Сказы деда Савватея. Аука

АУКА

Ау-у-у-ка, Ау-у-у-ка! Дух лесной! Докука!
Кличет, привереда, с ночи до обеда!
Водит и кружИт, за кустом блажит:
Не уйдёшь из чащи! Ты теперь пропащий!


 - Случилась эта история в деревеньке Квашёнки, - так начал свой рассказ старик Мирон, зашедший к деду Савватею за табаком. Очень уж добрый табачок у Савватея Коншина, крепкий, духовитый и оделял он тем самосадом всех своих старых знакомцев-курильщиков. Угощать то угощал, но предупреждал, что надо бросать это «вонючее» дело, курево, стало быть. Не за здорово живёшь, не за просто так и не за деньги угощались, а за интересную, занимательную историйку, которую обязано было вспомнить старичьё и поведать Савватею. Предупреждал Савватей, что за следующую рассказанную «побасёнку»,* в награду не табачок, а чаёк с блинцами, а уж блинцы печь его Мария Ермолаевна мастерица, таких ещё поискать. Старушкам за рассказ занимательный, который глядишь, да и вспомнят - сдобные, мятные жамочки* или печеньице мягонькие, или конфетки «Гусиные лапки», «Раковые шейки» а может и «Дунькина радость» к примеру, ну и чайку сладенького с колотым сахарком, мёдом липовым или вареньем вишнёвым, с бобочками* которое, как же без него-то.
   «Чай да чай, только знай, качай», раньше присказка была такая.
- Ты ж пойми,- убеждал Савватей каждого,- всем от этого только польза. Ты, к примеру, «расшевелишь память», а я народу поведаю о жизни прошлой, чтобы не заплесневели они в нынешней скуке. У них-то, молодых теперешних, всё в жизни понятно, им неведомо от чего мы приходили в ужас, прятались детьми под одеяло или в запечный куток*. Нет у них волшебства в сказках, не слыхивали они былин, да небывальщин, не ведали историй о нечистой силе, как говорится, из первых уст, от очевидцев странных событий. Да что там, не жили они во времена кудесников и ведуний. Да есть ли у них, ныне живущих, молодых, вообще воображение? Слушая сказ, смогут ли представить всё услышанное? Это вопрос! А мы, старичьё, на что, а? Это наш стариковский долг. Они, нонишние, точно не поверят в сказ, посмеются поди и уж точно не испугаются домового, кикимору или лешего, к примеру. Ну, это ведь как поведать, верно?
   Так вот Вам и сам сказ.
 - Случилась эта история в деревеньке Квашёнки. Тот год был богат на дары леса, погода так расположилась. От ягод всё красно, в лугах травы по пояс стоят, а грибов - пропасть! По культурному ежели - изобилие! Народ урывками лес навещал, разгуливаться неспешно нам некогда, всё ж хозяйство, скотина. Как времечко выберет кто, сразу за корзину и бегом в лес.
   Так прямо и говорили:
 - Надоть завтря по грыбы сбегать,- а приходя обратно, загруженные грибами жаловались, - приволоклися, приплелися, еле дочапали, притащилися, уморилися, страсть как! А ещё ж перебирать да чистить их надоть, резать нанизывать да сушить, а ещё ж квасить. «Зима придёть, всё сожрёть.»
   Глубоко в чащу не совались, так, с краешку ежели только. Да и по одному в лес тоже не хаживали.
   Один пойдёшь, так всего вернее пропадёшь.
