Империя Машин. Глава 5

Глава – 5 –

Выступы исчезали в темноте. Мальчик перебирал руками стальные скобы. Впереди виднелся мир. Крышка люка плотно прилегала к выходу, но он правильно определил место подъема. Странный шум. Он пригнулся, втягивая голову. По земле проехалась паровая машина, затем прошло с десяток человек. Их тени ниспадали в крохотные отверстия, скользя по лицу ребенка. Он приободрился и полез быстрее.

Схватившись за последний уступ, он попытался поднять крышку рукой. Ничего не вышло, и тут скоба выпала, а мальчик полетел вниз. Полет длился недолго.

Он упал спиной на камень. В глазах помутнело, свет из люка принял сероватый оттенок. Ноги пронзила острая боль. Он попытался пошевелить руками, но не мог. Едва двигалась только голова.

Над люком прошли двое в масках, а затем один из них остановился. Вероятно, они уловили чужой стон.

— Стой — шепотом проговорил второй. — Смотри, имперский шпион?

— Не думаю, он в противогазе старого образца. Одежда не наша.

— И не городская. Имперский пес?

Они подняли люк

— Скоба вылетела.

— Не имеет значения, брат. Посмотрим, что у него есть.

Они спустились на уровень и перескочили на выступ. Да так быстро, что глаза не успели уследить.

— В сознании.

Мальчик почувствовал руку на шее — парализован, не может двинуться.

— Посмотрим, что тут интересненького.

— Он ребенок…

— Лет четырнадцать.

— Прости парень, но все что найдем — наше. Тебе, скорее всего, уже ничто не понадобится… Кроме воды — доползешь ведь? — он окинул взглядом расстояние, — Доползешь.

Они слегка наклонили его тело, ощупывая одежду.

— Эй, не дергайся понапрасну. Потерпи.

— За спину не паникуй — переворачивать не станем. Мы же не какие-то звери…

Мальчик попытался что-то сказать, но вырвался лишь приглушенный стон.

— Тише… тише… — зажали ему рот, — еще стражу приведешь, придется и им горло резать.

— Снаряга пустая, один хлам. Как он протянул в туннелях столь долго?

— Йен, забудь о нем, не наше дело, закидывай мешок в сумку и уходим.

Над люком склонились фигуры в капюшонах. Грабители резко отстранились. Приятель наскоро пнул под ребра мальчика.

— Из-за тебя нас заметили!

Незнакомцы в масках прижались к стене, пока фигуры с улицы разглядывали неподвижное тело. Мальчик расслышал незнакомый акцент, а еще… В голосе говорившего ощущалось неподдельное сочувствие. Он попытался крикнуть, но заметивший глубокий вдох мародер наступил носком на плечо, лежащее в тени.

— Только попробуй.

Фигур позвали, со стороны, и тот из них, что стройнее бросил в канализацию монетку.

Она отскочила от камня и упала мальчишке прямиком на живот. После этого люк был закрыт. Мародеры рассмеялись

— Вот и поладили!

Затем они полезли за монетой.

— Стой! Погляди!

Мальчик заметил, как они разорвали рубашку на его груди и подняли над головой медальон.

— Быть не может… Парень?

Ребенок молча смотрел на них. Холод проступал в животе.

Они шептались о чем-то друг с другом. «Если это действительно он, и мы его бросим, нам конец». «Мы обещали Альфредо — это плата».

— Попробуй его поднять и быстро перевернуть на живот. Убедимся не сломана ли спина.

Быстро обхватив плечи и перевернув вниз головой, они устроились рядом и раздели его до торса. Дыхание сперло от боли. Затем начали прощупывать позвонки. Каждое прикосновение отдавало пульсацией в ногу.

— Везунчик, — заключил первый, — доски в порядке, только тряхнуло сильно. Не впервой, я вижу. Отхватил синяков.

— У него карта… Где только достал?

— Да… Не простой пацан, в такие годы… Не удивлюсь, если он весь путь от того острова по дну проделал.

— Смотри! Судя по отметкам, он прошел без малого — тридцать миль.

— Город в океане? Что за чушь.

— Мой дом… — едва смог вымолвить мальчик, теряя сознание. Образы сливались воедино, образовывая белую картину.

— Там может располагаться только одно место — восьмое убежище. Лет десять, как сигнал пропал, я не путаю?

— Значит ошибались. Насчет три подня-я-я-ли.

Так и прошло его первое знакомство с миром людей. Ребенок открыл глаза лишь спустя несколько дней. Долго разглядывал потолок, покрытый трещинами от старости, потом перевел взгляд на стены с облупившейся белой краской.

Осмотр успокоил его.

Мягкая кровать, под спиной валик с острыми чешуйками, ноги закрыты одеялом.

Он попытался потрогать лицо, но у него не вышло. Руки не подчинялись.

В дальней комнате раздалось движение, и к нему зашел человек в маске-полумесяце, укрывающей глаз и щеку. Был ли он одним из тех, кто его «откопал» в туннеле, или нет — он не знал.

— Уже пришел в себя? Быстро, однако, мы бы хотели узнать твою цель. Куда идешь? Откуда пришел? И почему? Если будешь сотрудничать, то все хорошо закончится, ну и самый главный вопрос — откуда у тебя это? — достал он медальон.

У мальчика пред глазами промелькнуло тело, с которого он снял его, и он вспомнил, или нечто встроило ему в голову воспоминания, будто он видел на теле покойника записку: «если ты найдешь меня мертвым, кто бы ты не был, незнакомец, тебе обеспечено спасение. Я сделал ужасную ошибку, помог императору подняться на трон, и теперь моей последней просьбой будет — верни все назад, если ты захочешь и сможешь — то верни, прошу, это не просто медальон, не отдавай его никому, и помни мои слова: „день сменяется ночью, кинжалы хранят судьбу“. Озвучь эту фразу — и братство парящих кинжалов защитит тебя, где бы ты ни оказался».

— Что ты сказал? Склонился ниже человек, и мальчик почувствовал его зловещее дыхание.

