Кронштадт Рига

Кронштадт — Рига.

Май 1986 года — три лычки на рукаве, кое-кто заранее нашил четвёртую. После третьего курса шлюпочный переход по Волге. Однако первокурсников маловато на парусную практику на “Седов”. В армию тогда забрили многих с первого курса. Потому нас, человек двадцать с третьего курса, отправили на парусник по второму разу.

Наши однокурсники судомеханики предшествующим летом 85-го были на практике на “Седове”. После окончания рейса сошли на берег в Кронштадте. Там на Кронштадтском морском ордена Ленина заводе коротал зиму в ремонте барк. И там нам предстояло подняться на борт парусника. Посему наш путь лежал в Кронштадт.

Неспешно пассажирским поездом до Ленинграда. Зато далее на стремительном “Метеоре” до острова Котлин. В Невской губе разыгрался озорной ветерок. Волнение балла два — волны короткие, разнонаправленные. Этот аттракцион с волнующим видеорядом продолжался чуть более получаса. “Метеор”, сбавив скорость, с ней и высоту полёта, вскоре причалил. Мы высадились на пирсе. Строем по брусчатым, а кое-где и по чугунным, мостовым. Пришлось потоптать знаменитые чугунные шайбы в шесть секторов!

Шли по городу, глядели на его историческую застройку, затейливые архитектурные формы прошлых веков. Многие авантажные и импозантные здания города поражали своей заброшенностью, пустыми проёмами окон, осыпавшейся штукатуркой. Пройдя строем через ворота КМОЛЗа, мы, уставшие, дотопали до одного из сухих доков завода. Сам по себе док являлся аутентичным артефактом, величественным и редким архитектурным сооружением. Он весь был выложен внушительными блоками из красного и серого гранита. Стальные ворота шлюза отделяли его от морской стихии. Внутри был “Седов”.

Двумя годами ранее, впервые увидев парусник на Даугаве, был восхищён его королевским видом. Теперь картина предстала противоположная. Барк встречал нас кулуарно, по-домашнему, принимающим ванну, очищающим свои бока и днище от наростов раковин морских моллюсков. Схожесть с банными процедурами придавала прилепившаяся сбоку кочегарка. Кочегарка была смонтирована в железном вагончике, работала на мазуте, из её трубы валил густой чёрный дым. По временным трубам, соединяющим кочегарку с парусником, подавался пар, который тут и там прорывался наружу в местах соединений. Это намекало на баню по-чёрному. Клубы дыма от кочегарки поднимались вверх, проходили сквозь ажурное переплетение снастей парусника. Рангоут был изрядно закопчён.

На судне шёл ремонт. Некоторые палубные механизмы были разобраны. Люк в машинное отделение был демонтирован, на его месте был временный деревянный навес. Ржавые бочки, ремонтные приспособления захламляли палубу. В голове возникали догадки, чем мы будем заниматься первый месяц практики. Три лычки всё-таки на рукаве, они выгодно отличали нас от первокурсников умением реально мыслить. “Драить придётся всё и тотально”, — пояснили мы первокурсникам.

Сакраментальная седовская амуниция: кирзачи, ватник, берет и страховочный пояс с карабином. Пуговиц на ватнике традиционно не хватает. Май 1986 года выдался в Кронштадте не шибко жарким, да и следующий за ним июнь зноем мне не запомнился.

Потекли дни на борту парусника. Работали. Кочегарка отлепилась, всё-таки лето на дворе. Поступило указание мыть мачты и реи. Поэтому наши восхождения вверх на мачты были с вёдрами, щётками и тряпками. Вёдра были наполнены отнюдь не романтикой, мыльным раствором. Протянули пожарные рукава вверх. Весь рангоут был нами тщательно вымыт. Как оказалось, копоть от кочегарки отнюдь не грязнотца, это был стойкий мазутный загар. Только сплошная окраска могла его скрыть. Кисти сменили щётки. В беседках, представляющих из себя дощечки под попу, мы зависали на различных высотах с баночками жёлтой краски и красили мачты.

Ремонт в доке подходил к концу. Не скажу, что он заканчивался, скорее прекращался. Брашпиль на баке спрятал свои железные внутренности под капот, шпиль на корме завернул барашки контроллера. Их примеру последовали все палубные механизмы.

