угодили в солончак и застряли в нём. Водитель с рабочим занялись машиной, а наблюдатель поднялся к сигналу. В бинокль он опять ничего не увидел. Перед поездкой, уходя от сигнала, мужчины, на всякий случай, опустили инструмент вниз и убрали в ящики. Надо сказать, что громоздкий и тяжёлый инструмент поднимали на сигнал и опускали с сигнала обязательно вдвоём, используя прочный подъёмный канат. Один человек был на сигнале, другой находился внизу и с помощью второй верёвки оттягивал ящик в сторону, что бы тот ни ударялся при подъёме или спуске о столбы и перекладины сигнала.
     Борис Константинович решил поднять на сигнал тяжёлые ящики один, за спиной, как рюкзаки, забыв, что недавно ломал ногу. Трубу  поднял, а вот с подставкой случилась беда. На самом верху нога подвела, он сорвался, но успел зацепиться ногами за верхнюю шпонку и повис вниз головой. Висел с тяжёлым ящиком за спиной и думал о своём крошке –  сыне, которого он ещё и не видел – жена уехала рожать к маме в Москву. Вспомнил, что в кармане есть нож, сумел достать его и разрезал лямки,  удерживающие на нём ящик, который тут же упал вниз. Я пришла как раз в тот момент, когда Борис Константинович, с трудом спустившись на землю и поставив подставку на штатив, закурил и думал мучительно, что же с инструментом? После моего ухода, он занялся осмотром и исследованием. Произошло чудо. Может быть, я не верно объясню, я кончала АФ, а не АГС, и никогда потом не встречалась ни с чем подобным. У «ТТ 2/6» есть какой то грибок, отсчёты по которому дают представление о величине эксцентриситета горизонтального круга, и до происшедшего этот показатель был на пределе. В результате падения отсчёт стал почти нулевым, правда, треснуло стекло в одном из окулярчиков вертикального круга. Всё остальное было в пределах допуска. Когда мы пришли в лагерь, там уже были и водитель с машиной и рабочий. Вполне благополучно мы отнаблюдали этот пункт и еще один или два. Но нашему инструменту не суждено было дожить до конца полевого сезона.
       На одном из пунктов 2-го класса, у основания пологого холма, на котором стоял сигнал как-то, во второй половине дня разбили лагерь две наши бригады. Наши напарники поехали наблюдать пункты 3-его класса, мы занялись подготовительными работами для утренних наблюдений. Сделали всё, что следовало, в том числе просмотрели направления визирования и там, где это не мешало работе, натянули брезентовые тенты от солнца и от ветра – так делалось всегда. Утро следующего дня было прекрасным, видимость длинной и великолепной. Мы легко отнаблюдали половину программы и спустились завтракать, после завтрака отправились спать, т.к. встали очень рано. Уходя спать, Борис Константинович сказал, что часика в три начнём и к вечеру закончим программу. Я сладко спала. Проснулась от грохота и крика рабочего: «Ирина Александровна, сигнал упал». Не знаю, почему он кричал мне, а не наблюдателю. Я выскочила из палатки. Все уже проснулись и побежали на холм. Дул сильнейший ветер. Остатки сломанного сигнала лежали на земле, кругом были обломки брёвен. Мы проспали свою смерть. Сильный ветер подул внезапно, мы бы не успели спуститься, если бы были на сигнале. Прервав наблюдения на отдых, мы убрали трубу в ящик, а подставку, как и полагалось, оставили на столике, закрыв её брезентовым чехлом. Теперь в чехле были искореженная железяка. Следующий порыв ветра порвал одну из палаток, и мне велели бежать к своей палатке и проверить, заперт ли ящик с нашими бумагами – не хватало ещё, что бы их ветер разбросал по степи. Я перебирала ногами, а ветер меня, словно, держал на весу. Приехал наблюдатель другой бригады. Ему стало всё ясно раньше, чем он подъёхал к палаткам. Он вёл наблюдения на очередном пункте 3-его класса. В середине программы потерял наш сигнал – удивился и поехал выяснять, в чём дело. Выяснил!
       Рано утром мы поехали в Караганду за другим теодолитом. Повариху и рабочего оставили в палатках. Торопились. Поездка заняла пять дней. Потом выяснилось, что падение сигнала произошло из-за брака строителей. Но при расчёте с меня удержали часть стоимости инструмента. Обещали прислать. Но…. Из песни слова не выкинешь.
      Работа продолжалась, но не долго. Как-то я проснулась от сильного запаха дыма и громких криков. Горела степь. Огонь приближался к палаткам. В ход пошло всё – лопаты, телогрейки, вёдра с водой (её у нас в бочках было не много). Хорошо, что, вокруг нас была не очень высокая трава. Удалось сбить огонь, и пожар нас обошёл. У наших напарников одна палатка сгорела, но тоже никто не пострадал. Дым затянул небо, какие уж тут наблюдения. На другой день, к счастью, прошёл сильный дождь. Пожар погас, но несколько дней были и утром и вечером сильные  туманы. В результате наша бригада выполнила норму выработки в июле только на 80%.
      Мы старались наверстать упущенное. Однажды, в самом начале августа, наблюдатели решили за одну вечернюю видимость отнаблюдать по два пункта 3-его класса каждый. Всё тщательно продумали. До начала видимости на каждом из намеченных пунктов сделали всё, что возможно. К началу видимости стояли на пунктах, готовые к наблюдениям. Всё получилось. Мы закончили наблюдения на втором пункте, собрались и ждали машину, она должна была забрать другую бригаду, забрать нас и развести по стоянкам. Скоро за нами приехали. Темнело быстро. Водитель решил сократить путь и поехал напрямик. Машина с разгону въехала в солончак, застряла и заглохла. В темноте ничего не смогли сделать. Расстелили кошму, в машине каким то чудом оказался один спальник. Его отдали мне, как единственной даме, остальные вповалку устроились на кошме. В глаза светила луна. Я быстро уснула. Проснулась от громких голосов и натужного гудения мотора. Машина сама себя вытягивала на сухое место. Есть такой способ. Полевики  знают. Быстро добрались «домой». Каждую бригаду встретила её повариха, счастливая оттого, что всё обошлось и её ночные страхи ушли в прошлое.
       Не считая этого случая, работа в августе и сентябре шла спокойно. Погода благоприятствовала, видимости были хорошие, только день убывал, а во второй половине сентября похолодало, бывали и ночные заморозки. Быт наш был не так уж и плох. Питались регулярно, продукты были, повариха старалась. Начальник партии приезжал в условленное время с деньгами, продуктами, плановыми проверками, привёз он нам и дополнительные одеяла. Три – четыре раза в месяц мы устраивали санитарный день. Ставили запасную палатку, на костре нагревали большие камни и кипятили в вёдрах воду. Когда плескали воду на раскалённые камни, в палатке становилось жарко, как в парной. Сначала мылись я и повариха, потом мужчины – они  даже веничками друг друга стегали. Волосы я сушила и расчёсывала у костра, когда было холодно. Повариха стирала наши вещи, сушила на солнце и у костра. Мужчины иногда развлекались охотой. Пару раз добывали сайгака, разделывали, солили, делили на две бригады, потом ели.
      Я часто любовалась удивительными степными закатами, особенно меня удивляли зелёные закаты. Однажды вечером перед ужином кто-то из нас обратил внимание на то, что по небу движется что-то непонятное. Высоко в небе, перпендикулярно горизонту медленно плыл светящийся и, как будто, прозрачный диск диаметром раза в два – два с половиной больше полной луны. В центре диска несколько ярких, как звёздочки, точек хаотично двигались друг около друга. Быстро достали Т-30 и поставили на штатив, но в трубу ничего нового не увидели. Где-то в 30-ти градусах от точки зенита диск резко исчез. И, ни звука. Что же мы видели?
       Одно из чудес Казахстана – Баянские горы. Они вырастают прямо из плоской степи и занимают совсем не большую площадь, мне кажется, где-то около квадратного километра. Но они настоящие, с остроконечными, местами, заросшими кривыми сосёнками, вершинами и изумительными ярко-синими озёрами. Красота неописуемая.
       На одной из вершинок этих сказочных гор и стояла 3-х метровая пирамида. Это был пункт триангуляции 3-его класса, и нам выдалось удовольствие выполнять на нём наблюдения и любоваться красивейшими пейзажами. Совсем рядом, у подножия гор, располагался крошечный город Баян-Аул. С другой стороны в горной впадине мы видели небольшое, абсолютно круглое, синее-синее озеро. Так хотелось оказаться на его берегу…. Но склоны горы были крутые, обрывистые, никакой тропы вниз не было, да и времени на прогулку тоже не было…. А жаль.   
       В самом конце сентября начальник партии после очередной поездки по бригадам заехал за мной, мы отправились в Караганду. Я написала отчёт о практике, получила заработанные деньги, купила подарки маме и бабушке и поехала домой.

       Дипломную работу я успешно защитила 6-го февраля 1960 года, писала её под руководством Александра Ивановича Сухова, заведующего кафедрой организации и планирования картографо-геодезического производства и декана АФ. Александр Иванович сам предложил мне быть его дипломницей. Я согласилась. Тема была выбрана ещё весной. Александр Иванович звал меня в аспирантуру, но я не захотела. Всё банально – вышла замуж, муж хотел ребёнка (я и родила дочь в конце ноября 1960 г.), какая уж тут учёба в аспирантуре. Только через семь лет, в декабре 1966-го года я пришла на кафедру. Но это уже другая глава моей жизни.


                О ЛЮДЯХ, О ВРЕМЕНИ И О СЕБЕ

     Я была зачислена в очную аспирантуру МИИГАиК, на кафедру организации и планирования картографо-геодезического производства с 15-го декабря 1966 года.,     После окончания института (МИИГАиК, Аэрофак, февраль 1960-го года) я пять с половиной лет (с 15.03.60. по 14.12.66.) работала в тресте «Спецгеофизика», который находился вблизи платформы Поваровка по Октябрьской железной дороге в 50-ти километрах от Москвы. Там же работал мой муж-геолог. Жили мы в Поварове вместе с моей мамой и на работу ходили пешком примерно 20-ть минут. Это было удобно. Два года я работала фотограмметристом  в геофизической партии, которая занималась аэромагнитной съёмкой с наземной проверкой аномалий и спектрозональными исследованиями. Летний сезон 1960 года я работала на Саянах, база партии располагалась в селе Порог, в 30-ти км от г. Нижнеудинск, на берегу бурной реки Уды; почти год – во Вьетнаме (с сентября 1961г. по июнь 1962 г.). Об этом я, может быть, когда ни-будь напишу отдельные рассказы. Потом, два летних сезона я работала старшим топографом в сейсморазведочных партиях (МОВ, КМПВ) в дальнем Подмосковье – Коломенский, Каширский, Озёрский и т.д. районы. Один зимний сезон отработала начальником топоотряда в гравиметрической партии, которая выполняла гравиметрическую съёмку с сечением изолиний через 0,5 м/галла в Прибалтике (база – г. Кулдига). Местность там была болотистая, и летом работать было невозможно.
      Последние годы в «Спецгеофизике» я была инженером в камеральной тематической партии, занималась исследованием и предрасчётом необходимой и достаточной точности топографо-геодезических работ при геофизических исследованиях Земли. Собственно, партией это было трудно назвать. У меня в подчинении был техник (девочка), а работала я непосредственно под руководством главного геодезиста треста, Совы Виктора Георгиевича. Работа была интересная. Мне пришлось, в какой-то степени, по учебникам ознакомиться и с теорией сейсморазведки, и гравиметрии, и электроразведки, с методикой расчёта экономической эффективности и т.д. Отчёт получился хороший, его хвалили и использовали для решения вопроса о возможности и целесообразности применения топопривязчика (с гироустановкой) для привязки геофизических работ. При поступлении в аспирантуру я использовала материалы этого отчёта для написания реферата, и статья в соавторстве с Виктором Георгиевичем была опубликована в журнале «Геодезия и картография». В начале 1965 года мне предложили поучиться три месяца с отрывом от основной работы на курсах повышения квалификации руководящих работников при Экономико-Статистическом Институте.  Я думаю, предлагали не только мне, но никто, кроме меня, не согласился – программа сложная, занятия весь день шесть дней в неделю и т.д. Я очень благодарна судьбе и «Спецгеофизике», что попала на эти курсы. Фактически, это были серьёзные курсы для желающих освоить теорию программирования на ЭВМ и значительно расширить свои знания математических дисциплин. Конечно, нам читали обязательные в те времена курсы марксистко-ленинской философии и политэкономии, читали курс охраны труда. Но, главными дисциплинами были Высшая математика (углублённый курс), Вычислительная математика (отдельный курс, включавший в себя и экономико-математические метолы, и теорию сетевых графиков, и теорию массового обслуживания), устройство ЭВМ и, конечно, теория и практика программирования. Занимались мы каждый день по восемь часов. На экзаменах нас очень строго гоняли по всей программе. Я всегда легко училась, сдала всё на пятёрки. Как же мне помогли эти знания при работе над диссертацией!   