   Надо особо сказать, что места у нас заповедные. Прямо хоженых и прямо езженых дорог сроду не бывало, всё с выкрутасами. Река и та, что змейка извивается, но рыбка водится в ней и не мало. Как в песне старинной поётся: «Вот и лес и река, где любил я гулять, вот изба рыбака…»
   Лес у нас в Квашёнках дремуч и густ, как говаривают - чаща непролазная. Есть, прямо сказать, страшноватые местечки. Встречаются топи да болота, а в них омутки. Страшные истории живут по сей день: о леших, кикиморах и водяных, да и других неприятных существах лесных. А что же тут поделаешь? Нечисть жителям Квашёнок тоже может не к душе. Так ведь? Короче говоря - и нечего туда соваться, в те дебри. Нечего в конфликт с нечистью встревать, себе дороже выйдет. Имеются на памяти у местных жителей случаи о том, что кто-то, когда-то пошёл в лес и «с концами». Потом, глядишь, годов через пяток-десяток, чей-то кобелёк и притащит на двор хозяевам «гостинчик» из леса - кисть руки сухую уж или башмак раскисший, или кость берцовую. Тут же крик, шум - признали пропащего:
 - О! Да это ж Митяй Косоглазай! Яво башмак, самолично подбивал кадысь!* Чаво жа, видать с косых глаз и заплутал, подвяли яво глазоньки, стало быть,- так рассудили наши деревенские, погорились над останками, схоронили их и опять тишь да гладь, да божия благодать, до очередного жуткого случая. Вот, к примеру.
   У нас в деревне жили две бабы одинокие, работали в полеводстве. Меж собой подруживали, так как «ни детей, ни плетей» у них. От одинокой такой жизни любого мужичка, даже самого неказистого, завалященького пытались «утянуть за порты», заманить к себе, конечно опоить своей, мутненькой. Они, эти бабы, обе «в теле», коренасты, мордасты и всегда чуток навеселе. Бывало «катятся» по деревне, словно две кадушки, в натянутых на них цветастых платьях, друг дружку поддерживают и ржут, грохочут*, что тебе стоялые кобылицы.
   Одну звали Фёклой. Бабы нашенские, деревенские её называли, за глаза конечно - растряпёха, чумурудина,* сказывали, что макитра* у неё не варит.
   Подруга её - Ульянка! Эта хитрова-а-а-нка, каких поискать, расчётливая да прижимистая, такая «от яйца отольёть».
   Хоть и разные эти две бабы, но сдружились крепко, видать по необходимости. Оно и понятно, кому ещё до них есть дело? А так и дрова на «козлах» пилят дружно, и огороды вместе вскопают, и многое другое вдвоём управляют по хозяйству. Да и то сказать, в праздник особенно тошно одинокому-то человеку. Вот пирог есть, а с кем его съесть? То-то и оно! Понятно же, в гости их не больно-то звали, считая бабами с «полупёхом»,* да и каждая жительница Квашёнок покой в семье блюла* и это тоже факт.
   В тот год, о котором ведём речь, сидя на ступеньках как-то летним вечером, молча лузгали семечки подруги, да вдруг Ульянка и говорит:
 - Надоть сбегать и нам в лясок? - предложила так, резко выплюнув шелуху, - грибчиков нарежем, хуть пару вядёр, нажарим с лучкём цельнаю сковородку, а то и две, чаво уж тама, гулять, так гулять. Мужуков позовём, да и гульнём по-всамделешниму, а? Как мыслишь-та, Фёкла? Чаво скажишь?
   Фёкла ни о чём не мыслила. Она пробовала почесать бок свой, да руки оказались коротки, не дотянулась. Тогда она принялась, как корова об воротный столб тереться и ёрзать боком по краю балясины крылечка, да и выдала всё-таки, с блаженным выдохом:
 - Можна, поди, чаво ж!
 - Ну, тады с ранья, завтря и побягём в лес, бяри корзинку ухватистаю, объёмнаю. Имеица ль у табе этакая?
 - Ага, имеим, чаво ж, на два вядра, - ответила Фёкла и поднялась со ступенек,- пошла-ка я дрыхнуть, коль затемно подняца надоть. Покеда!
   Ульянка ничего не сказала на это, а сама подумала:
 - Гляди-ка, аж на два вядра! Как бы у ей пупок не развязалси, у дурынды.
   Чуть забрезжил рассвет, ещё и солнышко не приподнялось, заложив двери на щепочки, в знак того, что дома никого нет и нечего ломиться и бунеть*даже, двинулись подруги в сторону леса.
   Над луговиной висела кисея густого тумана, роса обильно холодила икры ног, так как жалеючи подолы, юбки взяли в подтык* и передники* тоже. Бабы шли торопливо, сопели и молчали. Наконец вошли в лес. Здесь туман клочками повис, запутавшись в ветвях деревьев, а на траве щедро поблёскивали крупные капли росы.