— День сменяется ночью, кинжалы хранят судьбу.

Незнакомец встал, начал ходить по комнате, вышагивая ровные шаги из края в край.

— Человек в маске, нашел меня и передал медальон. Он сказал, что это мой шанс на спасение, и он дарит мне это — соврал мальчик, но его голос звучал так убедительно, что он сам поверил в свою ложь.

— Я Альфредо. Друзья и товарищи зовут меня Альфом. Человек… с которым ты встретился, говорил что-то обо мне? Из твоих слов я понял — что это все, о чем он сообщил. Я не понимаю его выбора, но принимаю его. Мы будем тебя обучать, чтобы ты стал тем, кем он захотел тебя увидеть.

— Хочу ли я им быть?

— Можешь отказаться, мы не принуждаем, ты полностью свободен, мы вернем тебе все снаряжение, дадим припасов столько, сколько сможешь унести, можем предоставить проводника, но на большее не рассчитывай.

«Полностью свободен?» — его насторожила формулировка. Он еле шевелился. Туман обволакивал голову, притупляя чувства.

— Я остаюсь.

— Мудрое решение.

— Оно не мудрое, а логическое. Я начал свой путь из убежища, оно затонуло спустя дня три после того, как я вышел на поверхность. Мне исполнилось девять.

— Сколько ты говоришь? Тебе девять лет?

— Какой сейчас год?

— 774 от сотворения материка и тридцать первый от создания империи.

— Откуда люди знают, когда был сотворен материк?

— Я предполагаю, что все это выдуманная история, но надо же с чего-то начинать счет? Вот они и решили, взяли какое-то крупное событие за точку, и обозначили ее нулем.

— Время не может быть нулем, и, если сегодня идет 774 год, получается, мне четырнадцать, но я не помню…, наверное, отец сбился, либо я столько лет лежал в беспамятстве.

— Возможно, а твой отец — ты так его назвал? Кем он был?

— Он не мой настоящий, настоящего я никогда не видел. Говорят, он погиб во время потопа. Отчим сказал, его звали Лени? было что-то еще… — он напряг память, выискивая отголоски прошлого, — я не помню… — с досадой проговорил мальчик.

— Можно узнать твое имя?

— Имя? Мне его так и не придумали, да и я сам предпочитал быть без него — сказал мальчик, хотя эти слова давались ему нелегко. Он вспомнил безымянного автора, запечатлевшего на титульном листе отсыревающего в подвале рассказа жестокие слова: «человек без имени как лодка без весел. Ее бросает течение, и она не знает, когда нужно свернуть. Никем и ничем не связанная, без корней и фундамента. Сплошной хаос и никакой истины».

— Неизвестный…

Мальчик похолодел. Неизвестный… Имя — засов. Отпадение всякой наличности, всякого Я, близкого сердцу, всякой зависимости, всякой любви. «Но это — твое имя» — возразил ему внутренний голос, и мальчик принял его.

— Также сказал отец.

— Хорошее имя для члена братства. Не высокомерное, ни блестящее, ни агрессивное, ни красивое — никакое, просто неизвестный — нейтральное.

— В этом есть плюс — сказал мальчик, не желая показывать колющую боль. Я могу быть кем угодно, и одинаково отзываться на любое обращение.

— Ты достаточно умен для своего возраста. Хочешь стать убийцей?

— Убийцей? Я хочу сделать только два дела.

— Какие?

— Вы допытываетесь до меня!

— Мне же надо знать, как проводить обучение.

— Это личное, но я хочу стать достойным сыном — повторил он слова из прочитанной им в детстве книги.

— Благодарю за доверие — насмешливо поклонился Альфредо. Тело уже слушается тебя?

Мальчик потянулся в ответ и обнаружил легкость. Такая разительная перемена насторожила его, но он придержал вопрос. Мужчина помог ему подняться с койки, и они перешли в соседнюю комнату, откуда вышли на балкон, пройдя через обломки лежащей на полу стены. Закружилась голова, а глаза разъедало непривычным зрелищем. Он прикрыл лицо, ощущая невидимую угрозу.

— Расслабься и прими его, — посоветовал Альфредо, заметив, как ребенок испуганно пятится назад. Мальчик нехотя приоткрыл глаза. Солнце из–за паров и грязи лилось белым рассеянным светом. Разрушенные высотные здания ныне походили на обглоданные кости, лишенные стен — один скелет. Дорога внизу обрывалась, образуя земной разлом, разделявший улицу пополам. Над разломом, на высоте пятого-шестого этажа болтались висячие мосты. Десятки звеньев, перетекающих в целостную структуру. Они покачивались под натиском ветра, и могли оборваться в любой момент.

Мальчик бросил взгляд налево. Там, разворошив землю и снеся несколько пятиэтажных кирпичных зданий, лежал дирижабль. Словно раненая птица, но бока уже не вздымались, лишь со стороны головы-кабины торчали металлические прутики точно всаженные копья. Внутри было накидано огромное количество тел, все они лежали друг на друге, часть сгнила, но в основном выглядела целыми.

— Да, паренек, они умирают в огромном количестве.

— Кто они?

— Люди, кто еще.

— Вы не считаете себя человеком?

— Здесь мы в безопасности, внизу бушует инфекция, и она странным образом не поднялась выше двух моих ростов. Предполагаю, что заражение устроило правительство.

— Но, почему только внизу?

— Наверх то погляди.

Мальчик поднял взгляд: «Как он их не заметил?» — здоровенные шарниры поднимались вверх и вниз вдоль столбов толщиной с дом. Сконструированные по образу и подобию убежищ, они стыковались меж собой тамбурами, а на зубьях этих «шестерней» располагались утопленные внутрь окна, чтобы при полном обороте не повреждалось ударопрочное стекло. Он пригляделся: в одном из квадратных иллюминаторов мужчина поправлял галстук, игнорируя придавленного арматурой и вопящего десятью метрами ниже, человека. Его взор гулял поверх мелких неприятностей, строго вдаль. Но больше мальчика поразил факт того, что на пострадавшего вообще никто не обращал внимания, словно звуки раздавались неодушевленным предметом. Тем временем, поселенцы «шестерней» вышли на выдвижную платформу и быстрым шагом преодолели расстояние, соединяющее диски, по открытому воздуху. Затем гермоврата сомкнулись, а шлюз втянулся в стены. Монотонный гул прохрустывающего города над городом вгрызался в уши.