     К середине 1965 года я поняла, что особых перспектив для роста в «Спецгеофизике» у меня нет. Даже начальник партии из меня не получится – мне не нравилось руководить людьми, да и в поле уже особенно ездить не хотелось. Я могла оставаться исследователем-одиночкой, пока начальство это устраивало. А дальше что? И решила я, что надо мне поступать в аспирантуру. Тем более, что с мужем я развелась и работать с одной организации с ним мне было не очень комфортно. Я стала думать, а на какую кафедру мне идти? На кафедру геодезии мне не хотелось, что касается кафедр высшей геодезии,  аэрофотосъёмки, фотограмметрии  – я решила, что это будет очень сложно с моим опытом производственной работы, про кафедру прикладной геодезии я просто забыла – ведь я училась на Аэрофаке. И пришла я в сентябре 1965-го года с Сухову Александру Ивановичу, заведующему кафедрой организации и планирования, моему бывшему руководителю дипломной работы и декану, который в своё время предлагал мне работать на кафедре после окончания института. И об этом я никогда не пожалела.
     Александр Иванович обрадовался моему приходу. Мы хорошо поговорили. Александр Иванович сказал, что с поступлением в аспирантуру в 1965 году я опоздала, и предложил оформиться соискателем и с начала 1966-го года посещать занятия по подготовке к сдаче кандидатского минимума – лекции по Марксистско-Ленинской философии и занятия по немецкому языку. Я согласилась. С начала 1966 года я приступила к занятиям. Было тяжеловато два-три раза в неделю после работы ездить в Москву (час на электричке), а потом в начале 12-го ночи возвращаться домой. А, в свободные от занятий вечера надо было заниматься, особенно языком. Уложу, бывало,  спать дочку, почитаю ей на ночь книжку и сажусь на кухне переводить «тысячи». Так спать хотелось!  Но, молодость, молодость! Справилась! Спасибо маме и бабушке, они меня от домашних дел почти совсем освободили. В институте было интересно, встретила старых (со студенческих лет) знакомых, появились новые знакомые, в том числе, Коля Останин (Николай Иванович)из московского Аэрогеодезического Предприятия. Он долго работал начальником Стереоцеха, начальником Планового отдела предприятия, потом его пригласили на работу в Госплан.   На лекциях по философии обычно рядом со мной садился Володя Баранов (д.т.н. Владимир Николаевич Баранов – много лет профессор кафедры Астрономии     МИИГАиК, в самом конце прошлого века перешёл на работу в соседний ВУЗ). Мы подружились и надолго сохранили добрые, товарищеские отношения. С другой стороны от меня обычно садился Володя Гопш. Он в то время преподавал в МИИГАиК, но скоро ушёл, кажется, в Мячково. Одно время он был начальником Мячковского авиаотряда. Где он сейчас и что с ним я не знаю. В конце весны 1966 года я благополучно сдала кандидатский экзамен по философии на «отлично». Помню, накануне экзамена сидели мы с Володей Барановым в читальном зале института и просматривали экзаменационные вопросы-ответы. Володя всё знал, а мне казалось, что я ничего не знаю – предэкзаменационный мандраж. Однако, на экзамене, прочитав билет, я вспомнила всё, что нужно и на дополнительные вопросы хорошо ответила. А вот Володя, был огорчён оценкой, которую ему поставили. Сдавать кандидатский минимум по языку я не рискнула – и правильно сделала. Я вступительный то экзамен по языку, осенью еле сдала – все пятёрки были, а по немецкому языку тройка. Но в аспирантуру меня приняли, может быть и потому, что у меня не было конкурентов, т.к. в очную аспирантуру (было 1 место) я поступала одна. А вот в заочную аспирантуру на одно место было два претендента: Ларина Таня (Татьяна Анатольевна)  и молодой человек (забыла я как, его звали). С Таней мы тогда подружились и до сих пор общаемся. В постперестроечный период Ларина долгое время работала заместителем генерального директора ПНИИСа, в настоящее время она заведует кафедрой инженерных изысканий в Академии повышения квалификации и переподготовки кадров строительной отрасли. Не смотря на то, что Таня сдала экзамены лучше, в аспирантуру тогда взяли  не её. Кстати, Ларина успешно защитила диссертацию через несколько лет, а её конкурент так, кажется, никогда и не «остепенился».
      Моим руководителем был утверждён Сухов Александр Иванович. И началась моя аспирантская жизнь в МИИГАиК на этой кафедре…
       Кафедра организации и планирования картографо-геодезического производства была создана в МИИГАиК в 1951-ом году,  и Сухов Александр Иванович был её первым заведующим. В конце 1966 года, когда я поступила в аспирантуру, на  кафедре работало всего, десять человек, включая заведующего кафедрой. Я стала одиннадцатым членом кафедры. Перечислю их:
Сухов Александр Иванович,  доцент, 1902-го года рождения,  заведующий кафедрой, с её основания и до своей смерти осенью 1968-го года.
Бажанов Константин Владимирович, старший преподаватель, с 1967-го года – доцент. 1921-го года рождения. В 1952 году окончил МИИГАиК.
Березин Тимофей Андреевич, ассистент (с апреля 1968-го года – старший преподаватель), в МИИГАиК с 1965-го года, 1925-го года рождения.
Куликов Александр Александрович, старший преподаватель, мне кажется, он был моложе  Прокофьева Ф.И.  К сожалению, не смогли найти его личное дело в архиве института.
Рычков Александр Иванович, старший преподаватель, 1905 года рождения. Окончил МИИГАиК в 1940-ом году.
Павлов Виталий Фёдорович, доцент. Его личное дело тоже не удалось найти в архиве, мне кажется, он был, примерно, с 1910-го года рождения, помоложе Прокофьева Ф.И.
Прокофьев Фёдор Иванович, профессор, 1906 года рождения. В 1931 году окончил наш институт, в МИИГАиК работал с 1940-го года.
Старыгин Авенир Иванович, ассистент (вскоре – старший преподпватель), 1927-го года рождения, картограф. В аспирантуру МИИГАиК пришёл в 1963-ем году.
Бредихина Антонина Фёдоровна, заведующая лабораторией и студентка ЗФ, 1929-го года рождения, пришла в МИИГАиК в 1966-ом году.
Мосина Лидия Парфёновна, лаборант, 1915-го года рождения, пришла работать в МИИГАиК в 1948-ом году.
Были на кафедре и почасовики, один из них – Киенко Ю.П., который только что окончил аспирантуру, под руководством Александра Ивановича написал и успешно защитил кандидатскую диссертацию. Я чувствовала себя девчонкой, т.к. все были очень на много (или значительно) старше меня. Правда, Киенко был старше меня всего на два года, но он был такой важный…
      С нового, 1967-го года началась моя новая жизнь. Я усиленно занималась изучением немецкого языка, по два раза в неделю посещала занятия, переводила и сдавала «тысячи» и т.д. Я прошу прощения у преподавателя, которая очень добросовестно занималась с нашей аспирантской группой – я забыла, как её звали, ведь это было так давно. Она была хорошим, опытным, знающим преподавателем и не её вина, что кандидатский минимум по языку я смогла сдать в положенный срок лишь на «хорошо». У меня всегда была хорошая память, я легко запоминала сложнейшие, на страницу и более. выводы математических формул – но там была логика, а формулы и их вывод такие красивые, как напечатанные стихи. Как то так получилось, что я ещё в школе не уловила логику и красоту немецкого языка, а к бессмысленной зубрёшке у меня никогда не было способностей. Бывало, учишь, учишь слова, кажется – выучила, а через два дня – половину забыла. Правда, так получилось, что мне в жизни не понадобились знания немецкого языка, и все мои мучения с языком были только для того, чтобы поступить в аспирантуру и потом сдать кандидатский минимум.
        В весеннем семестре 1966-67 учебного года меня привлекли к преподавательской работе. В те годы будущим инженерам (все студенты МИИГАиК тогда были будущими инженеры) в седьмом семестре читали курс отраслевой экономики – геодезистам  «Экономику топографо-геодезического производства», картографам «Экономику картографического производства» и т.д. 4-е часа в неделю (2 часа – лекции, 2 часа – практика). Два семестра (8-ой и 9-ый) студенты изучали организацию  отраслевого производства, так же по 4-е часа в неделю. Как и сейчас, курсовой проект по организации…. (теперь – менеджмент) делали в основном на практических занятиях, но в те годы – два семестра (количество часов сократили  в начале 2000-ых). Все действующие нормативные документы тогда были на кафедре в достаточном количестве экземпляров. Перед началом занятий дежурный студент приходил на кафедру и получал у лаборанта под залог студенческого билета всё, что было нужно для занятий. Лаборанты работали в две смены с 8-ми часов утра до 10-ти часов вечера. Практические занятия по экономики и по организации обычно вели два преподавателя (вторым был часто почасовик), основной преподаватель в начале занятий давал необходимые пояснения по теме и студенты приступали к работе. Преподаватели ходили между рядами столов и консультировали студентов, когда у них возникали затруднения. Вот, я и вела вместе с Березиным Тимофеем Андреевичем занятия по организации со студентами АФ-4, слушала, что говорит Березин, сама училась и помогала ему консультировать студентов. Не помню, меня оформили почасовиком сразу или только с нового учебного года. Я, как губка, впитывала новые знания, приобретала опыт преподавательской работы. От каждого из преподавателей кафедра я чему-то научилась и благодарна каждому из них.
       С Суховым Александром Ивановичем мы обсудили тему моей будущей диссертации. Предположительно, предстоящая работа была связана с технико-экономическим анализом аэрофотосъёмочного производства. Базовым предприятием был выбран Мячковский аэрофотосъёмочный отряд, который обеспечивал аэрофотосъёмочными материалами предприятия отрасли (ГУГК), расположенные в европейской части СССР и на Урале. Несколько раз я ездила в Текстильщики, где располагались тогда камеральные службы и подразделения этого отряда, познакомилась с  проектировщиками и с их работой, с начальником планового отдела к.э.н. Барановой Сильвией Генриховной. Она стала моим консультантом, мы с ней постепенно подружились и потом, после моей защиты, ещё долго дружили. Позднее  (два или три года), Сильвия Генриховна, в результате моих уговоров, работала у нас на кафедре почасовиком, вела со мной занятия на Аэрофаке. Договорились, с руководством отряда, что в середине августа я поеду на месяц в командировку (на стажировку) в Свердловск, в аэропорту которого (Кольцово), базировалась аэросъёмочная партия, выполняющая аэросъёмку на среднем и южном Урале.       
     Учебный год благополучно заканчивался. Студенты 4-го курса в мае сдали экзамены и разъехались по всей стране на производственную практику. К этому времени институт вернулся к пятилетнему обучению, производственная практика была одна, как и до 1959-го года. По хоздоговорной тематике работы кафедры мне было предложено поехать на две недели в командировку, в Алма-Ату для сбора технико-экономической информации в Предприятии Сельхозаэросъмки. Я с удовольствием согласилась. Алма-Ата встретила меня яркой зеленью и летней солнечной погодой. Я была в Алма-Ате в 1959-ом году (вторая производственная практика), но это было весной, в апреле, было ещё прохладно и часто пасмурно, ходили в пальто. Меня поселили в небольшой гостинице рядом с Сельскохозяйственной  Выставкой. До Предприятия  я ездила, кажется, на трамвае. На предприятии меня встретили хорошо, охотно делились информацией, и я успешно собрала все нужные материалы. С соседками по гостиничном номеру (нас было четверо) вечерами гуляли по городу, один раз, даже, были в Оперном театре. В выходной день с Уралом Самратовым (он работал тогда в Алма-атинском Предприятии Сельхозэросъёмки, кажется, начальником стереоцеха и был аспирантом-заочником МИИЗА) ездили куда-то в ближние горы, откуда просматривалась прекрасная панорама города.
     В свой первый аспирантский отпуск я работала преподавателем на учебной практике (по геодезии) на Чеховском полигоне МИИГАиК. В эти годы у института было уже два полигона (построили Заокский полигон) и студентов не селили, как нас когда то, по деревням. Первые и третьи курсы факультетов проходили практику на Чеховском полигоне, вторые курсы – на Заокском. Конечно, были и исключения из этого правила.  На Заокском полигоне студенты и молодые преподаватели жили в палатках, на Чеховском – было два двухэтажных летних жилах корпуса, но часть студентов тоже жили в палатках, а для преподавателей снимались комнаты (или террасы) в частных домах деревень Манушкино и Солнышково.
     Кафедра геодезии проводила учебные практики по геодезии со студентами всех факультетов после первого и второго курсов (может быть у «оптиков» была только одна практика?). Это более 25-ти групп одновременно. Конечно, штатных преподавателей кафедры для выполнения такого объема работ было недостаточно, набирали почасовиков из преподавателей других кафедр, аспирантов и производственников. Для тех, у кого не было опыта такой работы (или мало опыта) весной кафедра проводила специальные занятия. Вот и я весной 1967-го года посещала такие занятия, т.к. у меня не было опыта преподавания геодезии, да и в своей работе на производстве мне приходилось сталкиваться только с техническим нивелированием (правда, очень много), ну, один раз пришлось определять азимут по солнцу.
