Рубеж - 80. Брачный союз

79. Противостояние http://proza.ru/2022/03/11/1842

Прямо из пиршественной залы Годамир отправился к Межамиру.
Хотя было уже позднее утро, пленный конунг только-только закончил свой завтрак. Одетый в простой домашний наряд (узкие штаны, заправленные в мягкие кожаные сапожки, и белая фрязская рубаха с жемчужиной пуговкой на горле), он в задумчивости сидел за столом. Перед ним теснились кубки, кувшины и грязные тарелки, между которыми валялись обглоданные кости. Кроме самого конунга в чертоге находилась также невысокая и стройная девушка-тумашка в платье из беленого домотанного полотна. В руках она держала поднос – очевидно, собиралась приступить к уборке.

- День добрый! – сказал Годамир.
Межамир медленно повернул голову.
— Это ты, мой любезный брат, - усмехнулся он. – Уже прибыл в Старград и решил меня проведать? Посмотреть на Тюпракова пленника?   Вот сижу, коротаю время за вином. А чем еще заняться? Из терема меня не выпускают, за каждым шагом следят. Остались только вино да постель. Слава богам, есть с кем разделить то и другое.
Сын Велемира молча подошел к столу. Межамир поднялся навстречу. Они обнялись, хотя особенных душевных чувств никогда друг к другу не питали.

- Здравствуй, брат, - сказал Годамир. – Вижу, что хан тебя в черном теле не держит. Дичь и вино со своего стола отпускает исправно.
- Не жалуюсь, - согласился хозяин. – Садись и ты, угостись трумским. Оно здесь не хуже, чем в наших подвалах. Эй, Акушан, осталась у нас чистая посуда?
Девушка молча достала из шкафа серебряный кубок и поставила его перед гостем. Потом наполнила его из кувшина.
- Ну, что, выпьем? – спросил Межамир и, не дожидаясь ответа, сделал несколько глотков.

Он был небрит, и от него сильно несло перегаром. Очевидно, это был далеко не первый кубок за сегодняшний день. Годамир быстро оглядел комнату, отмечая царивший здесь беспорядок. Постель оставалась не заправленной, сундуки стояли распахнутые, словно слуги взялись за уборку и бросили это дело не закончив, повсюду валялись неприбранные вещи.

- Что ж, - сказал Годамир, - можно и выпить, брат. За встречу и за успех переговоров.
- Давай, - с мрачной ухмылкой согласился Межамир. – Хотя никакой успех тебе с Тюпраком не светит. Он ни с кем не станет делиться своей удачей. Все заберет себе.

Гоннар отпил из кубка и поставил его на стол.
- Вино отменное, ты не обманул, – сказал он. – Что касается Тюпрака, то тут ты тоже прав. Ни на какие уступки он идти не желает.
- Плохо твое дело, брат.

- Особо гордиться нечем, - согласился Годамир. – А твои дела как?
- Мои дела тебя не касаются. О них я буду давать отчет не тебе, а отцу.
- Да хоть бы и отцу. Что ты сможешь сказать такого, о чем другим не ведомо? Все крепости у тебя отобрали. Табуны и приграничное население ты не сберег. Ладно Тумаш, тут уж ничего не поправишь. А зачем ты сдал кунам Витичь?
- Я его не сдал, я его поменял, - заявил молодой конунг.
- На что?

Межамир повернулся к гостю и посмотрел ему прямо в глаза.
- Ни на что, а на кого, - произнес он раздельно. – Я его поменял на женщину.
- На какую женщину? – удивился Годамир.
- На дочку Славяты. Помнишь такую? Отец ее погиб, Она сама оказалась в плену.  Кумбал, подонок, хотел ее по рукам пустить, а я не дал. Выкупил, так что теперь она моя невольница.