— Воздух… Он заражен?

— Увы. Лекарства не помогут. Противогаз твой — крайне ценная вещь. Они вымерли после катастрофы, материалы для производства фильтров ушли под воду. А там боги знают какая радиация, да еще и иридиум начал вытекать из разломов в земной коре. Слишком опасно. Минутное пребывание чревато летальным исходом.

— Иридиум? Я не вижу птиц…

— Быстро меняешь темы. Птицы? Что им здесь делать? Которые могли — давно улетели куда подальше. Подальше от нас. «Мастер Альфредо!» — крикнул его человек с поднимающегося на тросах внешнего лифта.

— Глянем, что у него? — и не дожидаясь ответа, старик направился по крышам к подъемнику.

Члены Парящих Кинжалов и не думали пропускать гостя за пределы лифта, и он стоял, помахивая конвертом. У каждого подъемника дежурило по паре в масках как у Альфредо.

— Они и ночью караулят подъёмы? — поинтересовался мальчик.

— А как же. Что у вас? — обратился он к прибывшему.

Члены ордена расступились и пропустили разукрашенного в золото дельца.

— Я пожалуюсь начальству! Их выпорют! Меня заставили простаивать без дела!

— Твое начальство не властно над моими людьми — ответил Альфредо.

— Но оно в силе пригрозить вам. Вот — он передал конверт и собирался уйти, но Альфредо отдал распоряжение

— Задержите.

Парящие Кинжалы ухмыльнулись, кивнув головой в сторону ската крыши.

— Высоко падать.

— Что–о–о?!

И пока делец возмущался, Альфредо прочитал послание.

— Координаты не уточнены, кто будет на обмене?

— Не имею полномочий объясняться.

— А я — имею право на ваш арест.

— Он дорого вам обойдется — осклабился делец.

— Поэтому не считаю нужным вам препятствовать.

Когда дельца посадили на лифт, Мастер вздохнул.

— С ними надо быть начеку. Олем, Ион — проследите за гостем.

— До дверей?

Альфредо улыбнулся, наблюдая за тем, как его помощники готовятся к вылазке.

— Хорошие парни — сказал он, когда те спустились по тросам, — но нетерпеливые, серьезной работы им не поручишь. Ты умело слушаешь для ребенка. Однако безропотные слуги меня не устраивают. Что думаешь про ребят?

— Я… думал про город. Каков он? Чем люди жили? К чему стремились?

— Знакомое чувство, только не помешайся на нём. Я вкусил немало мечт, прежде чем подавиться. Надо глядеть на то, что имеем. А имеем мы руины. Или руины имеют нас… Кто кого запомнит — человек камень или камень — человека?

Мальчик не согласился с его выводами. Теневые облака скапливались над городом.

— Дождливая выйдет ночка. Идем же.

За пустыми глазницами окон отливали купола, как треснутые яичные скорлупки. Мальчик ощущал гладящий щеку ветер. Приятный, не тот, что в убежище.

— Настоящий театр?

— А он похож на макет? — засмеялся Альфредо. Мастера Эрнстарда. Первого ассасина для просветителей, и первого человека, объединившего нас после катастрофы.

— Но он разрушен, колонны на земле, часть крыши внутри.

— Забыл сообщить. Та волна, о кой тебе говорили. Это далеко не всё, что могло произойти. Когда уровень воды упал, и мы вышли из убежищ… Не все. Часть из дисков застряла, поврежденные стержни блокировали ход, выжившие поодиночке всплывали через спасательные капсулы. Все… проходило не совсем гладко. Те убежища, что заражены пылью, приходилось взрывать, и… топить. Этот театр — напоминание, чем мы пожертвовали ради мира.

— У нас тоже было заражение.

— Тебе повезло. И с отцом, и с убежищем, и с поселенцами. Когда ты спал после травмы, я следил за твоим телом — оно желтело, словно вместо крови твои вены были накачаны палланиумом. Экспериментальное лечение… В восточных секторах за дозу такой дряни ведутся войны, кои не снились и битвам за иридиум. Ваш ковчег был особенный, раз там хранились его запасы. Как думаешь, почему он решился проводить опыты над ребенком? Мальчик вспомнил, как корчился на кушетке, привязанный по рукам и ногам, будто в него вселилась нечистая сила. Это ожившее впечатление, выползшее из недр подсознания, произвело ошеломительный эффект.

— Он не мой настоящий отец!

— Но, когда я говорю тебе об этом — ты возмущаешься. Определись уже. И не отставай.

Мальчик не припоминал, когда они беседовали об отчиме, однако промолчал. Ему и без того хватало перемешанных в кучу обрывков воскресших из ниоткуда воспоминаний.

Они перебрались с покатой крыши к охраняемому механизму, вращающему стержень «небесного» города. На посту сидел человек в белом плаще и поедал бутерброды. Он безразлично слушал радио, никак не отреагировав на появление посторонних.

— Они не выставляют охраны?

— Просветителям не надобна защита.

Насосная станция, огороженная бетонными плитами, качала в кольца на стержне воду, охлаждающие его. В местах трения с иными шестернями «ствол» перегревался и тогда, охранник, отрываясь от поедания всякой всячины, жал на кнопку. В днищах шестеренок открывались клапаны и… В нижней части города шёл дождь, — из воды, разбавленной машинным маслом и отходами…

Каждый стержень обвивала лестница, не доходящая до земли с дверцей и замком. Вход находился примерно на высоте трех человеческих ростов, сложенных воедино, а вокруг «стволов» находились подозрительного вида стены. От бетонных плит тек яркий свет, словно что-то внутри разряжалось, испуская в округу мощные импульсы.