      В программу учебных практик были включены различные виды геодезических работ. Учебная практика по геодезии продолжалась 7-мь недель (с середины июля по 2-3-е августа) и делилась на две части. На первом курсе сначала шли основные работы. Прокладывался теодолитный ход длиной 2 км. с точностью 1:2000, углы измерялись теодолитом с точностью 30 секунд, стороны светодальномером (марки не помню), который надо было предварительно компарировать на специальном базисе, что занимало почти целый день. По точкам теодолитного хода выполнялось нивелирование (техническое). Кстати, теодолит и нивелир перед началом работ надо было поверить.  С точек хода выполнялась тахеометрическая съёмка в масштабе 1:2000. По результатам измерений осуществлялось вычисление координат точек хода с оценкой точности (вручную, по таблицам и с применением арифмометра), ход наносился по координатной сетке на план, после чего производилась накладка съёмочных точек, рисовка ситуации и рельефа (горизонталей). По результатам нивелирования строился профиль.  Вторая часть практики – мензульная съёмка площади 1,5 кв. км (на чистой основе) в масштабе 1:10000. На втором курсе была полигонометрия и нивелирование 3-го класса (если не ошибаюсь) и комбинированная съёмка (мензульная съёмка на фотоплане) площади около 10-ти кв. км (1,5 кв. дм. на плане)  в масштабе 1:25000.
     За каждым преподавателем закреплялись четыре студенческие бригады по пять студентов в каждой, которыми он руководил в процессе прохождения ими учебной практики по геодезии. Мне (на новенького) дали студентов АГС, одних мальчиков. Руководство практики решило, что с мальчиками на практике работать проще (может быть, потому, что они выносливей и физически сильней девочек и их не так жалко, когда они носят тяжёлые инструменты, жарятся на солнце или мёрзнут и мокнут под дождём?). Две мои бригады жили в жилом корпусе, 10 человек в одной комнате. В комнате стояло 10 железных кроватей, стол для камеральных работ и по одной тумбочке на двоих. Через всю комнату была натянута верёвка, на которой студенты сушили одежду, промокшую на дожде или мокрую от пота в жару. Две другие бригады жили в палатках, которые ставили за столовой на краю астрономической площадки. Палатки были на 5 человек. Палатки ставили прямо на траву и в них, кроме раскладушек, ничего не было. Так что, в палатках бытовые условия были ещё сложнее, чем в домах. Рядом со столовой была крытая веранда, где стояли столы для камеральных работ. Кажется, ещё была сушилка для одежды и обуви, но она не всегда работала.   
       Выезжали на практику организованно, все вместе в середине июня на ранней электричке с Курского вокзала или с Каланчёвской. Ехали до платформы Луч около 2-х часов. В пути студенты пели песни, часто и под гитару. Выгрузились из электрички в Луче, собрались все на полянке у платформы, руководство провело перекличку, разделились на группы и по лесной тропинке пошли на полигон (3-4 километра). Первый день был организационный, студенты расселились, получили спальные принадлежности, после обеда получили под присмотром своих преподавателей инструменты и тут же начали их поверять. На второй день заканчивали поверки инструментов и ходили на рекогносцировку в поле. И началась практика.
        Через несколько дней после начала практики я привезла свою дочку Таню, которой в то время было 6,5 лет. Мне предложили жильё в Манушкине, рядом с полигоном, но это была терраса и, кроме того, в доме жили несколько преподавателей-мужчин и, вечерами там было шумно. Мне не понравилось. Я походила по деревне и нашла подходящую нам комнатку, с небольшой прихожей и отдельным входом. Правда, это было значительно дальше от полигона, ближе к Симферопольскому шоссе, но рядом речка Лопасня, в которой мы с дочкой потом с удовольствием купались, да и к полигону ходили тропкой вдоль речки не дольше 15-ти минут. В этом же доме жил с семьёй (женой и сыном) Краснорылов …….. с кафедра Астрономии. Его сын был на год-полтора старше Тани, но дети озорничали вместе, т.к. доченька у меня была уже тогда девочкой бойкой. Озорничали то вместе, но молодой человек был похитрей и, порой, сваливал вину за озорство на Таню. Мы с Таней вставали в 8-мь утра, быстренько умывались-одевались и шли на полигон. В первую очередь проверяли, встали ли уже наши студенты. Иногда их приходилось будить, и Таня мне шумно помогала. Потом шли завтракать в столовую. После завтрака шли на обход своих бригад в поле. Я садилась на ящик от инструментов, смотрела полевые журналы, что-то объясняло, показывала, как делать, если это было надо. Дочка бегала, ловила бабочек-кузнечиков, в июле на опушках успешно собирала грибы – уже тогда она это умела. К часу дня мы возвращались на полигон, обедали в столовой и шли домой. Я укладывала ребёнка спать, а сама занималась своими делами: надо было подготовиться к дальнейшим занятиям, надо было сбегать на речку кое-что постирать (да и искупаться) и т.д. Два раза в неделю я бежала на автобус и ехала в г. Чехов за молоком, т.к. в Манушкине было много дачников (кроме преподавателей) и молоко было купить трудно. Около 4-х дня Таня пила молоко и ела ягоды, которые я покупала у соседей (клубнику с грядки, малину с кустов), и мы опять шли на обход бригад. В 9-ом часу вечера мы возвращались на полигон, ужинали и, если не возникало неотложных дел, шли домой. Домой приходили в начале 10-го, а то и в 10-ть вечера. Уставший ребёнок ложился спать, а у меня, обычно, ещё на 1,5-2 часа были дела (и преподавательские и домашние). Вот так мы и жили до конца июля. Я как то подсчитала, что мы за день проходили по 16-20 километров пешком, да Таня ещё часто бегала, когда я что-то объясняла студентам сидя. И как у ребёнка сил хватало? 
      Прошло более 45-ти лет с того времени и я, конечно не помню имена и фамилии тех студентов. Остались в памяти двое: Остроумов и Егорчев Гена (Геннадий Никанорович). Оба они были бригадирами. Особенно меня радовала бригада Гены. Он был постарше своих однокурсников, поступил в вуз после армии. Была в Гене какая-то добрая и спокойная обстоятельность и доброжелательность. С этой бригадой не было особых хлопот, объяснишь им материал, и они спокойно работают и всё у них получается. Остроумов имел другой характер. Я слышала, что Остроумов был начальником, кажется, Алма-атинского Аэрогеодезического Предприятия. С Егорчевым Г.Н. мне не редко приходилось встречаться и по работе и случайно, он очень долго работал  в ЦКГФ, был главным инженером, потом директором. Может он и сейчас ещё работает там.
      Лето 1967-го года было хорошее, в меру жаркое, не дождливое и не засушливое. Практика проходила достаточно спокойно. Ребята доброжелательно относились  к моей дочке, были снисходительны к детским проказам весёлого, шустрого и стойкого ребёнка. Таня сразу поняла, что не следует отвлекать студентов, когда они работают. Иной раз только постоит, посмотрит и что то спросит. К концу практики она знала, что такое нивелир, теодолит, кипрегель и т.д. Некоторые понятия очень забавно преломлялись в детском сознании. В середине практики, когда студенты заканчивали основные работы, занимались камеральной обработкой полевых материалов и сдавали промежуточный зачёт, она как то мне сказала: «Мама, смотри – чьи-то студенты опять с инструментами в поле пошли, у них, наверное, зачёт не взяли». Особенно Таня дружила с Геной – у наго была младшая сестра и он умел общаться с детьми. Остроумов кричал: «Уберите от меня этого ребёнка!» – когда Таня к нему приставала с детскими выходками. За неделю до окончания практики я отвезла дочку домой, т.к. перед зачётами приходилось подолгу вечерами задерживаться на полигоне, да и вечера стали тёмными.  В первых числах августа мои студенты благополучно сдали зачёт, и я вернулась в Москву.
     Во второй половине августа мне предстояло ехать  на стажировку. В институте шёл набор студентов, наступила пора проведения вступительных экзаменов. Преподавателей на кафедрах физики и математики не хватало, так как на устных экзаменах полагалось, чтобы абитуриента экзаменовали обязательно два преподавателя. Меня, как, наверное, и кого-то ёщё из аспирантов, настоятельно попросили  принять участие в этой работе в качестве второго преподавателя всего четыре дня. Это было ужасно. Экзамены проводились в актовом зале (теперь там читальный зал), дверь, которая выходит на лестницу, которая и сейчас закрыта (она бала за сценой, сейчас сцены нет) запиралась, абитуриенты заходили, когда их вызывали по списку, через дверь из круглого зала, брали билет и садились за отдельный стол готовиться. Через 15-20-ть минут надо было идти отвечать. Одновременно опрос вели не менее 10-ти пар преподавателей. Мне было так жалко этих девочек и мальчиков, которые очень сильно волновались. На экзаменах по математике я попала в пару к спокойному, доброжелательному преподавателю. Конечно, он кроме отличных и хороших оценок, ставил и тройки-двойки. Но это было, как-то по человечески, и он сам, мне казалось, переживал, когда  так случалось. А вот на экзаменах по физике, я попала в пару к молодому ассистенту, прехорошенькой девушке, недавней (год назад) выпускнице Физфака МГУ. С каким откровенным удовольствием и превосходством она мучила абитуриентов дополнительными вопросами и ставила низкие оценки! Я не хочу называть её имени, я надеюсь, что со временем она стала мудрее и человечней. Я никогда больше не соглашалась участвовать в этом, безусловно, важном, мероприятии.
       В середине августа я полетела в Свердловск на стажировку. Аэропорт Свердловска располагается всего в нескольких километрах от города, рядом с посёлком Кольцово. По крайней мере, в 1967-ом году это было так. Встретили меня хорошо. Несколько дней я жила в гостинице аэропорта, потом сняла комнатку в посёлке, в частном доме, в 10-ти минутах ходьбы от аэродрома. Оказалось, что в этой аэрофотосъёмочной партии проходят производственную практику два студента МИИГАиК (АФ-1У), у которых я вела практические занятия в весеннем семестре, Аля Кристинина и Толя Танкус. Они, мне кажется, не летали, по крайней мере, Аля. У меня была своя программа. Я много летала, вела хронометраж времени в полёте, набрала интересную статистику использования основного и вспомогательного времени в процессе аэрофотосъёмочном полёте. Потом из этих данных получилась приличная журнальная статья.
       Несколько раз ездила в Свердловск. С этим городом у меня многое связано. Мой папа вырос в Свердловске, там жили его мать и сёстра. В середине августа 1941-го года, когда немцы часто бомбили Москву, папа нас (маму, меня и брата, своих мать и сестру с грудным ребёнком) отправил в этот город. Я помню поезд, набитый московскими беженцами. Мы занимали три полки в плацкартном вагоне (хорошо – не боковые). На нижней полке спала бабушка с Валиным ребёнком, на средней полке спали мы с мамой, на третьей, багажной, спали тётя Валя и мой 8-ми летний брат. Ехали около недели. В Свердловске мы, сначала, жили у бабушки, в частном доме, но скоро нам дали комнату в коммунальной квартире, в доме, где жили эвакуированные семьи работников Кремля и прикрепили к обкомовской столовой. Я хорошо помню этот год своей жизни, бабушку Дарью, папиных сестёр Симу, Валю, Зою. К 1967-му году бабушки уже не было, а тётушек моих, Симу и Зою я разыскала. Они были обе на пенсии и жили вместе, вдвоём. Я бывала  у них в гостях, они так тепло и ласково меня принимали.
      Вернулась я в Москву во второй половине сентября. В Москве было ещё тепло, а в Свердловске в последние дни моего пребывания шёл снег. С 1-го октября начались занятия у четвёртого курса. Пятый курс начинал заниматься с середины октября, некоторые пятикурсники опаздывали, задерживались в поле на производственной практике. Меня оформили почасовиком, я вела практические занятия с Березиным, вторым преподавателем на Аэрофаке – экономику на четвёртом курсе и организацию (курсовой проект) на пятом. Заболел Рычков Александр Иванович, его положили в больницу, прооперировали (рак печени), но…. 29-го октября 1967-го года его не стало, и мы его похоронили. Было очень грустно, он был знающим, порядочным и доброжелательным человеком. Я помнила его ещё по студенческим годам, он вёл в нашей группе практические занятия по  дисциплинам кафедры. Я весь учебный год много работала в Ленинской библиотеке: просматривала чужие диссертации, читала и конспектировала книги по экономике, организации и управлению производством, по книгам изучала теорию экономико-математического моделирования, сетевого планирования. Это были модные тогда направления, казалось, что используя эти методы можно решить все экономические проблемы, как то не думалось о «человеческом факторе»…. Усиленно занималась немецким языком и в конце года вместе со своей группой аспирантов сдала кандидатский минимум (увы, только на 4-е балла).
          В середине октября в МИИГАиК проводилась большая научная конференция. Пленарное заседание  проходило в читальном зале. Было очень много народу, припоздавшим не хватило мест, и они стояли сзади плотной стеной. И докладчики, и просто слушатели, были и из ЦНИИГАиК,  и с Московского Аэрогеодезического предприятия, из Академии им. Куйбышева, из ПНИИС, Гос НИИГА и т.д. Много было гостей из других городов: из Новосибирска (НИИГАиК, НИИПГ, Предприятие), из Минска и др. Было много интересных людей, интересных знакомств. Останин познакомил меня с Лысенко Фёдором Федосеевичем, доцентом Академии им. Куйбышева. Он занимался новым тогда направлением в стереофотограмметрии – теорией аналитического сгущения высотно-плановых  опознаков, вскоре защитил докторскую диссертацию, стал профессором. Это был крупный учёный и интересный человек, который, к сожалению, очень рано ушёл из жизни.   