 - Какия уж тута грыбы,- сокрушённо бормотала Фёкла,- стыло да мокро.
 - Ну и чаво жа,- хмыкнула Ульяна,- гляди, вона солнце встаёть, щас всё высушить в два счёта.
   И верно, вскоре сделалось теплее, суше и веселей.
 - Ну как, будим здеся лазить, аль вглыбь подадимси,- спросила Ульяна.
 - Да здеся уж всё пособрато, кажнай день таскаюца наши-та,- заметила Фёкла,- полезли глубжея.
 - Та-а-ак,- распорядилась Ульянка,- таперича расходимси в два конца. Я - вона туды, а ты - вота сюды, чаво боками толкаца, да за один грыб хватаца, лес он агромаднай! Ежели чаво зови, А-у-у, мол. Я тож табе окликну. Далече от мене не ходи, не ровён час заплутаишь, засосёть болото, гляди уж.
   На том и разошлись.
   С восходом солнца лес оживал, просыпался, наполнялся звуками, трелями птиц. Стало довольно шумно, а что же - утренняя колгота.*
   Чем глубже в лес, тем больше грибов! Ульяна, собирая быстро, изредка перекликивалась, аукалась с подругой. Та всегда отвечала, тут же. Ну, и хорошо, значит рядом. Наконец, наполнив свою корзину, Ульяна выпрямила спину, потянулась, расправив плечи, понимая, что всё надо будет дотащить до дома. Присела Ульяна под дерево и надумала перекусить. Она, в отличие от подруги, запасливо всегда поступала. Взяла с собою четыре масленых блинчика, да ломти ржаного хлеба, а к нему сало кусочками, пару помидорок, да маленько пилёного сахару, так, для баловства, погрызть.
   Она закрыла глаза и, сложив руки трубочкой, для большего эффекта гаркнула,* что было мочи в сторону, где должна бы находиться подруга:
 - А-а-а-у-у-у!- прокатилось волной по лесу.
   И вдруг, аж оторопела услышав короткое:
 - А-у!
   Прямо рядом с собой! Что за наваждение?
   Ульяна принялась озираться, крутить головой и увидала, что недалечко, рядом с пеньком, стоит мальчонка! Да такой махонький, ростиком с махотку,* не выше! Сам он весь беленький, в полотняной одёжке, в лапоточках и золочёные кудри до плеч. А из тех кудрей - маленькие рожки торчат. Стоит и насмешливо смотрит на бабу.
 - Да ты хто такой будешь-та? Чаво дражнисси?
 - Я Аунюшка, внучок Ауки!
 - Поди ж ты, диво какая,- постепенно приходя в себя дивилась Ульяна,- а хто эта такой - Аука, чаво-та об ём ня знаю?
 - Во темнота-а дремучая, - хохотнул Аунюшка, - мой дед Аука, да дядька Леший - кумовья.
 - А иде ж он сам та? - просто поинтересовалась Ульяна и услышала такое, от чего волосы на голове у неё встали дыбом.
 - Он пошёл топить в болоте Фёклу. А тебя дедуня приказал морочить.
 - Как так? Да мы с ёй перекликалися всю время,- резко ответила Ульяна.
 - Ха! Так это ж я с тобой баловал, отвлекал, покуда дедуня в болото не завёл бабу ту.
   Бухнулась тут на колени Ульяна, запричитала, заголосила, принялась давить на жалость:
 - Ой, Аунюшка мила-а-а-й, пожалейтя глупуя бабу-у-у! Какой рязон вам от ней? А как утопитя беднаю, то детки малыя, их у ей пятёро, сиротинушки буду-у-уть. Мужик яё с горя удавица-а-а,* тятенька с маменькай слязьми изойду-у-уть, да во сыру земельку лягуть до времени-и-и!
   Аунюшка расхохотался и того пуще и прозвенел тот голосок, точно колокольный набат в голове Ульяны.
 - Не бреши, баба! Всем нам известно кто вы такие! Придумала тоже - сиротки, мужик, родичи, уморила! Пустые вы бабы, никчёмные и проку от вас - чуть! Утопнет и не жалко! Всё Водяному забава будет, а у Кикиморы подружка! Станет там, в болоте прислуживать ей, да патлы зелёные в косы заплетать. А вы знате, не таскайтесь в чащобу, не ваше это место!