— Они расходуют энергию в… пустоту?

— Световые стены, мальчик — сказал Альфредо, но не пояснил зачем они необходимы.

Ребенок наотмашь ударил себя по щеке, прогнав подлый ветер, натягивающий улыбку. Они могли пойти куда угодно, без ограничений. Здесь каждый человек — вольный в диком просторе. Неизъяснимое чувство влекло его исследовать мир. Сладкий загазованный воздух оседал на языке.

— Постоим?

— А мост не обвалится под нами? — спросил он у Альфа, пробуя согнать мурашки.

— С чего бы?

Альфредо присел на край крыши, приглашая мальчика присоединиться. Он запалил пепельную сигару и продолжил:

— Мне знакомо твое чувство, в юности я тоже мечтал побывать в каждом уголке земли… Сейчас все иначе. С возрастом все уйдет в повторение, раз за разом ты будешь наблюдать одни и те же циклы рождения и смерти. Когда-нибудь ты испытаешь разочарование от этой вечной пустоты распростёртого над нами космоса… Никто не откликнется на наши мольбы, никто. Нас не слышат даже родные братья. Мы — предатели собственной души, понимаешь? Ай, забудь… Я говорил, что было дальше? После того, как уровень воды упал, и мы ступили на сушу, первым делом занялись поисками раненых, тех, кто мог уцелеть после потопа. Представляешь? Люди побежали заботиться о других. Увы, на поверхности все были мертвы. Давно мертвы. Помню, как от их холодных тел шёл пар. Уровень воды падал и падал, пока наконец острова не оказались отрезанными друг от друга скалами. Громадные, торчащие из океана, одинокие остовы, уносящиеся ввысь на сотни метров, и завершающиеся клочками изувеченной земли — это… выглядело красиво. Пару дней спустя упал первый такой парящий материк. Раскололся — и в бездну. Затем второй. Ждущие с трепетом, мы смотрели на часовую башню — кто следующий? Чья частичка берега рухнет в пропасть… И тут прилетели дирижабли. Оказалось, что императорский дворец, с тех пор и отныне называемый — Рокмейнсейл выстоял удары волн и прилив иридиума, который наступил после. Они обобрали нас за сутки до наступления темных времен. Этот прилив и стал нашим сущим кошмаром. Личная гвардия императорского величия, увидев приближающуюся лавину золотистого цвета, села в дирижабли и улетела, за ними следом драпали остальные. Кто имел средства и возможности. Лавина не выглядела впечатляющей, обыкновенный оползень, сошедший с небес. Людям приелись подобные зрелища. Рутина — прячемся и пережидаем… если бы не одно «но»: приливающее море целиком состояло из иридиума. Медленно подкрадываясь оно изматывало раньше, чем наступали последствия. Люди ждали очередной катастрофы, но ничего не приключилось. Желтоватая жижа разлилась под скалами, и осела. Прошел месяц и все оставалось прежним. Мы уже успокоились. Но, проснувшись в один день, увидели наплывший на город туман, а в легких нарастающую тяжесть. Люди вставали и валились, будто игрушечные кегли. Стало тяжело дышать. Помню, многие жаловались на ощущение… что легкие залиты распаленным свинцом. И знаешь, как бывает, когда происходят необъяснимые вещи… Пошла суеверная беготня. «Упавшее треснувшее солнце, посланное разгневанным Днем, разлилось из чрева света карающими желтыми реками на ослушавшихся пути». Что за путь, откуда они его взяли? Понабрали останков прошлого, склеили — и вышла дурость. Суеверия звенели на слуху, на каждом углу раздавались возгласы: «пророчество!». А я не привык бездействовать. Мы собрали экспедицию из добровольцев, и, натянув дыхательные маски, спускались с краев скалы. Чтобы разобраться, какая тварь косит людей. Вышла типичная банальщина. Недра земли нагрелись под плотным колпаком иридиума, и он начал плавиться. Испарения распространяли инфекции и погубили… Многих. Лекарств мы не имели, а то что выхватил твой отец — по сути иридумовая прививка. Тебе повезло, ужасно повезло, больше чем другим. И ты все еще жив благодаря этой капсуле… — Альфредо повертел в руках колбу, ранее принадлежавшую ребенку, — в этой пробирке скрывалась тайна нашего спасения. Увы, поздно. Где-то мы просчитались. Держи, оставь себе. Пройдемся? Так легче усваивать материал — улыбнулся Альфредо.

— А вам не надо следить за порядком? Вы потратили на меня немало времени.

— Мы занимаемся работой — свершаем обход и своеобразную опись — договорил Альф, проставляя отметку на оштукатуренной дощечке, прибитой к одной из стен. Мальчик отметил, что светило совершало поход вместе с ними. Он залюбовался им. В целом, он завораживался всем, что доставляло наивную радость. Он еще и не полагал, что эту простоту не сумеет отнять у него даже смерть.

Они пошли по балконам, состоящим из металлического пола, и деревянных досок вместо перил. Внизу плющ буравил кирпичную кладку, в стороне выглядывал хвост дирижабля, встретившегося с землей.