        В те годы каждая научная конференция в МИИГАиК была событием не только институтского масштаба. Мне нравилось участвовать в этих конференциях и в качестве слушателя и, позднее, в качестве докладчика. Они всегда были интересными. Особенно мне запомнилась конференция, посвящённая 10-тилетию полёта первого человека (Юрия Гагарина) в Космос. Эта конференция проходила на ВДНХ, в павильоне Космос, было много гостей, выступали с докладами космонавты. Конференция  работала 12-14-го апреля. Первый день конференции был почти летним, на другой день похолодало, а 14-го пошёл снег. Участникам конференции продавали билеты на экскурсию в Останкинскую Башню. Её недавно ввели в эксплуатацию, и попасть туда было ещё, практически, невозможно. Я, конечно, купила два билета – себе и дочке. К  большому сожалению, когда мы с Таней поднялись на башню, шёл снег, и видимость была очень ограниченной.
          В конце осени 1977-го года ко мне подошёл заочник (не помню его фамилии) и попросил меня быть его дипломным руководителем. Он был старше меня по возрасту, опытный производственник (не москвич). Заведующий кафедрой порекомендовал  мне согласиться. Дипломник  в своей организации осваивал топопривязчик для геодезической привязки геофизических работ, прочитал в журнале «Геодезия и картография нашу статью, обратился к Сове В. Г., а тот отправил его ко мне. Это был мой первый дипломник, мы хорошо поработали, и получилась хорошая, актуальная дипломная работа. Он  отлично защитился в феврале 1968-го года.
       В 1968 году наша кафедра была переименована. Теперь она называлась «Кафедра экономики и организации производства».
      В конце января 1968-го года, сразу после зимней сессии, подошла ко мне Аля Кристинина и попросила быть её дипломным руководителем. Заведующий кафедрой это одобрил. И мы приступили к работе над темой: «Технико-экономический анализ аэрофотосъёмочного производства на примере Мячковского авиаотряда». Пригодились и Алины материалы производственной практики, и материалы моей стажировки. Умница Аля работала старательно, своевременно выполняла все мои задания. Мы пару раз съездили в Текстильщики посоветоваться с Сильвией Генриховной (начальник планового отдела авиаотряда), подобрать недостающие материалы. Работа получилась интересная. Мы с Алей подружились – разница то в возрасте всего 9-ть лет, хотя тогда это казалось много. Аля была уже замужем за пятикурсником с ОМФ. Они занимались конным спортом и всё звали меня сходить с ними на тренировку. Я пообещала, что пойду, но только после отличной защиты дипломной работы.
      В конце мая моя Аля с блеском защитилась. Правда не обошлось у нас и без маленькой трагедии. В первый рабочий день после первомайского праздника Аля должна бала принести мне на последний просмотр полностью готовую, только не переплетённую, дипломную работу. Прихожу я на кафедру в 10-00 и вижу: сидит моя Аля напротив Лидии Парфёновны и плачет горючими слезами. Пока Аля брала билет в троллейбусе, оставив на сиденье свою не застёгнутую сумку, в которой лежала её работа, аккуратно завёрнутая в белую бумагу (не в газету) и перевязанная красивой ленточкой – кто-то украл этот свёрток. Наверное, жулик решил, что в таком красивом свертке какой-то ценный подарок, на худой  конец дорогие конфеты или книга. Ну что тут поделаешь! Мы проверили все урны по ходу троллейбуса, подумав, что жулик, увидев не нужные ему бумаги, выбросит их, но наши надежды не оправдались.   Компьютеров тогда на было. Дипломную работу начисто переписывали от руки, очень разборчиво, медленно, чертёжным шрифтом.
       Работая с утра до позднего вечера, по черновикам Аля восстановила работу за десять дней, и мы успели к назначенному сроку защиты. Через несколько дней поехали на ипподром. Откровенно говоря, мне хотелось прокатиться на лошади. Я помнила, как на производственной практике, 10-ть лет назад я с удовольствием, лихо скакала по горным тропам и долинам на Тянь-Шане. На ипподроме оказалось, что скакать надо внутри, огороженного верёвкой круга (и слава богу). Сели мы на лошадей, построились. А лошади большие, высокие, широкие. На Тянь-Шане лошадки были горные, аккуратненькие. Поехали шагом, ничего, еду. Тренер подал команду и лошади пошли рысью. Как меня затрясло, ну, думаю – свалюсь. Умное животное, уловив мой страх, вышла из строя и перешла на шаг. Так и катала меня шагом до конца тренировки. Я была разочарована. Надо же, совсем разучилась. Мне предлагали придти ещё, но я отказалась, я же не собиралась заниматься конным спортом.
       Всё было хорошо, кроме моей работы над диссертацией. Я начиталась разной полезной литературы, ознакомилась с организацией, планированием, проектированием аэросъёмочных работ. Но что со всем этим материалом делать?  Я не видела диссертации. Руководитель советовал сделать нечто, по аналогии с Алиной дипломной работой, только глубже подробней и задействовать материалы нескольких авиаотрядов. Мне казалось, что это на диссертацию не потянет – простенько как-то. А время шло, половина аспирантского срока заканчивалась, я начала нервничать, и у меня были на то основания.
         Учебный 1967-68 год закончился. Аля Кристинина, немного отдохнув, пошла, по распределению, работать в Предприятие №7. Она до сих пор там работает. Мы сохранили тёплые отношения, иногда встречаемся (случайно и не случайно), перезваниваемся. В отпуск я опять поехала руководить учебной практикой первокурсников. Мне дали на этот раз студентов Аэрофотогеодезического факультета. Я весной купила два дамских велосипеда, себе большой, дочке поменьше. Таня уже в четыре года научилась кататься на маленьком двухколёсном велосипеде. Новый велосипед она моментально освоила. Жильё я сняла заранее, в деревне Солнышково у очаровательной, добрейшей бабушки Натальи. За несколько дней до начала практики отвезла туда велосипеды и кое-какие вещи. Мне определили участок работ, расположенный далеко от полигона, за железной дорогой. Ходить туда пешком из Манушкина было бы тяжело не только Тане, но и мне. Я похвалила себя за интуицию – и велосипеды есть, и от Солнышкова участок не очень далеко. Практика прошла нормально, ребята были хорошие.
      Когда, после возвращения с практики, я пришла на кафедру, меня ждало очень грустное известие – Сухов Александр Иванович тяжело болеет, лежит в больнице. Я поехала его проведать, накупила ему фруктов. Он был похудевший и очень грустный. Мы немного поговорили, я почувствовала, что человек устал, ему не до меня и попрощалась. Больше я Александра Ивановича живым не видела. Его выписали из больницы недели через две-три. Жил он в одном из домов МИИГАиК. Я звонила, разговаривала с его женой, хотела навестить, но жена говорила: «Пока не надо». Скоро его не стало. Опять похороны. Ещё и года не прошло, с ухода Рычкова А.И. Кафедра осиротела. Исполняющим обязанности заведующего кафедрой назначили Павлова Виталия Фёдоровича.  Он проработал в этом качестве до декабря 1970-го года.
     Я была в растерянности. Осталось чуть больше года до окончания аспирантуры, руководителя нет, содержание диссертации не ясно. На поминках жена Александра Ивановича рассказала мне, что он очень переживал за меня, тревожился, говорил, что вряд ли я справлюсь и, наверное, мне придётся уходить из аспирантуры.   Как-то зашёл к нам на кафедру главный инженер Предприятия № 7 Шульгин, который частенько к нам заглядывал. Он посоветовал мне перейти на работу в предприятие, предложил хорошую работу и сказал: несколько лет поработаете, наберёте материал, а там и защититесь, сейчас у вас ничего не получится». Мне не хотелось бросать аспирантуру. Я записалась и пошла на прием к ректору МИИГАиК, Большакову Василию Дмитриевичу. Он был ректором с 1963 года. Говорили о нём разное. Большаков В.Д. был, несомненно, руководителем авторитарным, резким и властным. Сразу же после моего прихода на кафедру лаборант Лидия Парфёновна по секрету, шёпотом рассказала мне страшную историю о том, что недавно, ещё молодой (с 1923 –года), преподаватель нашей кафедры Фёдоров Юрий Петрович умер от сердечного приступа в кабинете ректора  во время жёсткого разговора. Так получилось, что я потом познакомилась с вдовой этого человека, Валентиной Фёдоровой. Она преподавала в Московском Топотехникуме, её очень любили студенты. Задолго до этого, моя подруга, которая в 1963-ем году окончила данный техникум (мы вместе работали в «Спецгеофизике») с восторгом рассказывала о Валентине Фёдоровой, которую очень любили все её студенты за доброту, справедливость и весёлый характер.  Идти к Большакову было страшно…
        Василий Дмитриевич был со мной приветлив и доброжелателен. Он внимательно выслушал меня, предложил пойти на кафедру Аэрофотосъёмки и познакомиться с её новым заведующим – Лавровой Надеждой Павловной, которая пришла в МИИГАиК из НИИГА с должности заведующего отделом. Большаков, кажется, даже позвонил ей, и попросил помочь мне. Надежда Павловна оказалась очень симпатичной женщиной. Мы долго разговаривали, она расспросила меня о том, какие знания и материалы я приобрела   за последние годы и т.д. В конце беседы Надежда Павловна сказала примерно следующее: «Зачем нам непонятный технико-экономический анализ? Сейчас актуальны работы, связанные с использованием экономико-математических методов планирования и управления. Давайте обозначим тему кандидатской диссертации как «Использование экономико-математических методов для совершенствования организации аэрофосъёмочного производства». Я с радостью согласилась. Надежда Павловна посоветовала мне связаться с новой лабораторией в ЦНИИГАиК, которая занималась аналогичными вопросами, в частности с Киммельманом Семёном Ароновичем. Ушла я от Надежды Павловны окрыленная. Я очень благодарна ей, за её поддержку, руководство и помощь.
        Лаврову Надежду Павловну утвердили моим руководителем. Я познакомилась с Киммельманом С.А. и другими сотрудниками лаборатории АСУ. Там были очень толковые и коммуникабельные ребята: Волостнов Борис Иванович, Кардычкин Вячеслав Владимирович, Иванов Саша и другие. Знакомство с Семёном Ароновичем началось с небольшого курьеза. Я позвонила ему по телефону, договорились о встрече в МИИГАиК, на кафедре. Я к тому времени активно занималась преподавательской работой, ко мне приходили студенты…. И вот, сижу я на своем рабочем месте, подходит высокий, симпатичный молодой человек, лет22-23-х, как мне показалось, и говорит: «Здравствуйте, Ирина Александровна». Я ответила на приветствие, предложила присесть и начала расспрашивать – из какой группы, курса и т. д. А молодой человек говорит, что он – Киммельман Семён Аронович. Мне было неловко.
       Началась настоящая работа над кандидатской диссертацией. Мне очень помогли советы и подсказки Семёна Киммельмана и Ильи Фельдмана. Они оба защитили свои диссертации позднее меня, у Семёна я даже была вторым оппонентом, но без их помощи я, наверное, со своей диссертацией не справилась бы. Спасибо им огромное. Некоторые вещи мне подсказала Сильвия Генриховна, я с ней часто советовалась, она была моим консультантом, а Мячковский авиаотряд был базовой организацией. Был составлен план диссертации и сформулированы задачи, решение которых вошло в этот план. Надежда Павловна всё одобрила, и я приступила к делу.
     Вот где мне пригодились знания по математике и программированию, полученные на курсах в Экономико-Статистическом институте в 1963-ем году. Одна из поставленных задач решалась симплекс-методом, другая – в соответствии с алгоритмом закрытой транспортной задачи линейного программирования. Эти программы были в ЦНИИГАиК и, когда я подготовила исходные данные, то без особых проблем прорешала их в вычислительном центре Предприятия № 7. Программы для решения ещё двух задач составляла сама. В одной из них для расчётов использовались простые алгебраические формулы, правда было много циклических расчётов и по несколько циклов в цикле. В другой задаче использовался алгоритм из математического аппарата теории массового обслуживания, тут пришлось повозиться. Программировали тогда в кодах команд, зоны расположения входной и выходной информации в памяти ЭВМ определяли на специальных бланках с номерами ячеек. Это была очень кропотливая и сложная работа, я, просто ни о чём другом не могла думать, даже по ночам мне без конца снились эти программы. Кстати, иногда мне  снились интересные ответы на мучившие меня вопросы. Я вставала среди ночи и на кухне, чтобы никому не мешать, исправляла свои программы.