 - Ой, горя, горя какая,- вскрикнула Ульяна,- помогни мила-а-а-й!
   Аунюшка замотал головой, не соглашаясь.
 - А вот я табе блинчик скуснай дам, ма-а-слянай. Сладенько любишь исть, так у мене сахарок имеица,- решила подойти с другого боку Ульяна, умаслить и ублажить.
   Это заинтересовало лешачка, он призадумался.
 - Ладно, давай свой блинчик и сахар тоже.
 - Дам, дам, а ты отвяди мене к деду, рОднай, можа успеим, спасём бабу.
   Аунюшка быстро съел блинок и стал, жмурясь и урча похрустывать сахаром. Липкие, сладкие слюни растянулись до земли. Он их вытер лопушком:
 - Ладно уж, отведу,- решился он, - давай, не отставай!
 - Ага, ага, а я посля табе дам ящё, у мене имеица,- заверила наперёд его Ульяна.
   Так разве ж с тяжёлой корзиной далеко уйдёшь? Ульяна поставила корзину с грибами под ель, а на ветку привязала свой голубой, головной платок, для памяти и поторопилась за внуком лешего Ауки.
   Гостинец для леших надёжно завязан в передник. Да, угнаться за мальчонкой было сложно. Аунюшка то перепрыгивал с ветки на ветку в дебрях, то крутился колесом по полянке, то скакал козлом, а она-то, Ульяна, задыхаясь и держась за сердце поспешала, продиралась через бурелом, подлезала под завалами упавших деревьев. Пот заливал глаза её, волосы стояли дыбом от страха за Фёклу и от веток, которые цеплялись за пряди и рвали те волосы. Сухие, торчащие сучья царапали до крови кожу рук и лица, струйками стекала кровь.
   Потянуло болотом, гнилью и прелью. Воздух сделался влажным, густым и тяжёлым, Ульяна еле волочила ноги, дышала с хрипом. Наконец лес стал редким, полупрозрачным, деревца мелкими и хилыми.
   Аунюшка «выкатился» на полянку перед обширным болотом, а там по пояс в тухлой, зелёной воде стояла Фёкла с огромными от ужаса глазами. Юбка надулась волдырём вокруг её объёмного тела. Тучи мошкары кружились возле лица Фёкла. На большом пне сидел и сонно «клевал» носом небольшой старичок, тоже весь беленький, аккуратненький в широкополой шляпе. Увидев подругу, Фёкла завопила, что было сил растревожив лешего:
 - Ой, Ульянушка! Ой, погибаю! Спаси мене, тону-у-у!
   При этих словах несчастная погрузилась по грудь в болотную жижу.
   Ульяна, не обращая внимания на вопли подруги, принялась действовать. Она низко поклонилась старичку:
 - Доброго здоровьичка старинушка Аука!
   Лешей слегка оторопел, удивился. Он строго поглядел на внучка:
 - Пошто, озорник привёл эту бабу?
 - А у неё кое-чего имеется.
 - Правду ли внук говорит,- обратился Аука к Ульяне, при этом алчный блеск появился в изумрудных его глазах, он нетерпеливо засучил короткими ножками с лапоточках. Всем ведь известно, что лешие очень охочи до подарков.
   Та быстро развязала передник и, робко приблизившись к лешему, протянула ему большой ломоть хлеба с салом, оделила блинком да сахарком и внучка. Нечисть лесная принялась чавкать, сопеть и уплетать гостинчик.
   Ульяна увидела, что подругу в болото засосало уже по шею. Она вытягивала вверх голову, норовя схватить ртом воздуха. Мошкара залепила её лицо.
 - Феклушка! У тебе случаем нету ли монеток в кармане передника,- крикнула ей Ульяна.
   Фёкла утвердительно закивала головой, забулькала ртом.
   Понимая, что время на исходе, Ульяна обратилась к лешему:
 - Денежку поди любишь, старинушка, злато аль сЕребро?
   Аука оживился, стал мурчать, будто кот увидевший миску со сметаной.