- И как… у вас с ней? – помолчав, спросил Годамир. 
- Неважно, - признался Межамир. – Замкнулась в себе. Я с ней говорю, а она молчит и мимо меня смотрит. Ночью лежит подо мной безмолвная и неподвижная, словно колода. Даже вспоминать не хочется.
Он быстро допил остатки вина. Потом приказал служанке:
- Акушан! Плесни еще.

- Мне за тебя стыдно, брат, - сказал Годамир.
- А мне за себя – нет, - резко ответил Межамир. – Потому что эта женщина пока была свободной, мне всю душу измочалила. Всю кровь из меня выпила. Думаешь, я не хотел с ней по-доброму? Все бестолку! Это у меня сердце есть, у тебя, может быть, есть, а у нее – нет! Только силой ее и можно принудить.

- Бог тебе судья! – вздохнул Годамир. – Я хотел ведь с тобой о важном говорить. Но не знаю, годишься ли ты сейчас для дельного разговора.
- А ты попробуй! Может, получится, - посоветовал Межамир.
- Тюпрак решил скрепить наш договор брачным союзом. И Бахмет его поддержал. Предлагает тебе в жены свою сестру.
Сын Осломысла поставил только что наполненный кубок и, не глядя на Годамира, спросил:

- Камосу?
- Конечно, кого же еще?
Межамир расхохотался. Впрочем, смех его звучал зло и не совсем натурально. И оборвался он так же неожиданно, как начался.
- Шельма проповедник, - сказал молодой конунг. – Все про нас знает.
- Ты о ком сейчас? – удивился Годамир. – О Хопотопасе?

- А то, о ком же? Был он здесь дня три назад. Расписывал мое будущее и о планах твоих распространялся. Сказал, что ты обязательно пожелаешь меня женить на дочери Кульдюрея. Объяснил, что для тебя это «целесообразная политическая комбинация». И знаешь, что я ему ответил? Что этого никогда не будет! Потому что я не хочу быть пешкой в твоих политических комбинациях.

— Вот видишь, - спокойно ответил Годамир. – И Хопотопас тоже считает этот брак выгодным. А он человек далеко не глупый.
- Все мы умные за чужой счет, - мрачно ответил Межамир. – Да только мне твои слова не указ. Если для тебя так важен этот союз, женись на Камосе сам.
- Не могу, брат. Ты же знаешь, что мои послы отправились просить руки у дочери герцога Сонского. Если я женюсь сейчас на ханской дочери, все пойдет прахом.
- Понимаю. Руки себе не хочешь связывать. А мои, значит, можно вязать хоть тремя узлами? А, может быть, я тоже предпочитаю герцогинь и принцесс? Или трумских царевен?

- При нынешних обстоятельствах, - заметил Годамир, - лучше партию тебе не найти. Принцессы принцессами, а дела иметь нам придется прежде всего со степью. Или, ты думаешь, Тюпрак будет честно соблюдать заключенный договор? Сегодня он удовлетворится границей по Пучаю, завтра он потребует, чтобы она проходила по Непре. Он будет давить на нас, пока мы его не разобьем. Но разбить его мы не сможем, пока Бахмет остается его верным союзником. Бахмет обожает свою сестру и быть его зятем почетно. Гораздо почетнее и выгоднее, чем зятем какого-нибудь герцога Сонского. Твой отец это понимает и потому место Бахметова зятя мне не уступит. Для тебя его сбережет.

- Сейчас, может быть, так оно и есть, - не стал спорить Межамир, - но долго ли такое положение продлится? Сегодня Бахмет желает сблизиться с нами, а завтра он посчитает, что ему выгоднее быть с Тюпраком. И что тогда все твои хваленые комбинации? Развеются как туман.

- Этот союз может оказаться прочнее и длительнее, чем многие воображают. Но даже в том случае, если между нами будут иногда возникать разногласия, свойство с могущественным кунским ханом будет для тебя полезно. Особенно если ты не станешь глупить и добьешься любви Камосы. Эта девушка красивая и добрая. Если с ней поладить, всегда можно иметь поддержку со стороны Бахмета, потому что, как я уже сказал, хан души в ней не чает. Конечно, если станешь обращаться с ней жестоко, будешь ее обижать и унижать, ты обретешь в лице Бахмета весьма опасного противника. Но это будет уже твоя собственная вина.