      Вычислительный центр МИИГАиК располагался в правом подвале старого корпуса и занимал две большие комнаты в левом подвале, там, где сейчас наша типография, тогда была столовая. Вычислительная машина «Минск-2 была почти до потолка и занимала площадь примерно 9 кв. метров, если не ошибаюсь. Всю входную информацию и саму программу надо было набить на перфоленту в двоичной системе счисления. Получались огромные бобины. Ввод осуществлялся только с перфолент, которые, к тому же, не редко, рвались, и их приходилось переделывать. Хорошо, хоть, выходная информация распечатывалась на бумаге, с большущих рулонов, на длинных полосах, которые надо было, потом разрезать на листы. Программы, которые я составляла сама, сама же я и отлаживала. Это было очень трудно. Я сидела за этой работой, порой, по 20-30-ть часов в неделю, практически всё время, свободное от преподавательской работы. ЭВМ часто капризничала и я, порой, приходила в отчаянье от её фокусов. Спасибо, что мне помогали и механик Руслан Руднев, и программисты, которые имели больше опыта в отладке программ. Они все были немного моложе меня, некоторые из них тоже до сего времени работают в институте, но уже на других должностях.
     За зиму 1968-69 года я, каким-то образом, смогла сформулировать все задачи, составить их алгоритмы, программы и выполнить все необходимые расчёты на ЭВМ –  всё, что было намечено.  Надежда Павловна была мной довольна, я была её первой аспиранткой, и ей очень хотелось, что бы всё у нас получилось.
     На учебную практику в 1969 году я не поехала. Всё лето я сидела дома и писала диссертацию. Мы жили это лето вдвоём с бабушкой, домашних забот было мало, меня никто не отвлекал от работы. Мама была уже на пенсии, она вышла на пенсию с первого октября 1968-го года (отгуляв в сентябре отпуск), т.к. моя дочка пошла в первый класс. Весной 1969-го года маме предложили поработать летом врачом в пионерском лагере, она согласилась – взяла любимую внучку и они уехали на все три смены. Я несколько раз ездила к ним – проведать. Вообще, этот год (с октября 1968-го по сентябрь 1968-го) вспоминается как сплошная, очень напряжённая гонка, без конкретных деталей. Такое напряжение, такой темп работы может выдержать, наверное, только молодой и здоровый человек.
     В конце сентября 1969-го года я положила на стол Надежды Павловны готовую рукопись диссертации, всё было сделано за год, практически с нуля. Надежда Павловна меня похвалила, примерно через месяц она вернула мне рукопись со своими дельными замечаниями и пожеланиями и велела, после исправления, отдать её, печатать машинистке. Это заняло у меня почти два месяца. Напечатанную работу Надежда Павловна читала ещё раз, снова были замечания-исправления, ещё раз, уже начисто, работа перепечатывалась. Надежда Павловна решила, что диссертацию надо закрыть, сделать для служебного пользования, так как в ней использовались конкретные сведения и показатели Мячковского Авиаотряда, которые по отдельности и не были секретными, но все вместе…. Некоторые раздела пришлось отдать  печатать в 1-ый Отдел МИИГАиК. К этому времени у меня было вполне достаточно публикаций, для того, чтобы выходить на защиту диссертации.
    В конце 1969-го года (15-го декабря)  истёк срок моего пребывания в очной аспирантуре. Поскольку диссертация была фактически написана, руководство института посчитало, что я успешно окончила аспирантуру и, по ходатайству кафедры, меня распределили и зачислили на должность ассистента кафедры Организации и Планирования. Тут же меня основательно загрузили преподавательской работой.   
     В начале 1970-го года моя диссертационная работа была представлена на кафедру для предзащиты. Предзащита на кафедре состоялась в середине  февраля. Всё шло хорошо. Неожиданно, один за другим выступили Старыгин А.И. и Березин Т.А. Оба высказали какие-то замечания (не помню уже, какие, Надежда Павловна сказала потом, что это мелочи), но главные их претензии ко мне заключались в том, что я не занималась общественной работой и, вообще, мне рано защищать диссертацию. Кафедра приняла решение отложить предзащиту на два месяца и рекомендовать мне учесть высказанные замечания. Предзащита состоялась в начале мая. При всём желании, я не успевала всё, что нужно, подготовить к последнему заседанию Учёного Совета МИИГАиК 1969-70 учебного года, который состоялся в начале июня. Летом 1970-го года я снова поехала на практику, но уже как штатный преподаватель института, а не почасовик. Жили мы с дочкой опять в Солнышкове, но не у  бабушки Наталье, а, у её сестры, в соседнем доме, т.к. Наталья не знала, что я приеду, и сдала комнату до осени. У её сестры было хуже – в доме большая, шумная семья, да и клопы замучили. В дальнейшем, я весной в письме сообщала Наталье, что приеду и всегда жила у неё. На этот раз, как уже опытный преподаватель, я сама выбрала себе участок работы – поле и перелесок напротив деревни за речкой. Это было удобно. Я ходила туда деревенскими огородами (через речку был узенький мостик), а по утрам, практически с крыльца, в бинокль видела, вышли мои студенты в поле или нет.
      В 1970-ом году у меня снова были первокурсники с Аэрофака. На 4-5-ом курсах я вела у них занятия по Экономике… и Организации… – и практические, и лекции читала.  Очень хороший был курс. Особенно запомнились: Люба Козлова (Чеботарёва), потом мы с ней долго работали в одной лаборатории ЦНИИГАиК, Нина Чеботарёва (потом она взяла фамилию мужа), Серёжа Нехин, Паша Дроздов, Надя Заботкина. Надя и Паша были бригадирами. Более ответственного и заботливого бригадира, чем Надя, я не встречала. После окончания института Надя (уже Дроздова) долго преподавала в Топотехникуме, руководила курсами повышения квалификации ГУГК. Мы с ней иногда встречались по разным делам.
      В дальнейшем, я ездила на практику ежегодно (кроме 1972-го) по 1976 год включительно. Всегда брала студентов с Аэрофака. Мне нравилось, что потом, через два года, ко мне на занятия приходили знакомые, почти родные, ребята.
     Преподаватели кафедры Организации и Планирования вели занятия только на старших курсах (4-5). К концу мая студенты четвёртого курса сдавали экзамены и уезжали на производственную практику, а пятикурсники – защищали дипломы и, после отпуска, начинали новую, взрослю жизнь, т.е. приступали к работе. За восемь месяцев (с 1-го октября по 31-ое мая) все преподаватели кафедры выполняли полностью и часто перевыполняли, всю годовую учебную и прочую работу. Отпуск был, как и сейчас, восемь рабочих недель. Казалось бы, появлялась возможность плодотворно и спокойно поработать дома и в библиотеках над лекционными курсами, статьями, заняться методической работой, т. е. посвятить время тому, на что в текучке учебного года не хватало времени. Но нам этого не позволяли. Летом, если у вас нет занятий и вы не в отпуске, вы были обязаны каждый рабочий день являться в институт к 10-00, расписаться на вахте в специальном журнале и сидеть в кафедральной комнате до !6-00, после чего надо было опять расписаться в журнале. Серьёзно работать было практически невозможно, в библиотеке института нужных для работы книг не было, по крайней мере, по нашим дисциплинам. Вот так и проводили время в разговорах, можно было сбегать в магазин или в парикмахерскую. Конечно, по два месяца мы так не сидели. Многих преподавателей привлекали к работе в приёмной комиссии. С первого сентября первокурсников отправляли на месяц в колхозы-совхозы убирать картошку – преподаватели, особенно молодые, ехали с ними руководить сельхозработами. Мне не хотелось ни на «картошку», ни в приемную комиссию. Я предпочитала с середины июня до 2-3-го августа руководить учебной практикой, а август-сентябрь находиться в очередном отпуске. В августе я обычно ездила отдыхать, в сентябре готовилась к учебному году, много работала в Ленинской библиотеке, обновляла конспекты лекций, писала статьи и т.д.  Мне нравилась преподавательская работа. Я хорошо справлялась с ассистентской нагрузкой. Кроме практических занятий по экономике и организации, я какое-то время вела практические занятия и по дисциплине «Охрана труда и техника безопасности. Лекции по этому курсу читал Прокофьев Фёдор Иванович. Он делал это с большим удовольствием, а вот у меня душа не лежала к этому, безусловно, необходимому, курсу.
      После благополучного завершения практики в1970-ом году, у меня был первый, настоящий, преподавательский отпуск (8-мь недель). Я два года не отдыхала, всё, что связано с диссертацией, было сделано. Мне «достали» (тогда многое приходилось не покупать, а доставать) путёвки на простенькую базу отдыха на берегу Азовского моря на 24-е дня, и мы с дочкой поехали отдыхать. И я, и Таня видели море всего во второй раз. В 1966-ом году маме на работе дали путёвку в дом отдыха (на Чёрном море) для родителей с детьми, и они с Таней отдыхали там в Июле. В том же году в «Спецгеофизике» мне тоже дали путёвку в дом отдыха (в Одессу) на август. На Азовском Море было прекрасно, весь август стояла хорошая погода. Мы не вылезали из моря. Таня уже хорошо плавала, любила нырять, что бы её хотя бы не на долго вытащить из воды, мне приходилось придумывать различные игры и занятия на берегу. Неожиданно оказалось, что я умею хорошо лепить из песка. Песок там был мелкий, чистый. Я лепила, а дети (Таня с подружками) носили мне воду в купальных шапочках, ракушки, мелкие камешки. Что только я не лепила, и драконов и большие дворцы. Особенной популярностью  отдыхающих пользовались загорающая русалка с косой, пузатый, весь в складках, Будда и сказочный ветер с надутыми щеками…. На рынке и в ближайшем ларьке продавалось очень много фруктов, которые и стоили не дорого. Сначала мы наелись черешни, потом груш, дынь и арбузов. Тёплыми вечерами гуляли вдоль моря или смотрели телевизор на открытой веранде. Тогда в первый раз показали новый сериал, наверное, первый советский сериал, «Двенадцать мгновений весны» с Вячеславом Тихоновым в главной роли. Но, всё когда то кончатся.
       В сентябре я занималась рассылкой автореферата и другими организационными делами. С 1-го октября начались занятия у студентов 4-го курса.   Защищалась я 30-го октября 1970-го года. Это было первое заседание Учёного Совета в новом учебном году. Защита прошла успешно. (Оппоненты – добавить)
      Тогда, впрочем, как и сейчас, Учёный Совет собирался для заслушивания двух диссертантов. После меня защищался молодой человек из сторонней организации. Я не помню ни его имени, ни темы диссертации. У моего напарника тоже всё было хорошо. Нас познакомили за неделю до защиты. Дело в том, что тогда было принято отмечать удачную защиту диссертации в ресторане, чаще всего в ближайшем. Этот ресторан находился в районе Лялина переулка. Обычно банкет заказывали диссертанты вместе, и это надо было сделать не менее, чем за неделю до защиты. Вот мы и пошли заказывать банкет и вносить аванс. На банкете присутствовало, наверное, более 30-ти человек – Учёный Совет почти в полном составе, оппоненты, моя родная кафедра, члены другой кафедра, через которую защищался мой напарник, люди из организации, в которой он работал. На банкете нас хвалили, а мы благодарили за помощь и поддержку, как это положено по этикету. Всё было хорошо и чинно, даже весело, потанцевали немного.  Только вот, Тимофей Андреевич Березин позволил себе выпить немного лишнего, расплакался, жаловался, что эта Артамонова пришла и защитилась, а он, вот, всё занят общественной работой, и ни как не может закончить диссертацию. Мне было его жалко.
     В декабре (17-го) 1970-го года, наконец-то был назначен (избран) новый заведующий нашей кафедрой. Это был доктор технических наук, профессор, Брайт Пётр Иосифович. Он активно принялся за работу. Пётр Иосифович был хорошим человеком, быстро нашёл общий язык с членами кафедры. Всё было бы хорошо, если бы он был немного моложе (1902-го года рождения). И, к тому же, мне кажется, у него сложились не простые взаимоотношения с ректором. Петру Иосифовичу трудно было работать и его начало подводить здоровье.
     Достаточно быстро, в конце ноября 1970-го года, мои документы были отправлены в ВАК, и уже конце февраля 1971-го года я получила из ВАК уведомление, что мне присвоена учёная степень кандидата технических наук. Диплом мне вручали на Учёном Совете в мае, тогда же выплатили, накопившуюся с февраля, разницу в зарплате не остепенённого и остепенённого ассистента.   
      В августе 1971-го года мы с дочкой отдыхали на берегу озера Иссык-Куль. Путёвки на базу отдыха Ташкентского авиационного завода нам купил мой брат. Он тогда работал заместителем прокурора Ташкента (он так, до сих пор и живёт в Ташкенте – теперь заграницей). Планировалось отдыхать всем вместе: я, Таня, брат с женой Тамарой и пятилетним сыном Максимом. Но, когда мы с Таней прилетели в Ташкент, оказалось, что у Тамары неожиданно, по каким-то важным причинам, сорвался отдых (она была крупным профсоюзным работником), а у Максима заболели ушки. Не смотря на всё это, нас с Таней хорошо встретили, возили по городу (брат был уже в отпуске) угощали домашним, настоящим узбекским пловом. А вот отдыхать мы поехали втроём. База отдыха располагалась рядом с населённым пунктом Чалпон-Ата, в 4-5-ти километрах. Ехать решили на междугороднем автобусе. Выехали примерно в шесть-семь вечера, на базу прибыли к обеду следующего дня. Автобус время от времени делал небольшие остановки. Сначала ехали долиной, потом пошли горы. Брат и дочка ночью спали, а мне не спалось. На остановках я выходила из автобуса, смотрела на освещённые огромной луной горы и не могла насмотреться. Это было сказочное, величественное зрелище. Наверное, луна и не давала мне уснуть. Дорога извивалась, и луна ярко светила то с одной стороны, то с другой.