 - Так доставай Фёклу с болота, у ей водяца деньжонки-та,- крикнула Ульяна,- щас утопнить баба и кикиморы болотныя забогатеють! А табе не дадуть! О как!
   Старичок встрепенулся, да как свистнет! От этого его свиста деревья пригнулись к земле. Болото пошло рябью, заволновалось, ряска всколыхнулась, заходила ходуном и из глубины, возле кочки, что у гнилой берёзы, показалась отвратительная серая голова, то ли рыбы, то ли огромной лягушки. Вокруг этой головы колыхалось и извивалось множество змеек-усов.
 - Евграф Налимыч, будь другом, выкинь мне ту бабу, - попросил Водяного Аука, - подсоби браток, подтолкни чуток.
   Не успела Ульяна и сообразить что к чему, как увидала, что Фёкла, точно пробка из бутылки с «забродившим», игристым квасом, чвокнула телом и вылетев упала на песок к ногам Ауки.
 - Давай, давай сюда денежки,- заторопил он несчастную, а внучок принялся прыгать вокруг и крутиться колесом. И удивительное дело - Фёкла вышла сухой из болотной воды! Она распласталась на берегу, не в силах слова молвить.
   Ульяна запустила руку к ней в карман передника и достала несколько монеток - два пяточка, две монетки по копейке, да четыре по три копейке, одним словом - медяки! Но лешакам-то невдомёк! Ульяна метнулась к воде и там потёрла песочком и промыла монетки в воде, они так и заблестели!
   Аука чуть с пенька не рухнул от радости - золото! У него есть золото!
   Не сводя глаз с денег, Аука махнул рукой, приказав внуку вывести баб прочь из леса. Не до них уж теперь, Аука умилялся на «золото», прижимал его к груди.
   Выйдя из чащи лесной к дороге, Аунюшка растворился в лучах солнца, будто его и не было, а Фёкла с Ульяной направились к деревне.
   Сколько они не силились, так и не смогли вспомнить, что с ними приключилось, где их корзины с грибами и где они проплутали добрую половину дня. Прямо наваждение какое-то! Всплывали позже отдельные обрывки воспоминаний, они даже пытались рассказать их людям, но всё было так неправдоподобно, что над глупыми бабами смеялись, не верили и обзывали брехухами. Им и раньше-то веры не было, а впредь и вовсе не будет. Вот ведь что!
   А всё же - куда подевались корзины с грибами? Загадка!

ПОЯСНЕНИЕ:

   Аука - лесной дух, родственник Лешего. Так же любит проказничать, шутить и бедокурить, водить людей по лесу. Крикнешь в лесу: «А-у-у», со всех сторон он отзовётся. Можно вызволяться из беды поговоркой, которую знают все Лешие: «Шёл, нашёл, потерял».
   А вот 4 октября, по поверью бытующему с древних времён, все Лешие бесятся. Так мы уж в это время в лес не ходим.
   Аука живёт в чаще лесной в избушке, крытой золотым мхом. У него тепло и уютно. Воду пьёт он круглый год от весеннего льда. Метёт он помелом из медвежьей лапы. Аука затевает проказы, вертится колесом, строит страшные морды, меняет голос, короче говоря - пугает. А на то он и докучливый Аука, чтобы пугать.

СЛОВАРЬ  ЮЖНО-ВЕЛИКОРУССКОГО ТАМБОВСКОГО ГОВОРА:

Побасёнка - поучительная короткая выдумка
былина - древнерусская героическая национальная история, песнь
небывальщина - устное народное творчество с элементом анекдота
жамочки - прянички
бобочки - вишнёвые косточки
запечный куток - уголок за печью
кадысь - когда-то
грохочут - (здесь) громко смеются, хохочут
блюла - (старославянский) оберегала, следила
чумурудина - глупая, несуразная
макитра - (ругательное) глупая, пустая голова
с полупёхом - придурковатый, с глупинкой
бунеть - громко стучать, долбить
в подтык - подол юбки приподнят и подоткнут
передник - фартук
колгота - суета
гаркнул - громко, резко окрикнул
махотка - глиняный кувшин для молока
удавится - удушится

07.03. 2022г