— Продолжу? Дела шли хорошо, пока не начались обвалы. Иридиум оказался крайне устойчив, а еще он по свойствам напоминает кислоту. Помню, как осенним утром нас разбудил сокрушительный грохот. Мебель посыпалась на пол, а часть домов — вовсе рухнула в пропасть. Видишь впереди склон? Когда-то он был ниже. Остров накренился. Помнится, люди бегали в панике, а мы единственные, кто пытался их успокоить. Пока часть добровольцев занималась этой лишенной смысла идеей, я и наш бывший мастер спустились на тросах вниз, прицепив их к зданию, расположенному рядом с обрывом. Вначале мы увидели внизу рухнувшие на дно обломки убежищ и переломанные стержни. Подумали — это и была причина шума, но мастер предложил заглянуть с иной стороны. Там то и стало ясно. Основание скалы плавилось под разгоряченным иридиумом. Остров оседал. Вооружившись биноклями, мы оглядели соседние, едва видневшиеся за туманом скалы — там происходило то же самое. На следующий день ближайший остров рухнул вниз и его поглотило подобие лавы, а наш осел так низко, что испарения накрыли улицы. Все началось с легкого недомогания, число заболевших росло день ото дня. Каждый человек понимал — нам грозит эпидемия. И она началась… Обычно больных изолируют от здоровых, но у нас получилось наоборот. Здоровых запирали в морозильниках, убивали из ненависти, зависти… «Как это? Я заболел, а эта тварь живет и здравствует» — такие диалоги процветали около пятерки лет. Недолгий срок для размеренной жизни, но мучительный для страданий. Эпидемия косила без разбора. Тогда у нас имелись противогазы, но, видимо, инфекция проникала сквозь кожу. Ничего не спасало. Кто-то выбрасывался с балкона, кто-то резал вены, а кто-то, как, впрочем, и везде, напивался… Удивительное дело, даже в момент падения находятся готовые пропустить стаканчик за здоровье… Хотя конец света… слишком натянуто сказано.

— А солдаты? А врачи? Они не вернулись?

— Ирония в том, что они все-таки вернулись, ровно через пять лет, и были «приятно» удивлены: Кто-то выжил? Ублюдки ожидали навестить кладбища и забрать отчищенный иридиум. А может поверили сказке придворного писца. Не так уж важна суть. Я уже говорил? По приказу императора таланты Севергарда сложили легенду о Посторонних, которых настигла кара за содеянные деяния. Новое поколение имперских «служащих» вырастало на городских легендах. Подонок вовсю пользовался человеческими страхами.

— Если иридиум выжигал земли, куда делась вода? Мое убежище утонуло.

— Не веришь, по глазам читаю. Возможно пролом, часть тектонической плиты в том месте обвалилась, или она просто испарилась. Иридиум действует как магма. При контакте с иными веществами, порой не угадаешь, чего ждать. Прямо как от человека!

— Так и было… — сказал грустно мальчик. — Одинокий удар, после чего освящение отключилось, а потом он… затопил этажи.

— Говорю же, трижды везунчик. Неизвестный…

— Какой сейчас уровень воды?

— Метров десять, может двадцать. Как знать, в некоторых местах и под тысячу дойдет. Земля искорежена. Слыхал, ученые говорили, что она сейчас скорее напоминает не круглый шар, а подобие огрызанного яблока. В одном месте гладкая, а в другом — сквозная дыра. Опять делюсь с тобой местными байками? Иных знаний не осталось, придется смириться с тем, что есть. Видишь — никакие растения не растут, кроме паразитов. Мы питаемся химической продукцией. Кое-чему научились в лабораториях — с голоду не помрем. Но лаборатории — им тоже нужны источники органического происхождения. Как известно из неживого не создать живое, а найти отпечатки природы становится труднее.

— Я видел зелень здесь — показал мальчик, доставая карту. Она росла вдоль дороги.

— Даже если это и правда, её недостаточно. Пойми, лучше, если об этом никто не знает. И запомни — не тревожь народ подобными расспросами. Мы все понимаем, что нам уготовано, но продолжаем сопротивление.

Фильтры Мастера щелкнули клапанами. Защипало кожу будто у Альфредо как у гуся выдирали перья для жарки. Зрачки его выросли до размера глаз, но мальчика отвлекало покалывание собственного тела.

— Как называется остров?

— Никак, просто остров, а вон тот, — Альф ткнул в горизонт, — дай сюда, — Остров Цепей.

— Почему «цепей»? Там, как и у нас: громадные механизмы, закрывающие взгляд, только вместо плоских дисков и стержней, цепи?

— Рабство…

Рабство? Мальчик впервые слышал об этом явлении. Но Альфредо не был настроен отвечать.

Они прошли по шаткому мосту между расщелиной молча, затем перепрыгнули на соседнюю крышу, и сели на металлические стулья.

— Послушай меня до конца — это важно, — сказал Альф, заметив настроение Неизвестного, — Вернувшиеся с Рокмейнсейла первым делом согнали всех под дулом невиданного ранее оружия. Севергард изобрел паровые револьверы, стреляющие пулями с сердечником льдистого камнелиста. Такие снаряды сулили мучительную смерть, стоило им поцарапать кожу. Кровь вступала в реакцию с камнелистом и таяла, обращаясь в пар и воду. Знаешь как жутко, когда все твое тело разрывают разбухшие ткани?

Альфредо вспотел, и перевел дух. Перебирание воспоминаний давалось ему с трудом.

— Они сгоняли людей строить дамбы, а затем — иридиумовые башни, которые качали его вместе с нефтью. Эти два вещества абсолютно не конфликтовали и перевозились в одном контейнере. Плюс иридиума в том, что он одинаково быстро плавит пластмассу и металл. Почему-то скорость плавления не зависит от плотности, состава элемента, а лишь от толщины. Во всех этих механических лифтах, шляющихся круглые сутки вверх и вниз живут аристократы, и приверженцы императора. Ты сам видел с каким лицом они глядят на тех, кто находится внизу. Мы решили организовать сопротивление, назвались Парящими Кинжалами, и создали братство, а себя именовали — Исорийцами, в честь предков, выживающих в бескрайних пустынях с одним лишь копьем и повязкой на голове.

Благодаря изобретению профессора Лебедева, братство получило необходимое снаряжение. Мы забыли предков, чтобы родиться заново. Лебедев создал первый плащ из полупроводникового волокна, собирающего пучки света, и назвал его Плащом Тайн. На короткое время он преломлял солнечные лучи и при свете дня мы становились невидимыми. Но стоило первому лучу зайти за горизонт — эффект пропадал.

Постоянно разоряя схроны, переманивая рабочих, недовольных военных, организовывая стачки, мы сильно разозлили императора. Победа уже, казалось, была в руках, но тут многие исорийцы захотели жить как наши враги — дворяне и аристократы. Тогда я узнал, что измена нашему делу может прийти откуда угодно. Жена предала меня, и я… Похоронил ее.