    На базе отдыха мы все устроились в просторной комнате с большой верандой  одноэтажного деревянного дома. Все удобства, включая умывальники и душ, были на улице, но нас это не пугало. Первым делом, искупались в озере, потом пообедали в столовой. Иссык-Куль удивительное озеро. Оно очень глубокое и чистое. Песок на берегу кварцевый, крупный, без мелкой пыли. При волнении его смывают волны, и он сверкает в воде всеми цветами радуги. Вода в озере никогда не бывает мутной. Вход в воду удобный, пологий, но через 8-10 метров уже надо плыть. Под буйками, ограничивающими пляж, глубина уже 14-15 метров, но сквозь прозрачную воду хорошо просматривается дно и трос, к которому прикреплён  буй. Вода всегда, даже в самую жару, прохладная, не теплее +22-х градусов, песок на солнце горячий, ноги обжигает, а под навесом в тени холодно лежать в мокром купальнике. И вечерами прохладно, надо надевать что-то тёплое, и спали мы по ночам под уютными ватными одеялами.
      База отдыха располагалась на пологом берегу озера. Пляж был широкий. Горы начинались за базой, наверное, на расстоянии 300-500 метров, а, местами, и дальше. Снизу горы были лесистые, вдали виднелись вершины покрытые снегом (или льдом). Противоположный, более крутой  берег озера, едва виднелся.(ширина озера – около 4-х километров). На нашем берегу были небольшие населённые пункты и базы отдыха, на другом берегу – шикарные санатории. Мы с Таней на небольшом пароходике плавали туда на экскурсию – красота!
    После нескольких дней отдыха мой брат заскучал без семьи и от безделья, каждый день звонил жене, а потом прервал отдых и уехал домой. Мы с Таней остались вдвоём в большой комнате и к нам подселили девочку-студентку. Мы не мешали друг друга, хотя и особой дружбы не возникло. У соседки была своя компания, у нас с дочкой – своя.
     На нашей базе отдыха имелся пункт проката спортивного инвентаря, в том числе надувных матрасов, вёсельных лодок, водных двухместных велосипедов, организовано катание на водных лыжах. Кататься на водных лыжах я боялась, и Тане не разрешала, хоть она, хоть она (смелая девочка) и очень хотела. А маленький катамаран мы часто брали и часами катались вдоль живописного берега. И надувной матрас мы, конечно, взяли. Общительная дочка познакомилась с мальчиком –ровесником, который отдыхал с папой. Они увлекались рыбной ловлей, с лодки удочками ловили какую-то мелкую рыбку, которая водится только в чистейшей воде Иссык-Куля. Часто они приглашали с собой Таню. Я иной раз подплывала к ним на матрасе, но старалась не мешать, не распугивать рыбу.  Пойманную рыбу они все вместе засаливали, на какое-то время, потом нанизывали её на леску и сушили. Перед нашим отъездом, а мы уезжали дня на два раньше Таниных друзей, ей выдали её долю улова – довольно большой пакет сушёной, хрустящей рыбки. Мы этой рыбкой и брата с семьёй оделили, и домой привезли достаточно, Таня всех угощала.
      Были на территории базы отдыха и крытый кинозал, и бильярдная под навесом, и открытая танцплощадка, и волейбольная площадка и т.д. в бильярд иногда играл папа Таниного приятеля, а мы за него болели. Ходили вечерами в кино, на танцы. Насколько раз ходили на организованные, двух-трёх часовые, прогулки в горы. Но, конечно, большую часть времени проводили в воде или у вода. Погода нас баловала. Только один раз был дождь, да и то ночью, но с сильным ветром и грозой. Я проснулась от мощных раскатов грома. Мой ребёнок крепко спал в своей тёплой постели. Я встала, оделась и вышла на террасу. Дождь лил стеной. Молнии сверкали со всех сторон – и над водой, и над горами…. Утром сияло солнце, но на озере было волнение около четырёх баллов, и прозрачные волны (вода с песком) ярко сверкали.
     Кормили нас в столовой хорошо, но мы через день ходили на рынок в соседний маленький кишлак. Покупали мы с Таней там обычно 5-ти литровое ведёрко горных абрикосов и огромные, сладкие помидоры. Соседка наша увлекалась горными ягодами – малиной, чёрной смородиной, говорила, что в Ташкенте этого нет. Правда, незадолго до отъезда, я купила несколько килограммов чёрной смородины и сварила варенье для брата с семьёй – на базе была специальная большая плита для таких дел.
     В самом конце августа, довольные отдыхом, мы прилетели в Ташкент. На этот раз не захотелось трястись в автобусе многие часы. От Чалпон-Аты маленький, местный самолётик летал до Фрунзе, а оттуда был рейсовый самолёт. Билеты, конечно, заказывали заранее прямо на базе. Пару дней погостили у брата. Нас сводили в театр, опять осматривали красоты города.
    В Шереметьеве нас встречала мама. Мы привезли дары юга – необыкновенно вкусные помидоры и спелую дыню-торпеду весом 15 килограммов. Маме в подарок мы привезли электрический самовар, купленный в крошечном магазинчике соседнего кишлака. Маме давно хотелось такой самовар, но купить его в Москве было проблематично.
     В 1971-72 учебном году мне доверили читать лекции, не помню – экономику или организацию. Я весь сентябрь 1971-го года занималась подготовкой конспектов лекций дома и в Ленинской библиотеке. Этот учебный год я читала лекции студентам специальности «Астрономогеодезия». Следующий учебный год я читала лекции студентам специальности «Космическая геодезия», первому набору. В группе была только одна девочка – Оля Лаврова, дочка Надежды Павловны. Поток был очень сильный, ребята толковые и старательные.  После Нового Года я взяла дипломников – пятикурсников с Аэрофотогеодезического факультета. Не помню, сколько дипломников было у меня в 1972-ом году, и были ли дипломники в 1971-ом году, но в дальнейшем обычно было их у меня человек шесть-семь (всегда Аэрофак). В основном, ко мне приходили девочки и, через месяц-другой, оказывалось, что несколько из них скоро станут мамами. Не знаю, наверное, от курса к курсу передавалась информация, что я к ним отношусь с большим сочувствием, много и внимательно консультирую и т.д. Защищались мои дипломники всегда хорошо, чаще получали «отлично», иногда – «хорошо». Вот только  в 1976  заведующий кафедрой меня очень попросил, уже в феврале, взять дополнительно ещё двух молодых людей, не буду называть их фамилии. Я думаю, что их никто не хотел брать. Вот с ними я намучилась. Они ко мне просто долго не ходили после первого появления. Я уж и в деканат обращалась и домой к ним звонила. В конце концов, что-то они написали в значительной степени под мою диктовку. Я, как руководитель оценила их работы только на «удовлетворительно». Рецензент оценил работу так же, как и я. На защите оба что-то мямлили. Комиссия натянула им по троечке. Мне казалось, им следовало обрадоваться. Так они ещё были недовольны. У одного из них мама работала в институте, так она обижалась, мне передавали, говорила: «Не могла уж Ирина поставить им по 4-ке, может и комиссия бы то же самое поставила».
     Весной 1973-го (а, может быть – 74-го) года была у меня дипломница Таня Кузьмина. С мужем она училась в одной группе. Они поженились, кажется, на третьем или четвёртом курсе и к окончанию института ждали ребёночка. Таня, не смотря на своё состояние, очень серьёзно и ответственно работала над своей дипломной работой. Мне было с ней легко. Только я волновалась – успеем ли мы, до появления младенца. Планировалось защищаться как можно раньше. К началу работы ГАК всё было готово, и предзащита прошла прекрасно, и плаката хорошие-красивые, и отличная рецензия получена. Дипломная работа действительно получилась «на пять». А до родов оставались считанные дни. Накануне защиты я видела Таниного мужа, он сказал, что всё хорошо и Таня завтра явится на защиту. Началась защита. Я не бала членом ГАК, но всегда присутствовала, когда защищались мои дипломники. Доклад Таня сделала хорошо, но я видела, что ей очень тяжело стоять. Стали задавать вопросы. В комиссии были почти одни мужчины, они задавали и задавали вопросы. Особенно, почему то, старался Березин Тимофей Андреевич (а, ведь у него самого трое детей, должен бы был понимать). А Таня моя сникла, побледнела, перестала соображать. Наконец её отпустили. Я вышла вслед за ней из аудитории, Тане было плохо, очевидно начинались схватки. Муж повёз её домой. Комиссия оценила защиту «на хорошо». Я возмущалась. Березин сказал, раз вышла на защиту, надо было и на вопросы отвечать…. Вечером этого же дня Танечка Кузьмина родила крупного, здоровенького сыночка. После окончания института чета Кузьминых работала (по распределению) в Мячковском авиаотряде. Мы несколько лет перезванивались. Позднее, я слышала, что Кузьмин был какое-то время начальником этого отряда.
     Я с удовольствием работала. Мне очень нравилось работать со студентами, читать лекции, проводить практические занятия. И всё это получалось у меня достаточно хорошо. Но у меня были личные проблемы. Я жила в Подмосковье с дочкой, мамой и бабушкой в крошечной двухкомнатной квартире, в 50-ти километрах от Москвы – час только на электричке. Электрички  ходили , примерно, с часовым  интервалом (7-ая зона). Я вынуждена была выходить из дома, как минимум, за два часа до занятий. Институт работал в две смены, последняя пара заканчивалась в 21-50. Если я не успевала на предпоследнюю электричку в 22-10 (или 22-15 – расписание менялось), следующая бывала обычно ближе к полуночи. К тому же, я была уже в том возрасте, когда хочется полной самостоятельности и чрезмерная опека и контроль очень любящей и любимой мамы напрягают. Мне хотелось жить отдельно, вдвоём с дочкой и поближе к работе. По такой возможности у меня не предвиделось. Весной 1972 года на какой-то конференции я встретила своего старинного знакомого Сову Виктора Георгиевича. Он в это время работал в Министерстве Геологии, занимал не маленький пост.  Мы разговорились. Я пожаловалась на свои трудности. Сова спросил меня: «А ты согласишься уехать из Москвы в другой город, если тебе предложат там интересную работу и квартиру?» Я сказала – да. Через какое-то время Виктор Георгиевич позвонил мне (в МИИГАиК – у меня домашнего телефона, конечно, не было) и сказал, что был в командировке в Новосибирске и говорил обо мне с директором НИИПГ, который заинтересовался моей кандидатурой. Мне было предложено написать подробное письмо и приложить копии всех моих дипломов. Я написала.
      В самом конце 1971-72-го учебного года меня вызвали в учебную часть. Мне  сказали, что есть решение руководства направить меня на четыре месяца, с отрывом от работы, учиться в МГУ им. М. В. Ломоносова на факультет повышения квалификации преподавателей ВУЗов по специальности «Экономика, организация и планирование промышленного производства» (с 1-го сентября по 31-ое декабря 1972-го года). Учиться всегда хорошо и интересно. Я не возражала, да и никто не спрашивал моего согласия. Очевидно, пришла разнарядка, возможно и с возрастными ограничениями. По крайней мере, в нашем потоке на ФПК  не было никого старше 40-ка лет (с 30-ти, до 40-ка), кроме группы заведующих кафедрами. Да и там очень пожилых не было. Все преподаватели нашей кафедры были старше. Я пошла в отпуск с 1-го июля, от практики меня освободили. Отдыхать мы с дочкой поехали в июле опять на Азовское море. С нами вместе поехала моя двоюродная сестра с 7-ми летней дочкой. Жили мы на этот раз в 4-х местной палатке (в палаточном городке) почти на пляже. Отдохнули хорошо. Когда, в самом конце июля мы вернулись в Москву, нас встретили горящие леса, дым, сорокоградусная жара, которая спала только к началу сентября.
     В МГУ занятия  проходили в одном из корпусов на новой территории (метро «Университетская»). Мне было очень далеко ездить (около 2-х часов в один конец) и я попросилась в общежитие. Нас, слушателей ФПК, поселили в новом «Доме аспирантов и студентов» на улице Шверника. Мне там очень понравилось. Жили мы дружно, много занимались, но и про развлечения не забывали – ходили в театры, посещали музеи. На выходные я всегда уезжала домой (иногда и среди наддали ездила). Учиться было интересно, лекции нам читали ведущие преподаватели экономического факультета МГУ. Например, курс «Организация управления народным хозяйством» нам читал уже маститый тогда экономист Попов Гавриил Харитонович. Читал он великолепно, но был очень демократичен и прост в общении со слушателями, даже, иной раз, курил с нами на лестнице. Я узнала много нового и полезного. 22-го декабря нам выдали удостоверения об окончании…. Жалко было расставаться с новыми подругами, да и с МГУ.