— Вот значит как? – недобро посмеиваясь, отвечал Межамир. – Я должен носиться с этой Камосой, словно она невесть какая драгоценность! И это после всего, что с ней произошло? Ничего не буду говорить о ее первом браке, хотя я предпочел бы получить жену-девственницу. Но как быть с этим тумашом Сотаном, который увез ее прямо с погребального костра? На эту связь я тоже должен закрыть глаза? Пользоваться женщиной после хакана, может быть, и почетно, но делить ее с простым кочевником для конунга унизительно.

- Чтобы там не говорили про Камосу, - возразил Годамир, - любовь ее могущественного брата она не потеряла, а значит, все, о чем я тебе говорил, остается в силе. Сотан действительно увез Камосу, но сделал это по прямому приказу моей матери. Конечно, положение ее после этого и после того, как она оказалась в плену у Кумбала, несколько двусмысленно. Но девушку эту явно оберегают боги. Никто не сможет обвинить ее в легкомысленном поведении или распутстве. Поэтому я не удивлюсь, если ты действительно обнаружишь, что жена твоя – девственница. Но даже если это окажется не так, я бы, на твоем месте, не судил ее строго и смотрел бы не на ее прошлое, а на настоящее. Я совершенно уверен, что, если она станет твоей женой, то никогда не даст повода заподозрить ее в чем-либо неподобающем.

Межамир задумался на минуту, потом тряхнул головой и сказал:
- Не о том сейчас у меня мысли. Я с одной женщиной никак сладить не могу, а ты мне еще вторую навязываешь.
- Какой женщиной? – недовольно переспросил Годамир. – Я с тобой сейчас о деле говорю, как конунг с конунгом. А ты о чем?

- И я о том же! Вот женюсь на Чернаве, что тогда скажешь?
- Скажу, что глупости говоришь. Хотя по виду совсем не глупец. Можешь разобрать, где твоя выгода. А Чернаву тебе так и так отпустить придется. Пока ты здесь у хана гостишь, можешь величаться ее хозяином. Но в Велигарде все твои сделки с Кумбалом потеряют силу. Не будет дочь ярла Славяты невольницей. Я первый этого не потерплю. Да и никто не потерпит.

- Рабыней не потерпят, - хмуро согласился Межамир. – А если женой своей назову?
- Да эта мысль тебе, похоже, крепко в голову засела, - удивился Годамир. – Кто тебе ее внушил? Опять проповедник?

- Зачем проповедник? Хотя он, если правду сказать, об этом мне тоже говорил. Но я и без него и гораздо раньше об этом браке задумывался. Прикипело у меня к ней сердце, брат. Даже сам удивляюсь, как прикипело. Ничто мне без нее нелюбо.

— Это я уже понял, когда про Витичь узнал, - сварливо заметил Годамир. – Да только ничего путного у тебя с ней не выйдет.  Чернава – вольная птица. С ней лишь тому хорошо, кого она сама себе выберет. А силком ее удерживать – тебе же хуже будет. Доведет она тебя до беды. Лучше отпусти ее от греха подальше.

- Отпустить? – воскликнул Межамир. – Чтобы она убежала к своему полюбовнику? Этому безродному ворангу? Не будет этого никогда! Если не желает быть моей, тогда никому не достанется.
И он с силой ударил кулаком по столу, так что кубок опрокинулся и рубиновое вино залило всю скатерть.

- Чувствую, что голова у тебя совсем не тем занята, - с досадой проговорил Годамир, поднимаясь. – Знал, что тебе до других дела нет. Но никогда не думал, что ты можешь так глупо отмахнуться от своей выгоды.