Альфредо так и застыл, сказав лишнее. Брови его поползли ко лбу, он сглотнул как от испуга взирая на мальчика и переменил тон

— На заседании братства я единственный, кто выступил против присоединения.

Остальные согласились, и на следующий день орден решающим голосом заключил пакт перемирия и сотрудничества с империей.

— Ваш орден? — уточнил мальчик.

Альфредо не спроста опустил это слово.

— Да, орден… — сказал он невнятно и подлил в жестянку чаю из придорожной травы.

Мальчик ощущал неосязаемую нить, думая о которой, словно об арфе, он расшевеливал собеседника на эмоции, но еще не понимал, как оно действует. Нечто в нем спровоцировало мастера на откровения. Точно троянский конь или отмычка, меняющая намерения другого изнутри. Он не контролировал способность, и вообще, засомневался, что она — не плод ли его разыгравшегося воображения? А Альфредо не унимался.

— Император получил поддержку исорийцев, и с их помощью мигом устранил врагов. Некоторых наших братьев возвели в высшие чины, поднимая до уровня одноименных распространителей религии в век поклонения земле. В империи их зовут Просветителями. Теми, кто несет свет откровения и веру в могущество знания. Однажды они перевернули мир, изменив до неузнаваемости наше понимание истории. Это второе «вознесение» стало символическим актом. Отныне и боги, и природа были вынуждены подчиняться установленным законам, истинам разума. Просветители — сверхлюди грядущего, связывающее звено… Цепи, как Остров Цепей. Рифстенол — родильный дом правосудия и справедливости. Молодняк стекался туда, обучаясь применять свой ум в целях примирения… Именно его избрали Просветители своей столицей. Независимые арбитры с Рифстенола покупались должностями или умертвлялись. И вот — империя вновь едина, черт бы ее побрал… А Лебедев как-то тихим вечером исчез, и узнали мы о беглеце лишь тогда, когда он выступал за строительство обсерватории далеко за морями, в столице. Грелся, небось, гаденыш, на солнышке. Когда-то у нас была религия, но ни слуху, ни духу о ней уже давно не виднеется. Как и полагается падальщикам, на останках веры была воссоздана коллегия высшего сыскного отдела — Рассветная Скрижаль, или просто — Скрижаль, проводящая Суд Веры среди неверных. В нее вошли некоторые из просветителей. Самые извращенные мастера пыток. Я их назвал свежевателями. Они ловили неверных и ставили им клейма, которые обозначили знаком падшего, а значит убогого или трусливого преступника, скрывающегося от правосудия. Система работала как по маслу. В будущем клейма получали не только виновные, а вообще все враги и противники самодержавия. Суды у Скрижали проходили в пытках, и многие под болевым эффектом признавали любой акт, грех, проступок. Только назвавшихся ассасинов императорской семьи переваливало за сотню, и всех казнили по одной статейке. Дошло до того, что они стали клеймить друг друга, но как ни странно — орден Просветителей и Суд Скрижали существуют до сих пор, и вид синей мантии Проводников Скрижали — Скрижиателей, вызывает у простого люда страх и ужас, а у людей «повыше» — нервную истерику. Они получили привилегии вершителей судеб. Само слово скрижалио — означает «сужу сам». На новом наречии — благодарственная, — как-то злобно засмеялся Альфредо. — А наше орден… Орден, который отстаивал свободу — распался. Я пришел одним вечером к мастеру. Спросил его: «Помните ли вы ради чего боролись? Помните ли вы жертвы, принесенные ради мира?» И он мне ответил: «Мы боролись за иллюзии, мира нет и быть не может, человечество не заслуживает пощады. Пускай все погрязнут в грехе, но и я сам пойду туда, а ты… Тебе позволено стоять и смотреть с противоположной стороны, с другого берега. Гляди на мир отчужденно, гляди на него со стороны. Ты брат мой, и я даю тебе свободу, кою ты искал. Ты увидишь кто прав, кто виноват, и поймешь — таких нет. Каждый виноват, но по-своему, каждый прав, но в определенной мере. Ты увидишь мир четче, ярче, или тускнее, не нам решать. Ты увидишь мир таким, какой он есть, но только если останешься в стороне. Иди, тебя никто не тронет, будь нашим судьей». После того разговора я его больше никогда не видел.

— А как же всеобщее прощение?

— Живи мы иллюзиями, воплощенными в жизнь — это были бы не ловушки разума, а измененный мир. Мир, который мы погубили и не пожелали спасти. И сейчас мы его ничтожим, давим, выкачиваем соки из недр, а он нам отдает свою побелевшую плоть и кровь.

Альфредо говорил точно исповедовался. Мальчик не ожидал такой публичности. Он просто молил небеса, чтобы учитель смолк.

— Своими силами я восстанавливал братство Парящих Кинжалов. Никто не желал в него идти, никто не верил в единство там, где каждый сам за себя. Но я нашел людей, среди нищих. Вначале члены набирались из зараженных. Я хотел показать — не важно кто ты, твоя жизнь не пустое слово. Мы перестали продаваться… С принятия первого кодекса я не отнял ни единой жизни. При мне убийств не будет. Я их остановил, прекратил. Поднял с колен народ. Дела налаживались, но императору было мало. Он ввел войска. Солдаты не заботились об окружающей среде. Охотясь на государственных преступников, они разрушали то, что мы стремились сохранить. Чего бояться гвардейцу? Осторожничать? Он жил за морями, на Востоке. А сюда влачил карающий меч. Если верить их разговорам, в восточной стороне Севергарда сохранились острова, полные растительности. Для них то был курорт, заслуженный отпуск, для нас — мечты о рае на земле.