      Ещё летом, я получила ответ из Новосибирска, где было написано, что в принципе, я их очень устраиваю, что в августе в Москву по делам приедет представитель НИИПГ, который встретится со мной и поговорит. Он приехал в конце августа. После беседы с представителем НИИПГ, примерно через месяц, я получила официальное предложение должности старшего научного сотрудника НИИПГ с гарантией предоставления двухкомнатной квартиры. В письме были перечислены документы, которые необходимы для конкурса, и сообщалось, что соответствующее письмо направлено ректору МИИГАиК с просьбой меня отпустить (только 15-го декабря 1972-го года  истекали 3-и года  после окончания мной аспирантуры).
      Большаков вызвал меня, кажется, в начале ноября (я не помню, как мне  об этом сообщили). Он был возмущён и грозен. Мне было сказано в очень резкой форме, что никто меня никуда не отпустит, а если я буду настаивать и самовольничать, он сделает так, что я вообще ни на какую работу не смогу устроиться нигде. В конце «беседы» Большаков сказал: «Идите, заканчивайте учёбу и работайте, как работали. Если будете благоразумны, весной без конкурса переведём вас на должность старшего преподавателя, а осенью по конкурсу на должность доцента.
    Мне стало страшно. Иметь такого врага, как Большаков? К этому я была не готова. Написала письмо в Новосибирск с извинениями и объяснением причины. Как потом выяснилось, в НИИПГ было отправлено из МИИГАиК официальное письмо с отказом, меня отпустить. В конце 1973-го года я ездила в Новосибирск с докладом на конференцию, посвященную использованию экономико-математических методов в картографо-геодезическом производстве, которая проходила в НИИПГ. Директор НИИПГ, Черников Виктор Фёдорович, очевидно, просматривая программу конференции, обнаружил мою фамилию и захотел на меня посмотреть. Ко мне подошёл, сотрудник НИИПГ, который приезжал в Москву на смотрины, и пригласил пройти с ним к директору. Виктор Фёдорович был приветлив и радушен, сказал, что зря я испугалась Большакова, что меня несколько месяцев ждала квартира в новом доме, что, если  я надумаю перебраться в Новосибирск, мне будут рады. Я ещё раз извинилась и поблагодарила за всё. Я уже никуда уходить из МИИГАиК не собиралась.
      Большаков сдержал свое слово. Всё было, как он обещал. Но, перед этим, в январе 1973-го года, меня вызвала Валерия Георгиевна Селиханович, проректор по учебной работе МИИГАиК. Валерия Георгиевна приветливо пригласила меня присесть и сказала, примерно, следующее: «Заведующий практиками МИИГАиК назначен на должность начальника учебной части. Мы ищем ему замену, но сейчас надо срочно заниматься организацией летних производственных практик. Я вас очень прошу заняться этой работой на общественных началах два-три месяца, параллельно с преподавательской работой. Знаю, вы справитесь. Я вам помогу». Я всегда с большим уважением относилась к Валерии Георгиевне, ещё со студенческих времён. Она была из тех людей, про каждого из которых говорят – строгий, но справедливый. Она любила студентов суровой материнской любовью. Я согласилась. Я не могла отказать Валерии Георгиевне в её просьбе, да я и поняла, «откуда ветер дует». Эти  два-три месяца превратились в три с половиной года дополнительной работы на общественных началах.
     Я принялась за работу. Надо было срочно подготовить и отослать письма всем начальникам предприятий и картфабрик ГУГК и в организации других министерств, в которых работали выпускники МИИГАиК с просьбой принять на производственную практику наших студентов и сообщить, сколько и каких специальностей они смогут принять. Получив ответы, надо было их обработать и дать эту информацию деканатам, проконтролировать ход распределения, получить сведения от деканатов, обработать их, подготовить и отослать письма во все организации с указанием фамилий  направляемых на практику студентов. Кроме того, надо было в контакте с начальниками полигонов МИИГАиК проконтролировать ход подготовки полигонов к приёму студентов 1-3-го курсов на летние учебные практики. Работы было много, но я, каким-то образом, успешно справилась и с этой работой, и со своей преподавательской нагрузкой. Проколов и претензий, ко мне не было ни с какой стороны. С Валерией Георгиевной работалось хорошо, где было надо, она меня поддерживала. В апреле приказом ректора я была переведена на должность старшего преподавателя. Кстати, зарплата старшего преподавателя с кандидатской степенью была равна зарплате доцента (при одинаковом преподавательском стаже). В конце учебного года я зашла к Валерии Георгиевне и спросила, когда же найдут человека на должность заведующего практиками. Она мне сказала: «Знаешь, езжай спокойно на учебную практику. Всё хорошо налажено, начальники полигонов работают, заведующие практиками по кафедрам назначены и тоже работают. Тебе летом ничего, кроме основной работы делать не нужно. К осени всё определится»…. Когда в конце сентября я вышла из отпуска, я увидела свою фотографию на доске почёта МИИГАиК. Валерия Георгиевна показала мне приказ ректора о вынесении мне благодарности за хорошую работу и премировании меня (не помню, какая была сумма премии). Валерия Георгиевна попросила меня поработать ещё, сказала, что ей нравится со мной работать…. В 1974-ом году всё повторилось. Осенью 1973 года, я была избрана доцентом кафедры. Диплом доцента по кафедре экономики и организации производства я получила в начале 1976-го года, весной меня ввели  в состав Учёного Совета Аэрофака по защите кандидатских диссертаций.
     Время шло. Кафедра экономики и организации производства МИИГАиК жила своей интересной, но не лёгкой жизнью. Менялся состав кафедры. В конце января 1973-го года (26-го) ушёл на заслуженный отдых и по состоянию здоровья Пётр Иосифович Брайт. Ёму в октябре 1972-го года исполнилось 70-ят лет. Кафедра почти в полном составе отмечала это событие у юбиляра дома. Исполняющим обязанности заведующего кафедрой опять назначили Павлова Виталия Фёдоровича. Правда, на этот раз не надолго – через несколько месяцев заведующим нашей кафедры стал Николай Александрович Беспалов, доктор технических наук, который до этого работал на кафедре высшей геодезии. Мне кажется, тогда же Виталий Фёдорович ушёл на пенсию.
      В июле того же года, уволился наш профессор, Фёдор Иванович Прокофьев, который читал дисциплину «Охрана труда и техника безопасности», ему было уже под семьдесят. На место Прокофьева Беспалов пригласил  с кафедры высшей геодезии кандидата технических наук Ирину Михайловну Иванову. В 1974-ом году  она получила звание доцента. В мае, почти одновременно с Беспаловым,  на кафедру пришёл кандидат физико-математических наук, Голубцов Александр Иванович – умница и эрудит. Примерно тогда же, пришла к нам и Иванова Вера Александровна – кандидат экономических наук, она стала читать на оптико-механическом факультете (что она успешно делает и до сих пор, хотя факультет сейчас называется иначе). Кафедра заметно помолодела.
     Летом 1974-го года уволился из института Березин Тимофей Андреевич.  Мне отдали все часы на Аэрофотогеодезическом факультете. С этого времени я читала студентам Аэрофака и экономику, и организацию производства, вела все практические занятия, консультировала всех по экономическому обоснованию дипломных работ и принимала отчёты о производственной практике (организационно-экономическую часть). Тогда же, ушла на пенсию Мосина Лидия Парфёновна и перешла на другую работу Бредихина Антонина Фёдоровна. Без Лидии Парфёновны кафедра осиротела – она была, в какой-то степени, хозяйкой и матерью на кафедре.
     Летом 1975-го года ушёл из института Старыгин Авенир Иванович. На его место пришёл кандидат технических наук Сможенков Николай Фёдорович. В сборнике воспоминаний «ALMA MATER», МИИГАиК – 225, есть его большая статья. Где то в эти же года пришла на кафедру молоденькая аспирантка – Максудова Людмила Георгиевна, чуть раньше неё, поступил в заочную аспирантуру Дражнюк Александр Александрович – начальник Предприятия № 5 (из Минска), так же в заочную аспирантуру (мне кажется) пришёл совсем молодой научный сотрудник ЦНИИГАиК Иванов Саша (не помню отчества). Дражнюк успешно окончил аспирантуру, своевременно представив интересную работу. Однако, возникли какие-то разногласия в ГУГК и защита диссертации состоялась только в октябре 1979-го года.
      В конце 1973-го года я была с докладом от МИИГАиК на отраслевой научной конференции в Новосибирске. Конференция проходила в НИИПГ и была посвящена теории и практике использования экономико-математических методов с целью совершенствования управления топографо-геодезическими работами. Программа конференции была рассчитана на три дня – с 29.11.73 по 01.12.73., включительно. Из Москвы вылетали в ночь с 27-го на 28-ое ноября (самолёт в час ночи, кажется, с Шереметьевского аэродрома). Я это запомнила, так как у моей дочки 27-го ноября день рождения и в 1973-ем году это было воскресенье. Так что, отпраздновали Танин день рождения, проводили гостей, и я оправилась на электричку – в 22 часа начиналась регистрация на рейс в Московском аэровокзале (метро Аэропорт). 
      Ещё в середине воскресного дня в Москве и Подмосковье началась сильная метель с обильным снегопадом. К вечеру выпало уже много снегу, дул сильный ветер. Большинство участников конференции летели в Новосибирск именно этим рейсом, и мы все встретились на аэровокзале. Тут были делегации и Предприятия № 7, и Научно-Редакционной Картчасти, и представители ГУГК, делегации из других городов (в том числе Минского предприятия №5), которые делали пересадку в Москве. Многие были знакомы, кто был не знаком – быстро перезнакомились…. А начало регистрации всё не объявляли…
      Ближе к 11-ти вечера 27-го ноября нам объявили, что в связи с погодными условиями наш рейс задерживается, и информация о регистрации будет сообщена в 10-ть утра 28-го ноября. Я не знала, что мне делать. На последнюю электричку я уже не успевала, да и ехать ночью домой с тяжёлой сумкой, в пургу, чтобы потом рано утром вставать и… – было глупо. У моих московских родственников в это время был двухмесячный малыш, беспокоить их мне не хотелось. Я попросила москвичей – приютите, кто ни будь меня на ночь. Конов Владимир (мне кажется, Владимир, а отчество совсем не помню, это всё было так давно, но мне всё равно стыдно, что я не помню) позвонил жене и спросил её согласия, она согласилась. Я была ей очень благодарна – не хотелось всю ночь сидеть в аэропорту.  С Коновым я была знакома. Он был немного моложе меня, работал начальником ГИВЦ Предприятия № 7 и был почасовиком кафедры экономики и организации. Жена Володи накормила нас ужином. Меня устроили спать на раскладушке в детской комнате. Утром меня разбудил очаровательный, 4-х летний молодой человек, мы познакомились, он предложил мне скорее встать, одеться и пойти посмотреть, как он будет клеймить папу через газету. Я была удивлена и слегка шокирована. Оказывается, игра заключалась в том, что сын клал газету на спину лежащего папы и легонько постукивал по газете игрушечным молоточком. Им обоим было очень весело. Мы позавтракали и поехали на аэровокзал.
      Снегопад продолжался. Объявили, что информация о времени регистрации на рейс до Новосибирска будет дана в 16-00. Большой компанией мы отправились в ближайший кинотеатр, посмотрели какой-то фильм, пообедали в кафе. К середине дня снегопад прекратился. В 16-00 объявили, что информация о регистрации пассажиров будет в 20-00. В начале 9-го вечера, наконец-то объявили начало регистрации вылетающих в Новосибирск. После посадки в самолёт, мы ещё не менее часа не взлетали. В аэропорту Новосибирска самолёт совершил посадку рано утром (примерно в 6-ть утра) 29-го ноября. Нас встретили, на автобусе отвезли в гостиницу. Спать уже было некогда (я в самолёте на смогла уснуть). Душ, завтрак и к 10-00 мы собрались в конференц-зале НИИПГ на открытии конференции. Я сидела, слушала, но глаза закрывались, с большим трудом удалось не заснуть. После обеда стало немного легче, но я попросила мой доклад перенести на следующий день. В один из перерывов ко мне подошёл кто-то из организаторов конференции и сказал, что меня приглашает зайти к нему директор института Черников Виктор Фёдорович. Я вошла в кабинет, поздоровалась, представилась. Виктор Фёдорович был очень любезен, пригласил присесть, угостил кофе. Мы хорошо поговорили. В конце беседы мне было сказано, что я зря испугалась Большакова и не приехала работать в Новосибирск, всё было бы хорошо и квартира двухкомнатная в доме, рядом с институтом меня ждала несколько месяцев. Ну, что сделано, то сделано. Бессмысленно говорить о том, что было бы, если бы….