- Да что ты ко мне привязался? Разве, не видишь, что я места себе не нахожу! – с сердцем произнес Межамир. – Что вам всем от меня надо? Хотите женить меня на этой вздорной кунке? Жените! Мне все равно. Только пусть сам отец мне напишет. Если матушке и отцу этот брак кажется необходимым по политическим расчетам, то я противиться ему не стану. Как они решит – так и будет!

- Отлично, брат, - обрадовался Годамир. – Это ты правильно решил. Так и поступим. Думаю, они не заставит нас ждать с ответом.
Пока продолжался описанная беседа двух конунгов, у них над головой, на третьем этаже произошел другой разговор – совсем короткий, но не менее драматический. Оставив половину Межамира, Чернава быстро взбежала по черной лестнице и прошла в покои Камосы. Никто ее не остановил. Дочь Кульдюрея стояла возле окошка и задумчиво глядела на улицу.

- Приветствую тебя, госпожа, - сказала Чернава.
Камоса повернулась и посмотрела на нее долгим грустным взглядом. Потом присела на кресло:
- Тебе тоже плохо? – участливо спросила она. – Вижу, что в глазах у тебя стоят слезы. Ты плакала?

- Нет, - сказала Чернава. – Меня воспитывали не так, как других. Я не должна плакать, я должна быть твердой. Но мне хочется, очень хочется иногда…
- Какие глупости, - мягко произнесла Камоса. – Мы женщины. Это наше право. Если отнять у нас еще и наши слезы, то что останется? Иди ко мне!
Она раскрыла объятия, а Чернава опустилась на пол, положила голову ей на колени и разрыдалась.

- Ах, как мне плохо, - говорила она. – Я чувствую себя продажной, нечистой. А ведь все должно быть иначе! Я спасала свою любовь. Пусть я провела ночь с конунгом, но сердце мое оставалось с Гоннаром. Почему же мне так скверно? Словно я сама, своими руками закопала в могилу свое счастье.

- Но все-таки они у тебя были – и счастье, и любовь, - сказала Камоса. – А у меня никто никогда не спрашивал, чего я хочу, и как бы я хотела распорядиться своей судьбой. Зато все вокруг твердили, как важен политический союз, ради которого меня выдают замуж. Но если сейчас оглянуться назад, то окажется, что никакого союза не получилось и мое первое замужество оказалось никому не нужной жертвой. Я не только никого не спасла (если бы спасла, то я бы, по крайней мере, не горевала), но и сама едва осталась жива.

— Это ужасно – то, что ты говоришь, - отозвалась Чернава.
- Ужасно? Ничуть. Это наша жизнь. Вот и сейчас мой брат уверен, что я обязательно должна стать женой Межамира, потому что инче будет война и опять погибнет много людей, но я могу спасти их. Я не люблю Межамира. Он терпеть меня не может. Наш брак будет несчастным, потому что сделает несчастными нас самих и тех, кто нас действительно любит. И тем не менее, этого брака желают самые достойные из людей, которых я знаю: мой брат и конунг Годамир.

Чернава вытерла слезы и поднялась с колен.
- Извини, - сказала она, - я пришла к тебе плакаться о своем несчастье, но ты сама страдаешь не меньше. Может быть, дашь мне совет?
- Мой совет? Изволь, хотя ты едва ли им воспользуешься: смирись!
- Что?

- Покорись судьбе или, не знаю, своей богине. Пусть она все сделает за тебя. Мне кажется, если ты воистину веруешь, надо позволить богам вести тебя по жизни. Ведь, раз они желают тебе добра, то обязательно к нему приведут. А если не желают, ты все равно не сможешь противиться их воле.

- А если боги только расставляют фигуры, а двигать их каждый должен сам? Хороши мы будем, доверив свою судьбу тем, кто играет против нас.
- Я не думаю, что это так, - сказала Камоса.
- А я думаю! – уверенно проговорила Чернава. 

81. Торговцы живым товаром  http://proza.ru/2022/03/12/516

«Заповедные рубежи»  http://www.proza.ru/2013/07/08/294