Мальчик терял реальность, он уходил в себя, и ощущал, как аналогично реагирует Альфредо. Тот рассеяно ворошил глазами пространство, будто они с ним угодили в кокон, где велся их насильный диалог. Мальчик ощущал струящуюся кровь, от которой ломило вены. Их глаза невольно переплетались, и они говорили, будто в ловушке, без сил умолкнуть. И ребенок бы ощутил себя пленником, если бы не чувствовал себя способным смахнуть навалившуюся тяжесть как какого-то комара.

— У меня вопрос.

— Спрашивай уж… — проговорил Альфредо, измотанный до костей.

— Иридиум, откуда он взялся в таких количествах?

— Кто его знает, слух ходил, что от повторного удара волны, расколовшей материк, в земле образовалась трещина. Она разошлась шире, и из недр полилась пылающая лава, а за ней — иридиум.

— Сколько мне понадобиться лет, чтобы обрести свободу?

— Учитывая твой возраст — около восьми.

— А дальше?

— Идти своей дорогой. Выполнить то, что собирался. Не советую покидать нас до того момента. Ты попросту не выживешь. Справишься с окружающей средой — молодец. А вот люди так легко покоя не дадут. Мы отточим твои навыки до автоматизма. Обещаю интенсивные курсы, но сразу предупреждаю — тебе достанется! На землю ты сходишь на два часа — обучаться скрытности. Я сам буду следить. Коли замечу — испытание провалено. Как только я не смогу отыскать тебя не только в толпе, но и в безлюдном пространстве — ты обучен достаточно.

— А остальное время?

— По расписанию тебя ждет картография, искусство врачевания, мелкие полезности… У нас имеются школы, запишем на занятия… При условии, что об обучении в ордене — молчок. Все в твоих руках, сутки на раздумья. Сообщи, когда сделаешь выбор. Я жду ответа.

— Спасибо, тогда я, пожалуй, пойду… подумаю — сказал он и представил, как рассекает обволакивающий их пузырь.

— Уф… — донеслось до него.

— Мастер Альфредо! — ребенок повернулся на голос.

«Откуда взялся член братства?» — удивился мальчик. Дом стоял особняком, а выдвижной мост был задвинут.

— Ты как раз… — сказал Альф, отдышавшись, исподлобья поглядывая на ребенка, — отведи мальчонку в дом, а я разберусь с поставками.

— Ты еле стоишь, старина.

— Прыткий малый, извел старика — проговорил мастер, скидывая со лба пот.

— Я Алан, — представился незнакомец, подзывая Неизвестного.

Алан не походил на местного. Загорелая кожа проблескивала под слоями одежды и маской–полумесяцем. Он не носил противогаза, имел тонкий нос без горба, а голубые глаза оценивали все, что видели.

— Идем. Многие ненавидят тебя, парень.

— За что?! Я только явился на остров!

— За то, что жив, здоров и не кашляешь — как и меня, — он засмеялся. — Под открытым небом находится вредно, но у нас тут золотая шапка из механического города, поэтому не тужим.

Они прошлись по соседним крышам, но явно не направлялись в сторону дома.

— Куда меня ведут?

— Ведут? Я подумал, ты не прочь осмотреться. Посижу в том здании — где вывеска болтается. Прогуляйся.

Мальчик принял мешок с высушенными водорослями и направился к упавшему дирижаблю. Благо, он помнил, когда и как идти. У подъемника ему выдали страховочный трос, и платформа медленно заскользила к земле. Когда он пересек границу третьего этажа в ноздри впился плесневелый аромат вперемешку с кислотно-жгучим запахом токсинов.

Он впервые ступил на землю, и вначале слегка растерялся. Но увидев одобрительный кивок Алана, поспешил к своей цели. На его пути встали заброшенные склады, окруженные болотом. Ил и тина плотной пленкой закрыли поверхность создавая обманчивое ощущение прочной корки. Он спустился по откосу к невысокой башне и всем телом навалился на трухлявое, давно прогнившее дерево.

Ствол упал, образуя мост. Пробежав вдоль узкого болотца, ребенок ступил на твердую почву. Подле фюзеляжа сидело трое бродяг. Они отрывали деревянные доски от развороченного корпуса, вырывали куски материи и швыряли в огонь, не вставая с самодельных кресел, наверняка вытащенных из кают компании.

— Что тут забыл, парень? — спросил человек, который выглядел старше остальных.

— Хочу поглядеть на него.

— Никогда не видел дирижаблей?

— Н-е-а.

— Ну смотри, мы разрешаем.

— А он чья-то собственность?

— Кто первый пришел, тот первый нашел. Мы тебя опередили — значит наш.

— Вы собирали его также усердно, как сейчас разбираете?

— Ну-ну, не дерзи так. Ты замерз, хочешь погреться?

— Можно, я недавно из убежища выбрался, все… странное.

— Аль солнышко уже не такое теплое да? — сказал ехидно бродяга, подкидывая дровишек.

— Не такое — согласился мальчик.

— Ты вообще видел солнце?

Долго думая, как ответить, он решил не врать:

— Нет, я с рождения жил под землей.

— Хочешь сказать, что впервые вылез наружу и побежал смотреть на хвостатую махину?

— Наружу я выбирался давно.

Он вспомнил, как тогда его поразило глубокое небо, но отец сказал — что это уродливое пятно по сравнению с тем, что было раньше. Ребенок изумлялся постройками — отчим отвечал: «то лишь руины». И так на его вопросы давались все более и более скупые ответы, пока Неизвестный не понял, что тот не хочет говорить.

Троица засмеялась. Мальчик недоуменно уставился на сидящих. «Видать он тугой», — шепнул один. «Тише ты, сами были такими», — шикнул на него товарищ.

— Жестокий он у тебя — произнес старший, черпая доской ил.

— Был — ответил кратко ребенок. «Они что — прочли его мысли?!».

— Все мы бывшие. Ты садись поближе, грейся, вытягивай руки, огонь не кусается.

— Я привык, и отец не был жестоким. Он говорил правду… Истину.

— Помянем чертовку, — они чокнулись ржавыми стаканами.

— А как же вера в хорошее? Надежда? — встрял второй бродяга. Его речь звучала вяло, как-то надсадно. Грубо, и в то же время, нежно.