В какой-то день, примерно через месяц после нашего прибытия, док был заполнен водой. Ворота шлюза открылись и барк мало-помалу, при помощи буксиров выбрался наружу. Поплыли. Сначала на буксирах, потом дали ход машиной.

До парусных авралов ещё далеко. Дизель в работе, мы следуем в Ригу. Сескар слева, Гогланд справа. Ход невелик. Узлов шесть. Фокус наших работ теперь нацелен на уборку. За время ремонта деревянный настил палубы “Седова” уходили до черноты. В самом деле, каким он должен был быть? Котельный мазут, солидол, графитосодержащие составы. Какой бы природы ни было загрязнение — ответ один — голяк берёзовый. Взад-вперёд сначала левой, потом правой ногой. Окатить забортной водой до, смыть после. Скатить и пролопатить.

Покраска корпуса в традиционный белый цвет. Здесь применяются беседки: кто-то за бортом на доске длиной метра полтора-два валиками, насаженными на древки, накатывают белую краску на борт. Двое на борту верёвками, через нагели, их страхуют.

Короток переход из Кронштадта в Ригу. Все высыпали на палубу, когда “Седов” зашёл в устье Даугавы. Как нас встретит красавица Рига? С левого и правого борта унылые портовые постройки, портальные краны, громадные цилиндрические ёмкости для нефтепродуктов. А буксиры вдруг нас утаскивают с фарватера, разворачивают и швартуют в недрах порта на пустынный причал Крысиного острова. Не уверен, что это официальное географическое название. Но между собой мы по-другому этот остров не называли.

Для барка “Седов” Рига была портом приписки. И для меня это был родной город. Я ждал с нетерпением увольнения на берег. В общих чертах я наметил план: надо было из Вецмилгрависа добраться до Засулаукс. Этот скромный район Риги в Задвинье магнитом тянул меня к себе. Топоним “Задвинье” вряд ли в ходу в Латвии сегодня. Однако Западная Двина есть официальное русское название Даугавы и против этого факта не попрёшь. Время увольнения — часа четыре. Наконец знакомые домики Калнциемы, Капселю.

— Свейке!

— Лабдиен!

Время неумолимо. В темпе назад. Когда примчался обратно в порт, катер ушёл. Упаковав тройку в полиэтиленовый пакет, вплавь на Крысиный остров. К построению успел или опоздал, не вспомню. Да какая разница?

В завершение рассказа хочется описать ещё сюжет, который не связан напрямую с морской практикой, а больше характеризует наши курсантские характеры неуёмные и способные моментом воспылать некой деятельностью. Был последний день перед выходом в море. Намечалось последнее увольнение. В кубрике сидели и рассуждали, как полезнее нам его провести. Серёжа Двоеглазов мечтательно заварил тему:

— Вот бы в море кофе прихватить, мы б здесь в кубаре пили…

— Знаю магазин в центре Риги, где можно купить кофе, — откликнулся я и продолжил, — Только денег нет, и время увольнения коротко, попробуй, выберись с Крысиного острова и вернись обратно за эти 4 часа.

— Деньги есть! Надо потратить до выхода в море! Помчали, Жек!

На портовом катере, пешком до автобуса, на электричке до центрального вокзала. На Кришьяна Барона был магазинчик, где в эпоху жёсткого дефицита в 86-м можно было купить кофе. Растворимый, в жестяной банке, Рижской фабрики. Давали по банке в руки. Мы купили каждый по банке и потом выпросили ещё одну. Обратный путь в том же порядке. Только автобуса не было. Голосуем, садимся в 408-й “Москвич” и просим: “Шеф, давай быстрее, на катер в порту надо успеть!”

У того “Москвича” был моторчик слабенький, хотя и завывал сильно. Зато спидометр был интересной системы — без стрелки. В горизонтальной прозрачной трубочке окрашенная жидкость ходила влево-вправо и должна была показывать скорость. Стоило водиле немножко газануть, жидкость по инерции уже была у отметки “120”. Мы с Серёгой от души смеялись над показаниями того спидометра: “Смотри — 140 топим!”. Но психологически водила рассчитал правильно. После такого “скоростного” заезда пришлось отдать ему все оставшиеся деньги. Зато уже после отплытия мы могли позволить себе не только грузинского “чайковского”, но и латышского “кофезини”.

05/01/2022.