     Конференция была интересной и содержательной. Я успешно сделала сой доклад 30-го числа. В перерывах много общались, знакомились друг с другом, кто-то познакомил меня с Минько Вацлавом Юлиановичем – главным инженером Предприятия № 5.  Была и культурная программа – вечером 30-го все желающии посетили Большой Сибирский театр. Что мы там слушали, я не помню, но помню, что мне понравилось.  Вечером 1-го декабря, после закрытия конференции,  нас, москвичей (меня, Киммельмана, Конова, Фельдмана и кого-то ещё) пригласил в гости Рожков Владимир Фёдорович (тоже не ручаюсь за правильность отчества)и – доцент кафедра экономики НИИГАиК. Мы были давно знакомы. Рожков бывал в Москве и не однажды заходил на нашу кафедру. Утром 2-го декабря нас отвезли на автобусе в аэропорт. В самолёте моё место было у окошка. Рядом со мной сел Минько Вацлав Юлианович. Всё время полёта мы разговаривали на разные темы. Вацлав Юлианович оказался очень интересным собеседником. Он окончил Аэрофотогеодезический факультет МИИГАиК в 1956-ом году, уже защитим кандидатскую диссертацию. Минское Предприятие в то время было самым передовым в отрасли. Руководители этого Предприятия – Дражнюк Александр Александрович (начальник) и Минько Вацлав Юлианович (главный инженер) – были самыми молодыми руководителями данного ранга в ГУГК. Они очень дружно и слаженно работали. В разговоре с Минько я посетовала на то, что мне не хватает информации об особенностях организации управления и производства в отраслевых предприятиях, хотелось бы, кроме Предприятия № 7 посмотреть и другие. Вацлав Юлианович обещал мне организовать командировку в Минск. Весной 1974-го года я получила официальное приглашение от Предприятия № 5 для укрепления связи МИИГАиК с производством и обмена опытом (что-то в этом духе).
     В начале июня 1974-го года я поехала в Минск на пять дней в командировку. Меня приняли очень хорошо. Я приехала на поезде, который прибывал в Минск утром, примерно в 9-ть часов.  Представитель Предприятия №  5 встретил меня на вокзале. Мы заехали в гостиницу, где мне был заказан небольшой, уютный, одноместный номер. Я оставила в своём номере вещи, и мы поехали в Предприятие, которое располагалось в новом, красивом и просторным здании, почти в центре города. По сравнению со старым, тесным зданием Предприятия № 7 в Шелопутинском переулке, это был почти дворец.
      Меня представили, начальнику Предприятия Дражнюку Александру Александровичу, выпускнику МИИГАиК 1962-го года. Мы поговорили с полчаса, потом мне показали стол, за которым я могла работать, и принесли все материалы, которые я хотела посмотреть. За пять дней командировки мне показали все цеха и отделы Предприятия, я просмотрела  много различных материалов, сделала выписки, разговаривала с сотрудниками. Начальником ППО предприятия был Сергеев Борис ????, мой однокашник. Мы с ним пять с половиной лет учились в одной группе (он был бессменным старостой группы), от него я тоже узнала много полезного. В Москву я привезла интересный материал, который потом был использован в учебном процессе (и не только мной).
      В этот период в Предприятии № 5 шло внедрение «Системы управления качеством», которую они создали сами, под руководством и при активном участии в этой работе начальника предприятия. Это было очень интересно и актуально. В одном из разговоров с руководством  я сказала Александру Александровичу, что после полного внедрения этой системы и анализа результатов, мне кажется, может получиться хорошая кандидатская диссертация. Как то меня спросили, не соглашусь ли я приехать к ним зимой и прочитать сотрудникам несколько лекций по теории экономико-математического моделирования в рамках экономической учёбы.. Я сказала, что с удовольствием, если руководство института и  кафедры будет не против.
      Меня пару раз катали по городу на машине, показывали его достопримечательности. Вечерами я сама ходила по городу, любовалась его улицами и парками. Погода была тёплая, цвели каштаны. Красота!  Мне очень понравился город и люди, в нем живущие. На улицах не было Московской толчеи и спешки, люди приветливо отвечали на вопросы, как куда пройти, охотно рассказывали…. Меня в первый же мой приезд поразило и то, что никто не переходил улицы на красный свет, даже тогда, когда не было видно ни одной машины. В кондитерских магазинах не дорого продавались очень вкусные сладости (конфеты, печенье), каких не было в Москве. Очень мне понравились белорусские трикотажные изделия (и без очередей). Я накупила массу подарков дочке, маме, бабушке, да и себя не обидела. В последний день моей командировки, после обеда меня свозили в «Хатынь» – мемориальный комплекс, горькая память о войне и оккупации.  Вечером на машине отвезли на вокзал к Московскому поезду.
      В конце года из Минска на имя ректора пришло письмо с просьбой направить меня в командировку в Предприятие № 5 для чтения лекций. После окончания зимней сессии  я опять поехала в Минск. Мои лекции слушали с интересом, в зале собиралось, мне кажется, человек по тридцать. В этом же году Дражнюк Александр Александрович поступил в заочную аспирантуру в МИИГАиК на нашу кафедру, его руководителем стал Беспалов Николай Александрович. Предприятие № 5 заключило с кафедрой хоздоговор на выполнение для них ряда работ по организационно-экономической тематике. Сотрудничество кафедры и Предприятия было полезным и  плодотворным для обеих сторон.
    Время стремительно бежало. Я работала за двоих в самом прямом смысле этого слова – преподавательская нагрузка и, на общественных началах, заведывание практиками института. Моя учебная нагрузка ежегодно превышала 1000 часов т.к. я летом работала руководителем 4-х бригад АФ-1 на Чеховском полигоне. Правда, меня не очень загружали общественной работой – всего один учебный год я была куратором студенческой группы АФ, тогда же, наверное, один раз с ними была на овощной базе (перебирали гнилой лук) и однажды дежурила вечером в новом общежитии. Успевала писать статьи. Публиковалась я, и в институтском журнале, и в «Геодезия и картография», и в периодическом издании ГосНИИГА.
      Долгое время я руководила студенческим экономическим кружком.  Члены кружка писали доклады, выступали с ними на заседаниях кружка и на студенческих научных конференциях. Выступали на заседаниях кружка производственники (и не только) – Баранова С. Г. (начальник ППО Мячковского авиаотряда), Останин Н.И. (начальник Стереоцеха Предприятия №7) и другие. Я всё уговаривала выступить у нас Непоклонова, когда он был заместителя директора ЦНИИГАиК, он всё обещал, но так и не нашёл времени. Пару лет договаривалась с руководством Предприятия № 7 и возила кружковцев (и всех желающих с АФ-4) на экскурсию в конце весеннего семестра. По хоздоговорной тематике активно работала, ездила, как представитель кафедры, в Предприятие №5 с отчётами и по другим вопросам.. Окончила Университет марксизма-ленинизма (тогда Большаков потребовал, что бы все преподаватели в течение нескольких лет его окончили). Это тоже требовало времени, занятия были два раза в неделю по вечерам, часто пропускать занятия не рекомендовалось. Не знаю, как я всё успевала. Молодая была, выносливая и, наверное, организованная.
       Весной 1975-го года тяжело заболела моя мама (инсульт). Два месяца она пролежала в больницах (сначала, в Солнечногорске, потом в Москве недалеко от Лужников. Я по два раза в неделю ездила к ней. Наступило улучшение. Потом были ещё инсульты. В 1975-76 гг. я, всё-таки, смогла летом работать на практике.  Каждую неделю ездила домой, наполняла холодильник продуктами, готовила на несколько дней, наводила порядок в квартире. Дочка старалась мне помочь, но она в это время уже серьёзно занималась спортом, часто уезжала на сборы, на соревнования. В моё отсутствие маму и бабушку навещали по очереди две мои двоюродные сестры. Вот тогда я поняла, что у меня есть основания быть благодарной Большакову, за то, что он не позволил мне уехать в Новосибирск – что бы я тогда делала с моими больными? Я надеялась, что осенью 1975-го года меня освободят от заведывания практиками. Валерия Георгиевна дала мне честное слово. Но, не получилось. Когда я вышла после отпуска на работу, оказалось, что Валерия Георгиевна больше не проректор по учебной работе. Проректором Большаков назначил Баканову Валентину Васильевну и ещё не освободил её от обязанностей декана заочного факультета. Я ей посочувствовала и не сочла себя в праве, отказываться от заведывания практиками (т.е. напоминать, что весной Валерия Георгиевна твёрдо обещала), чтобы не создавать человеку дополнительных сложностей. Через год мне пришлось об этом пожалеть.
      С Бакановой работать было гораздо сложнее, чем с Селиханович. Валентина Васильевна любила командовать и подгонять своих подчинённых, даже без необходимости. Очень тяжёлое впечатление у меня осталось от весеннего (1976-г.) совещания по подготовке к учебным практикам. Уж не помню, по какому поводу, но Баканова так орала (именно, не кричала, а орала) на заведующего кафедрой фотограмметрии, очень пожилого уже, очень заслуженного и уважаемого всеми профессора Лобанова. Было так неловко и стыдно за неё. В начале октября 1976-го года, меня вызвала к себе в кабинет Баканова и стала возмущаться, что кафедра фотограмметрии, кажется, не своевременно вывезла с полигона какое-то оборудование (что-то в этом роде, уж ч точно не помню). Я сказала, что на кафедре есть заведующий практиками, есть заведующий кафедрой, что Валерия Георгиевна никогда меня по таким вопросам не вызывала. Баканова начала на меня орать. Она кричала (дословно): «Вы все гнушаетесь чёрной работы! Вот я 30-го (или 31-го?) асгуста вместе с лаборантами вытирала пыль в учебных аудиториях!» – и стучала кулаком по столу. Я  сначала растерялась, опешила, а потом тоже стукнула кулаком по столу и громко сказала: «Не смейте на меня кричать!». Пока она удивлённо смотрела на меня, я сказала, что отказываюсь продолжать работать заведующим практикой, ищите мне замену, в конце концов, это штатная должность, и тихо вышла из её кабинета.
      Я очень расстроилась. Никто, никогда на работе на меня не кричал. По наивности, ни с кем не посоветовавшись, я побежала жаловаться Большакову. Он меня выслушал и, кажется, ничего не сказал. Я, конечно, рассказала о происшедшем Беспалову Николаю Александровичу. Он покачал головой и сказал, что я совсем напрасно бегала к Большакову. Кандидатуру на должность заведующего практиками очень быстро нашли. Я передала все документы. Какое-то время меня никто не тревожил. В середине семестра, когда мы переоформляли хоздоговор с Предприятием № 5, Николай Александрович сказал мне, что Баканова вычеркнула меня из списка участников, мотивируя это тем, что у Артамоновой мать болеет и ей должно быть не до хоздоговора. На весенний семестр мне составили очень неудобное расписание занятий, с окнами и самыми поздними парами. На мои лекции кто- то часто заглядывал. Я начала чувствовать себя в институте неуютно. Появилось ощущение какой-то угрозы.
      Маме становилось всё хуже, она уже не выходила на улицу и с трудом передвигалась по квартире, из умной энергичной женщины, она превратилась в капризного эгоистичного ребёнка. Мама в основном сидела на диване, иногда, неловко пытаясь встать, она падала и сама уже с пола подняться не могла. Когда Таня была на сборах, я бежала с работы и смотрела, горит ли в квартире свет. Если света не было, значит, мама опять лежит на полу. Ни о какой поездке на практику не могло быть речи. Я написала заявление на очередной  отпуск с середины июня. Заявление не было подписано, мне было «предложено» поработать до августа в приёмной комиссии. В институт надо было ездить каждый день к 10-ти (а, может быть, и к 9-ти) утра. Через неделю у мамы случился очередной инсульт. Я взяла больничный по уходу и справку от врача и написала новое заявление на отпуск.
      Надо было что-то делать. Я поняла, что мне следует, пока не поздно, уходить из института. Не хотелось, я очень любила преподавательскую работу, моих студентов и родной МИИГАиК. Но я понимала, что Баканова никогда мне не простит непокорности и найдёт, в конце концов, способ, чтобы за какую-нибудь провинность (все мы живые люди) объявить выговор и, может быть, с позором уволить. В это время директором ЦНИИГАиК был уже Черников Виктор Фёдорович. ЦНИИГАиК ещё в начале 1974-го года переехал из Измайлова в новое здание на Онежской улице. Ездить в ЦНИИГАиК мне было значительно ближе, чем в МИИГАиК. Я была хорошо знакома со многими сотрудниками отдела экономики, а  сотрудников лаборатории АСУ знала почти всех. Я позвонила Брыкину Павлу Андреевичу, заведующему отделом, и спросил, возьмёт ли он меня в отдел. Павел Андреевич сказал, что с удовольствием и посоветовал позвонить директору. .Виктор Фёдорович внимательно меня выслушал и сказал, что никаких проблем не будет, в августе созвонимся и, если я не передумаю, ЦНИИГАиК тут же объявит конкурс на замещение должности снс отдела экономики. Я не передумала, и уже 03.10.77. вышла на работу в ЦНИИГАиК. МИИГАиК мне дал очень своеобразную характеристику. У меня не было никаких взысканий, только благодарности и плохую характеристику написать просто не могли, а хорошую писать на хотели. В результате, в моей характеристике не было ни одного прилагательного. Учёный Совет ЦНИИГАиК, как мне рассказывали, это обстоятельство очень развеселило.

         Я вернулась в МИИГАиК  01.09.1997 года и проработала там до
                01.09.2016 – 19 лет.