Ребенок вспомнил плавающие останки в туннеле и отнятый у трупа медальон

— Нет никакой надежды.

Мальчик встал, поблагодарил за теплый прием и решил пройтись внутрь.

Ржавая дверь поддавалась с трудом, отзываясь недовольным скрипом. Прогуливаясь по заброшенному салону и прикасаясь рукой к каждой шершавой поверхности, он думал: сильно ли изменится за эти годы? Сможет ли выполнить данное обещание? Даже до Темплстера путь оказался труднее, чем он предполагал изначально. Чего говорить об императорском замке, да еще и обратить вспять то, что было создано руками не одной сотни людей. Он взвалил на себя задачу — переломить историю, свести на нет целый ряд событий, теснейшим образом повлиявших на становление Нового Света. Безумная затея от перефантазировавшего мальчишки. Но она толкала его вперед, давала повод жить дальше, после утраты близкого человека. В чужом вмешательстве в собственную волю он видел знак свыше. Под зорким дозором звездного неба, расстилающегося в душе, Неизвестный чувствовал, что все свершающиеся в мире деяния не напрасны. И, если нам неведомы конечные, исчерпывающие причины, вовсе не следует насмехаться над чьими-то обычаями, суевериями, молитвами или слабостями. Пока жив — всегда успеешь пренебречь другим человеком. Гораздо труднее увидеть смысл за порой окончательно опустошенными душами, сломавшимися и покорными. И теми, кто надломлен, потерян, но еще теплится в нем некое «Я». Еще слышен хруст догорающей свечи. Здесь, продвигаясь к рубке среди таинственного сумрака, Неизвестный решил дать клятву перед умершими. Он заглянул в кабину управления и встал на колени перед лежащими в креслах скелетами. Он обещал никогда, никогда не отнимать жизнь, никогда не приносить намеренно боли и страданий. Только дарить и делиться светом, кой теплится в его юном тельце. «Я передаю себя в руки ваши» — разнеслось эхо. Мальчик съежился, но продолжил ритуал. Он зачем-то взял лучевую кость пилота, приложился к ней лбом, а затем начал закапывать скелет в землю, ввалившуюся в салон через дыру в обшивке. Он греб руками, пока не завершил похоронный обряд. Тогда Неизвестный встал с колен и очень долго смотрел в лобовые стекла дирижабля, засыпанные серым слоем почвы, напоминавшем пыль. «Все здесь, и я — заражены. Известно, что лекарства не существует… Да и поможет ли спастись какая-то таблетка от гнева израненной природы?». Страдания множат скорбь. Каким бы чудовищем не оказался встречный, они расстанутся с миром. Он развернулся, оглядел свое «изделие», и вышел плотно прикрыв за собой люк.

Порывы ветра трясли его плечи. Тормошили, как не сходящие раны у чада на груди оплакивающей матери. Они будто выпытывали о том, что произошло или взывали… к кому? Мальчик огляделся.

— Парень — позвали у костра — успел дать какой-то обет? В это место приходят тысячи людей. Приходили… Что видел ты?

— Ничего.

— Никто не знает ответа, но надежда есть, иначе судьба бы не привела тебя к нам, — поучительно сказал бродяга.

— А если вы ошибаетесь?

— Лучше заблуждаться и верить, чем не совершать ошибок, кроме самой главной и роковой: бездействия. Ожидание не есть бездействие, помни мои слова. Что это — улыбка? Ты — крохотный сосуд, сочувствуешь нашей простоте? А мы — жалеем вас. Ответь, малыш: ты готов принять действительность без остатка? До последней капли? Неуклонную тягу в ночь, рассеянные миры, изоляцию и никакой цельности? Кто способен пережить, вынести это, не жертвуя рассудком?

— Почему вы говорите это мне?

— Мои слова принадлежат каждому встречному, иди.

Уходя, мальчик помахал бродягам рукой. Казалось, они никуда не торопятся, а замерли подобно каменным изваяниям. Он не знал, что никаких встречных не было, котел с обломками давно распался, и сам дирижабль застиг когда-то свой конечный рейс… Тот самый, которым следовал его отец.

Каменистую кладку распирали зловонные пузыри, сдерживаемые вколоченными в асфальт листами железа. Пластины взбухали и лопались, выпуская отравленную воду. Вот и все меры правительства по противодействию распространения заразы. «Прогуляйся» — говорил Алан. Было бы где. Он перебирался по завалам. Рядом клонились от старости стены, упираясь в изломанную почву. Все улицы походили на хаотичное месиво из железобетона. Мальчик пролез по сгнившей крыше магазина. Выломанное окно напротив вело в кухню. Он услышал шум. Присев на корточки, аккуратно подкрался и выглянул:

Женщина кормила с ложечки ребенка. Кожа малыша облепилась язвами, а лицо покрыло коричневыми пупырышками. «Он не выживет» — сообщил ему внутренний голос.

Мальчик порылся в карманах, и решился. Встал, кашлянул. Женщина испуганно обернулась, ложка выпала из ее кисти. Она закрыла собой малыша.

— Я хочу помочь, укол, — Неизвестный показал инъектор, — он спасет ему жизнь, вы должны мне поверить.

Она молча смотрела ему в глаза. Он медленно подходил ближе, но мать даже не дрогнула. Мальчик вытянул руку

— Возьмите. Болезнь уйдет.

Женщина долго сидела на месте, не шевелясь точно статуя. Затем недоверчиво протянула ладонь, готовая одернуться в любой момент. Получив капсулу, она напряженно всматривалась в переливающуюся жидкость. Эта ситуация неопределенности могла затянуться на часы, но вот ее малыш по-старчески захрипел, и женщина, поглаживая маленькую шейку, аккуратно впрыснула раствор.

Неизвестный вылез через окно, и еще долго слышал доносившийся плач. «Ее дитя будет жить, их крохотный мирок сохранился. Смогу ли я помочь всем? Или это глупо? Вот только что мне остается? Ждать подачки свыше? Извольте».